Утятинский демон

Взяв ведро, она пошла по дорожке вниз. Вот могила бабушки Ирмы и дедушки Арвида. Бомж, который продолжал плестись за ней, по складам прочитал:

– Лиго. Тоже латыши?

– Да, – коротко ответила Татьяна Ивановна. Компания бомжа уже начала её тяготить. Как будто почувствовав это, он засуетился:

– Ты цветы-то поставь и воду в них вылей. Пока сорняки рвёшь, я водички принесу. Памятник ведь мыть будешь?

Татьяна Ивановна кивнула. Бомж ушёл наверх. Она ещё подумала: неудобно, человек помогает, и не за деньги ведь, знает, что в карманах ни копейки, а я даже не знаю, как его зовут.

Появился он с водой нескоро, когда Татьяна Ивановна уже собиралась уносить мусор. Выхватил у неё пакет из рук и бросил на скамейку: «Потом вынесу». Расположился на скамейке с удобствами: полулёжа, с мягким мусорным пакетом под локтем. Тут Татьяну Ивановну осенило:

– Коля? Коля Зосимский?

– Ну, – подтвердил он, ухмыляясь.

Колю Зосимского она помнила с детства. Он и в те времена, когда труд был обязательным, умудрялся нигде не работать, но на бутылку всегда имел, не отказываясь ни от какой подработки. Кажется, у него была инвалидность. Но силой обладал неимоверной: мужики вызывали на спор приезжих, заставляя Колю поднимать тяжести, гнуть подковы и т.д. Зосимский – это не фамилия, а кличка. Коля был из деревни Зосимки.

– Красивый памятник, – сказал Коля. – Дорогой. Ты ставила или дети их?

– Детей у них не было. А поставила сама бабушка Ирма. Вернее, ставила мама, а деньги дала она. На памятнике только место оставила для даты своей смерти. Памятник красивый, но возни с ним много. Видишь, как пыль видна на чёрном?

Так за разговором Татьяна Ивановна управилась с работой. Собрав вещи, она сказала:

– Давай пакет, по дороге брошу.

Бомж легко встал со скамейки, сунул ей в руки пакет с мусором и, не попрощавшись, пошёл вниз по тропинке. А Татьяна Ивановна пошла наверх, подошла вновь к могиле мамы и бабушки и сказала:

– До скорого свидания, мои дорогие. А фотографию я сменю. Закажу ту, где мы все втроём.

От моста через протоку дорога круто поднималась вверх. Татьяна Ивановна с трудом шла, передыхая через каждый десяток шагов. Когда свернула направо на Чирка, подумала, что раньше можно было сделать несколько шагов с тротуара и посидеть на травке. Сейчас вся правая (береговая) сторона представляла собой сплошную кирпичную стену, за которой прятались угрюмые особняки. «Стиль "тюремный вампир"», – с горечью подумала она. И ведь ни звука. Даже на кладбище было шумнее: ветер в листве, шаги посетителей, звяканье инструмента рабочих, негромкие разговоры посетителей. А тут ни деревца (какие ивы здесь раньше росли!), ни играющих детей, ни выглядывающих на улицу через забор старушек. И ни одна машина не выехала из ворот. Даже левая сторона со старыми домиками и старыми хозяевами приняла какой-то угрюмый вид. «Лучше демона здесь поселить. И место соответствующее настроение создаёт, и самые выгодные объекты для киллера живут рядом», – решила она. Представив себе босых сатанистов на проезжей части и бомжей, в ожидании поживы рассевшихся на тротуарной плитке, Татьяна Ивановна хихикнула. И уже с другим настроением двинулась вдоль забора.

Улица шла дугой, повторяя контур берега реки. Скоро покажется дом Кожевниковых. И тут внезапно, как это чаще случалось в последнее время, подступил приступ слабости. Холодный пот, тошнота, сердцебиение… хоть на тротуар садись. К счастью, у следующего особняка забор не был сплошным. Высокая литая решётка крепилась на кирпичном фундаменте. На него можно было присесть. С усилием переставляя ноги, Татьяна Ивановна добралась до решётки и уселась, прислонившись к ней. Из дома доносились звуки фортепиано. Кто-то разминал пальцы, перебирая клавиши. Потом послышалось бравурное вступление и зазвучал низкий женский голос:

– Тревожен сад в лучах вечернего заката,

Я виноват, но разве ты не виновата?

Стыдом объят, и предрекает муки ада

Твой гневный взгляд.

Пианист сбился. Голос смолк. Потом женский голос произнёс что-то невнятно, а мужской очень громко сказал:

– Типичное предчувствие семейной разборки. Прямо вижу взгляд моей бывшей.

Женский смех, снова фортепианное вступление и пение:

– Сад у реки, где расцветают георгины…

Уже удаляясь, Татьяна Ивановна подумала, что Утятину не повезло с уроженцами. Единственный литератор – третьестепенный поэт середины XIX века. Зато как ему повезло! Знали бы его только несколько литературоведов, специализирующихся на этом периоде. А тут тридцать тысяч жителей Утятинского района знают его имя и его стихи, поют его романсы. Всплыло в памяти, как в пионерском лагере Лена Шпильман делала доклад «Неизвестная любовь Василия Коневича», а этот романс был одним из аргументов чувства поэта к Аглае Барташевской.

Войдя во двор, она увидела, что хозяева ещё не вернулись. В дом идти не хотелось; Татьяна Ивановна бросила на скамейку старое зимнее пальто, сушившееся на верёвке, легла и накрылась плащом. Как всегда после приступа, хотелось спать. Взгляд скользил по бетонному забору, на котором висел чёрный сатиновый рабочий халат Валеры, по кронам деревьев, по облакам… Не заметила, как заснула. Когда открыла глаза, уже смеркалось. Ветер шелестел листвой, качал бельевую верёвку над головой, шевелил халат на заборе. Казалось, что у забора топчется человек. Надо было вставать, но не хотелось даже шевелиться. Зато шевельнулся халат. Оказалось, что на тропинке у забора стоит человек неопределённого возраста, в длинном старомодном пальто и мятой шляпе. Сняв шляпу и положив её на стол, он с полупоклоном спросил:

– Вы разрешите присесть?

– Да ради бога, – ответила Татьяна Ивановна, немного удивившись, что не слышала его шагов. – Только хозяев нет.

– Ничего, я надеюсь, вы разрешите их дождаться?

– Ох, простите, – опомнилась она. – Сейчас организую чай.

– Лежите, лежите. Я же вижу, что вы неважно себя чувствуете. А чай я только что пил.

– Ну, смотрите. Я не то, что плохо себя чувствую, но здорово сегодня устала. На кладбище ходила.

– Да, на кладбище…

И тут Татьяна Ивановна разглядела своего собеседника:

– Господи, Коля! Простите, не узнала. В последнее время стала плохо видеть, – она обратилась к нему на «вы», впрочем, как и он к ней: сейчас он выглядел совсем не тем бомжем, каким гляделся на кладбище.

– Ничего, ничего. Не так уж мы знакомы. Так вот, о кладбище. И как вам оно?

– Вы имеете в виду кладбище или легенды о нём?

– А давайте поговорим о легендах.

Давайте поговорим. Только ведь у меня один источник – жёлтые газеты, – Татьяна Ивановна всё-таки спустила ноги со скамьи и села, облокотившись на стол. – Ну, ходят люди босиком, просят демона организовать убийство.

– Видите ли, легенда не сегодня появилась. Искушению утятинцы ещё в Николаевские времена подвергались.

– Вы расскажите, пожалуйста, подробнее об этих искушениях. А то всё это выглядит как-то убого. Ну, явился к вам демон, предложил кого-то замочить. Если вы нормальный человек, то это для вас и не искушение. Большинство ни при каких обстоятельствах на убийство не согласится.

– Так не ко всем и демон является. Собственно, демон – это производное вашего отчаяния. Сначала вы искушаете себя сами. А когда вы окончательно сформулировали ваше желание и прониклись им, к вам является некто, способный это желание выполнить.

– И никто не пугается? Ведь одно дело – мечтать кого-то убить, и совсем другое дело – поднять на кого-то руку.

– Совершенно верно. Многие отступают. Кто на исповедь побежал, тот, значит, осознал, что на убийство не способен.

– Вопрос: а почему всё упирается в убийство? Разве нет других страстных желаний? Фауст вон вечной молодости просил. Чего ещё люди могут страстно желать? Денег… здоровья… любви… самой жизни, наконец! – тут у Татьяны Ивановны перехватило горло, и она несколько раз сглотнула, чтобы не показать, как близки слёзы, и продолжила. – Да и место демон выбрал неудачно. На кладбище даже бешеные смиряются. О чём мы плачем на могилах? О наших близких… о себе, конечно, тоже. Чего просим? Упокоения для них. Ну, может, кто-нибудь воскресения бы попросил… но не смерти!

– А почему воскресения попросил бы только кто-нибудь, а не большинство?

– Естественное течение жизни – к смерти. Т если эта смерть не внезапная, а от болезни, да ещё «долгой и продолжительной», как в некрологах пишут, то близкие не захотели бы возвращения к мучениям – и своим, и того, кто их покинул.

– Тут вы лукавите. И не говорите о том, что кое-кто из покойников при жизни надоел всем хуже горькой редьки.

– Бывает и такое… а всё же почему на кладбище? И почему только о смерти?

– Наверное, как вы говорите, убогая фантазия.

– Наверное… то есть ничего определённого вы сказать не можете?

– Давайте предположим, что есть некая сущность, которая может выполнять желания. Естественно, не все, потому что наши желания, как правило, противоречат желаниям других. Как выбрать то, которое будет выполнено? Выбираем самое страстное, ибо оно подкреплено энергией желания. И оказывается, что самое страстное желание, как правило, направлено на уничтожение.

– Как правило, говорите? Значит, есть и выполненные добрые желания?

– Ну, как сказать, добрые… наверное, были и добрые…

– Так, допустим, человек – существо недоброе… только допустим. Я в юности фантастикой увлекалась. Помню рассказ, где какие-то инопланетяне искали обитаемые планеты и замеряли, пролетая над ними, уровень горя и радости у населения. И те планеты, где был перевес страданий над радостями, подвергались аннигиляции. А где больше радости – оставляли. Над Землёй у них получилось абсолютное равенство. Задержавшись на орбите в ожидании, когда стрелка отклонится в ту или иную сторону, они поспорили на щелбан. Вскоре стрелка резко пошла в сторону радости. Проигравший смиренно подставил лоб, и инопланетяне полетели дальше. А радость, ставшая причиной спасения Земли, была оттого, что у соседа корова сдохла…

– Да, примерно так. Откуда у инопланетянина понятие о человеческой нравственности? И он ориентируется на силу чувств.

– Может, вообще не стоит инопланетянину лезть в земные дела?

– Так он бы и не лез. Просят.

– Поняла. Значит, ваш демон-инопланетянин – это граната в руках обезьяны-землянина! И та, и другая без мозгов… а почему эта граната на кладбище оказалась?

– А почему вы решили, что на кладбище?

– Как же, по Крипте босиком и без денег…

– Так вы сегодня стояли на Крипте босиком и без денег…

Татьяна Ивановна прыснула:

– Это вы специально у меня деньги из кармана вытрясли?

Коля тоже засмеялся:

– Ну, и кого заказывать будем?

– Я уже давно наметила жертву. Словосочетание «На самом деле», с которого сейчас начинают любую фразу. Может ваш демон её уничтожить?

– А кроме шуток, что бы вы попросили, если бы появилась возможность исполнения желания?

– Ничего, – настроение Татьяны Ивановны резко изменилось. И чего она раздухарилась?

– Вы ведь больны. Не хотели бы излечиться?

– Искушаете? А вот не хочу!

– Почему?

– Бесплатно ничего не бывает. Я сегодня одной бабе посулила свою болезнь передать. До сих пор стыдно. И человек-то мерзкий, но ведь не мне решать, кто из нас нужнее. Ничего не хочу!

– А если демону ничего от вас не нужно?

– Всё равно не хочу, – и, видя, что Коля не отвяжется, продолжила. – Я страстей своих боюсь. Терплю, терплю, а вдруг сорвусь. И получится как в сказочке. Помните, муж с женой спорили, какое желание загадать. Жена зудела, слова мужику не давала сказать. Ну, он ей и рявкнул: «Да провались ты!» Она и провалилась. В ад.

– А разве вы не читали в газете, что смерти происходят по определённым дням?

– Правда. То есть от заказа до выполнения есть время передумать? А как это происходит… я имею в виду отмену заказа.

– Легенда гласит: в первый вечер убывающей Луны он приходит на перекрёсток трёх дорог и ждёт, когда мимо него пройдёт тот, против которого он задумал зло, и просит его вернуться.

– И многие приходят?

– Вот уж не знаю. Так как насчёт попробовать?

– Даже в шутку не хочу. И какой толк демону меня искушать?

– А может, он энергией желаний подпитывается…

– Так нет у меня желаний!

– Будут.

– Ну, едва ли… у меня нет врагов, которых мне хотелось бы убить; у меня нет близких, ради которых я бы рвала душу; я примирилась с собственной смертью…

– Ой ли?

– Думайте, что хотите. Но, если вдруг возникнет какое-то страстное желание, пусть он пользуется моей энергией абсолютно бесплатно. И желание не выполняет.

– А давайте заключим соглашение. Как в «Фаусте». Если скажете какую-нибудь ключевую фразу, то желание будет выполнено, не дожидаясь нужной фазы Луны.

Татьяне Ивановне этот бессмысленный трёп надоел. Уже беспокоило её слишком долгое отсутствие хозяев. Надо было сообразить что-нибудь на ужин для всех. Умыться, в конце концов, она ведь даже руки не помыла, вернувшись с кладбища. Собрать с верёвки тёплые вещи, которые Таня повесила на просушку перед отъездом. Взглянула на забор. Не было халата, наверное, ветром сорвало. Надо взять фонарик и поискать, а то затопчут. Как-то надо было завершать этот пустой разговор, и она решила больше не спорить:

– Коля, вы точно Мефистофель. И вы меня убедили! Только предупреждаю на всякий случай: желание выполнять не надо. А то чего я там сгоряча нажелаю…

– А смысл?

– Вам же для подпитки энергия нужна? Вот, пользуйтесь. Но не будем множить скорбь на земле.

– А если это будет доброе желание?

– Но ведь вы сами говорили, что эта сущность добро и зло не различает?

– Так установите критерии.

– Это вопрос философский. А я всего лишь пожилая женщина со средним образованием.

– Да чего проще. Возьмите основные понятия и расставьте знаки. К примеру жизнь-смерть. Первое – плюс, второе – минус.

– Этак мы опять в дебри уйдём. Иная жизнь для окружающих большим минусом оборачивается…

– Расставьте приоритеты: один человек – группа лиц.