Афганистан

– Поехали, – и пошел к машине.

Мы заняли свои места, и я завел двигатель. За полкилометра от аэропорта встали в глухой пробке. Столпотворение машин здесь было такое, что движение застопорилось совсем. Я отогнал машину на обочину и вместе с Ахмадом потопал к зданию аэровокзала, Вика, надев накидку – следом. Там нас ждал облом: коммерческие рейсы прекращены, и только американцы вывозят своих граждан военными самолетами. Афганцев, работавших на них, и всех остальных послали на три буквы. Услышав русскую речь, подошел. Парень моего возраста обращался группе наших, стоявших напротив него:

– Дней через десять за нами пришлют борта. Обещали вывезти всех россиян и, если останутся места, прихватят граждан СНГ.

– А украинцев? – крикнул кто-то.

– Украина не подписала устав СНГ, так что, вам – к американцам. Только до конца месяца они даже своих не успеют вывезти. Талибы дали им срок до тридцать первого августа.

Вика побледнела.

Глава третья

Вернувшись к машине, я спросил у Ахмата:

– Где бы мне перекантоваться до вылета?

– Поехали, попробую тебя устроить. Женщина с тобой?

– Ты как? – спросил Вику.

– Не спать же на улице, – пожала плечами.

На дверях отеля висела табличка «Закрыто», но, судя по тому, что через них туда и обратно сновали люди, постояльцы там были. Ахмат подошел к стойке ресепшн, и, покрутившись там пару минут, махнул нам рукой. Парень за стойкой, оформив нас по загранпаспортам, как мужа и жену, выдал ключ. Ахмат, отведя в сторону, передал мне документ, сопроводив его словами:

– Я вынужден оставить тебя. Вот твоя охранная грамота. Бумага серьезная. Мало, кто рискнет ее нарушить. Мой телефон у тебя есть, если что – звони. Свою женщину не отпускай ни на шаг – украдут. Лучше купи ей бурку, так будет безопасней.

Я забрал свои вещи из машины, и мы поднялись в комнату. Стандартный отельный номер на четверку с широкой кроватью и душем. Телевизора нет, хотя след на стене остался. Талибы запретили музыку, и руководство отеля на всякий случай убрало их. У Вики все, что есть – на ней, надо ехать покупать. По дороге заехали проведать Богдана. Услышав, что мы устроились в отеле, вскакивая, крикнул:

– Я – с вами, – но, зашатавшись, рухнул на кровать.

– Мы заберем тебя, когда поправишься, – успокоила его Вика.

– Ведь, ты же не бросишь нас? – с надеждой оглянулась на меня.

Я кивнул. А что мне оставалось делать? Бросить ее здесь в аду?

Большинство магазинов в Кабуле закрылись, на оставшихся талибы сняли или закрасили рекламу. Остановившись перед женским магазином, я дал ей денег и посоветовал купить бурку.

– Никогда я не надену этот балахон, – заявила она и, набросив накидку на лицо, гордо направилась к дверям.

Я тяжело вздохнул, почувствовав, что нахлебаюсь с ней забот по самые… неважно, в общем. Через час Вика вышла с огромной сумкой в руках и заявила:

– Здесь почти ничего нет – все раскупили.

Стемнело. К счастью, отельный ресторан еще работал. Разумеется, ничем спиртным здесь даже не пахло, но это не помешало нам вкусно и от души поесть. Приняли по очереди душ, и я сел за свой ноутбук, а Вика надела купленный здесь халат и легла, молча уставившись в потолок.

Я чувствовал, что она хочет что-то сказать, но не решается. Скрывая улыбку, я в ожидании спича искоса посматривал на нее. Мне было интересно, кого она теперь считает мужем: меня по паспорту или Богдана по факту – постель-то одна. Не сказать, что я рвался туда к ней: один раз уже обжегся, и нырять в тот же омут с головой я не был готов.

Наконец, набросав схему нового прибора, я спросил:

– Ну, что, спать?

Она молча смотрела на меня, словно, чего-то ожидая. А чего она ждет? Я никогда не трахал чужих жен, считая, что это гнусно при наличии множества незамужних женщин вокруг. А раз она называет Богдана мужем, значит, для меня она чужая жена. Я разделся и выключил свет.

Утром, позавтракав в ресторане, поехали проведать Богдана. Видимо, ему уже разрешили вставать, так как мы встретили его выходящим из кабинета врача. Он остановился и вперился взглядом сначала в Вику, потом в меня, пытаясь понять, было ли между нами что-нибудь. Я вел себя индифферентно, Вика заботливо расспрашивала, как он себя чувствует, как переночевал, завтракал ли, не давая повода для сомнений. Видимо, Богдан успокоился, потому что спокойно отвечал на ее вопросы.

Мне не терпелось узнать, не появилась ли возможность улететь, и я предложил съездить в аэропорт. Вика с Богданом сели сзади, и я повел машину по пустынным улицам, которые вчера были забиты пробками. По пути она слишком заботливо опекала его, и меня это стало раздражать. Я включил радио, чтобы не слышать Викино сюсюканье, и в зеркале увидел ее усмешку.

Сегодня пробка перед аэропортом стала еще больше, растянувшись на пару километров. Пошли пешком и уперлись в огромную толпу, стоявшую перед оградой летного поля. Пройти к зданию аэропорта не было никакой возможности.

Здесь были, в основном, этнические таджики и узбеки, отличавшиеся от пуштунов более высоким уровнем развития. Они приняли образ жизни американцев и работали на них в разных учреждениях. Приход талибов грозил им всевозможными карами, вплоть до смертной казни.

Вдруг толпа заволновалась – впереди у ворот что-то происходило, послышались выстрелы, крики людей. Через минуту почувствовалось общее движение вперед. Приглядевшись, я увидел, что ворота открыты, и взвинченная толпа рвется на летное поле. Общим потоком нас понесло к стоящим на стоянке самолетам. Другой поток хлынул к С-17 на взлетной полосе и окружил его. Отчаявшиеся люди пытались зацепиться за выступающие детали самолета в надежде долететь до ближайшей посадки. В толпе прошел слух, что он сядет на узбекском аэродроме Термез, расположенном на границе с Афганистаном.

Другая толпа окружила самолет, стоящий под посадку пассажиров через телескопический трап. Группа афганцев рванула к передвижному трапу и покатила его к стыку двери. Прижав к нему, люди полезли наверх, надеясь взломать стык, чтобы попасть на борт.

В это время С-17 сдвинулся с места и стал набирать скорость. Толпа бежала вокруг него, самые отчаянные цеплялись за стойку шасси, надеясь удержаться на нем во время полета. Самолет взлетел, и через десять секунд на высоте нескольких сот метров от него стали отеляться фигурки людей, не сумевших хорошо прикрепиться к борту. Судьба оставшихся на нем вызывала еще большую жалость: они все неминуемо погибнут, испытав мучения от холода и недостатка кислорода.

Вика наблюдала за трагедией полными слез глазами пока самолет не улетел. Мне было горько за афганцев, поверивших американцам, и брошенных ими на произвол судьбы.

У здания аэровокзала я узнал, что в Москве готовятся к вывозу россиян на родину, но будут ли брать попутчиков, никто не знал. Мы печально побрели к машине и, сев в нее, направились в отель. По дороге Богдан заявил:

– Вы, русские, только о себе думаете, могли бы и нас прихватить. Украинцев здесь всего несколько десятков – могли бы разместить потеснее. А еще братья, называется. Когда-то в одной стране жили.

– Братья к врагу не перебегают, – отметил я.

– Я к ним не перебегал – я к вам приезжал, чтобы своими руками честно заработать на жизнь.

– А чего же, у себя на родине не зарабатывал?

– Не прикидывайся. Сам же знаешь, что у нас работы нет, а если и есть, такая, что с нее зубы на полку положишь.

– Так сами же отделились, жили бы, как ты говоришь, в одной стране.

– Я не отделялся – меня никто не спрашивал.

– Да, ладно, не расстраивайся, прихватят вас, наверное, не оставят в беде. Ты, вроде бы, не бандеровец. Нормальный.

Возле отеля меня ждал Ахмат, чтобы обрадовать новостью: вертолет, на котором было установлено мое оборудование, совершил жесткую посадку, прибор вышел из строя, и надо ехать его чинить. Мы поднялись в номер, я собрал свои вещи и попрощался с Викой:

– Я не знаю, сколько там пробуду, так что, меня не ждите, если будет возможность, улетайте. Из отеля без крайней нужды никуда не выходи. Питайся только в отельном ресторане – целее будешь. Банки работают с перебоями, и в тех, что открыты, огромные очереди. На вот, держи баксы – что будет с афгани никто не знает. На всякий случай, прощай, – сказал я и, посмотрев на растерянное лицо Вики, пошел к машине.

Я неделю проваландался с ремонтом оборудования и двадцать третьего утром в сопровождении Ахмата вернулся в отель. Вика, услышав меня, проснулась.

– Как ты? – спросил я, скидывая сумки.

– Плохо. Из отеля носа не высунуть – со скуки можно умереть.

– Одевайся, пойдем завтракать.

Пока она была в душевой, я нашел уборщицу и, дав денег, попросил заменить постельное белье после того, как мы уйдем из комнаты. Хрен их знает, может, они кувыркались на нем пока меня не было. Вернувшись из ресторана, Вика заметила свежее белье и внимательно посмотрела в лицо. Потом усмехнулась и покрутила пальцем у виска.

Самым важным делом для нас было выбраться из этой страны, поэтому мы поехали в аэропорт. За несколько сот метров уперлись в вооруженных талибов, перегородивших дорогу. Проход здесь был только по пропускам. Иностранцев собирали где-то в другом месте. Мне велели убрать машину, и я отогнал ее в ближайший переулок.

– Заблокируй двери и сиди, не высовываясь, – велел я Вике и пошел к талибам. Грамота, выданная Ахматом, сработала, и я прошел в здание аэровокзала. Потолкавшись там, узнал, что четыре борта из России ожидаются после завтра, двадцать пятого августа. Российских граждан собирают и регистрируют в другом месте. Выяснив адрес, я направился в обратный путь, но, увидев то, что творится в переулке, в ужасе застыл.

Дверь машины была открыта настежь, и двое отморозков тащили упирающуюся Вику к стоящей поодаль машине. Подбежав сзади, я ударил левого кулаком в основание черепа, и тот, хрюкнув, рухнул носом в землю. Вика, воспользовавшись этим, вырвала руку и спряталась за меня. Правый похититель, явно, нарик, встал, изумленно глядя на меня. Только я собрался вырубить его, как из машины вышли два пуштуна и, прихватив оружие, направились к нам.

Едва они подошли, я показал им охранную грамоту, не очень надеясь на ее силу: она не поможет, если передо мной окажутся такие же отморозки. Однако, грамота и здесь сработала: пуштуны забрали с собой наркомана и уехали. Судьба второго нарика их не интересовала.

Я подхватил дрожащую от испуга Вику и, усадив в машину, рванул прочь из переулка.

– Зачем ты открыла дверь? – спросил я, отъехав подальше.

– Подошел нищий и стал стучать в окно, жестами показывая, что хочет есть. Я приоткрыла его, чтобы дать ему немного денег, а он просунул руку и изнутри открыл дверь.

– Второй раз на одни и те же грабли наступаешь, – отругал ее, – сколько раз говорил, не верь здесь никому. Здесь полно наркоманов. За дозу они родную мать продадут.

Постепенно она успокоилась, но, насупившись, всю дорогу молчала. Мы приехали в пункт регистрации российских граждан и отметились для вылета в Москву. Двадцать пятого августа рано утром нам следовало прибыть сюда, и отсюда же автобусом нас должны были доставить в аэропорт.

Вика попросила отвезти ее к Богдану, и мы направились в больницу.

– Меня не хотят отпускать отсюда, – расстроенно сообщил он, глядя на Вику, – талибы обещают разрешить деятельность Красного креста по всей территории Афганистана, и больнице позарез нужны медработники. У меня контракт. Останешься со мной?

– Завтра скажу, – ответила уклончиво.

– Я сегодня на дежурстве. Можно, завтра приду к тебе?

– Приходи. – Пожала плечами.

В отель добрались затемно. Ужинали последними в ресторане. Как и в прошлый раз, приняли по очереди душ, и я опять сел за ноутбук, а Вика надела халат и легла, уставившись в потолок. Через час я встал из-за компьютера и спросил:

– Ну, что, будем спать?

Вика встала и сбросила халат. Черт возьми, она знала, чем меня убить. Кажется, за эти годы стала еще стройней и аппетитней. Груди – как спелые яблоки, соски стоят. Да еще эти кружевные трусики, которые, видимо, здесь в тот день и купила…. Они больше показывают, чем скрывают, и явно, создавались дизайнером, как главный калибр женских убойных сил. Вика победно взглянула мне ниже пояса, грациозно подошла к кровати и легла, даже не подумав накрыться одеялом.

Боясь за себя, что сорвусь, я выключил свет и лег подальше от нее, на самый край постели. Не прошло и минуты, как послышался шорох. Ее рука легла мне на грудь и, секунду подумав, пошла вниз. Следом пошла голова, и в течение нескольких минут она истязала и выворачивала меня наизнанку. Терпеть дольше не было сил, и, наплевав на все, я бросил ее под себя. Вика, извернувшись, сама на меня наделась и, обвив руками и ногами, стала делать встречные движения до тех пор, пока мы не слились в едином восторге. Словно в первую нашу ночь, с тем же отчаянием, она отдавалась мне почти до рассвета, доводя меня и себя до исступления.

Устав, мы растянулись на кровати, и я спросил:

– Не стыдно, что изменила мужу со мной?

– Нет. Стыдно, когда предаешь любимого человека. Но я не люблю его. Я благодарна ему за то, что спас меня, вытащив из депрессии. И еще жалею: он любит меня, и ему будет очень тяжело пережить расставание, если брошу его. Кстати, мой муж – ты. Если не веришь, загляни в свой паспорт.

Я вышел на балкон, чтобы перекурить и встретился взглядом с мужиком на соседнем балконе.

– Вы чего, порнуху смотрите? А у нас телевизор забрали, гады.

Но, услышав, что у нас его тоже нет, замер, сделав круглые глаза. Наконец, очухался и, пробормотав:

– Моя бы так, – ушел, покачивая головой, к себе.

А я подумал, может, не врала тогда Вика три года назад: она, ведь, заводится с пол-оборота, и голову при этом теряет совсем. Может, и не сознавала, что в ней не я? Может, начать все сначала, забыв о том кошмаре, через который мы с ней пошли?

Только не знаю, срастется ли то, что было разрублено. Ведь, я ее совсем не знал, когда женился на ней, и мало, что узнал за то время, пока жили вместе. Теперь за годы, прожитые с Богданом, она могла стать совсем другой женщиной, вовсе не той взбалмошной девчонкой, образ которой я все еще ношу в голове; возможно, теперь она совсем чужой для меня человек. Наконец, устав от раздумий, я решил, что приму решение позже и пошел спать.

Ночью мне приснилось лазурное море. Я стою на берегу и полной грудью вдыхаю свежий морской воздух, который слегка кружит голову. В нескольких метрах плещется бирюзовая вода мелководья, сквозь которую видны сверкающие разноцветной чешуей мелкие рыбки. Белый прибрежный песок еще не успел остыть от полуденного зноя и отдает жарой. Тишину нарушает только легкий плеск волн. Справа в багровых отсветах заката заходит солнце, создавая ощущение безмятежности и покоя.

Вдали на горизонте виднеется таинственное сооружение, которое манит к себе великими свершениями и захватывающими приключениями. Мне кажется, что мое место там, и я непременно туда попаду, если только буду стремиться к этому и буду очень сильно этого хотеть.

Я оборачиваюсь. За моей спиной – изумительно красивый дом. Я чувствую, что в нем меня ждут мои друзья и любимая женщина. Возможно, ее имя – Виктория, но во сне я этого знать не могу. Я понимаю, что в этом сне смешались мои мечты и тайные желания, к которым всю жизнь подсознательно стремлюсь. Я хочу остаться в этом сне, но что-то тянет меня из него, создавая ощущение беспокойства.

Просыпаюсь от внимательного взгляда Вики. Она рассматривает мое лицо, словно ища в нем ответ на свой неведомый вопрос. Опять это ожидание в глазах. Я вызвал в памяти тот чудесный сон и попытался сравнить свои чувства к Вике и к той женщине из сна, и с изумлением понял, что они совпали. Значит, в том доме меня ждала Виктория. Я улыбнулся. Ее взгляд потеплел, и, подарив мне самую восхитительную улыбку, она ушла в душ. Раздался стук в дверь. Открыв, увидел в коридоре Богдана и, впуская его в комнату, отошел.

Бросив взгляд на разворошенную и скомканную постель, он все понял. Меня же волновал вопрос, спал он здесь с Викой или нет.

– Тебе понравилась кровать? – спросил я, укладываясь на ней. – По мне, вполне удобная.

– Ты же не любишь ее, – сказал он, приглядевшись ко мне.

– Не твое дело.

– Оставь ее мне. Ты другую себе найдешь. Ты не умеешь любить, ты сделал ее несчастной, а я спас ее, увел от гибели. Я сделаю ее жизнь счастливой, а ты погубишь ее. Откажись ради нее самой.

В это время из душа вышла Вика и, глядя на меня, застыла.

– Поедешь со мной? – спросил я.

– В Иркутск?

Я кивнул.