На той стороне

В январе Виктора наконец приняли в почетные ряды членов КПСС, он проходил кандидатом в два раза дольше, чем было принято. Один груз с души свалился. А осенью его назначили механиком отдельного дивизиона ремонтирующихся кораблей, который находился «на новой стороне», в городе. Там же предоставили большую комнату с одним соседом в каменном доме с удобствами. Только представьте, какое счастье ждало семью: унитаз дома, ванная с дровяным отоплением тоже в квартире, не надо ходить с тазиком в общую баню! Уезжать было не так уж и жалко. Конечно, таких соседей, как были, поискать. Но Поповы уже год, как переехали в Желдорбат, Сашка Сухарев получил каптри и подал заявление на замещение вакантной должности преподавателя в военно-морском училище под Ленинградом, и Валя, скрестив пальцы, мысленно складывала вещи и старалась вести себя сдержанней.

К сожалению большинства ее коллег Неля перевелась из своего отдела в подразделение в городе. Ей нашли место старшего переводчика. Дочку устроили в новый детский сад. К елке готовили новогодние костюмы, танцы и песни. Добрые воспитательницы увидели, что девочка обожает выступать, и выбрали Марину в тройку лошадок для русского танца. «Запрягу я тройку бойку, тройку серых лошадей, сяду и поеду…», толстый Петя был кучером, на груди у лошадок – серебряные звезды из фольги на балетной пачке из марли. Это было просто здорово! Жаль, что лошадкой она была не коренной, а пристяжной, и папа не смог прийти посмотреть. С папой были замечательные отношения, можно было пожаловаться и он поддерживал, и не продавал маме, а если его мама обижала, можно было его тоже поддержать и подбодрить. Один только раз Маринка на него по-настоящему обиделась. Они вместе чистили картошку, пока девочка пыхтела над своей, папа быстренько начистил остальную и бросил в кастрюльку. Дочка поторопилась закончить и гордо плюхнула свою к остальным. Позже папа прибежал в комнату с картофелиной на вилке и, смеясь, показал маме: белоснежный клубень был как будто оплетен красной сеткой – очень красиво, но очень обидно, насмешки ранили больше, чем ругань.

Неожиданно в командировку из Ленинграда прилетел дядя Яша. Как-то вечером мама мыла Маринку и сказала: «Завтра в гостях дядя Яша, а мне надо будет уйти, ты побудь с папой, помоги ему, ладно?». Маринка кивнула и сказала, что не помнит дядю совсем, а мама ответила: «Вспомнишь. У него лицо, как твоя попка». Припечатала. Втроем они сидели за накрытым столом, разговаривали и гость спросил, не хочет ли ребенок коньячку. Ребенок согласился. Налили на донышко в маленькую серебряную стопочку. Ребенок выпил. «Ну что, понравилось? Еще?», получив два утвердительных ответа, господа офицеры поняли, что растет достойная смена. Потом они уложиди девочку спать и шопотом, срываясь на тихий крик, стали обсуждать то, что в феврале взбудоражило страну и мир, доклад Хрущева на ХХ съезде КПСС «О культе личности и его последствиях». Закрытые партийные собрания прошли во всех организациях, каждый получил под дых от сказанного в полный голос, вернее все ошалели, никто даже не мечтал, что партия своими руками и напоказ вскроет консервную банку с кошмарами. Это был первый большой кризис системы. А бывший соотечественник по российской империи Бен-Гурион, прочитав доклад предречет: «Если это не фальшивка, через двадцать лет СССР не станет», правда, ошибся в сроке. В тысячах семей затеплилась надежда на встречу с родным человеком, если он не расстрелян и еще не погиб в лагере.

Самый лучший в городе детский сад значительно облегчил воспитание девчонки, там занимались танцами, пением, рисованием, а не только выгуливали и кормили. Но всему когда-то приходит конец. Ближе к концу пятьдесят шестого Виктор возьмет в охапку обеих своих любимых и впервые за четыре года отправится в Москву. Они бросят дочку на мам, проведут две недели в доме отдыха и съездят в Ленинград на недельку. Понемногу знакомые дальневосточники начали возвращаться в европейскую часть, кое-кто на Северный флот, кто-то на Балтику, а некоторые на Черное море. В северной столице почти каждый вечер был отмечен встречами со старыми друзьями и знакомыми. Побывали и у Курехиных, расстроились, что Юрка как-то поскучнел, потерял блеск в глазах и получал удовольствие только от своей живописи и споров с женой Ириной, службу в НИИ нес подневольно и уныло. Он даже вроде и не особенно обрадовался старому задушевному корешу. Если Виктор бурлил энергией, то Юркины глаза стали похожи на бледную неторопливую Мойку.

Днем ходили по музеям, гуляли, но зимний простуженный слякотный Питер не располагал к долгим прогулкам и поездкам за город. Переходили в основном от пункта А в пункт Б. Иногда каплей красивым жестом руки с перчаткой останавливал такси: шикарно, когда одна рука в перчатке держит другую, вторая ладонь голая. Неля в эту поездку наслаждалась семейным теплом и доверием, не осуждала своего благоверного за некоторое внимание к рюмочным или пирожковым, потому что следующим заходом автоматически становился «Север» или «Метрополь», в крайнем случае Гостиный двор. Пока бродили и болтали, решили оставить дочь в Москве еще на полгода. Все-таки у бабушек лучше, чем в детском саду, да они и не возражают.

Маринка. Москва

«Начинааем, начинааем, начинаем передачу для ребят. Те, кто хоочет нас увиидеть, пусть скорее к телевизору спешат» – раздалось в гостиной, и Маринка пулей рванула туда. На большую премию бабушка Таня купила телевизор КВН-49, Левины уговоры подействовалии, и это чудо техники поселилось рядом с его тахтой. Вечером, задернув шторы, можно было увидеть, как Шаболовская телебашня шлет свои сигналы счастливым обладателям замечательного ящика, в котором через небольшое окошко показывали обзор новостей, детские передачи, спектакли и фильмы. Маринка даже дышать переставала, когда лысый Гурвинек начинал задавать каверзные вопросы телезрителям, а вдруг он спросит ее, а она не сможет ответить? Бабушка покупала ей журнал «Мурзилка», там были картинки про «Клуб веселых человечков», а тут живой человечек был на экране. И радостно, и страшновато. Зато потом обязательно показывали мультфильм. Татьянушка тоже приходила смотреть детские передачи. Позднее, когда являлся Левка, она уже без надобности в большую комнату не совалась, а с Маринкой на мультфильм – было в полном ее праве. Перед сном они важно обсуждали содержание, Татьяна расчесывала свои длинные волосы, а девочка завороженно смотрела, как плавно движется рука с серебряным перстеньком, Демьяновна научила ее играть в пьяницу и дурака, что они и делали, когда бабушка отсутствовала. Внучка хранила страшную тайну, как однажды заглянула в ванну и увидела острый голубоватый горб старой няни, испугалась и захлопнула дверь. Никому не сказала, знала, что отругают. Во дворе у нее образовался друг, Борька из четвертого подъезда. Она, наученная няней, кричала ему весело: «Боря, Боря – выдь из моря», а он в ответ обидно: «Марина, выдь из мыла». Как это люди не понимают друг друга! Потом они нагуливались до мокрой одежды под присмотром Демьяновны в черном, еще дедушкином, теплом пальто или Бориной бабушки в синем «полупердончике» с чернобуркой и расходились до завтрашнего дня. Телевизора у Бори не было и Маринка хотела позвать его к себе, но стеснялась. Особенно понравился ей телеспектакль «Звездный мальчик», она еще долго переживала трудности, с которыми пришлось столкунться главному герою, прежде чем снова стать красивым и счастливым. Родители вернулись из отпуска, побыли несколько дней в Москве, походили по гостям, иногда брали дочь с собой. Втроем посмотрели на дневном сеансе новый фильм «Возраст любви» с прекрасной Лолитой Торрес, и Маринка вместе со всей страной пританцовывала, виляя бедрами, и зажигательно пела: «Коимбро, мой город чудесный», иногда ей подпевал и подтанцовывал папа. Улетели. В этот раз плакать не пришлось. Кто же знал, что в Совгавань она больше не вернется! А может и наоборот обрадовалась бы, если бы дано было предугадать судьбу. По эту сторону Урала было тоже отлично, иногда можно было поплакать и никто не говорил: «А как Зоя Космодемьянская ходила босиком по снегу?», а наоборот жалели и давали вкусное.

Виктор. Новая сторона

На родном востоке все шло своим чередом, Виктор, как обычно, «впахивал», но в отличие от бригады, здесь воскресенье было воплощением святого права рабочего человека на отдых, если только не аврал и не «воскресник». А если бы гражданские в ремонтных цехах не так много пили, то и с личным составом было бы работать полегче. Несколько раз ездили к Поповым и принимали их у себя в новой квартире. В ней же шумно отметили Витино тридцатилетие. Но душа хозяйки к этому обиталищу не лежала, не хватало пороха или желания привести его в уютный вид, обустроить по-особенному, как она умела. Все было холодное, чужое, и сил у Нели хватало лишь на очередную перестановку мебели. Всю дальнейшую жизнь, увидев хищный блеск в глазах своей единственной, Витя хватался за сердце и за поясницу – блеск означал, что пришла следующая попытка пустить мебель по кругу. Работа у жены была в основном переводческой, с бумагами, не с людьми – скучной; но работа была. Редкие жены офицеров могли этим похвастать, часть не хотела, а часть просто не могла устроиться.

В конце года Виктору присвоили звание капитана-лейтенанта, в этот раз звездочку обмывать было почти не с кем. Проставился на работе, Неля испекла пирог с капустой на закуску, открыли банку огурцов, притащили соленой рыбы и много свежего черного хлеба. Еще для отдельных граждан несколько бутылочек пива. Пиво было отменным, имело даже медали ВДНХ благодаря местной чистой родниковой воде. Пивзавод работал на весь Дальний Восток, и бутылка пива отсюда была не менее ценным сувениром по ту сторону Урала, чем здесь Рижский бальзам. И тоже на любителя. В армии и на флоте шло активное сокращение штатного состава, которое достигнет кульминации в шестидесятом году. В юмористическом журнале «Крокодил», обожаемом советскими гражданами, на эту тему даже публиковали картинки: лихая рота солдат с чемоданами, радостно улыбаясь, идет от танков в сторону тракторов и колхоза и отдает честь читателю. Первой под такое сокращение попала Неля, в феврале ей выплатили двухмесячную зарплату и отправили домой. А она и не возражала, «чемоданное настроение» не покидало ее с момента заселения в квартиру.

Неля. Фестиваль

В Москве в это время началась активная подготовка к VI Всемирному фестивалю молодежи и студентов. Составлялись планы многотысячных массовых мероприятий, парадов, концертов, состязаний, определялись объекты, разрешенные для посещения чужестранной публикой. По всей стране отбирались самодеятельные коллективы для выступлений. Подозрительные и неблагонадежные граждане столицы выселялись насильно за 101-й километр от Москвы. Не так далеко, но тоже подальше, москвичи должны были отправить своих детей дошкольного и школьного возраста: в деревни к бабушкам, в пионерские лагеря. Мало ли какую заразу завезут! И вообще детям здесь делать нечего. Маринку решено было с середины июня отправить в выездной «дедушкин» детский сад, дед-то директор все-таки. Совхоз и так за городом, а садик на лето выезжает еще дальше, в дальние дачи у речки среди полей и березовых рощ.

Левка со своим безупречным английским и хорошей комсомольской характеристикой затесался в гиды-переводчики, и теперь практически не ходил на лекции, а вместо них посещал специальные занятия, где из студентов делали правильных представителей страны победившего социализма, проводили политические занятия, воспитывали чувство гордости и ответственности. Он стойко терпел все то, что от души не любил. Надежда на невозможные возможности перекрывала все. В клубе гидов-переводчиков он познакомился с иностранной студенткой, полькой Марысей. Хорошенькая самоуверенная панночка сразу же разбила сердце столичного пижона. Он потерял голову, провожал до общежития, добивался свиданий и на третий день знакомства понял, что готов для нее на все. Пепельные волосы, стильная стрижка, стройная фигурка, большие глаза и вздернутый носик – Марыся покорила всех, когда Левка привел ее в гости попить чайку. Маринка стушевалась от такой красоты и убежала на кухню к Татьянушке, а Татьяна «первая» впервые за долгие годы наслаждалась разговором на родном языке, она просто не могла остановиться. Лева косился на мать, желая принять участие в беседе, но язык он понимал плохо, только интуитивно. С Марысей он общался по-русски. Проводив девушку, молодой человек вернулся возбужденным и радостным, присел к маме на кровать и настоятельно попросил заняться с ним польским. Татьяна не возражала вовсе, она и сама уже не раз предлагала. Теперь появился стимул, Лева был влюблен не на шутку. Но уже после фестиваля их пути, как и предполагала мама, разошлись. Зато язык он выучил блестяще.

Неля прилетела в столицу в апреле, она уже знала, что на восток не вернется. В связи с реорганизацией системы ремонта кораблей Виктору предложили два возможных пути дальнейшего его продвижения по карьерной лестнице: судоремонтный завод на Камчатке с перспективой быстрого роста в звании или перевод на Балтику в дивизион резерва подводных лодок. Кто бы сомневался, что выберет наш каплей! О вариантах и сделанном субъектом выборе генералу Бездорожных доложили по телефону. Он поблагодарил, перезвонил Татьяне Абрамовне, поздравил ее с тем, что сын скоро будет служить практически рядом. И закрыл для себя этот вопрос навсегда. Тем более, что тоже собирался перейти на новое высокое место, к которому стремился всю свою долгую и непростую карьеру.

Каплей Зданович должен был прибыть к новому месту службы в декабре. Рассиживаться было некогда. Виктор завершал принятые на себя обязательства, приводил в порядок документы, а Неля понемногу упаковывала вещи в легендарный сундук, который муж потом сможет с легкостью отправить багажом, собирала свой летне-осенний гардероб в те два американских чемодана, с которыми и приехала семь лет назад, грустила и радовалась, и загадывала, что их ждет там, за горизонтом, «на той стороне»….

В Москве переводчик и член КПСС с дальневосточным стажем была любезно принята в Комитете фестиваля. «К сожалению, в Москве все ставки уже распределены, мест нет, но, если хотите, можем отправить Вас с делегацией в Киев, там, как и в Минске, тоже запланированы фестивальные мероприятия». Она, конечно, согласилась. В любом случае поучаствовать в крупном международном событии было уникальной возможностью. Серафима, а девочки теперь жили у нее, была недовольна, что дочь на месяц их бросит и снова уедет, но возражать не стала. Марину все равно отдавали деду, навещать ее нет необходимости, дед приглядит, а воспитательницы уж постараются проследить за внучкой директора! Ребенок понуро согласился отпустить маму и уехать в незнакомое место. За это она получила «фестивальный костюм» – комплект из сатиновой юбки и песочника с фестивальными символами и с настоящей сумочкой-мешочком, в которую положили бумажный веер с флагами стран-участниц! И маме тоже купили похожую новую юбку с прозрачными блузками. Обновки приобрели в большом универмаге, где на удивление народу было мало, а товаров много – тоже фестиваль! Такую нарядную девочку Инночка с удовольствием пару раз брала погулять и однажды вынужденно взяла в кино. Ее пригласил очередной поклонник, отказываться не хотелось. Тем более шел иностранный фильм «Кнопка и Антон» по прекрасной для семейного чтения книге. Маринка в конце не могла сдержать трогательных слез, и долго вспоминала и фильм, и любимую тетку, которая, кстати, как и другие студенты иняза, бесплатно и добровольно работала на фестивале. Интересующиеся могут посмотреть хронику тех незабываемых для страны дней: это был какой-то мощный вздох, как будто страна вынырнула из-под воды и хлебнула чистого воздуха, а потом снова погрузилась в пучину, в свое собственное подводное плавание. А-а-а-х!

В группу выездного детсада ее отвез дед, воспитательницы забегали, даже директриса вышла посмотреть на внучку от первой жены. Она приятельствовала с Павлиной и хотела рассказать подруге сама. Паша, кстати, не возражала. Их дочери еще замуж не вышли, внуков не было, а Маринку они даже два раза брали в гости к себе домой и научили ее говорить, что у нее есть две зимние бабушки и две летние. Маринке понравилось и в гостях, и выражение, а Серафиму чуть удар не хватил, когда услышала.

В этом детском саду не было занятий танцами и пением, но песню «У дороги чибис» они расспевали на прогулке хором. Дети много гуляли по окрестным лугам и рощам, работали в огороде, поливали из лейки огромные кабачки и огурцы и слушали книжки, которые читала няня. Рыбьего жира не давали. Зато на дневной сон гнали так сурово, как будто боялись, что дети разбегутся. Однажды Маринка заболела, ее перевели в изолятор, там было грустно и одиноко. Деду доложили, и он примчался навестить, посидел минут двадцать и уехал по очень важным делам. После дневного сна она писала папе письма, старательно красивыми цветными карандашами выводила крупные печатные буквы, рисовала корабли и цветы, и не знала, где взять конверт, чтобы отправить в Совгавань. Спасибо деду, заехал, взял и обещал передать бабушке, а та уж расстарается. Правда, потом ей самой пришлось вкладывать странички в конверт, когда мама уже приехала из Киева и забрала ребенка на улицу Горького за неделю до окончания смены. Наверное, дедушка не знал адреса Совгавани. Осень тянулась долго, без особенных событий, только мама запиралась с Рэмом и они долго разговаривали. Она его в чем-то убеждала, расспрашивала, а он все никак не мог на что-то решиться. Потом им с бабушкой Симой и Иннушей торжественно объявили, что Рэм женится, и у Маринки будет братик. Или сестричка. Вот это новость! Обещали, что папа тоже успеет приехать на свадьбу.

Пока братика никакого не было, зато приехал сундук и еще какие-то коробки, они заняли много места, спасибо, что у бабушки большие комнаты. Со дня на день ждали папу. Он прилетел, закружил Маринку по комнате, спросил, что ей лучше сделать: «шиндер-мындер» или «тумбу-юмбу». «Ну, паапа! – сказала дочь – я уже большаая!». Папа рассказал, что большие теперь будут служить на Балтике. В Латвии, в городке Болдерай под Ригой. Когда они устроятся, всех москвичей будут звать в гости, и бабушек, и Демьяновну, и Инночку с другом, и Леву с подругой, и Рэма, конечно. Но сейчас у них отпуск, и они будут вместе ходить по театрам, циркам, кафе-мороженым и куда там можно еще пойти с папиными большими подъемными. Маринка радовалась, бабушки, конечно, замечательные, но хотелось, чтобы у папы с мамой тоже было на нее время. Она вспомнила новую книгу, которую ей подарил дядя Рэм, «Сережа» Веры Пановой, заскакала по комнате и во все горло закричала: «Ураа! Мы едем в Холмогоры!». Начиналась новая глава в книге судеб семьи.