Небо вокруг

– Я вас разочарую, – взыскания за реплику без разрешения не последовало, – но в условиях межпланетных конфликтов прямой боевой контакт живой силы – большая редкость. Почти все столкновения происходят в космосе, часто – на таких расстояниях между противниками, что нам с нашими ракетами и не снились. Кроме того, «пушечному мясу», чтобы быть рентабельным, нужно размножаться с тараканьей скоростью. И ещё добавлю, что эта ниша – ниша живой силы, то есть космического десанта, уже занята. Крупными и крепкими ребятами с жутковатой по своим условиям планеты, от природы нарастившими серьёзную костяную броню, когти и силу. С таким огромным температурным и воздушно-смесовым диапазоном выживания, что они голыми пройдут и не чихнут там, где человек без полноценного скафандра не выживет. Так что нет, даже поставщиками «пушечного мяса», по вашей терминологии, людям не стать.

Поднятых рук больше не осталось, все ребята затихли. В голове у Олега билась мысль: «они воюют! С кем? Почему?».

– Но для… чего-то… мы вам здесь нужны? – осмелился спросить он. Дождавшись разрешения, разумеется.

– Нужны. – Человечек кивнул. Помолчал. И перешёл к главному:

– Итак. Благодаря обыкновенной удаче, или необыкновенной, это как посмотреть, но…. Благодаря повреждённому кораблю чужих, который в нашу систему занесло, а также доброй воле тех, кто на нём оказался, нам всё же удалось найти нечто, чего нет у других видов. Валюту, которая может поставить человечество в один ряд с более развитыми цивилизациями. Сделает уважаемой расой, равноправными партнёрами, несмотря на масштабы технологического отставания. Позволит их догнать.

«Препод» снова взял папку в руки, взвесил, подумал и добавил:

– Может. Но вот сделает ли – зависит от вас.

Бумаги из папки были поделены пополам и переданы по рядам.

– Это ваши контракты. Внимательно их прочтите, подписывать сразу необязательно. Можете подумать до завтра.

Человечек убрал пустую папку и стал ждать, пока каждый из ребят получит по собственному комплекту. Наблюдал, как одно за другим лица читающих вытягиваются, не веря в написанное. Только тогда он добавил спокойно:

– Обращаю ваше внимание на пункты восемь, девять и десять.

Тишина наползла снова, сгустилась, сдавила и лопнула, взорвавшись десятком возмущённых голосов и восклицаний, с матами и без.

– Вы сума сошли?

– Совсем офигели?

– Что за херня?

Человечек молчал, спокойно ожидая, пока буря уляжется. Олег в общем возмущении не участвовал, его глаза как зацепились за первый пункт, так и застряли на нём. Нелегко оторваться от строчки, в которой говорится о пилотировании космического корабля, даже если его обозначение, тип и префикс не говорят ни о чём.

– Что будет с теми, кто откажется? – продолжали шуметь новобранцы.

– Арктический Трилистник. Земля Франца-Иосифа, восемьдесят градусов северной широты, если кто не в курсе, – ответил человечек. – Служба как служба. Но на вашем месте я бы ещё раз перечитал десятый пункт.

Десятый пункт указывал размер денежного довольствия, которое будет получать оставшаяся на Земле семья контрактника. Индексируемого ежегодно. «Светка сможет хоть в Йель поступить. Мама до конца жизни не работать, а только путешествовать» – пронеслось в голове у Олега, когда его глаза всё же добрались до десятого пункта. Но мысль прозвучала издалека и глухо, словно из-под воды. Перед десятым пунктом был девятый: установка имплантатов, увеличивающих скорость человеческой реакции. Удалению не подлежат. И восьмой: срок службы – пожизненный.

Олег отложил лист и задумался, не обращая никакого внимания на шум в зале. Как будто выключился из реальности. У него, у человека, есть нечто особенное, за что инопланетяне готовы много платить. Не только деньгами и технологиями, но и уважением. Ко всем людям. Это что-то нужно усилить какими-то имплантатами. Фигня вопрос. Он станет пилотом самого настоящего космического корабля. Улетит с Земли. Никогда не увидит ни Светку, ни маму. Ни друзей, ни звёздного неба в телескоп. Оно будет вокруг. Протяни руку и дотронься. Или можно отслужить обычную срочную службу где-то на крайнем севере, а потом вернуться домой. К гречке с котлетой. Что же выбрать?

Он снова взял лист и перечитал его. Подумать до завтра. Шумело и в голове, и в сердце. Мысли прыгали, словно свихнувшиеся белки. Но где-то в глубине он уже знал ответ.

Увернуться от лазерного луча невозможно. Пучок фотонов движется с предельной в вакууме скоростью света, а значит, увидеть его можно только тогда, когда он в тебя уже попадёт. И всё же он уворачивался. Нарушая законы физики, раз за разом он оказывался в той точке пространства и времени, в которой избегал смертельного нагрева от импульсных залпов противника, проходящих мимо. Оставляя кровавый след из замёрзших капель, он полз по небу. Вокруг дрейфовали мины.

Классы в учебке выглядели не совсем земными. Совсем неземными, если точнее. Так оно и было на самом деле: учебка уютно расположилась на Марсе. И от дома недалеко, и сбежать не получится. Всего за полгода здесь выросло несколько куполов, накрывающих корпуса, полностью пригодные для проживания человека. Только каждая деталь, каждый изгиб и поверхность, каждый прибор, кнопка, предмет быта ежесекундно кричали о том, что их сделали не люди.

Всё обучение будущих пилотов свелось к полугоду физической подготовки на Земле и году теоретической – на Марсе. Для некоторых курсантов оказалось открытием, что год на Марсе почти вдвое длинней земного, тем более на фоне того, что сутки почти не отличались. Олег был не из их числа, его познания в астрономии как-то даже похвалил препод по навигации – некий тип с красноватой кожей и зелёными глазами, с апертурой, как у хорошего бинокля. Зрение у препода оказалось соответствующее, а ощущать себя под его взглядом, словно под линзами Nikon Aculon, приходилось частенько. Поначалу Олег даже гордился его похвалой, но со временем понял, что его похвалили как ту обезьяну, которая, обучаясь грамоте в группе, раньше других научилась тыкать в букву «А».

Любимцем же всех курсантов оказался препод по конструкции корабля. По габаритам широченный и при этом довольно низенький, со смешным приплюснутым носом господин, влетев в класс на первом занятии и даже не поздоровавшись, сразу же ошарашил своим заявлением:

– Я буду ставить вам только «один» или «пять»!

Остановился, ожидая возражений, но уже попривыкшие к ежедневным потрясениям курсанты никак не отреагировали. Препод, задумавшись, покачался на коротеньких толстых ножках, Олегу даже показалось, что он не против подпрыгнуть. Как делали и они сами – пацаны, первыми из людей оказавшиеся на Марсе: прыгали на посадочной площадке. Ещё бы, в три раза выше, чем на Земле, как тут удержаться? Сопровождающий их ватагу всё тот же щуплый человечек, имя которого, как и внешность, оказалось ужасно незапоминающимся, терпеливо ждал, когда им надоест это нехитрое развлечение. Препод по конструкции, наверное, вырос где-то, где человеку совсем не попрыгать. Во всяком случае он мог сутками напролёт в буквальном смысле носиться по корпусам и переходам, ни разу не остановившись и даже не запыхавшись. Кажется, если бы он всё-таки решился подпрыгнуть изо всех своих сил, то, вероятно, пробил бы головой купол и улетел на орбиту.

– Я узнал, что у вас пятибалльная система оценки знаний, – продолжил он тогда, на первом занятии. – Но я вам так скажу: это техника. Её нельзя «немножко» недоучить. И «множко» тоже. Либо вы знаете все системы корабля, либо нет. Либо он у вас летит, либо нет. Никаких промежуточных результатов!

Несмотря на столь категоричное обещание, а ещё громадные объёмы информации, осваивать конструкцию оказалось легче всего. Может быть, потому, что низенького препода нисколько не смущало изначальное незнание его учеников вообще всего. И статус человечества среди других видов тоже не смущал. Терпеливо и спокойно он обучал своих подопечных с нуля, с любовью рассказывая про каждую заклёпку и особенности её установки. И спрашивал тоже с любовью, не гнушаясь «невзначай» оставить включённым экран с терминами, например.

А ещё на его уроках можно было шептаться. Очень тихо, не превышая опытным путём установленную громкость, которую стационарные автопереводчики уже не улавливали. Многих преподов это раздражало, и они запрещали шептаться. То ли из опасения, что уникальные знания, даруемые людям «авансом», не будут усвоены, то ли из неприятия того, что их ученики говорят о чём-то, чего они не понимают. Препод же по конструкции старательно делал вид, что никаких шептунов не видит и не слышит. Может, считал, что ученики таким образом помогают друг другу разобраться в непонятом, а может, просто не был врединой. Впрочем, своё обещание насчёт двух крайних оценок он исполнил. Не смотря на отдельные «единицы» во время учёбы, особенно в её начале, на итоговом экзамене все поголовно получили «пять».

Время учебы пролетело незаметно. Неумолимо, словно набегающая грозовая туча, приближалось время распределения, непосредственно перед которым была назначена дата установки имплантатов. Тем, кто успешно сдаст теорию, конечно. Но иных в группе не оказалось.

Каждое движение – предсказуемо, каждое намерение – ясно. Системы повреждены, тепловое излучение выдаёт его на десятки миллиардов километров. Его видят, изучают, выжидают, просчитывают, целятся, готовятся подловить. Он будто дафния под школьным микроскопом – некуда спрятаться. Плохо, очень плохо. И в этой точке, и в той. Выжить – добраться до врат. Как? Ответ дрейфовал вокруг. На ходу внося поправки в идеально просчитанный бортовым искином маршрут, он бросился к ближайшей мине. Рискованно? Ненормально.

Неразумно.

Непредсказуемо.

Басовитый парень с татушками стал его соседом по каюте. Так они, не сговариваясь, называли свои комнаты в учебке. В конце концов, большую часть времени после выпуска проводить они будут именно в каютах. И в рулевой рубке, разумеется.

– Ну а ты чего такого за свою молодую жизнь натворил? – спросил парень, когда они, уставшие и измученные, вернулись с конструкции двигателей. Вместе, что было редкостью. Олег знал, что соседа зовут Максим, но толком подружиться до сих пор не удавалось. Некогда было. Да и пропадал тот после занятий где-то, часто возвращаясь в каюту глубокой ночью, когда Олег уже спал.

– В каком смысле?

Макс запрыгнул на кровать, которую не так уж давно внаглую занял первым, развалился на спине, закинув ногу на ногу, а руки подложив под голову. Покачал ногой в воздухе, глядя в потолок, почесал татушку в виде якоря на лице. Шею его покрывала крупная «сетка», в которой «застряли» губы и черепа, а вот на лице кроме якоря, крестика в круге и надписи на незнакомом языке ничего больше наколото не было.

– Ты же был тогда с нами, когда контракты первый раз показали? Ну точно, был. Помнишь парня с кудряшками и писклявым голосом?

– Славика? Помню, конечно. Тяжело ему на физо пришлось…

– Ага, – подтвердил Макс, очевидно, вспомнив страдания оного на маршах и подтягиваниях, – он в самолёт не сел, который разбился. Рейс 703, помнишь?

Олег кивнул на автомате, как не помнить-то? По всем новостям крутили. Семьдесят погибших.

– Не знал, что были выжившие…

– Ты не понял, Лега. Он выжил не потому, что выжил. А потому что не сел. В последний момент решил лететь с пересадкой, питерские красоты ему посмотреть вздумалось. Вдруг, ни с того ни с сего. Взял и поменял билеты за полчаса до посадки. Да ещё и доплатил нехило.

Макс выжидательно посмотрел на Олега, но тот не нашёлся, что сказать. Пожал плечами, открыл конспект лекций на терминале и бездумно уставился на силовые схемы маршевых и маневровых двигателей.

– Повезло, – выдавил он, наконец.

– А того пацана, который вечно мокрым на построение прибегал, потому что его даже сиреной не добудиться было, пока дневальный водой из ведра не окатит, помнишь?

– Ну… – неуверенно ответил Олег. Силовые схемы сменились на конструктивные, потом на схемы узлов крепления, но в голове звенела пустота.

– В колледж не пошёл в тот день, когда его группу один сдвинутый сокурсник из ружья расстреливал. А потом самодельную бомбу взорвал. Керченский политехнический, слыхал? Двадцать убитых, шестьдесят пять раненых.

Макс басовито заржал, почему-то эта ситуация показалась ему забавной.

– А, главное, ходил-ходил, зубрил-учился, ни разу не пропускал. И надо ж такому случиться, именно в этот день тупо прогулял. Мало того, что сам прогулял, так ещё и других подбивать пытался!

Хохот продолжился. Олег его весёлости не разделял, выключив терминал, он хмуро уставился на соседа.

– Не вижу ничего смешного.

Макс замолчал так же резко, как до этого засмеялся.

– Ну? – повторил он, – так чего такого эдакого натворил ты?

– Ничего. Какая разница?

– А такая! – Макс вдруг начал злиться. – Ты видел, с какой скоростью двигается препод по системам вооружения? Флэш с Соником рыдают, обнявшись, и антидепрессанты жрут! И он ещё считается медлительным для своей расы! Или ты до сих пор думаешь, что нас учат на пилотов из-за уникальной скорости человеческой реакции?

От неожиданной смены темы Олег даже моргнул.

– Так ведь… импланты же будут. Скорость реакции увеличится…

– Чушь собачья! Зачем им ускорять нашу реакцию, когда свои скоростные есть?

Крыть было нечем. Действительно, каждый из чужих обладал уникальной особенностью, которая давала его виду преимущество перед другими в каком-то конкретном деле. Расовая специализация правила во всех межпланетных делах. А порой и во внутренних, если так было выгодней. На фоне даже тех немногих инопланетян, с которыми им довелось столкнуться… предположение, что люди лучше всех могут управлять космическими кораблями за счёт уникальной реакции, требовало более весомых обоснований, чем просто чьи-то слова.

– А ты что думаешь?

– Думаю, им нужно от нас что-то другое, – Макс перестал злиться, поднялся и сел. – Ты знаешь, во сколько обойдётся имплантация на каждого из нас? Добавь к сумме наше содержание, обучение и перелёты – не слишком ли велика цена за то, что у кого-то другого есть от природы?

– Может быть у этих… – Олег не хотел сдаваться, – не помню, как они называются… в общем, может… есть какие-то другие противопоказания, не позволяющие им становиться пилотами?

– Нет, Лега, – Макс покачал головой, – я тебе говорю: дело не в реакции. У меня два варианта. Первый: все эти дофигатехнологичные чужие верят во что-то типа удачи. Вот так, глупо. Потому и набрали нас, дикарей, «смертельной» удачей отличившихся. И даже готовы платить, обучать, и на лодках своих терпеть.

Олег хмыкнул, представив, как за слово «лодка» или «судно», по отношению к кораблю, влетает Максу кое от кого по самое не балуйся.

– Ты знаешь, насколько лётчики суеверный народ? – продолжил Макс. – А я знаю, у меня дед лётчиком был. И даже в наше время, рассказывал, порядки на взлётной полосе всё те же, древние, с кучей суеверных традиций. Но если всё дело в удаче, тогда непонятно, для чего нужны эти жутко дорогие импланты.

Макс пожал плечами.

– Второй вариант: мы для них и в самом деле какой-то особый вид пушечного мяса, полезного только с этой фигней. Хотя по цене всё равно странно выходит. И непонятно, зачем нас тогда по всем этим космолётным предметам настолько серьёзно натаскивать. Не знаю, короче, – сдался он.

Олег подумал-подумал, взял, и рассказал ему всё. Про катер, отца и Светку.

– Ну ты герой, – цыкнул Макс, – даже баб своих спасти умудрился. А у меня совсем не так круто: всего лишь с места на место в троллейбусе пересел.

– В смысле? – снова переспросил Олег.

– Ну… еду я, еду. Никого не трогаю. Не слышу, не вижу. Музон в наушниках бахает. И тут вдруг: «ай! Пересесть надо!». Мысль такая, дурацкая, навязчивая. Даже музыку заглушила. Ну я взял и пересел, хорошо троллейбус почти пустой был. А через минуту место, где я сидел – всмятку. Дебил какой-то, из «золотых» малолеток, решил проверить, что крепче: городской троллейбус или папин «гелик».

Макс снова заржал.

Главное, успеть уйти. Зацепить самый край рабочего поля мины, и сразу из него выйти, не наглотавшись «дроби». Потом к следующей. И ещё. И ещё. И ещё. Петляя, словно мартовский заяц, то вперёд, то назад. Попробуй, просчитай. Тепловые излучения оживающих мин не замаскируют его, но прицелы ненадолго собьют. Кратчайший путь к вратам подсвечивал корабельный искин, но сейчас он был в его подчинении. Все, всё, и вся было в его подчинении. Потому что только он, не пилот, не компьютер, только он, мог их вытащить. А он сам подчинялся инстинкту, который кричал: кратчайший путь – смерть! Петляй, заяц, петляй, если хочешь жить.

Дико болела спина. За прошедшие пару месяцев, человеческих, можно было уже и привыкнуть, но не получалось никак. Всё время ныло, болело, чесалось. Олег сидел на своей кровати в их с Максом каюте. Настоящей, на универсальном десантном корабле, и боялся повернуть голову, чтобы не стрельнуло в шею. Приходилось терпеть надоедливый оранжевый отблеск мигающего индикатора, то и дело попадавший ему прямо в глаза. Он продолжал сидеть, неестественно прямо, не смотря на сигнал тревоги, предписывающий занять антиперегрузочные кресла и пристегнуться.

В отличие от большинства членов экипажа, он знал, что тревога учебная. Её назначили специально для практики экстренников. То есть для них с Максом. Ну и всем остальным напомнить, что нужно делать, когда горит оранжевый индикатор. Внаглую, как когда-то кровать, Макс забрал эту возможность себе, единолично запершись в рубке. Отчего-то им полагался отдельный, закрытый закуток, а вовсе не почётное место на мостике, рядом с другими высшими офицерами корабля. Впрочем, после установки имплантатов они окончательно перестали чему бы то ни было удивляться. Ни приставке «экстренный» к слову «пилот», появившейся только здесь, ни нарочито снисходительному к себе отношению, ни даже тому, что, собственно, управлением корабля они не занимались. Ни разу за эти два месяца. Только в рубке дежурили по очереди. На мостике обнаружились свои, то есть чужие, пилоты. И это при том, что искин корабля легко дал бы фору и самому опытному пилоту, и самому навороченному автопилоту одновременно.

И вот, отдельная тренировка, специально для них. Наконец-то! Олег злился на Макса, но всё же ждал с нетерпением. Как бы то ни было, но Макс сейчас управляет всей этой махиной! Скорей бы он вернулся и всё рассказал. Воодушевление было почти такое же, как тогда, когда они только прибыли. Стояли возле служебного шлюза как вкопанные, глазели по сторонам, разинув рты, и даже про имплантаты забыв. Не от удивления, всё же их готовили к этому, – от осознания того, куда они попали. Вокруг занимались своими делами сразу с десяток… эээ… прямоходящих? Другого слова, которое объединяло бы все десятки сотен членов межвидового экипажа, в который теперь входили и они с Максом тоже, Олегу на ум не пришло. Они ведь теперь часть всего этого. Мимо на огромных когтистых лапах, не удосужив их даже взглядом, прошествовала высокая мускулистая помесь Тортиллы с крокодилом Геной. Олег на секунду испугался, что их сейчас случайно снесут мощным шипастым хвостом. Но неуклюжестью десантник, очевидно, не страдал: хвост плавно обошёл людей.

Оранжевый индикатор перестал мигать. Наконец, появился Макс. Не вошёл, а ввалился в каюту. Серый, с чёрными кругами под глазами, трясущимися руками, он едва держался на ногах. Олег машинально подхватил его и помог лечь на кровать, лицом вниз. Дёрнул специальный зажим на форме. Куртка распалась, обнажив спину Макса. Конечно же, имплантат кровоточил. Поблескивая неземным сплавом, он тянулся от затылка почти до копчика, венчаясь пустыми гнездовыми контактами, уходящими внутрь. Прорезая кожу, ввинчивался в позвоночник, пробирался тонкими, почти невидимыми щупальцами к спинному мозгу по всей длине, сверху достигая мозжечка и затылочной доли. Олег в очередной раз восхитился, насколько это была филигранная, невероятно искусная работа. То есть восхитился бы, если бы не знал, что точно такая же хрень торчит и в его спине. Устанавливать или нет – у них не было выбора. Контракты подписаны, экзамены сданы. Любые намёки на сопротивление разбивались о железные контраргументы сопровождавшего их до момента распределения по кораблям щупленького человечка. А ещё о мысли обо всех затраченных усилиях, времени, и почти достигнутых мечтах.

– Сейчас обработаю, – сказал Олег, доставая антисептик. Интересно, эта штука когда-нибудь приживётся, или им до конца жизни вот так друг друга обрабатывать? Каким бы искусным имплантат ни был, защита от гнойных свищей людям требовалась постоянно.

– Ну, как там? Что? Получилось пилотировать? – Любопытство раздирало Олега так сильно, что он начал задавать вопросы ещё в процессе обработки. Это он раньше не замечал, или только сейчас среди чёрных, мягких волос Макса, прорезалась первая седина?

В ответ Макс начал ржать. То есть попытался. Затрясся всем телом, вырывая из глотки хрипящие звуки. Работа Олега серьёзно осложнилась.

– Мы не пилоты… – всё ещё трясясь, с трудом сказал Макс.

– А кто?

Макс затих и не двигался несколько минут. А затем спокойно произнёс:

– Бананы…

От избытка адреналина бухает сердце, выталкивая кровь из правого желудочка в лёгочную артерию. Стремясь по малому кругу кровообращения, она насыщается электричеством у термоядерного реактора, возвращается по лёгочным венам в левое предсердие, оттуда в левый желудочек и отправляется в большой круг. Восходящие артерии разветвляются на сосуды и капилляры, питая воздушные компрессоры, гидравлические насосы и резервные генераторы. Нисходящие – всё остальное, что требует питания, включая плазменные двигатели. Ворота обнимают его холодом подпространства, корабль подхватывает и бросает прочь, в другую точку галактики, к таким же воротам, в безопасность. Но увидеть, почувствовать это он уже не успевает. Только гудок искина, перехватывающего управление, раздаётся прежде, чем всё исчезает в темноте.

Сначала разразился сигнал тревоги. В переходах послышался топот ног, самых разных. Рубку затопил красный свет индикаторов. Сердце бешено заколотилось, в кровь хлынули первые порции адреналина. Стараясь лишний раз не вертеть шеей, Олег покосился на систему подключения: та нависала над ним, словно чудовище с когтистыми пальцами. Сейчас? Или пронесёт?

Красный индикатор сменился оранжевым – сейчас. Искин прогудел над его головой трижды, требуя занять рабочее место, перед которым спешно разворачивалось голографическое изображение окружающего пространства и загружалось полётное задание, предписывающее отвести корабль к вратам. Накатило какое-то подобие радости: даже сейчас, после всего, он хотел этого. Наконец-то почувствовать себя пилотом, управляющим огромным космическим кораблём. Теперь, когда он сам среди звёзд, осталось только протянуть руку.

Система подключения походила на подвесную систему парашюта, только сложнее. А ещё штекеры, уходящие проводами в недра корабля, упорно напоминали ему длинные и тонкие когти чудовища. Застегнувшись, Олег повис на растяжках, закрепляющих его на все 360 градусов. Даже если выйдет из строя имитатор гравитации, его положение в пространстве не изменится: соединение не должно пострадать. Одной рукой он дёрнул зажим на куртке, другой стукнул по кнопке готовности. «Когти» пришли в движение, одно за другим вставляясь в гнёзда, имплантированные в его спину. Зубы защемило, как от звука ножа по стеклу. Когда вошёл последний, мигнуло перед глазами. И Олег понял всё.

Их не обманывали: имплантат действительно увеличивал скорость реакции. Вернее, скорость распространения нервного импульса. Перехватывая его в момент прохождения через спинной мозг, преобразовывал в электрический импульс, запускал в систему корабля. Затем возвращал ответный сигнал. Но их никогда не учили управлять кораблём, их учили быть кораблём. Знать все системы лучше, чем собственный организм. Чувствовать его боль, как свою. Бояться за их общую жизнь, бороться за неё до конца. Он больше не видел рубки: перед глазами был космос. И звёзды. И враги, такие же, но другие, с которыми оспаривался этот кусок пространства, окружали его со всех сторон, куда ни посмотри. Единственное спасение – врата, но все подходы предусмотрительно заминированы, чтобы никто не смог вырваться. Ни самый лучший пилот, ни самый мощный искин не смогут вывести отсюда корабль. Он – сможет, если постарается. Ведь у него есть то, чего нет у других. Интуиция. Ещё не уснувший инстинкт. Предчувствие опасности, а не её просчёт. Их общий с кораблём адреналин. Заразившись желанием выжить, боевая железка с кучей самых разных существ на борту рванула вперёд. Потому что оставаться на месте означало смерть.

А вокруг было небо.