Утятинская торговка

– А как соседи терпели этот ваш кошачий концерт?

– Они от него балдели! Тамарка попробовала во дворе возбухнуть, а Потылиха из второго подъезда ей: что это вы тут свои порядки устанавливаете, у нас почти каждый вечер люди собираются, культурно отдыхают, и никто им не мешает.

– Потылиха?!!

– Ну да, она в эти дни даже ребятишек от дома не гоняла.

– Каких ребятишек? В нашем доме ни одного нет.

– Катька из пятиэтажек позвала. Говорит: дети, вы умеете играть в штандер? Мой Витька рассказывает: мы сегодня целый день с девчонками в штандер играли, я раз двадцать мячом по крыше попадал. Я ему говорю: как можно на железную крышу мяч закидывать, это же грохот какой! А он: ба, я же со стороны Ираиды Семенны! В общем, получили твои по полной!

– Друзья мои, всем моя благодарность. Как провожу гостей, выкачу бочку вина и соответствующую закуску. Достойно проводим мои утраченные иллюзии!

Гости вышли из квартиры и пошли к выходу. Ираида Семеновна повернула к лестнице. Провожавшая гостей Элла придержала ее за руку:

– Ирка, а как ты будешь кредиты погашать?

– Постепенно, Элла. Да не гляди ты так! Деньги – это не главное!

– А что еще может быть главнее денег? В нашем-то возрасте.

– Любовь и дружба, Эллочка.

– Э, что такое дружба, если денег жалко! Послушай, мы тут с Робертом посоветовались и решили дать тебе денег. Немножко, около 90 тысяч. Они у нас лежат так, на всякий случай. Проценты свои выплатишь, товар за наличные возьмешь. Легче станет. Начнешь понемногу копить. Когда сможешь, вернешь.

– Спасибо, Элла. Ты… вы настоящие друзья. Но… нет! То, что на смерть отложено, я никак взять не могу, бог накажет.

– Возьми, Ирка!

– Нет, Элла. Да не переживай ты так, мне родственники обещали помочь.

– Эти? Да они у ребенка хлеб отобрать готовы!

– Нет, это один мой дальний родственник.

– Что-то я других твоих родственников никогда не видела…

– Он дальний. Человек одинокий, но деньги у него есть.

– Ну, смотри, Ирка. В случае чего, мы рядом.

– Спасибо, Элла!

Поднимаясь по лестнице, Ираида Семеновна услышала скрип: это закрылась дверь ее квартиры. «Интересно, что они слышали?» – вяло подумала она, но обдумывать это не захотела. А захотела она спать. И прямо от входа отправилась в спальню. Вышедшей из зала Томке она сказала:

– Не шумите, я спать буду!

И закрыла за собой дверь.

Сквозь неглубокий дневной сон она слышала, как Томка шаркала по коридору, хлопала дверьми и кашляла.

Через сорок минут она проснулась и вышла на кухню. И остолбенела, глядя на кучи грязной посуды на столе и в мойке. Потом привалилась к дверному косяку и захохотала. На ее смех прибежали Тимофеевы.

– Ну, ты со своими пьянками чокнулась совсем. Чего ржешь?

– Похоже, что пьянки тут без меня проходили. Томочка, а посуду мыть за собой ты не пробовала? И вообще, дорогие гости, не надоели ли вам хозяева?

– Ты что, нас гонишь?

– Ни в коем случае. Можете и завтра уехать.

– Господи! Родная сестра гонит меня из дома! Спасибо, мама не дожила! А ты не подумала, что мы – твои единственные родственники?

– Да нет. Оказывается, есть и еще родня…

– Вот отчего ты так развоевалась! Конечно, новый родственник обещал тебе денег дать. А мы что…

– А вам из меня тянуть больше нечего. Я вам все, что имела, отдала. Если хотите, могу долги уступить.

– А ты, сестренка, не подумала, что этот родственник мне тоже не чужой? Почему все тебе?

– Ну, попроси и ты у него на новую машину. Вдруг даст?

– И попрошу! И на тебя глаза раскрою!

– Флаг в руки! – Ираида Семеновна хлопнула дверью спальни.

Деньги, всё деньги! Переодеваясь, она думала: ведь собиралась сказать сестре, что она все знает о ее новом доме, об обмане с игроманией Славки, что травмы у него были не от похитителей, а от ДТП. Почему не сказала? А бесполезно: сестре скоро шестьдесят, в таком возрасте не учат. Как там: в тридцать лет ума нет – и не будет? Значит, нужно было расстаться еще тридцать лет назад. Но мама… И ведь какая изобретательная Томка: ни на какую другую удочку ей бы не удалось столько выманить.

Зазвенел оставленный в прихожей телефон. Полуодетая, она вышла и схватила трубку. Звонил Коля Тарасов, спросил, как она оценивает его наезд на родственников.

– Они оценили, Коля. Едва ли не лужей под ногами.

– Вещички твои у меня. Хотелось бы побыстрей от них избавиться. Кстати, серьги… моя Машка от них ошизела. Ты уж извини, но пришлось даже взять их в Уремовск и показать оценщику. После этого она от меня отстала. Ты хоть знаешь, сколько они стоят?

– Представления не имею. Но вообще-то Наппельбаумы были очень небедные.

– Ира, если захочешь их продать, имей в виду цену, которую назвал он, но проконсультируйся, по крайней мере, еще с кем-то: мог и занизить, он ведь сразу предложил мне их ему уступить.

– Если уж совсем прижмет, продам, но не хотелось бы.

Ираида Семеновна подумала: если продавать, то Наппельбауму, это ведь его прабабушки серьги. Он и цену даст реальную. Никогда не носила их, а расстаться жалко: память об Аркадии Борисовиче.

У выхода она остановилась, открыла одну из коробок, вынула гитару, сунула ее в большой мешок для мусора и, прихватив освободившуюся коробку, стала спускаться по лестнице.

В музыкальной школе она захватила Сергея Петровича уже у выхода.

– Ты же знаешь, Ира, я клавишник. Вот у нас новый струнник Андрей, кажется, он ремонтирует инструменты.

Спустились в полуподвал, где был класс струнных инструментов. Бородатый Андрей повертел в руках гитару:

– Удивительно, такой старый инструмент, и так прилично сохранился. Лет сорок, поди?

– Почти пятьдесят. Вы можете ее наладить?

– А чего тут. Сейчас протру и струны натяну. Даже подклеивать почти ничего не надо. Хоть и фабричная гитара, но ленинградская, Луначарского, не хуже иных от мастера.

Домой Ираида Семеновна вернулась с гитарой через плечо. Томка глядела изумленно. А она закрылась в спальне, села на кровать, сделала несколько аккордов, сыграла «Светит месяц», а потом запела:

– Ах, зачем в саду

Зацвела сирень,

Я в тоске хожу,

Думу думаю.

Что за доля мне

Злая выпала,

Что живу одна

Одинешенька.

Есть же, в конце концов, у Коневича что-нибудь повеселей? И она запела:

– А у наших у ворот

Нынче водят хоровод,

Всё село поет и пляшет,

Только Катя в стороне.

Катенька, душенька,

На круг выходи!

– Ну, знаешь! – влетела Томка. – Наплевала в душу и поет!

– Я у себя дома. Что хочу, то и делаю.

– Тебе не петь, тебе плакать надо! Над тобой коллекторы висят!

– Плевать на коллекторов. Долг мне родня погасит, бизнес продам и буду жить на пенсию.

– А о нас ты подумала?

– Что, вы собираетесь мне свой долг возвращать? Тогда я вообще миллионерша!

– Я у тебя не в долг брала, а по-родственному.

– Да знаю я, что от тебя добра ждать не приходится. За всю свою жизнь подарила мне только вазу, явно передарила… Кстати, а где ваза?

– Коллекторы разбили.

– Ну, слава богу! Значит, духа твоего тут не останется!

– Ирка, ты хоть понимаешь, что одна останешься? У меня-то сын есть!

– Ни хрена у тебя нет, сестричка. Сынок к тебе относится точно так, как ты ко мне: потребительски. Без моих денег ты ему на дух не нужна. И я совсем не одна. У меня друзья, у меня дальние родственники. А у тебя никого! Всё, отныне и навеки убирайтесь из моей жизни!

В первый раз Тамара не нашлась, как продолжить скандал. Постояла, перевела дыхание и вышла. Через некоторое время в спальню заглянул Славка:

– Тетя Ира, ты не думай, я не попрошайничать. Я спросить хотел: ты в самом деле нас так ненавидишь?

– Да нет, Славик. В жизни я ненавидела только одного человека. И то убить не смогла. А вы мне просто стали безразличны. Я от вас освободилась.

Славка, присев на кресло, молчал, ожидая продолжения разговора. Может, хоть этот поймет?

– За эти три дня я больше тысячи километров проехала, разных людей повидала. И все нормальные! Представляешь, ни одного плохого не встретила! Все помочь пытались! Мне, пожилой, одинокой, бедной! А вы, для которых я горбатилась все эти годы, никогда мне доброго слова не сказали. Только тогда до меня дошло: ну что я к ним привязалась! Ну, не любят они меня! И не обязаны! И я им ничего не должна! Люби тех, кто тебе любовью отвечает! Теперь я так жить буду.

– А исправить ничего нельзя?

– Это ты о чем?

– О любви, тетя Ира.

– О любви или о ее денежном эквиваленте? Ничего ты не понял, Славка! Тебе отец не рассказывал, как он тебя разлюбил?

– Я и виделся-то с ним считанные разы. А ушел он, я еще в школу не ходил.

– А давай расскажу, раз у нас последний разговор! Так… где-то через год после того, как он ушел… ну, примерно так… встретила я Жорку в Новогорске в «Детском мире». Я тебе ранец покупала… мама просила.

– Темно-синий, с корабликом. Ни у кого такого не было.

– Ну да, мне из-под прилавка его, с небольшой переплатой. Вижу Жорку: он с женщиной и маленькой девочкой, тоже, видно, первоклассницей. Выбирают пенал, ручки, карандаши, прочие мелочи. Смеются, спорят. Девочка ему: «Пап, посмотри! Пап, купи!» И так мне обидно за тебя стало! Я подошла, он увидел меня, глазами заюлил: «Девочки, я сейчас!», и меня к выходу потащил.

– И ты ему в глаза не плюнула! – ворвалась в спальню подслушивавшая под дверью Томка.

– Хотела, но не при ребенке же!

– Ах, ты чужого ребенка пожалела!

– Всех детей жалеть надо, пока паразитами не выросли. Дальше рассказывать?

– Мать, помолчи. Рассказывай, раз уж начала, тетя Ира.