Дело о безутешном отце

– Может быть, – спокойно кивнул Нораев. – Но, как я и сказал вам, пока мы не отбрасываем никакие версии. Постарайтесь предоставить доказательства того, что вы правы. И к вам, Сергей Семенович, – он повернулся к опешившему надзирателю. – это тоже относится.

– Я не уверен, что кому-то из нас стоит здесь задерживаться, – покачал головой Корсаков. – Нужно покинуть этот дом и никого сюда не впускать.

– А я не уверен, что власть предержащих устроит объяснение, что товарищ министра и тайный советник необъяснимым образом исчез с лица земли в ходе какого-то оккультного ритуала. Как не уверен, что санкт-петербургское градоначальство устроит предложение установить пост перед домом на одной из главных улиц города и никого сюда не пускать по той же самой причине, – голос ротмистра был спокоен, но тверд. – Помогите нам понять, что здесь произошло на самом деле – и мы сделаем так, как вы скажете. Для этих целей, господин Корсаков, поручик Постольский в полном вашем распоряжении. А мы с Сергеем Семеновичем попробуем найти тайный ход, в существовании которого он так уверен. Встречаемся здесь же через час. Что-то срочно понадобится – кричите. В доме кроме нас никого нет, мы услышим. И, Владимир Николаевич, это не просьба – не пытайтесь покинуть дом до окончания расследования. Мои люди не дадут вам это сделать. И церемониться они не будут.

Сказав это, Нораев четко, по-военному, развернулся и вышел из зала. Решетников счел за лучшее просеменить следом. Корсаков и Постольский остались одни.

– Позвольте вопрос: у вас, жандармов, всегда принято обращаться с людьми, которые добровольно вызвались помочь, как с дезертирами, сосланными на вечныя галеры? – ворчливо осведомился Корсаков, вернувшись в кресло.

– Боюсь, что такое случается, – дипломатично ответил Постольский. – Чем я могу вам помочь?

– Ну, для начала принесите мой саквояж из прихожей, s'il vous plait, – Владимир водрузил на нос очки для чтения и задумчиво перелистнул несколько страниц лежащей перед ним книги. Затем следующей. В каждой из них, без всякого почтения к древним (и безумно дорогим) текстам были безжалостно подчеркнуты отдельные абзацы, а на полях теснились заметки на русском, сделанные одной и той же рукой. Похоже, неизвестный читатель пытался найти общие звенья в десятке оккультных гримуаров, параллельно отмечая, кому из участников будущего ритуала поручить каждую часть. Перед глазами мелькали фамилии – Мартынов, Сомов, Танчаров, Брохов, Яков Кузнецов… Не хватало двух – Неймана и Штеффель. Почерк Амалии был Корсакову знаком. Оставалось предположить, что пометки оставлял Олег Нейман, который и руководил ритуалом. Окончилось все трагедией – в этом у Владимира сомнений не было. Но почему? И была ли это ошибка, или исход был спланирован заранее… От размышлений его оторвал вернувшийся Постольский. Владимир взглянул на него поверх очков:

– Скажите, как у вас обстоят дела с латынью? Арамейским? Древнеегипетским?

– Прескверно, – ответил поручик, водрузив на стол корсаковский походный набор.

– Что ж, тогда мы здесь надолго, – тяжко вздохнул Владимир. – Для начала, наденьте-ка вот это.

Он кинул молодому жандарму извлеченный из саквояжа медальон на цепочке. Павел поймал его на лету и с интересом начал разглядывать.

– Колдовская звезда?

– Пентаграмма, вообще-то, но называйте, как хотите, – фыркнул Корсаков. – Наденьте и не снимайте, пока мы не выйдем отсюда.

– Зачем?

– Затем, что всевозможные бесплотные духи очень любят использовать людские тела, как комфортабельные транспортные средства. С амулетом им будет сложнее это сделать. И не беспокойтесь, от церкви вас за это не отлучат, а грех ведьмовства я возьму на себя.

Павел не был уверен, смеется ли Корсаков или говорит серьезно, но амулет, после секундного размышления, все-таки надел. Владимир же, убрав очки обратно в карман, творил что-то непонятное для поручика – он прошелся до внешней стены, опустился на колени и начал внимательно осматривать пол. Его догадка, которой он решил пока не делиться с жандармом, подтвердилась – паркет и здесь был испещрен сложными мелкими рисунками. Кто-то постарался, сделав стены дома непроницаемыми для духов и эфирных сущностей.

– Что вы думаете делать? – отвлек его от изучения пола Постольский.

– А это зависит от того, как вы относитесь к уже рассказанному. Кому вы больше верите, мне или Решетникову?

– Ну, – задумался поручик. – Вы говорите убедительно, но, согласитесь, в наш просвещенный век в такие вещи поверить сложно.

– А это потому, что вам не доводилось их видеть своими глазами, – Корсаков поднялся, вернулся к саквояжу, извлек оттуда пузырек из толстого медицинского стекла, и решительным шагом направился к столу в центре зала.

– Скажите, вы не преувеличивали, когда говорили, что опыты по воскрешению мертвых через зеркала уже предпринимали?

– Нет. Самый известный случай произошел где-то в 1551 году. У первого короля Речи Посполитой, Сигизмунда Августа, умерла безумно любимая жена Барбара. Глубоко опечаленный, он пригласил в свой дворец двух алхимиков, Твардовского и Мнишека, которые создали для него особое зеркало. В нем Сигизмунд видел свою ненаглядную Барбару и, как говорят, мог даже с ней беседовать. Единственное правило, которое поставили алхимики – не пытаться коснуться любимой.

– Но Сигизмунд коснулся? – угадал Постольский.

– Конечно. Зеркало лопнуло, а воздух в замке наполнился трупным смрадом.

– Напоминает истории Анны Ратклифф!9

– Да, есть что-то общее. Понимаете, Павел, к сожалению, оккультисты люди одновременно скрытные и тщеславные. Свои секреты они хранят надежно, а вот россказни об успехах многократно приукрашивают, – рассказывая это, Корсаков сосредоточено рассыпал содержимое флакона вокруг стола. – Поэтому полностью с вами согласен – в наш просвещенный век поверить в подобное сложно. Даже больше вам скажу – большинство, якобы, загадочных и необъяснимых явлений, которые мне довелось видеть самостоятельно, оказывались не более, чем трюками или просто плодами возбужденного воображения.

– Но здесь вы уверены, что мы имеем дело с чем-то настоящим?

– Боюсь, что так. Полюбуйтесь!

Павел внимательно обошел круг, образованный серым корсаковским порошком. На полу вокруг стола медленно проступали обугленные очертания геометрически сложных фигур, рисунков и надписей на десятках древних языков. В центре кругов вдоль длинных сторон стола обнажились пятна, неопрятный внешний вид которых контрастировал с искусно проведенными линиями вокруг. Похоже было, что нечто, стоявшее внутри фигур, было выжжено мгновенной яркой вспышкой.

– Кажется, мы знаем, куда делись шестеро из восьми пропавших, – констатировал Корсаков.

– То есть, они… – попытался подобрать подходящее слово поручик.

–Скажем так, испарились. Скорее всего, в процессе ритуала. А теперь скажите мне, чего и кого здесь не хватает?

– Эээ, – задумался поручик. – Двоих людей. Судя по пустым участкам на рисунке, один должен был стоять во главе стола, второй – напротив.

– А еще?

– Ну, если вы были правы в своей гипотезе, и на столе под зеркалом лежали останки баронессы Ридигер, то они тоже исчезли.

– Bravo! – хлопнул в ладоши Владимир. – А значит, наша следующая задача – понять, куда делись оставшиеся неизвестные из нашего уравнения! И, что-то мне подсказывает, один из них точно мертв. Не считая баронессы, конечно же.

– Тот, кто стоял…

– Здесь, – Корсаков указал на опрокинутый бокал. – Я отсюда чувствую до сих пор не выветрившийся запах миндаля.

– Цианистый калий? – пораженно спросил Постольский.

– Он самый. Как минимум один из участников ритуала был отравлен. Причем доза была… Скажем так, гарантированной.

Оба замолчали. Обнаруженные подробности отказывались складываться в единую картину. Таинственные письмена и рисунки, вкупе с обугленными пятнами, указывали на правоту Корсакова. Но яд… Яд – это уже продуманное убийство, вотчина Решетникова. Наконец, Постольский прервал молчание:

– Владимир Николаевич, но почему вы это делаете? Вы же можете сказать Нораеву, когда он вернется, что у вас ничего не получилось, и выйти отсюда.

– Ну, во-первых, я не готов провести в здесь достаточно времени, чтобы убедить уважаемого ротмистра в своей несостоятельности. Более того, мне хочется убраться отсюда как можно скорее. Поэтому, во-вторых, нам нужно понять, оказался ли ритуал полностью неудачным или наши горе-искатели смогли что-то пропустить с той стороны.

– Это так важно?

– Вы же у нас призваны с кем бороться? Со всякими террористами-бомбистами? – Корсаков добавил в вопрос куда больше раскатистых “р”, чем подразумевалось на бумаге.

– Ну да.

– Вот и представьте, что один террорист-бомбист открыл секрет изготовления взрывчатки – в кратчайшие сроки, дешево, буквально из подручных средств. Не надо возиться ни с химией, ни с испытаниями. Что он сделает дальше?

– Если идейный – то поделиться со своими товарищами по борьбе.

– А потом?

– А потом мы будем иметь дело с десятками и сотнями новых бомб по всему Петербургу, а затем – и по всей стране.

– Отлично. А теперь представьте, что один покойник нашел лазейку, и проник из загробного мира обратно к нам. Это существо – уже не человек. Оно чуждо нашей реальности, которая стремиться его отторгнуть. Само его присутствие – как гангрена, которая распространяется и поражает здоровую плоть. Сейчас оно может быть заперто здесь, в этом доме, совсем рядом с нами. Но если мы не выясним, как оно сюда попало и открыта ли еще дверь на ту сторону, то очень скоро столкнемся с десятками и сотнями подобных существ, которые готовы на все, чтобы поменяться с нами местами.

В пустом доме раздался зычный бас ротмистра, призывающего Корсакова и Постольского к себе.

IX

17 октября 1880 года, ранний вечер перед ритуалом, Санкт-Петербург, Большая Морская улица.

– Пути назад нет, – Назаров бросил последний взгляд на сгущающиеся за окном сумерки и задернул занавеску.

– Что вы сказали? – Олег Нейман отвлекся от изучения лежащей перед ним книги и посмотрел на товарища министра. Они находились в гостиной, которую освещал неверный свет множества свечей – не то, чтобы в них была какая-то необходимость. Никаких препятствий для использования газовых светильников Нейман не видел, но Назаров не хотел рисковать. На подготовку помещения к ритуалу ушли несколько дней. Самым физически сложным было закрепить огромное зеркало над парадным столом. Но затраченные усилия не шли ни в какое сравнение с напряженной работой по составлению ритуала из десятков обрывочных упоминаний в древних книгах; по приготовлению необходимых напитков для каждого участника; по начертанию на полу символов, призванных сфокусировать силу семерки оккультистов.

– Я сказал, что пути назад нет.

– Пока еще есть, – Нейман обвел глазом все приготовления, еще раз мысленно сверяясь со списком необходимого. – За последние несколько сотен лет никто не пытался совершить то, что нам предстоит. Малейшая неточность, малейшая ошибка может стоить нам жизни. И это лишь при самом благоприятном исходе. Не говоря уже о…

– У тебя появились угрызения совести, Олег? – вкрадчиво поинтересовался Назаров.

– Вы платите мне достаточно, чтобы распоряжаться и моей совестью, и моей душой, – криво ухмыльнулся Нейман. – Я просто напоминаю, что никто не в силах предсказать последствий. Вы все еще хотите рискнуть?

– Я приношу самую большую жертву из всех. Если бы не был готов рискнуть… – договаривать Назаров не стал.

– Кто-то еще в курсе? – уточнил Олег.

– Нет. Подробности знаешь только ты. В том числе за это я и плачу тебе столько, чтобы купить со всеми потрохами, – Нейман поморщился от ощутимого пренебрежения нанимателя, но смолчал. – Мои доверенные люди знают свою часть. Твои, с позволения сказать, коллеги – свою. Уверен, что никто из них не догадался?

– Нет. Они талантливы, но не способны видеть дальше своего носа. Моих объяснений им хватило. Помогло и то, что с каждым мы работали в отдельности, так что полной картины нет ни у кого. Вот только… Когда всё случится, они поймут. И я не поручусь…

– Я поручусь. О последствиях предоставь думать мне. Внешний барьер установлен?

– Да, пока его не разомкнут, ни один дух не сможет покинуть этот дом, или проникнуть в него без приглашения.

– Тогда беспокоиться тебе не о чем. Проведи ритуал. Убедись, что он сработал, как должно. Разомкни круг и впусти моих людей. Затем ты волен идти на все четыре стороны и распорядится вознаграждением так, как считаешь нужным.

В дверь гостиной постучали.

– Войдите! – бросил наниматель.

В комнату заглянул обезьяноподобный подручный Назарова. Его одежда была насквозь мокрой и запачканной комьями грязи, словно мужчина долгое время копался в сырой земле. Хотя… Почему словно?

– Хозяин, мы готовы.

– Хорошо, несите её сюда, – голос Назарова дрогнул то ли от волнения, то ли от внезапного испуга. Подручный скрылся, а наниматель повернулся к Нейману. – Говорил же тебе, пути назад нет. Гости скоро прибудут.

Колокольчик, который он не выпускал из рук, тихонько прозвонил.

X

19 октября 1880 года, Санкт-Петербург, Большая Морская улица.

– Чертовщина какая-то! – дрожащим голосом констатировал Решетников.

Надзиратель и Нораев нашлись в очередном гостевом салоне на втором этаже, расположенном рядом со спальней, где полгода назад нашла свою смерть баронесса Ридигер. Четверо мужчин стояли перед большим зеркалом. В нем отражался салон – со всей мебелью, бархатом, подушками, гардинами и даже фортепьяно в углу. А вот чего в отражении не было – так это их самих. Зато на кресле в центре, которое располагалось как раз за их спинами, в зеркале восседала полупрозрачная девушка. Казалось, что она просто дремлет.

– Господи Иисусе, – пробормотал надзиратель, медленно проведя рукой перед собой, словно надеясь, что этот жест развеет морок – мужчины появятся в отражении, а призрачная дама, наоборот, исчезнет. Звонкий смешок Корсакова заставил его вздрогнуть.

– Сергей Семенович, для человека, видящего кругом шарлатанов, вы пугающе легковерны! – объявил Владимир. – А меж тем, данное явление куда ближе к вашей гипотезе, чем к моей.

– Объяснитесь, – приказал Нораев.

– Avec plaisir10. Вы сейчас наблюдаете феномен, известный как «призрак Пеппера», – купаясь во всеобщем внимании, Корсаков перешел на менторский тон: – Он был очень популярен в британских театрах пару лет назад, но у нас так и не прижился. Разве что в качестве диковинки для развлечения гостей. Вероятнее всего, поэтому его и обустроила баронесса Ридигер. Это, – Владимир постучал по зеркалу. – просто стекло, пусть и способное отражать при определенном освещении. За ним – точная копия комнаты, в которой мы находимся. А где-то чуть в стороне находится абсолютно обыкновенная дама, из плоти и крови, которая и отражается сидящей в кресле. Ротмистр разбудил этого «призрака», когда зажег газовое освещение в доме. Где-то здесь скрыт механизм, открывающий дверь, но, боюсь, у нас нет времени его искать. Сергей Семенович, раз ваш интеллект нам не пригодился, то, может быть, поделитесь физической силой?

Корсаков приглашающе кивнул в сторону зеркала. Решетников, скрипя зубами, взялся за ближайший стул. Явно представляя на месте зеркала издевательски ухмыляющегося Корсакова, надзиратель со всей силы ударил по стеклу. С громким треском оно разбилось, открыв проход в тайную комнату. Аккуратно, стараясь не оцарапаться об осколки, четверо мужчин проникли в зазеркалье. Владимир оказался прав – в углу комнаты, частично отгороженная еще одним стеклом и под ярким светом газового театрального фонаря, в кресле находилась молодая рыжеволосая женщина в темно-зеленом бархатном платье с длинными рукавами и в перчатках. Глаза её были закрыты. Владимир коснулся её запястья, а затем резко потребовал:

– Постольский, саквояж, пожалуйста!

Павел так и выступал при нем в роли носильщика. Корсаков извлек очередной флакон, на этот раз – с нюхательной солью, и поднес его к лицу женщины без сознания. Спустя несколько секунд она встрепенулась, открыла глаза и с ужасом взглянула на обступивших её мужчин, инстинктивно вжавшись в спинку кресла.

– Амалия, тихо, все хорошо! Ты в безопасности! – успокаивающе зашептал Корсаков.

– Что?! Кто вы?! – пролепетала женщина.

– Владимир Корсаков. Мы познакомились на пятницах у Полонского11, помнишь? Играли в шахматы у Доминика? Ездили в загородный сад? Ну?

– О, Боже, Володя! – из глаз Амалии брызнули слезы, и она бросилась Корсакову на шею. Нораев спокойно изучал плачущую женщину, Постольский вежливо отвернулся, а Решетников, презрительно фыркнув, вышел обратно в зеркальный проем. Наконец, Амалия отстранилась от Корсакова и вытерла слезы.

– Господа, позвольте представить вам мадемуазель Амалию Штеффель, – излишне церемонно, чтобы скрыть смущение, сказал Владимир.

– Очень приятно, поручик Постольский, к вашим услугам! – стукнул каблуком Павел.

– Ротмистр Нораев, – сухо представился офицер. – Госпожа Штеффель, вы можете сказать нам, что здесь произошло?

Глаза молодой женщины расширились от непритворного ужаса.

– О, нет-нет-нет-нет-нет, нам нужно бежать отсюда, сейчас же! Оно найдет нас!

– Кто найдет? – не понял Нораев.

– Я все расскажу, только, прошу, уведите меня отсюда!

– Сударыня, боюсь, что пока мы не узнаем, что произошло с другими гостями, никто из нас этот дом не покинет, – сказал Нораев.

– Да, кстати, про других гостей… – пробормотал Корсаков, переглянувшись с поручиком. Они не успели сказать Нораеву о находке в гостиной.