Помоги проекту - поделись книгой:
Илья Видманов
Пожиратель! Выпуск 1
И старость бывает в радость
Глава 1
Солнце, некоторыми называемое Огнеглазом Всевышнего, лениво поднялось над горизонтом, освещая Мир, полный новой дивной жизни и покрытый толстой пылью прошлых эпох. Ночные обитатели спешно попрятались под коряги и в норы, дневные же только-только протирают сонные зеницы.
Жизнь, однако, бьёт ключом не переставая и кого-то даже по голове. Вот, например, толстый гах Роман, устав подвязывать постоянно спадающие от растяжек штаны, вышел с утра проведать, занимаются ли дети скотиной, как должны. Эта мелюзга, если её не пинать, только и будет, что ковыряться в носу да воровать у соседей яблоки! Далеко-о-о от него, совсем в другом городе и с чувствами, схожими одинаково и с ненавистью, и с выдержкой преклонил колено перед своим дядей юный кир Карл. Вынужденный быть гостем там, где когда-то малышнёй бегал под столом и просил у деда покататься на боевом коне, этот мужчина, спросили бы его, как он вообще себя сейчас чувствует, не нашёлся бы сразу чего и прилично сказать.
Неподалёку от тех мест возвышается крепость ктитора Бориса – известного любителя ратных подвигов. И хотя сам ктитор с удовольствием отказался бы от такого «почётного» титула, однако земля, расположенная на перекрёстке многих дорог и граничащая со многими соседями, не позволяет. Его младшенький сынок, кстати, пока ещё только кир Найг, в последнее время стал известен уже не только жестокостями с собаками и кошками, но ещё и внезапно проявившимся талантом: быть Найгу магом-телекинетиком! Дворовым ещё больше хлопот и ранняя седина, а папе – радость!
Телекинез – это, конечно, сильно, но что бы сказал ктитор Борис, если бы к нему в дружину попросилась женщина с длинными тёмными волосами и чистым лицом, что прямо сейчас, сидя на коне и с коротким луком в тонких пальцах следила, как десяток матёрых головорезов перед ней стукают лбами землю и уже чуть ли не порываются поцеловать копыта её кобылы? Зная, кто она, и что умеет, сколько бы он дал? Хотя… сколько бы ни дал, индрик этой благословлённой Всевышним земли дал бы в два раза больше, ведь кадры решают всё…
Но Огнеглаз Всевышнего, а для просвещённых – просто солнце, летит дальше, замечая разом всё и ничего в частности. Вот лучики упали на лепестки волшебного подсолнуха, который не вянет уже, если верить легенде, тысячу лет и чьи семечки даруют долголетие. Растёт этот цветок под неусыпной охраной стражи, в защищённом от всего и всех дворике, неподалёку от купола огромного сооружения, целого комплекса построек – столичного Цирка! Колоссальной конструкции, куда стекаются… а чаще силком приводятся талантливые единицы и бесталанные множества. Золото здесь проигрывается ящиками, а кровь и пот проливаются бочками!
Но солнце смотрит дальше… на дремучий лес, что как река обегает города и всё растекается ручьями… и впадает в зелёный океан! Где-то там в его глубине, куда не отваживаются забредать даже самые отважные охотники, а самые опытные вообще обходят десятой дорогой – там манит своим запахом и соблазняет своим видом неосторожных драгоценное сокровище… за которое понимающие, будь возможность, отдали бы руку и половину жизни! Но храбрец или дурак соваться в чащу отыскивается редко, а потому тайна всё ещё скрывается в тумане…
От леса солнце бежит… и вот наконец роняет взгляд на небольшой город Стародуб, выросший когда-то вокруг одинокой крепостицы. Стены кремля невысоки, однако заложен тот на вершине холма и, стоя на дозорной башне, чувствуешь, будто ты в гнезде орла. Швырни камень – и пока приземлится, тот улетит на тысячу шагов! В центре же крепости, рядом с глубоким колодцем, в который, по слухам, если спуститься, можно тайно пробраться в кладовые ктитора, даже красуется небольшой садик с узловатым дубом-великаном во главе. Городская летопись гласит, что тот вырос с жёлудя ТОГО САМОГО дуба, который был здесь ещё до основания города, однако болтают, что это и есть ТОТ САМЫЙ дуб – просто немного высохший и осунувшийся.
Миновав Стародуб Огнеглаз Всевышнего чуть сдвинул свой взор в предместья, найдя небольшую деревушку, каких в округе не счесть. Отыскав её он выцепил отдельный домик, в домике отдельное неприкрытое окошко… а в окошко уже влетел настырный луч и упал на зажмуренные глаза юноши, которого мать уже в третий раз позвала с постели:
– Ю! Эй, Ю! Поднимайся давай, да помоги мне скорее воды наносить! Соня ты засоня! Поднимайся, пока отец тебя не позвал! Давай же, я знаю, что ты уже не спишь!
А ведь ещё только первые петухи прокукарекали… Но община всегда так: с первой темнотой ложится, с первым лучиком встаёт. Работы всегда хватает и даже трёхгодки, кто не помер, к какому-нибудь пустяшному делу, да прикручены. Ю, например, в свои шестнадцать уже чем только ни занимался, и если бы все внезапно взяли да и испарились – он сам бы ни за что не пропал: поддержал бы хозяйство, не загубил. Да и возможно ли по-другому?
Но всерукость всерукостью, а хороший спец всё равно незаменим. Вот отец Ю, к примеру – прекрасный плотник! Он, правда, как сапожник без сапог – уже два года никак не починит собственный забор с калиткой, однако в Стародубе известный мастер и его имя вспоминают первым, коли надо чего качественного сколотить. Мать Ю в основном по дому… хотя в таком небольшом вроде бы словосочетании кроется
А ещё Ю частенько «помогает» семье, беря роль пастушка – община выделила небольшую земельку под выпас и, что главное, всего в получасе пути! Гуляй – не хочу! Вот Ю с прутиком и гуляет – когда работа совсем уж доконала…
Но Ю, разумеется, не единственный ребёнок. Если бы не ещё двое его братьев и четверо сестёр – и непонятно, как семья держалась бы. Бабка с дедом по отцовской линии вряд ли б сильно подсобили – они и так в холода частенько в сторону леса посматривают, да каждую крупинку, что съели, считают… Дед даже выстругал себе заранее домину! Отец сгоряча повздорил с ним и разбил её, да дед опять выстругал. Упрямец тот ещё, сын весь в него!
Хорошо ещё той ссоры не слышал местный ктитор Димонт – человек, считающий не то что каждую монетку, а наверное и каждую пылинку в своих закромах. Лишнего дерева в лесу не сруби, лишней рыбы в реке не поймай… А уж если схватят тебя в бору не с топором, а с луком – у-у-у… Но вообще Димонт, хоть и мироед, и девок пользует, и налоги тяжкие дерёт, и в ополчение иногда насильно забирает – а всё равно далеко не худший землевладелец, жить под ним можно. Если ОЧЕНЬ строго следовать его правилам.
Кстати насчёт любителей всяких правил… и лазеек в них: гах Пит, что заведует церквушкой Всевышнего здесь же, слывёт редким магом-крикуном и частенько своей силушкой пользуется: что на поучениях, когда коробка для подаяний опасно пустует, что на торге, если покажется ему, что мог бы, ну мог бы он снизить цену! Однако самый смак начинается, когда раз в год приходит времечко собирать десятину: вот уж тут, кто не спрятался – сам виноват! В деревне у двоих мужиков, у которых ещё даже борода не седая, проблемы со слухом; а один однажды помер, когда рядом с ним Пит вдруг заорал!
Среди всех этих хлопот… или забавностей, как воспринимал их Ю по настроению, его душевную любовь больше всего заслужила… корова Люба! Да, именно. Не соседская Юлька, которая однажды поцеловалась с ним, а потом Ю узнал, что она, оказывается, с многими так целуется, не засахаренные фрукты, которые отец иногда достаёт на ярмарке и даже не новые сапоги, которые, Ю подслушал, скоро должны были подарить ему в честь начала взрослой жизни. Нет, Люба!
Любу каждому было бы легко полюбить: другой такой во всех смыслах волшебной коровы не нашлось бы и в землях целого индрика! Нет, трёх! Кушает Люба за троих, а молоко даёт за десятерых! Слушается тебя без прутика, никогда не боднёт, глаза у неё большие и умные… Любовь с первого взгляда! А уж как она отвечает умно – м-м-м…
– Идём, Любушка, домой. Пора.
– Му-у-у…
– Поскорее, Любушка, поскорее. И остальным махни, чтобы тоже шли!
– Муу-у-у!
Лучше людей всё понимает…
Так бы, наверное, и оперился Ю, да и состарился в этой рутине, точно зная, что предстоящий день ничем от прошедшего отличаться не будет… кабы не
Война – она как время года, что приходит после холодов; как ураган, который грозит откуда-то издали, но частенько проходит мимо… пока совсем рядом не грянет! Ю знал, что ктиторы промеж собою частенько воюют, даже слышал некоторые восхитительные!.. и страшные истории беженцев, ветеранов-калек и балаболов с языками без костей. Война была для него, как воздух, который есть везде, но его не видно…
Сперва, по ранней весне, поползли тревожные новости. Слухи ходят разные всегда, один горячее другого, только в этот раз торговые обозы и даже простые коробейники повторяли, как заученное, одно и тоже: мол, там-то и там-то ктитор Андрей… или уже его сын, ктитор Лим – тут люди путались – собирает на границе войско. Дружина у него людей под тысячу, и все конные! И куча магов у него, человек двадцать! А кто говорит пятьдесят! А уж ополченцев собрал со своих земель столько, что если уже завтра в бой их не пошлёт, послезавтра они, как саранча, объедят всю округу!
Болтунам попервой верили мало… потом начали с волнением прислушиваться… ну а когда в деревню пришли Димонтовы дружинники и объявили прибор в ополчение, сомневающихся уже не осталось совсем! Кто живёт к городу ближе – схитрить не успели никак, пришлось расставаться кому с мужем, кому с сыном. Из тех, кто оказался посмекалистее да попугливее, треть отыскали в подвалах да погребах, ещё треть помог выловить гах Пит, откуда-то прекрасно знакомый с мужицкими тайниками в лесу… ну а ещё треть просто пропала без вести. Кого объявили в поимку, кого по суете забыли… и все семьи, чьи мужики «пропали», обложили штрафом да забрали почти всю скотину. Проклятия женщин, чьи щёки розовели от слёз, летели до неба…
Ю взирал на эту пугающую картину с некоторым отупением… и стыдом, так как его спрятали на чердаке. Когда он видел, как уводят его знакомых, он жутко робел, уже заранее представляя, как они возвращаются с войны уже совсем другими людьми, а он встретит их, не знавший бед, и они зацепятся взглядами… Отец как-то отбрехался, какая-то «бронь» у него оказалась. Видимо и правда полезно известным мастером быть… Это, правда, не касалось самого Ю: сын мастера не мастер, да к тому же он уже взрослый, целых шестнадцать… Какого же было двойственное чувство страха и стыда, когда Ю узнал, что отец за него договорился! Не пойдёт Ю в ополчение, вычеркнет его ктиторский человек… Ну а остальные братья ещё пока малы, можно за них не переживать – и слава Всевышнему.
Забрили мужиков, отплакали своё бабы… Вроде всё успокоилось. Вот только обозы перестали ходить совсем, а в деревню из Стародуба теперь каждый день приезжала телега с дружиною и что-нибудь забирала: то мешки с овсом, то, несмотря на протесты, картошку посевную; а однажды приказали отдать всю соль! Никуда не денешься, расстались…
А потом, когда весна уже почти превратилась в лето… вражеское войско вдруг затмило горизонт, как тучи! Так показалось Ю, когда он сидел на дереве и с интересом наблюдал за округой. Тот от волнения чуть не свалился! Бросив обеденный узелок, бросив прутик Ю со всех ног помчался к деревне!
– Враги! Конники! Наступают!
– Ты откудова?.. – На тропке от околицы в поле встретился гах Пит. – Чего вопишь, как недорезанный?..
– Враги! – Ю глядел в глаза этого мужчины с ухоженной бородкой и не знал, что первее – кричать или задыхаться. – Враги наступают! Конные, не наши! Там!
И тыкнул пальцем куда-то назад, не переставая таращиться на гаха глазами круглыми, как у совы. Пит замедленно моргнул, посмотрел Ю через плечо, будто и в самом деле что-то там увидал… В следующую секунду на Ю уставился уже не человек, а точно коршун!
– Беги! Скорее! – Пит широко махнул рукой, будто пропуская. – Кричи всем! Да погромче!
И Ю помчался.
– Враги! Недруги!
Новость распространилась как пожар. Лица соседей наполнились страхом, сердца затрепетали. Кто чем был занят всё мигом побросали и кинулись к своим! Быстро! Хватай всё ценное и в Стародуб, за стены! Живее!
Слышались проклятия дружинникам, что не предупредили, кто-то даже потихоньку отпускал ядовитые фразы о Димонте… Семья Ю, все кто ни есть, собрались возле наскоро выкаченной телеги.
– Давай, душа моя, скорее! – Отец Ю поторапливал супругу, которая сама поторапливала детей. – И вы, батюшка – не топчитесь же лишнего, полезайте ужо наверх! Матушка, возьмитесь за мой локоть…
В суете оставили всё, даже не всю еду забрали. С болью глядя на остающегося в конуре не подозревающего ни о чём пса, Ю вдруг побледнел, будто яду выпил.
– Люба… Люба! Отец!
Перепугавшись за оставленную на пастбище корову больше, чем за себя, Ю принялся уговаривать родителей, чтобы те отпустили.
– Да куда ты сейчас сунешься?! – Отец аж взбеленился. – Всё ужо, поздно! Пропала Люба! Всё скотина пропала!
Мать не выдержала, разрыдалась, сейчас глаза выплачет. Под напором отца засомневавшийся было, увидав её слёзы Ю не сдюжил; чувство вины взыграло в нём столь, что даже будущие родительские розги в воображении не подействовали.
– Я быстро! – Ю уже убегал, уже не слушал, что кричат ему вдогонку. – Я мигом! Едьте в город, а я туда с Любой подойду! Спешите!
Не замечая более ничего Ю выбежал на широкую улицу, где то справа, то слева кто-то с круглыми глазами суетится, что-то в дом или из дома несёт, все кричат… оттуда за околицу и в поле, дальше, на пастбище! Ю нёсся, обгоняя ветер, слушая барабаны в ушах и запрещая себе бояться! Камушек больно вонзился в голую пятку, но Ю не обращал внимания – потом посетует! Лишь зло сощурился, стараясь не замечать колику.
И вот, когда уже начал задыхаться, за поворотом наконец пастбище… Козочки мирно пригибают головы и прядают ушами, птички поют, ветерок свежий дует… а Любы нигде нет! Как и узелка с едой, и даже прутика.
От досады Ю было вскрикнул! Испугался шуметь и тут же чуть не закашлялся! На секунду показалось вражеские руки уже сжимают горло… Закрыв рот ладонью, обливаясь потом и не позволяя себе отступиться Ю принялся ошалело вертеть головой в поисках следов. Выщипанная трава «разрастается» неровными пятнами, везде как-то по-своему, опытный глаз заметит, где прошёл конь, а где бык. Начав с местечка, где паслась
Всматриваясь в сумрак бора Ю сглотнул, в горле пересохло… и тут он услышал вскрик столь громкий, точно заорали прямо над ухом:
– Эй, малец! – Откуда-то сбоку, будто сидел в засаде, выскочил всадник! Взвизгнула тетива и стрела вонзилась прямо у ног Ю, холодя его кровь! – А ну стой! Не двигайся, не то убью!
Обалдевший, шатающийся, как осиновый лист на ветру, Ю потрясённо следил, как один за другим высыпает на поляну целая ватага конников! Всё налегке, без железа, даже лошади, кажется, не подкованы. И каждый уставился на него, будто хорь на цыплёнка…
– Не двигайся! – Второй остроглазый, и когда успел, уже смотал с крюка верёвку. – Убью! Ни шагу не ступи!
Страх сковал Ю жесточайшими цепями, даже дышать стало тяжело! Под прицелом ещё десятка стрел на руки и шею ему накинули канат, а сдавили так, что запястья заныли, а кожу огнём ожгло! Каждая мышца в теле юноши в испуге сжалась, ожидая удара. Все мысли из головы разом вылетели.
– Этого – к остальным! – На удивительно рослом коне вперёд прорысил мужчина с длинной широкой саблей и особенной красной шапкой, выделяющими его меж остальных. – Василь – ты поскачешь! Остальные – за мной!
И не успели эти слова затихнуть, как вся ватага, будто один, бросилась за ним в погоню, точно боясь отстать хоть на шаг. Держащий же Ю на верёвке конник, глядя им вслед, как-то странно ухмыльнулся.
Не сказав, впрочем, ни слова, он вдруг взглянул на Ю, будто тот оскорбил его! И как пнул в лицо!
– Смирно себя веди! Делай, как говорю! Только попробуй мне чего – я тебя сразу!..
И даже замахнулся, точно желая стегнуть плёткой! Ю на всякий случай зажмурился, не задело бы по глазам… а в следующий миг его резко дёрнуло и поволокло, он чуть не грохнулся! Не глядя, как там пленник, всадник пнул коня по бокам и поскакал, даже не заботясь, что тот может юнца лягнуть.
***
Сказать что Ю было страшно, он расплакался и чуть не обгадился – это ничего не сказать. Когда замученного и взмыленного самого, как коня, его пригнали во вражеский лагерь, Ю чувствовал себя самым несчастным на свете идиотом, который подвёл родителей ТАК, что даже и не ясно, был ли кто в истории хуже: и волшебную корову Любу проморгал, что теперь с ней будет в лесу… и от злодеев не уберёгся; мама, когда он не придёт, от горя просто сойдёт с ума…
Но долго печалиться не дали: чувствуя себя с верёвкой на шее, как ягнёнок, которого пригнали в стаю волков, каждый шаг Ю делал, как по колючкам, боясь лишний раз пошевелиться или неправильно на кого-то взглянуть – и всё равно получал.
– Ниже голову! Не смотри прямо! И перестань уже спотыкаться!
– Гляди, куда идёшь, бестолочь! Глаза-то разуй!
– Чтоб тебя, Василь! Не веди сюда эту рвань, у меня и так уже битком! Вон в тот загон закинь, там ещё место есть!
И всё затрещина, пинок, удар; тычок, пощёчина, оплеуха. А потом хлыстом по шее ка-а-ак – НА!
Сохраняя каплю самоуважения хотя бы тем, что не просит пощады, подгоняемый тумаками Ю отправился к таким же захваченным, что уселись за мелким заборчиком и тесно прижимаются друг к другу, боязливо вдавливают лица в колени, точно в любой момент над затылком может пролететь острие меча! Тут и старики, и дети, и бабы, и даже мужики посильнее. Через хилую оградку, казалось бы – шаг шагнуть и беги!.. Но повсюду чужие, все при оружии, их много… И все злющие презлющие! Чуть что не так – сразу саблей по горлу или копьём в пузо! И кажется повсюду запах крови…
***
Единственное, на что осмеливались пленники – это молитвы, хотя выглядело какой-то сумасшедшей шуткой, когда одни, в крови и нечистотах, просили Всевышнего о снисхождении, а в это же время другие, рядом и с оружием, благодарили его же за улов… Но Ю этой иронии не замечал, он молился, как и все – чтобы семья благополучно добралась до города, чтобы корову Любу в лесу не загрызли, чтобы всё у родных получилось… и чтобы они не печалились за него и не пошли бы искать, ведь тогда, если их тоже схватят, хоть топись…
День прошёл, минул и следующий. Пленников не кормили, не давали прикрыть срам, не позволяли опорожниться отдельно. Спали разве что малыши на руках матерей, остальные быстро обзавелись тёмными мешками под глазами. Однако никто не сделал и попытки побега, даже самой тёмной ночью, когда звёзды и луна скрылись за тучами. Напускная леность стражников казалась неестественной, будто те, как хищники, только и ждали момента наброситься на кого-нибудь и растерзать!
Находя крохотную радость, что не видит среди унылых лиц знакомых, Ю старался не хныкать и не жаловаться, хотя было
Глава 2
Ю думал часто и о многом: откуда нагнали всех этих людей – неужели с окрестных деревень? Как там Стародуб – наверное в осаде… И конечно же о семье. О себе он почему-то не беспокоился, была какая-то, возможно наивная уверенность, что не замучают; что он нужен, ценен уж хотя бы силой и молодостью. Да и когда одному из припадочных пленных отрубили голову, от чего бабы вокруг обомлели, стражника этого их старшой тихо отвёл в сторонку и как-то недобро с ним разговаривал…
Дни бежали один за другим, грызущие кожу колодки становились будто тяжелее и тяжелее… Страшно бытие невольником: постоянные избиения, унижения; бесконечный голод, грязь, вражда меж собой за крохи и даже заискивающее отношение к пленителям. А уж когда случилась болезнь… Ю понимал плохо, но примерно через месяц с чем-то добрались до города с высокими каменными стенами, в который не вошли а встали лагерем в предместьях. Был там собран рынок людей и каждого из уже замученных и отощавших выводили и рассматривали, как коня или свинью. Ю самого несколько раз глядели, проверяя всё, от зубов до всей кожи, даже на заднице. Однажды им заинтересовался какой-то то ли дож, то ли кир с развратным лицом и Ю потом глубочайше благодарил Всевышнего, что попал в другую группу прежде, чем тот извращенец сделал своё предложение.
Ну а когда новые хозяева посадили купленных в клетку и повезли… Спустя ещё примерно месяц голодной и холодной дороги прибыли к какой-то крепости, где свой ктитор, Борис, свой гах, Лег, где всё чужое… Поставили на левое плечо больнючее клеймо, палками и плётками ещё раз объяснили, кто они теперь есть и зажил Ю рабом без всякой надежды: от рассвета до заката бесконечная работа; избиения, унижения, угнетение. А один из мужиков, который с ним в плену был, как-то договорился с ответственным и сам заделался надзирателем! И часто хлестал Ю розгами по спине; а иногда и по лицу!
Работал Ю на каменоломне, на лесоповале, когда везло – в усадьбе, а спустя два года, где ласковым словом, а где настырностью сумел пробраться в услужники к замковому кузнецу Гавриле, где, почитая это за великое благо, хотя бы дважды в день питался, по пути работая, конечно, сутки напролёт, тем избавляя от тяжких и грязных занятий его сыновей.
Так минул ещё год и отметил Ю уже свои девятнадцать; повзрослел, даже возмужал. Раньше Ю был открытым и добрым, но теперь изменился… хоть и не потерял в сердце совестливости.
Особенно в последнее время Ю заматерел, так как Гаврила, мужик и с собой и с другими строгий, буквально заставлял его быть жёстче и от души лупил, когда замечал, что Ю проявляет слабость! Кузнец этот с тяжелеными руками не терпел соплей и заставлял Ю быть в собственном понимании сильным, ничуть не стесняясь ломать его характер. Доходило даже до того, что когда сыновья Гаврилы задирали Ю, тот потом ещё и сам колотил Ю – мол слабо отбивался, не слишком шибко давал сдачи!
– Дурак ты, Ю! Последний раз предупреждаю – ещё увижу, как ты стерпел тычок или подножку – выбью из тебя всю дурь вот этой вот самой киянкой! Клянусь! Не беси меня!
И хотя Ю частенько ходил в синяках так, что люди, глядя на него, кривились, он не очень огорчался: во-первых жилось ему и тяжелее, чем у Гаврилы, а во-вторых сынки Гаврилы иной раз терпели от бати ещё пуще!
***
К сожалению даже и такая сравнительно покойная жизнь не продлилась долго: снова зачалась
– Ай! – В голову Ю прилетел камешек, кинувшийся в него будто сам собой. – Кир Найг! Доброго вам утра! Чем могу вам служить?!
Магией пошвыряв в Ю ещё немного гальки, Найг наконец удовлетворённо расхохотался и только тогда его лик прояснился, как небо, избавившееся от туч.
– Ха-ха! Какой же ты балбес, Ю! Чего ты здесь ходишь?!
То, что Найг помнит его имя, вызвало у Ю мурашки в хребте… и как назло выветрило из головы все мысли! Ю даже опустил взгляд и закусил губу, честно пытаясь вспомнить, какого чёрта он так близко к крепости делает.
– А, не трудись! Вот же дурак! – Найг снова от всей души расхохотался, самозабвенно задирая голову. – Я сам тебе занятие найду! Я слышал, сегодня брат с отцом разговаривали, в ополчении мужиков маловато. – Он потёр подбородок. – Вот тебе мой приказ! – Найг горделиво выкинул указательный. – Ступай к Семёну, сотнику – ты его знаешь. Ступай и скажи, что я послал тебя в войско! Так-то!
Вымолвив последнее юнец застыл в гордой позе: одна рука указывает, вторая кулаком вбок; подбородком, кажется, скоро достанет до неба, а взгляд такой, точно орёл целится в червя.
Ну а Ю и сообразить не успел, что произошло: по вбитой уже в его кости привычке просто склонился и пробурчал:
– Есть, кир Найг…
***
Сыновья Гаврилы, как узнали, что им снова придётся «лишнего» мараться, скучковались и намяли Ю бока. А после трёпки, устроенной уже самим кузнецом, Гаврила положил на плечо парня широченную ладонь, которой совсем недавно отвешивал звучные оплеухи!
– Говорю тебе – слабину не давай. Не давай, чтоб тебя! Сколько можно тебе это в голову вбивать?! Я скоро охрипну! – Походил по комнате, точно ища что-то, и снова к Ю. – Коли выживешь – возвращайся, найдётся для тебя работа, и местечко найдётся. – Глаза Гаврилы странно прищурились, блистая, точно оникс. – Может хоть немного крепче станешь, коли не сгинешь… Давай, Всевышний в помощь!
***
Ничего собирать, да и вообще тянуть не пришлось: ещё вчера Ю склонял голову перед Гаврилой, а уже сегодня перед десятским. Мужик в возрасте, одетый по-военному и с лакированной палкой на поясе, когда Ю увидал, спросил лишь, цели ли у него все зубы. А потом как врезал ему дубинкой по боку!
– Да проходи ты, не задерживайся! Вон бараки, вон часовой! Али ты глухой?! Бегом!
Место, где как муравьи в муравейнике скапливаются мужики в форме, оказалось, как Ю услышал, лагерем ополчения – широченной плоской землёй, которая, отдай её под пахоту, прокормила бы деревни три! Повсюду бараки, палатки, какие-то домики. Страшно воняющие выгребные ямы! И люди, люди, люди! Даже ночью в туалет один не сходишь – обязательно кто-нибудь присоседится!
Поглядывая то на потёртых временем бородачей, то на ещё даже безусых юнцов Ю почему-то сразу пришёл к выводу, что, хоть ветераны тут и не редкость, и даже гезы иногда мечами на поясе щеголяют, а всё-таки большинство – такие же свежаки-простаки, как и он. При взгляде на некоторых Ю мог бы даже на спор забиться, что они не долее недели назад ещё кушали дома гречку с молоком – эти постоянно напуганные глаза…
Поделиться книгой: