Превышение меры обороны

– Вот видишь, как всё просто! – Я даже хлопнул его по спине. – А ты боялся…

– Да-да… – проговорил Завулон возбужденно. – Теперь только корыто какое-то побольше… и местечко укромное. Надо возвращаться к нормальной жизни…

– А может пополам его – и по половинке прямо в бочки? – попытался сострить я.

Зав только покрутил пальцем у виска.

Наконец всё было подготовлено, и, нагрузив на заднее сидение побольше пластиковой пленки, мы уселись в машину и двинулись в сторону Степного.

Я с утра чувствовал себя неважно: трудно дышалось, ныло в груди, перед глазами мелькали темные мушки. Погода менялась: небо заволокло низкими тучами, заморосил дождик, дворники уныло ёрзали по лобовому стеклу, нагоняя сон. На полдороге мы поменялись местами, и Зав вздремнул на пассажирском сидении, а я, наоборот, как-то немного взбодрился.

Наконец мелькнул указатель «Степное». К нашему месту я подъехал на автопилоте, посасывая ментоловую пастилку и стряхивая пепел в приспущенное окошко. Завулон помотал головой и открыл глаза. Машина остановилась.

Уже с обочины было видно, что что-то случилось. Вся земля вокруг была истерзана шинами и тракторными гусеницами. «Кто-то к кювет улетел, вытаскивали всем миром…» – утешил я себя, уже зная наверное, что дело не в этом.

Зав вышел из машины и теперь озирался с видом злобным и напуганным.

– Осторожно, дружок… – проговорил я. – Никаких лишних движений. Быстро придумываем версию, что нам здесь надо.

– Я вижу… – скорбно ответил Зав. – Я тебе говорил. Вот оно и доследование. – Он потер переносицу. – А что если они нас тут ждут?

– Головой не верти, – процедил я. – Стой спокойно. Мы остановились пописать. Давай!

Мы неохотно, с усилием помочились в кювет.

– Я сейчас… – сообщил вдруг Зав, застегивая штаны, и полез в машину.

Из бардачка появился рулон туалетной бумаги. Сжимая его в руках, Зав в два скачка перебрался через кюветную канаву и буром попер в лес. Выглядело это нарочито… слегка нарочито.

– Недолго! – крикнул я ему вслед и помахал рукой.

По логике событий мне следовало закурить – на тот случай, если за нами действительно наблюдают. Впрочем, если это так, то дело наше швах: нас просто задержат и будут бить в допросной, пока мы не сознаемся.

Поэтому я уселся за руль и достал еще одну мятную пастилку. Сердце ныло. Я включил музыку.

Завулон вернулся через четверть часа.

– Ну…

Дышать мне было совсем уже нечем. Небо наливалось свинцом. Приближалась гроза.

– Там никого, – коротко бросил Зав.

– Совсем никого? – бессмысленно переспросил я.

– Вот именно что совсем никого! – разом взорвался подельник. – Мешка нет, всё кругом разрыто. Мы попали, ты понимаешь это?!!

– Не ори, – ответил я миролюбиво. – Еще не попали. Валим отсюда. Они ничего не докажут, если мы сами не спалимся. Два года прошло, Зав! Следов нет. Подозревать некого. Даже допроса не будет…

– Твоими бы устами… – устало процедил Зав. – А валить надо мухой. Если нас здесь кто-то заметит – мы попали уже точно. И допроса не надо будет…

Он повалился на сидение, я утопил газ – и через полчаса мы уже въезжали в пригород, объехав огородами пост ГАИ, чтобы не угодить под камеры наблюдения. Хотя кто его знает нынче, где не стоят эти камеры?

Доследование действительно было. Каким образом останки выплыли из болота, мне неизвестно, но в школу к нам снова приходил опер, листал бумаги, чего-то выспрашивал. Мы делали недоуменные лица – ну разве упомнишь всех учащихся за два года? Да их тысяча…

Потом нас вызвали в милицию подписывать бумаги о закрытии дела, дескать что мы ничего более не можем сообщить. Мы подписали почти не читая, и нас вполне дружелюбно выпустили. Было ясно, что висяк так и останется висяком и заниматься разложившимся телом никому неохота. Пожалуй, и сон мой теперь может наладиться. Нету следов! Если конечно не считать спецмешка из школы. Ну так этого добра везде навалом.

– А ты действительно хотел мне тогда свернуть шею? – спросил я Зава на следующий день.

– Если честно, братан… – он неприязненно пожевал губами. – Я бы и сейчас тебе ее охотно свернул. Но это уже будет другая история. Без обид…

– Да… – рассеянно промычал я. – Другая. Нам бы с этой-то как-то отвязаться… Уехать, что ли, в отпуск надолго? Как ты?

– Только не вместе, родной… – хмуро проговорил Завулон. – Не взыщи…

А назавтра я снова столкнулся в городе с Ярой. Встреча застала меня врасплох, деваться было некуда, мы оба были рассеяны и простояли минут десять, болтая ни о чем и исподволь друг друга разглядывая. Яра держалась бодро, хотя и выглядела бледной и встревоженной. Расспрашивать я ее не стал, а сама она не откровенничала. Через два дня она улетала. На том мы и простились. Провожать ее она мне категорически запретила, да я, если честно, и не горел желанием встретиться в аэропорту с Завулоном. Или с кем-то еще, не знаю. С чего я, кстати, решил, что Виталиком зовут именно Завулона? Абсурд!

Как-то сама собой возникла мысль рвануть из страны. Это действительно решало разом проблемы и с Завом, и с телом. И с Ярой тоже – поскольку наша случайная встреча всколыхнула что-то, чего я и сам в себе не осознавал: с неделю потом я ходил сам не свой и без конца проговаривал про себя наши с ней диалоги.

Короче, когда в школе у нас появилась дама, занимавшаяся недвижимостью на Кипре, я, не слишком долго раздумывая, набрал у нее проспектов и занялся изучением вопроса.

Конечно, это было рискованно – бросить привычный уклад, налаженный микрокосм, и податься на остров, про который ничего толком не знаешь. Но в городе меня ничего, кроме работы, не держало. Другое дело – на что жить на Кипре?

Дама нашла золотую жилу: она продавала не дома и квартиры, а номера в отелях, в пожизненное пользование. Причем по ценам более чем доступным.

Но вот на что там жить?

И тут в Карелии на машине насмерть убилась моя бездетная тетка, старая сводня.

Через полгода я официально вступил в право наследования; теткина просторная квартира стала моей полной собственностью. Я даже выручил пару тысяч, продав брачную фирму со всей ее картотекой, с которой предусмотрительно снял копии, – кто знает, а вдруг еще когда-нибудь захочется свидеться с жизнелюбкой-фельдшерицей, вспомнить, так сказать, былое?

Сперва я раздумывал, не сдать ли квартиру задорого и не жить ли на Кипре с аренды, – но потом решил не связываться. Валить так валить! С концами. Найдется небось что-нибудь и там, особенно по нашей специальности…

Я вызвонил кипрскую посредницу, подогнал знакомого юриста, чтобы проверить сделку, и покупка состоялась. Теткина квартира тоже продалась скоро, хотя и рассрочкой оплаты; я выручил разом круглую сумму и вскоре правдами и неправдами, заплатив кучу комиссионных, переправил ее на счет в банке в кипрском городишке с нелепым названием Пафос, на юго-западном побережье.

В два месяца мне оформили кипрский вид на жительство, свою холостяцкую берлогу я сдал через агентство. На работе устроили проводы, я расцеловался с начальством и бухгалтершей, обещав наезжать, а главное – звать в гости.

Наутро, добравшись на такси в аэропорт, я, глотнув в дьюти-фри виски, уселся наконец в самолет. Когда взвыли моторы и боинг, набирая скорость, покатился по взлетной дорожке, мне вдруг не без сарказма подумалось о том, как Завулон будет избавляться от двух бочек кислоты, стоящих у него поперек гаража.

Самолет оторвался от земли, шасси грохнуло о брюхо, я довольно сощурился, достал из сумки блокнотик и принялся за греческие вокабулы. Путь мой лежал в Ларнаку, где в аэропорту на стоянке уже поджидал хозяина купленный заочно через турфирму годовалый «Пежо-208» – скромное авто для скромного рантье.

***

Ехал грека через реку…

Эпос

В Пафосе у меня была доля в отеле, одноместный номер. Что-то у них там не срасталось с туризмом, застройщик кинул клич на продажу, и отель быстрехонько раскупили. Двадцать квадратных метров, минус прихожая и ванная, остается немного, но поклонников холостяцкого быта оказалось немерено, да и стоила «недвижимость»… смешно сказать, сколько она стоила.

Явившись на место, я три дня занимался формальностями и обзаведением. Наутро четвертого, спустившись вниз, в фойе, где у нас размещались кафе и небольшой ресторанчик, я, взяв себе завтрак с яичницей и кофе, принялся размышлять о жизни.

Прежде всего следовало поскорее выучить греческий, чтобы, так сказать, слиться с толпой и сделаться неприметным, как это рекомендуют пособия по нашей специальности. А еще я очень хотел найти Яру. Казалось бы – вырвался из страны, неплохо устроился, ни от кого не зависишь… Соскучиться или просто захандрить я еще конечно не успел, кругом всё было реально ново и осваиваться с этим новым окружением предстояло многие месяцы, если не годы. Так рви же концы, жги мосты, начинай писать жизнь заново… и всё такое… Нет, надо непременно тащить за собой свои старые скелеты, и к ним шкаф, чтоб их прятать – фигурально выражаясь, конечно. Но я такой человек, что не люблю подолгу отказывать себе в том, к чему меня физически тянет. Самодисциплина вещь полезная, и даже необходимая, но, как говорится, живем один раз.

С поисками Яры не заладилось с самого начала. Отсутствие знакомств и статус скромного владельца недвижимости или, как у них это официально называлось, «временного резидента», резко сужал мои возможности, не позволяя официально наводить справки; даже сама моя фамилия вызывала тут недоумение, поскольку на местном наречии означала что-то неприятное. Меня всё время переспрашивали, когда я называл себя, и после этого разговор уже больше не клеился.

Я еще раз осторожно спросил у Яры адрес по ее мейлу – служебному мейлу, единственному, который у меня имелся, – но она в своем ответе как бы не заметила моей просьбы; видно, по статусу все ее мейлы читались каким-нибудь ихним секретчиком. Безопасность требует двойного и тройного контроля, это правда, это, так сказать, суровые реалии – к этому я отношусь с пониманием.

Зато Яра сообщила мне, что ей разрешили завести собаку. «Знаешь, как у Гудвина», написала она в письме. «Задрал этот Гудвин! – невольно прошипел я, добравшись до этих строк. – Это что же, всю жизнь теперь с ним таскаться?!» И меня реально передернуло.

На следующий день я тупо нашел в телефонном справочнике детектива, созвонился с ним и тут же отправился на встречу.

Мы говорили, конечно, по-английски, и снова были недоумения по поводу «илтиса». Объяснять, что это значит на местном греческом, мне неохота. Ничего хорошего…

В целом агент оказался хватким и энергичным. Через неделю у меня уже был список российских фирм, имеющих недвижимость в радиусе сотни километров от того места, которое Ярочка указала в адресе до востребования, когда я отправлял ей ее нарочно прихваченные мною с работы бумаги.

Фирм оказалось аж семьдесят три, и следить за каждой из них, или за всеми разом, в надежде случайно наткнуться на Яру, было нереально. Следовало что-то придумать. Заказ и так обошелся мне в немалую сумму: греки переняли – от турок, наверное, – элементы азиатчины в бизнесе и рвали без меры, когда позволяли обстоятельства.

Так что пока я решил записаться на местные интеграционные курсы, которые городская управа за плату организовала для вновь прибывших собственников.

До начала занятий оставалось две недели, и теперь я, не теряя времени, ежедневно выезжал поутру к воротам очередной фирмы из списка и торчал там в машине с восьми до полдесятого, неторопливо глазея по сторонам и играя от скуки в тетрис на детской планшетке, которая по случаю приглянулась мне на одном уличном базарчике. Пользы от этой «обсервации» было немного, разве что удалось вычеркнуть с дюжину фирм, которые по причинам своей незначительности никак не могли содержать шефа по безопасности и подчиненную ему службу охраны. Вообще сам этот факт, а именно подчинение бойцов-охранников не офицеру-спецназовцу, а зеленому теоретику, да еще и женщине, не давал мне покоя, однако решение не приходило. Что-то тут было мутно.

Поиски Яры завершились самым неожиданным образом. На вводное занятие на языковых курсах я немного опоздал, не успев вовремя добраться с «задания» до моего городка, и когда, осторожно приоткрыв двери, я просунул в класс голову, что-то сразу царапнуло взгляд. Я вежливо извинился и кабанчиком протрусил на свободное место в середине класса. Учитель бегло бормотал по-английски, а я, усевшись, по возможности неприметно стал крутить головой, обозревая своих соучеников. Закончив с передней половиной класса, я осторожно обернулся назад. За два ряда от меня, одна за столом, подмигивая мне и гримасничая, восседала Яра.

– Илтис! – накинулась она на меня в перерыве. – Ты как, почему здесь?

Я блаженно улыбался. Глаза щипало, а Ярочка и вообще шмыгала во весь нос и утиралась платочком.

Мы едва досидели до конца уроков. Нам как будто сорвало крышу. Примчавшись ко мне в отель, мы, манкируя гигиеной тела, ринулись друг на друга, и дело дошло бы, наверное, до телесных повреждений, если бы в стенку не постучали. Вот еще одна особенность жилья в гостиничном комплексе: стенки здесь негодные, совсем негодные.

Видно, у Яры давно никого не было, так что мы даже всерьез стали обсуждать, как нам теперь быть, и строить разные планы, как будто всю жизнь только и думали, как нам встретиться на Кипре и слиться, так сказать, воедино.

На деле, однако, даже с физиологией, а не то что с совместной жизнью, было непросто: личного времени Ярина должность как бы не предусматривала. Занятия, которые проходили трижды в неделю, Яре оплачивал босс, после них ей почти сразу нужно было снова ехать на службу. Иногда она, правда, прогуливала по веским причинам – это когда ее присутствие на фирме было остро необходимо, – и бородатый грек исправно вносил отсутствующих в учебный журнал.

Дамоклос Мовракис, учитель, болтал по-английски не настолько уверенно, чтобы сойти за англичанина, – в его речи сквозила школярская точность и некоторая книжность, – но это только облегчало диалог. Зато греческий входил нам в сознание туго, слишком туго.

Мы с Ярой вскоре почувствовали, что даром теряем время. Я, как лицо партикулярное, мог просто плюнуть на деньги и бросить ходить на уроки, с Ярой дело обстояло иначе. Точнее, не с нею, а с нами обоими: откажись Яра от курсов, ее наезды в город могли и вообще прекратиться.

Однажды в большую перемену мы пригласили Дамоклоса пообедать в соседний ресторанчик и к концу застолья наощупь затронули тему пропуска занятий. «Take it easy, – с готовностью ответил Мовракис. – Двадцать долларов с носа – и день свободен. В конце концов вы учитесь здесь за свои, и это не мое дело, как именно вы учитесь: здесь или дома». Грек не сводил горящих глаз с Яры.

Это было большое облегчение, в смысле такая сговорчивость учителя. Теперь мы с легким сердцем прогуливали одно-два занятия в неделю, и мне доставляло особое удовольствие платить греку за Ярины прогулы. Она не возражала, мое дешевое гусарство ей даже, кажется, нравилось.

За пару месяцев все окрестности Пафоса были объезжены и осмотрены, а телесно мы натешили друг друга до не то что бы оскомины, но как бы до семейной сытости, когда лакомое утрачивает аппетитность именно потому, что всегда находится под рукой. Даже выходные без Яры я теперь переносил спокойно.

Она жила на территории фирмы, и это я выяснил довольно скоро, причем без ее помощи. Проследить за Ярой незаметно было непросто, пришлось взять машину в прокате и как-то, сославшись на срочное дело в местном муниципалитете, сорваться до конца урока, чтобы проехать следом за Ярой до самых ворот ее фирмы. Длинный забор с колючей проволокой по верху, фабричного вида здания за забором и неприметный столбик у ворот, в который Ярочка сунула карточку-пропуск. Ворота открылись, ее автомобиль вкатился внутрь двора и… это всё, что мне удалось узнать о ее новой кипрской жизни.

А потом Яру на пару недель отправили в командировку, и, стыдно признаться, но я даже как-то повеселел.

Вообще же здесь становилось скучновато. Стихов я не пишу, читаю в принципе неохотно, а греческие фонемы не занимали меня настолько, чтобы стать чем-то значимым.

Вернулась из поездки Яра. Была суббота, около полудня. Из Ларнаки она зачем-то сразу явилась в Пафос, ко мне, и была вся какая-то нервная, озабоченная, в постели он долго не могла достичь желаемого, так что ее нервозность скоро передалась и мне. Из ванной она вернулась с дурацким тюрбаном на голове: вымыла волосы – значит, планировала пробыть подольше.

– Твой постоянный в отъезде, как я понимаю? – вдруг, сам не зная с чего, спросил я, вложив в вопрос сколько мог невинного любопытства. – Поехал навестить жену и деток?

Она покраснела с головы до пят.

– Какое… – От возмущения ей едва хватало воздуха. – … Какое бесстыжее, подлое право имеешь ты… – Она снова судорожно втянула в себя воздух. – …вмешиваться в мою личную жизнь?! Ты?!

– А что такого? – возразил я с вызовом. – Ты позволяешь мне засовывать в тебя мою штучку… вот я и думал, что это меня как-то… позиционирует, так сказать…