Константин Шабалдин
Старики остаются дома
– Армейский устав, ребята, написан кровью павших бойцов, – менторским тоном сказал Захарчук и долил в чашку кофе из большого термоса. – Служебная инструкция в нашем случае тот же устав, а вы её злостно нарушили.
Ребята сидели вокруг низкого журнального столика, который давно правильнее было бы называть лабораторным. С этим столиком не церемонились – его полировку жгли кислотами, на него капали расплавленным оловом и канифолью, об него даже тушили окурки, а один раз на нём загорелся силовой трансформатор. Вот и сейчас на него безжалостно ставили железные кружки с горячим кофе.
– Кто в лаборатории ответственный за технику безопасности? – сварливо спросил Захарчук.
– Я, – угрюмо ответил Лёха и шумно отхлебнул из кружки.
Варя с Боцманом переглянулись и торопливо заговорили, перебивая друг друга:
– Дежурный назначался по графику…
– Мы по очереди расписывались в журнале!
– А сегодня мы вообще к работе не приступали, только пришли, а тут такое…
У Боцмана от волнения смешно тряслась неровно подстриженная бородка, но никто не обратил на это внимания, а Лёха громко брякнул свою кружку на многострадальный столик и сказал:
– Помолчите. Не надо соучастия. Это ведь соучастие получается. Верно я говорю, товарищ начальник службы безопасности объекта?
Он, прищурившись, глянул на Захарчука и тот снисходительно усмехнулся.
– Герой. Значит, не хочешь друзей под статью подводить? А может наоборот, опасаешься, что за сговор больше срок дадут?
– Слушайте, вы! – Лёха вскочил, а Захарчук продолжал ухмыляться, откинувшись на спинку стула.
Лёха сжав кулаки, несколько секунд смотрел в глаза начальнику СБ, а потом сунув руки в карманы, стремительно развернулся, так что полы расстёгнутого синего халата разлетелись как крылья, и стремительно пошёл к выходу из лаборатории.
– До прибытия следователя попрошу всех не покидать помещение, – скучающе произнёс Захарчук.
Лёха изо всех сил врезал кулаком по дверному косяку. Варя с Боцманом сидели уставясь в свои кружки с остывшим кофе. Варя тихо сказала:
– Прекратите, пожалуйста. Нельзя так себя вести. По крайней мере, сейчас, – она кивнул головой на герметично задраенную дверцу силового отсека, где под грубонамалёванным логотипом НТЦ «Заслон», красовался значок радиационной опасности. – По крайней мере, когда он ещё там, а мы тут сидим, кофеёк попиваем.
– Прекратите сопли, товарищ мэнээс, – презрительно сказал Захарчук. – В тридцать пятом мы на южной границе из трупов павших друзей брустверы выкладывали. Это было быстрей, чем долбить в камнях окопы. Считайте это кофепитие поминками по вашему завлабу.
– Знаете, Захарчук, – сказал тогда Боцман, – иногда очень хочется дать вам по морде.
Захарчук изменился в лице, но не успел ничего ответить, потому что дверь открылась, и в лабораторию вошёл очень толстый и очень высокий человек. Он вальяжно огляделся и, дёрнув выбритой до зеркального блеска головой, представился:
– Копалов. Виктор Сергеевич. Следователь ВЧК СССР.
Захарчук вскочил и, заранее протягивая руку, устремился к начальству.
– Захарчук Александр Борисович, начальник СБ. А это, соответственно – Боцман Семён Константинович, лаборант. Трофимов Алексей Юрьевич, старший научный сотрудник лаборатории и Потехина Варвара…
– Игоревна, – подсказала Варя. – Младший научный сотрудник. Соответственно.
– Мы вас только к вечеру ждали, – сказал Захарчук, вглядываясь в оранжевую нашивку на лацкане следователя. Сам он носил точно такую же, но без просвета за ранение.
– Не стал дожидаться, пока оформят спецрейс, и прибыл грузовым дирижаблем, – пояснил Копалов, пожимая руку Захарчуку. – Где воевал, ветеран? Кавказ?
– Нет, конфликт на южной границе.
– А я на Западном плацдарме и ещё с наёмниками нефтяных магнатов дрался.
– В Новосибирске?
– В Томске, – ответил Копалов и прошёл к силовому отсеку. – Там? Ничего не трогали? Кто обнаружил?
– Ну, я, – сказал Лёха. – Заглянул в кладовку, а он за пультом лежит. И не дышит. Синий весь.
– Какую ещё кладовку?
– Мы так силовой отсек называем, – пояснила Варя. – Между собой.
– Вот между собой и называйте, – недовольно сказал Копалов, силясь рассмотреть хоть что-нибудь через крохотное окошечко в бронированной дверце. – Дальше рассказывайте.
– Тело заведующего лабораторией Слепцова нашёл Трофимов, когда утром пришёл на работу, – доложил Захарчук. – Сразу вызвали меня, я проверил, убедился – точно труп. Запер отсек. Понизил температуру. Доложил руководству.
При слове «труп» Варя закрыла лицо ладонями и тихонечко всхлипнула.
– Кто знает о случившемся? – спросил Копалов.
– Знаю я, присутствующие сотрудники лаборатории, директор, – продолжил докладывать Захарчук. – Вы.
– Вот и хорошо, – одобрил Копалов, отлипнув от окошка. – Пока об этом деле никто больше знать не должен.
– То есть как это – «никто»? – удивился Лёха. – Надо же медиков вызвать, причину смерти установить. И вообще, по Закону о доступности информации вы отчёт обязаны будете в открытый доступ выложить.
Копалов подошёл к Лёхе вплотную и с высоты своего роста тихо сказал:
– А вы юноша о соблюдении законности не тревожьтесь, об этом я позабочусь. По долгу службы. И в положенный срок представлю общественности все отчёты о проделанной работе. Скажите лучше, что из лаборатории пропало?
– Да чему там у нас пропадать? – удивился Лёха. – Двум тоннам реголита? Так он на складе.
– А вы проверьте, всё ли на месте, – попросил следователь и спросил у Захарчука, как о само собой разумеющемся: – Выход с предприятия охраной блокирован?
Захарчук замялся и с неловкостью ответил:
– Нет, не блокирован. По причине отсутствия этой самой охраны. У нас только сменные вахтёры, которые даже пропуска не проверяют. Я не раз обращал внимание руководства «Заслона», писал рапорты, но было признано нерентабельным.
– Вот как, – задрал брови Копалов. – Значит, убийца может уже на лунной базе гуляет?
– Какой убийца? – удивился Лёха.
– Товарищ следователь, это же явно несчастный случай, скорее всего, удар электрическим током, – как маленькому объяснил Боцман.
– Вот откуда у нашей прекрасной молодёжи такое благодушие? – спросил Копалов, задумчиво глядя в потолок. – Такое, я бы сказал, мальчишество, граничащее с преступной халатностью.
– Все сотрудники института члены Нового Коминтерна, – как о чём-то неприличном сообщил Захарчук. – Кроме меня, директора и вахтёра Синицына, здесь работает одна молодёжь.
– Ах, молодые люди коммунисты, – с едчайшим сарказмом произнёс Копалов. – Молодые люди строят социализм в возрождённом Советском Союзе. А молодые люди знают, какой уровень секретности был в старом СССР на предприятиях, подобных вашему?
Лёха с Боцманом молчали, а Варя, которая в это время проверяла ящики рабочего стола Слепцова, сказала:
– Пропал рабочий журнал завлаба. Вот в этом ящике всегда лежал, в нижнем. Я иногда в него данные вносила. А сейчас нету.
***
– Он допрашивал меня, понимаете? Допрашивал! – возмущалась Варя. – Как будто я в чём-то могу быть виновата, как будто это я Слепцова убила!
– Тише ты! – шикнул на неё Лёха, звякнув оконным стеклом. – Раскудахталась. Лестницу держи.
– Когда это он тебя допрашивал? Где?– спросил Боцман.
– В коридоре. Пока вы с медиками суетились. Пока тело выносили. Зажал в углу, здоровенный такой, страшный. И выпытывает, выпытывает. Он мне сначала таким милым показался, на актёра старинного похож из комедии про медведей. А теперь я его боюсь.
– Ты всех боишься, – сказал Боцман, принимая от стоящего на лестнице Лёхи лист оконного стекла. – Следователя боишься, Слепцова боялась, Бабаюшку и того боишься.
– Хватит трепаться, – сказал Лёха. – Я полез, а вы тут поглядывайте. Кстати, Бабаюшка в завязке, так что может на обход территории попрётся.
Он исчез в тёмном проёме окна. Боцман аккуратно прислонил стекло к стене, а Варя продолжала держать лестницу, хотя как раз сейчас в этом не было необходимости. В свете ночных фонарей у неё очень красиво блестели глаза, и Боцман невольно залюбовался.
– А Слепцова я вовсе не боялась, – сказала Варя. – Сторонилась, так правильнее сказать. Какой-то он был… высокомерный.
– Это ты напрасно, – строго сказал Боцман. – У него просто из-за травмы были проблемы с эмоциональной сферой. В детстве ещё попал в аварию, чуть не погиб. Головной мозг оказался сильно повреждён, ему вживили имплантат, протез эмоционального восприятия. Но тогда нейрошунты были ещё очень несовершенные, вот он и получился такой… сдержанный.
– Ой, я же ничего этого не знала, – сказала Варя. Ей стало неловко, и она сменила тему: – А следователь и про Бабаюшку, кстати, тоже выспрашивал: какая у вас охрана, какие вахтёры, как дежурят, какой график…
– А зачем нам вообще охрана, если в «ящике» работают три десятка ребят и все мы ещё по университету знакомы? У нас же любой посторонний сразу засветится.
– Я ему так и сказал.
– А он?
– А он в глаза смотрит, прямо наизнанку выворачивает. Сразу хочется в каком-нибудь преступлении сознаться.
Боцман хмыкнул, а сверху послышался скрип. Они задрали головы и увидели Лёхин силуэт на фоне звёздного неба. Старший научный сотрудник по пояс высунулся из окна и примеривался что-то кинуть вниз. Как раз над ними в этот момент проходил орбитальный транспортник «Север Гансовский», образуя над Лёхиной головой радужный нимб.
– Эй, ловите! – шёпотом крикнул Лёха и сбросил в руки Боцману лабораторный журнал. – Стекло подавай, а потом штапики по одному.
Боцман подавал, приговаривая:
– Это хорошо, что у нас такое здание старинное, а на ремонт вечно денег нет. Стеклопакет мы бы так запросто не вынули.
– Просто и не знаю, что бы мы делали со стеклопакетом, – сказала Варя. – И что с этим следователем делать, тоже не знаю.
– А что ты с ним сделаешь? – спросил Боцман. – Такие уж у него методы работы. Доисторические. Человек старой закалки.
– Прежде всего, его методы расследования тормозят работу лаборатории, – сказал Лёха, спускаясь по лестнице.
– Где уж там тормозят? Скажи прямо: остановилась работа.
– Вот именно. Вы понимаете, что мы можем сорвать старт «Витязя»?
– Что ты предлагаешь?
– Я предлагаю незаметно лестницу обратно к общаге отнести, а то хватятся, искать начнут.
***
– Налицо грубейшее нарушение правил техники безопасности, – говорил Захарчук, разливая по рюмкам. – Завлаб работал без напарника. Работал с высоким напряжением. Без защитного костюма. И вообще, работал в выходной день.
– Это меня как раз не касается, – сказал Копалов. – За это пускай ваш директор отвечает. Мне интересней, куда рабочий журнал делся.
– Так сами и притырили! – воскликнул Захарчук. – Смекнули, что ты изымешь непременно, а там данные по экспериментам. У них же без этого журнала работа вся встанет.
Копалов, поражённый очевидностью догадки Захарчука, лишь хмыкнул и крепко потёр лысину широкой ладонью. Тогда Захарчук заметил, что у следователя нет двух пальцев.
– Скажи мне, брат по оружию, – спросил Копалов, – эти ребята, они – блаженные или прикидываются?
Захарчук пожал плечами и закусил лимоном. Закурил, пуская дым в потолок гостиничного номера, где они со следователем откупорили уже вторую бутылку.
– Я тут давеча тебе рассказывал, что охрану сократили за ненадобностью, – сказал начальник СБ. – Это ладно. А вот, к примеру, столовую пришлось закрыть. За ненадобностью. Не ходят они в столовую, бутерброды жрут. Жалко им, понимаешь, рабочее время в очереди терять. По вечерам, опять же, из конторы не выгонишь, волю дай – по ночам будут сидеть. И сидят! За всеми не углядишь.