Бровь Брежнева

Подъехал Коля.

– Ну, ты, дядька, и даешь! С одного выстрела завалил! – усмехнулся он.

Выхватив ружье из онемевших рук Полуянова, он помог ему усесться в «буханку». От переизбытка адреналина того всего колотило. Голова была абсолютно трезвой.

На поляну к столу Полуянов вернулся совершенным героем. Все улыбались ему, хлопали по плечу, поздравляли. Мухин затянул тост: «Молекулярная физика – это своего рода язык…»

На обратной дороге в гостиницу Полуянова окончательно развезло. Было ужасно жалко убитого им зубра.

– Зачем? Зачем вы на них охотитесь? – заорал он на Мутерпереля. – Как можно убивать таких красавцев?

– Что ты, что ты! – зачастил тот. – В наших краях таких зверей отродясь никогда не было! Этого зубра еще теленком в новороссийский зоопарк из Беловежской пущи привезли. Зоопарк в прошлом году закрыли, землю отобрали для строительства торгового центра. Колян его к себе и забрал. Ганфлудом назвал. Выдрессировал на потеху. Какая у нас тут охота? Зайцы, да белки! Последнего кабана три года назад застрелили. Не охота – а так, одно баловство. Скука смертная. Вот и развлекаемся так. Наших-то местных Ганфлудом уже не проведешь, а на новичков, вроде вас действует безотказно. Это вы еще молодца – выстрелили, а бывает, люди и в штаны гадят, и на сосну по голому стволу взбираются. Но это мы со всем к вам уважением, чтобы вы понимали… Хотели, так сказать произвести впечатление. Особенно предсмертные стоны Ганфлуду хорошо даются, правда?

На третий день Мутерперель повез Полуянова любоваться головой Леприкона. У склона горы Колдун их ждала вчерашняя компания. Артем Артемович выглядел совершенно потухшим. Поддерживаемый Николаем, опираясь о двустволку, он тем не менее с трудом сохранял устойчивое вертикальное положение. На гору забирались своим ходом. Мутерперель выдал всем тяжелые альпинистские ботинки с высокой шнуровкой. Склон, по которому они поднимались был не особо крутой, но у Полуянова в глазах все расплывалось, сердце бешено колотилось, дыхание давалось с трудом.

Это все древние духи, – пояснял Мутерперель. – Гора является местом необычайной эзотерической силы. У новичков здесь изменяется сознание, пробуждается чувство интуиции, теряется ощущение линейности времени и пространства. Многим приходят ответы на вопросы, не дававшие покоя, происходят озарения истинности.

Головой Леприкона оказался обычный валун, образовавшийся на склоне горы во время обвала. Если стоять под определенным углом к нему, при известной фантазии просматривался острый нос и вытянутый треугольный подбородок.

Расположились на поляне возле валуна. Водку пили прямо из горла. Пустые бутылки Николай подбрасывал в воздух, горовосходители по очереди расстреливали их из ружья.

Утром четвертого дня Мутерперель забрал Полуянова из гостиницы для поездки в Новороссийск смотреть знаменитую библиотеку имени Баллиона. Перед въездом в город они остановились в небольшом придорожном кафе «У Вахтанга». Мутерперель заказал себе шашлык и бутылку вина. После сытного завтрака от бабки Снежаны Полуянову есть не хотелось, он пил «Нарзан». В кафе приятно пахло горящими дровами и жаренным мясом. Шашлык подавал пожилой грузин.

– Гамарджоба, дорогой! – расплылся он в широкой улыбке, увидав Мутерпереля.

– Вахтанг, дружище! – бросился к нему обниматься Мутерперель.

Через минуту стол оказался заставленный едой и напитками. Стаканы сменились на «кханци» – рога с вином. Пили за встречу, за дружбу, за «стрельбы, кроссы, марш-броски, за АКС, Д-6, РД», за «Святую Церковь, в скорби и обстоянии сущую…» Полуянов так и не разобрал, то ли Вахтанг с Мутерперелем вместе служили в гвардейском десантно-штурмовом полку Тамани, то ли учились на богословско-пастырском отделении духовной семинарии Алупки.

«Кханци» оказался коварной штукой! Пьешь, пьешь, из него, и кажется нет этому конца. И вот, вроде все, напор становиться меньше, задираешь рог выше… А в нем оказывается еще столько же вина!

Пили два дня. От пьянства у Полуянова началась водянка: ноги и руки распухли так, что он не мог натянуть штаны и рубашку. Мутерперель бредил. Вахтанга он принял за некую Клавдию Васильевну. Он щипал его за щеку и шутил:

– Клавдия Васильевна, где же ваши эполеты? Без эполетов у нас не будет менуэта… Если, конечно, вы понимаете, о чем я…, – похабно подмигивал Мутерперель.

На третий день вернулась жена Вахтанга – молодая кареглазая грузинка и выгнала Мутерпереля с Полуяновым.

Сутки Полуянова рвало вином и шашлыками с кинзой. Лицо оплыло, веки не хотели открываться. Колотило так, что что пружинная сетка кровати ходила ходуном. Бросало то в жар, то в холод. Бабка Снежана хлопотала: меняла намокшие от пота простыни, вычищала тазики с блевотиной, выводила во двор помочиться, стоически отпаивала куриным бульоном.

На следующий день приехал Мутерперель. Осунувшийся, похудевший, но полный деятельной энергии. Загрохотал альпинистскими ботинками по деревянному полу.

– Сегодня поднимаемся на гору смотреть засекреченный радарный комплекс, – сходу сообщил он. – Видали на горе большие белые шары? Вот это он и есть! С военными я уже договорился!

Каждый его шаг отдавался в голове Полуянова пронзительной головной болью. Не выдержав, он взорвался:

– Зачем вы это мне все устроили? Я неделю уже только и делаю, что пью с вашими дегенеративными друзьями! На хрена мне ваша библиотека? Эта блядская голова Леприкона? Долбанный дрессированный зубр? Зачем весь этот цирк?

– Ну как же…, – изумился Мутерперель. – Вы же тогда еще, в первый день, мне как бы намекали… Чтобы нас не закрыли… «Подумайте, что можно сделать…» Вот я и сделал… Я старался… Я как лучше хотел, – сбился он на виноватый тон. – Везде, как самого дорого гостя… От всей души. Лучшие людей города… Сам Артем Артемович…

– Вы что не понимаете на что я вам намекал?

Вытянув перед самым лицом Мутерпереля руку Полуянов выразительно потер большим пальцем об указательный и средний.

Лицо Мутерпереля озарилось.

– Понял! И как же я сразу не догадался? – радостно прокричал он и бросился бегом из гостиницы.

К вечеру Полуянову стало значительно лучше. Он даже смог полноценно поесть. Прилег на кровать, думая подремать. В комнате царил полумрак. Свет не включался во всей гостинице. Единственным освещением в его комнате служила горящая в углах лампадка.

Заиграла мелодия Джо Кокера «You can leave your hat on». В проеме дверей образовалась бабка Снежана. Изгибаясь в такт музыки, она стала медленно раздеваться. Первым с головы был снят платок с люрексом. Всколоченные седые волосы плавным движением рук она завела назад. Расстегнув кофту и стянув с себя через голову цветастую юбку, она оказалась в одних полотняных панталонах. Тяжелые пожухлые груди свисали на впалый живот.

Пораженный происходящим Полуянов не находил в себе сил встать. Подойдя ближе, бабка Снежана забралась на кровать. От нее пахло луком и сладковатой старостью. Улыбаясь беззубым ртом, она засунула руку Погожему в штаны и ухватилась за член. Он подскочил в ужасе.

– Это вы что творите? Вы же мне в матери… в бабушки годитесь!

Ах ты сученыш московский! – разъярилась она. – Я к тебе, значит, со всей душой, а ты брезгуешь! Мне в «Пилотке» такие дрыщи, как ты по пятьдесят штук за резинку трусов засовывали, а я их на хер посылала! У меня по пятнадцать «приватов» за ночь было! На меня из самого Мариуполя приезжали любоваться! Ибаться он со мной не хочет! Замухрыш столичный! Я с самим этим…. В зеленых мокасинах еще ходил… Я в 92 году весь 108-й гвардейский десантно-штурмовой Кубанский Казачий ордена Красной Звезды полк перетрахала! А он, видите ли, рожей своей воротит!

В руках бабки Снежаны образовался деревянный половник, и она начала колотить им Полуянова.

Поднявшись на гору, Полуянов направился в скит с монахами.

Монахи в тех же позах что и неделю назад. Первый бесстрастно, монотонно читал из книги с цветастой обложкой: «Я отпустил свое тело втыкаться грудью в тяжелые Настины груди, туго заполнившие пространство между нами, рукам позволил подтягиваться, уцепившись за ее плечи, животу скользить по ее животу…».

Второй так и нес свою тарабарщину из советской энциклопедии на монгольском языке, третий, подыгрывая себе на укулеле, пел «И все идет по плану».

Мутерперель скрестив руки на груди, стоял, задумчиво вглядываясь вдаль. Увидев Полуянова, он скабрезно заулыбался, бросился на встречу.

– Ну как, как оно? – скалился он.

– Вы совсем с ума тут все посходили?

– В смысле?

– Зачем вы ко мне эту сумасшедшую бабку подослали?

– Вы что? Снежана Альбертовна была лучшей стиптизершей в «Пилотке». Легенда нашего городка. Снежана Огонек. В 93 году из-за нее застрелили местного криминального авторитета Толяна Паровоза.

– Вы, правда, не понимаете? – рассвирепел Полуянов. – Или делаете вид, что не понимаете? На ваш этот… балаган из бюджета выделяется почти двести миллионов рублей в год. По статье сохранение исторических памятников славного советского наследия. И что я вижу? Трех дебилов, молящихся на фанерную коробку и дыру в полу. Мне нужны бабки! Я хочу десять процентов от денег, которые вам выделяют. Или я прикрываю лавочку!

– Десять процентов? Какие десять процентов? Все осмечено и потрачено. Что ты, что ты! – замахал на него руками Мутерперель. Слышалось это, как заклинание: чтоты-чтоты…»

Со своих мест поднялись все трое колдунов. В полумраке скита в черных туниках в пол, с глубоко надвинутыми капюшонами, они выглядели устрашающе.

– Чтоты-чтоты, чтоты-чтоты, – повторяли они за Мутерперелем, надвигаясь на Полуянова. Отступая, он запнулся о фанерную коробку и с истошным криком провалился в дыру межгалактического туннеля.