Охотник

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Макс возвращался домой. Он не спешил. Дежурство закончено, можно расслабиться. Хотя, как раз расслабиться ему удавалось редко. Особенно после дежурства, когда, несмотря на двенадцатичасовое бдение, чувства обострены, рефлексы отточены, нервы… нет, вот с нервами всё в порядке. Напрягаться до звона он им никогда не позволял. Никто не верил, что при его работе можно всегда оставаться хладнокровным. Максим лишь улыбался слегка и загадочно, но никого не разубеждал и правоту свою не доказывал. И чувствовать он умел, и сопереживать, и радоваться жизни. Иногда. В последнее время, правда, редко. Но на работе прятал самого себя так глубоко в подсознание, что, если и не превращался в робота, то был близок к тому. Ноль эмоций, только расчёт, точность, удар на поражение. По-иному работу патрульного он не мыслил. Не один он, но не у всех получалась так, как у него. Далеко не у всех.

Суперменом Макс себя не считал, полагая, что на успехах, какими бы они ни были, останавливаться нельзя, надо стремится к овладению следующим этапом мастерства, поэтому тренировался регулярно, поблажек не делал ни в чём.

Он надеялся однажды отправиться в космос – одна из причин, по которой пошёл в патрульные; не военная, но всё-таки служба, и навыки, опять же специфичные, без которых не обойтись в экстремальных условиях.

Проект, однако, разрабатывался медленно, хотя всем было понятно, что с Земли рано или поздно придётся уходить, и скорее всё-таки раньше, ибо задержка не сулила ничего доброго. Но в верхах сидят не просто консерваторы и оппозиционисты прогресса даже в сегодняшнем, пародийном виде. Они, прежде всего люди. Обычные люди, уставшие. Может и до конца не отказавшиеся от борьбы, но уже сдавшие много позиций.

Все устали. Все. Ну, какой смысл прыгать и прыгать в кувшине, из которого не выбраться? В кувшине-то не молоко, чтобы масло потом сбить, а вода. Прыгай, не прыгай, опереться всё равно не на что будет.

Устали. Смирились с неизбежностью. Только вид делают, что ещё на что-то надеются, проекты новые открывают, идеи выдвигают, пытаются себя обмануть. Но на деле никому уже ничего не интересно. Это – тоже часть расплаты за прежние ошибки. И неважно, кто виноват. Кто конкретно. Все виноваты. Все – часть единого человечества, а значит ответственность в равной степени на всех. Да никто ведь и не спорит. Уже не спорит. Потому что бесполезно. Потому что уже всё решили за нас.

Дорога под ногами чуть поскрипывала. Или так только казалось? Не может она явно скрипеть под ничтожным весом человека, древесина прочнее алмаза, тяжелее… с чем сравнить-то? Да не с чем сравнивать. Из такого дерева можно космические корабли строить, если б поддавалось обработке. Не поддаётся в том-то всё и дело.

Когда начали расти первые Деревья, и пресса, и телевидение прямо-таки захлёбывались от восторга: надо же, какой подарок природы! Какие блестящие перспективы в использовании!.. А оказалось, никакой не подарок. Совсем наоборот. Наказание! Кара – так точнее. Деревья спиливали, они росли и становились всё крепче, не поддаваясь ни топорам, ни пилам. Их корчевали, они росли. Их пробовали жечь, они не горели. Их пробовали взрывать, травили химией, напускали естественных вредителей, жуков всяких, гусениц прожорливых и прочую дрянь. Деревья росли. Росли отовсюду, даже из воды, из песка, в горах и пустынях. Росли пугающе быстро и изменяли мир вокруг. Изменяли облик планеты, которую человек запакостил до безобразия…

Мир без Деревьев Максим помнил, правда, смутно: был ещё очень маленьким. Тогда наступление на города ещё не началось. Теперь же, спустя тридцать лет, кольца Лесов начали сжиматься вокруг мегаполисов, постепенно прорастая сквозь окраины и медленно проникая всё глубже.

Краем глаза Максим заметил движение слева. Кто-то осторожно крался параллельным курсом. Расплывчатая тень, меняющая очертания. Сумеречник. Дежурство окончено, винтовка зачехлена; пока достанешь, да подготовишь к бою… Фу, да какой там бой! Ради клочка дыма не стоит и беспокоиться. Смертельной опасности он не представляет. Неприятно, конечно, кашлять полдня, да с покрасневшими глазами ходить, но не смертельно. Вне дежурства нельзя расходовать боезаряды. Мало кто, конечно, придерживается этого запрета, да и не запрета вовсе, а, скорее, рекомендации об экономии. Но сумеречник не стоит и того. Резким движением правой руки Макс метнул в темноту леса луч света маленького, но мощного фонаря. Сумеречник взвизгнул жалобно, почти по-человечески, брызнул клочками темноты и исчез в чаще.

Макс вошёл в город, который, вообще-то, начался значительно раньше, но в домах, завоёванных Лесом, давно никто не жил, невозможно в них было жить: Деревья прорастали насквозь, ломали стены, крушили самые глубокие фундаменты и самые высокие крыши. По какой-то странности некоторые здания не рушились сразу, стояли памятниками самим себе с ветвями, торчащими из окон и дверей, украшенные пышной кудрявой зеленью. А уж зелени вокруг хоть отбавляй! Она не меркнет даже зимой, жесткие сочные листья спокойно выдерживают морозы.

Сильных морозов нет уже давно, климат заметно потеплел, но холода, от которых обычные растения защищаются спокон веков переходом в зимний анабиоз, Деревьям не просто не страшны. Они даже не замедляют рост молодых побегов!

Макс спрыгнул с ветки, по которой шёл, и остановился, вглядываясь в панораму города, раскинувшегося у подножия холма. Лес наступал со всех сторон, стекал волнами по склонам, заполнял овраги и русла речек, воду которых впитывал без остатка.

Горизонт, правда, пока был чист, но уже и там, в бесконечной когда-то дали, угадывалась тонкая зелёная линия.

Народу на улицах почти не было. Редкий пешеход отважится перед приближением сумерек прогуливаться так близко от кромки Леса. В центре, может, и продолжается ещё дневная жизнь, а здесь, в поглощаемых темнотой окраинах, уже давно тихо и пусто.

Тонкая полупрозрачная нить потянулась с крыши одного из зданий. Медленно вытягиваясь вверх, она постепенно утолщалась на конце, превращаясь в воронку и всё больше бледнея и растворяясь в сумеречной синеве. Да и так не было бы видно, не пересеки её закатный луч. Макс ощутил дуновение ветра, слабенькое сначала – так, намёк – но с каждой секундой сильнее.

Воронка над крышей расширялась. Стало видно, что она вращается против часовой стрелки. Максу пришло вдруг в голову, что источником ветра является именно воронка!..

Постепенно над ней заклубилось небольшое белое облачко, но вечерняя тень окончательно легла на город, поглотив таинственное явление. Потом стих и ветер.

Опомнившись, Максим поудобнее устроил винтовку за плечом и почти бегом поспешил к приземистому зданию с вывеской "Полицейская управа. Отдел патрулирования". Надо же! Увлёкся таинственным зрелищем, совсем забыл, что безопасного времени осталось не так много. Кто знает, какая нечисть выползет из Леса? И будет ли эффективен против неё стандартный боезаряд? Службы ночного патрулирования вооружены лучше, но и они не рискуют выходить за границу города.

Окно начальника управы светилось. Пока последний дневной патрульный не доложит о возвращении, свет будет гореть, а начальник – находиться на своём месте, командно- диспетчерском посту. В обязанности это не входит, но за тридцать лет его службы не было случая, чтобы он не встретил последнего патрульного, сколь поздно бы тот ни вернулся. Если вернулся…

И в этот раз он ходил взад-вперёд по тесноватой комнатке диспетчерской. Хмуро глянул на вошедшего Максима и вместо приветствия буркнул:

– Что так долго?

– И тебе добрый вечер, Палыч. Все вернулись?

– Ты последний. Всякий раз в твоё дежурство ломаю голову, на какое очередное геройство тебя потянет? Что на этот раз? Сражался с войском Лесного Царя?

– Ну, не совсем, – Макс плюхнулся в кресло возле пульта, который давным-давно бездействовал, но стоял, как напоминание о других временах, без Деревьев, чьё электромагнитное поле делало невозможным использование электроники. Начальник управы давно грозился демонтировать пульт за ненадобностью и сдать ценный металл, но, когда оставался один, начищал все его клавиши, экраны и рукоятки замшевым лоскутом до зеркального блеска.

– Парочку Змеев Горынычей пристрелил и только-то!

– Всё бы тебе балагурить! А люди волнуются!

– Ну, извини. Иди домой, Палыч. Виктория Петровна извелась, наверное?

– Она привычная. Женой патрульного не каждая может быть, а мы уже почти сорок лет вместе. Да и нет её дома. Отправил к дочери в центр. Там поспокойнее. Завтра вещи соберу и тоже перееду. Гонит нас Лес, гонит. Обложил со всех сторон, как дичь. Скоро и бежать некуда будет.

Он усмехнулся.

– Конец света всегда предрекали в огне, в дыму, с шумом и гамом. Никто и предположить не мог, что он будет наступать тихонько, в пышной зелени…

– Да брось ты раньше времени хоронить мир! Что с тобой сегодня?

Начальник устало опустился в соседнее кресло.

– Состарился, наверное. В каждом из вас вижу сыновей и тревожусь за каждого. Мне-то хоть есть, что вспомнить, каким всё раньше было, а ты, небось, и телевизора не застал…

– Застал, – возразил Макс. – Хотя совершенно не скучаю, в отличие от тебя.

– Да я тоже не скучаю, – поморщился Палыч. – Без него лучше. Театр я всегда любил, живое искусство, живую музыку… Да ведь не о том речь.

– Ладно, брось. Будущее было, есть и будет, как завещал нам великий э -э -э.... кто завещал, Палыч?

– Винтовку убери. Все патроны расстрелял?

– Не все, не бойся. По сумеречникам не палил, леших избегал, досталось только Горынычам. И то пол обоймы цело.

Максим изволил подняться и аккуратно вставил оружие в крепёж оружейного шкафа.

– Пойду, пожалуй.

Палыч, уже одетый, стоял в дверях.

– Завтра жду тебя с утра.

– У меня выходной!

– Отменяется выходной. Есть работа.

– А прошение моё подписал?

– Вернёшься с задания, подпишу.

– С задания? Какого?

– Завтра, – махнул рукой Палыч, – Всё завтра. Отдыхай.

Домой Макс дошёл быстро. Он не так далеко жил от управы, да и вообще предпочитал ходить пешком или, при необходимости, бегать, полагая, что дополнительная тренировка не помешает в любое время.

Дом его располагался не на самой окраине, но в довольно обезлюдевшем районе. Соседи по улице перебрались поближе к центру города, но Макс не торопился последовать их примеру. Прямой опасности из Леса пока не наблюдалось, с мелкими неприятностями он справлялся. Ему нравилась тишина и малолюдность, нравился дом, в котором родился, который помнил всю его семью до пятого колена. Конечно, дом теперь великоват для одного-единственного жильца, но Макс всё равно решил оставаться в нём до последнего. Будь, что будет.

Резная дубовая дверь бесшумно распахнулась, впуская хозяина. Макс вошёл в уютную знакомую темноту прихожей, чиркнул спичкой, зажигая свечу.

Заржавевший насос противно заскрипел, и Макс, качая воду в ванну, в который раз подумал, что пора бы его смазать.

Греть воду не стал; дров совсем мало осталось. Помылся в холодной, растёрся докрасна полотенцем и почувствовал, что усталости как не бывало.

Бросил в закипевшую воду в котелке брикет суточного пайка и, пока тот разваривался, зажёг пару свечей в канделябре и пошёл в спальню.

Возле двери обо что-то споткнулся, упал, но успел рефлекторно сгруппироваться, перекувыркнулся и снова вскочил на ноги. Подсвечник отлетел в сторону. Одна свеча погасла, но другая продолжала гореть, и её трепетный огонёк выхватил из сумрака торчащий из пола голый штырь сантиметров десяти высотой. Если бы Максим наступил на него, проткнул бы ногу насквозь.

Макс поднёс свечу ближе. Коричневатый острейший штырь – и не штырь вовсе, а молодой росток. Деревья добрались и до его дома. Вот и всё. Можно собирать вещи. Меньше чем через месяц от старого особняка останутся одни развалины. Досадно. Тем более что вокруг столько брошенных домов, относительно целых, во всяком случае, Деревьями не тронутых. Пока. Переселиться что ли в один из них? Не очень удачное решение. Раз Лес начал атаку на эту часть города, не пощадит ничего. И никого тоже. Вот чёрт. А он-то надеялся хотя бы год ещё здесь прожить. Впрочем, что изменилось бы? Успел бы вместо столь нежелательного переезда в центр отправиться в Космос? Ну и сколько можно тешить себя несбыточными надеждами? Из всей Управы, похоже, только он один верит, что космический проект будет всё-таки осуществлён. Палыч, вот, почти в открытую посмеивается над ним, поэтому и прошение не подписывает. Чего ради него терять патрульного, коли их и так мало?

Макс принёс из кухни короб для овощей – тяжёлый объёмистый ящик – и накрыл им росток Дерева, потом прошёл по всему дому, внимательно вглядываясь в полы и стены. Ничего. Похоже, поросль в коридоре пока единственная. Слабое утешение, но всё же. Ну, хотя бы переночевать сегодня ещё можно, а то и несколько дней в запасе. Посмотрим. Деревья всё-таки медленнее бамбука растут. Спасибо им за это.

Палыч, уставший, осунувшийся и постаревший ещё больше, официально представил его худой, загорелой, блондинке с упрямой тонкой линией губ, отчего лицо её казалось надменным. Блондинка окинула его цепким взглядом проницательных карих глаз и, похоже, осталась довольна.

– Максим Селиванов, дневной патрульный бета сектора.

Макс церемонно поклонился.

– Весна Мирослава Барашкова, старший научный сотрудник центрального института общей биологии и генетики. Садись, Максим.

Макс сел во вращающееся кресло возле безмолвного диспетчерского пульта.

– Вобщем… центральный институт обратился к нам с просьбой проводить их сотрудника для выполнения научного исследования…– Палыч не смотрел на Максима и слова подбирал как-то неестественно. Лгать он не умел, но и правду почему-то сейчас говорить не хотел.

– Позвольте мне, – Весна Мирослава Барашкова заговорила неожиданно мягким низким голосом с прибалтийским акцентом. Все, однако, сейчас говорили с тем или иным акцентом. Народы перемешались, границы стёрлись, и порой можно было встретить представителей довольно экзотичных рас.

– Максим…

– Даниилович.

– Максим Даниилович, по мнению Николая Павловича, вы лучше всех знаете подходы к первому барьеру…

– К первому? Разве есть ещё?

– По нашим данным их, как минимум, три. Так вот, мне нужно попасть к барьеру, и вы меня проводите.

– Могу я спросить, зачем вам к барьеру?

– Спросить, конечно, можете, – она говорила очень непривычно. "Конечно" у неё так и звучало, по буквам, а не как обычно говорят славяне "канешно». – Но причины вам знать необязательно. Скажем так, моя экспедиция преследует научные, биологические цели. Думаю, этого достаточно для ответа. Мы отправляемся через два часа. Домой можете не возвращаться. Всем необходимым Николай Павлович вас обеспечит. Он предупреждён. А сейчас прошу извинить, мне надо отлучиться по делам. Буду ждать вас на улице. Прошу не опаздывать.

Она вышла. Макс отметил, что походка у неё упругая и спортивная.

– Что происходит, Палыч? – Максим повернулся к нахмуренному начальнику управы. – Почему сушеная ботанша института генетики командует здесь, аки царица Савская?

Палыч устало потер ладонями лицо.

– Делай, как она говорит, Макс. Я ничего дополнительно сказать тебе не могу. Поверь только, что так будет лучше всем нам. Всем. Понимаешь? Просто поверь, как я поверил. А что нам ещё остаётся? Уныло ждать бесславного конца?.. И в то же время я чувствую, что мы сами далеко не во всём правы.

Он покачал головой.

– Нет. Если ещё хоть что-то можно сделать… Проводи её до барьера, а там пусть, как знает. От тебя ничего больше не требуется.

– Понятно. Понадобился сторожевой пёс без права голоса.

– Вроде того.

Спустя ровно два часа, Макс в универсальном комбинезоне патрульного, с рюкзаком, ждал во дворе.

– Вы пунктуальны, – биолог Барашкова одобрительно кивнула. – Точность – очень хорошее качество.

И быстрым шагом потопала к выходу из города.

– Макс, – Палыч протянул ему на прощание руку, – Возвращайтесь.

– Обязательно. – Максим пожал сильную крупную ладонь своего начальника.

Некоторое время они так и шли: впереди резво и спортивно бежала биологиня, а в некотором отдалении – Максим. Когда здание управы скрылось из виду, он остановился, снял рюкзак, сел на обломок бетонного блока и стал ждать. Примерно через полчаса биологиня вернулась, раскрасневшаяся и сердитая.

– В чём дело, Максим Селиванович? Вы нездоровы? Или не хотите меня сопровождать? Почему вы не идёте?

– Сколько вопросов! Но позвольте сначала мне кое-что выяснить.

– Только недолго.