Помоги проекту - поделись книгой:
Женя Онегина
Falciparum
Начало первого приступа он пропустил.
Только что Макс спокойно просматривал записи, оставленные в блокноте накануне, и вот уже пальцы становятся ледяными, а еще через полминуты все тело охватывает крупная дрожь. Скарификатор валится из рук, и Макс делает попытку достать из запаянного крафт-пакета новый.
Озноб стремительно нарастает. Зубы выбивают барабанную дробь, а во рту появляется металлический привкус. Наконец, копье вспарывает кожу на подушечке безымянного пальца. Макс смахивает выступившую алую каплю тканевым тампоном. Вторая капля расплывается бледным розоватым озерцом по натертому до блеска предметному стеклу, потом еще одна… Мужчина придирчиво рассматривает препарат на свет и подносит к печатному листу. Зубы по-прежнему стучат, а пальцы не слушаются. Чудом не уронив стекло, Максу, наконец, удается закрепить препарат на предметном столике микроскопа. Свет, нестерпимо яркий, бьет по глазам, вызывая приступ тошноты. Макс поднимает голову и делает глубокий вдох, неосознанно массирует переносицу и возвращается к окулярам. Бережно касаясь микровинта, настраивает резкость… но «звездного неба» в толстой капле нет. Он снова и снова просматривает поля зрения одно за другим, уже понимая, что колец там не увидит…
Полярный день всегда сбивал Макса с толку. Казалось бы, что такого особенного в том, что солнце вовсе не опускается за линию горизонта. Но Макс продолжал удивляться этому снова и снова. Он давно уже не брался за дела подобного рода. Последние пять лет Макс Крайнов провел в тихой лаборатории одного из многочисленных охранных заповедников на востоке страны, наблюдая за состоянием почв, воды, токами деревьев, миграцией птиц. Но время от времени на горизонте появлялись люди из прошлого. Он не любил рассматривать фотографии, что присылали ему по электронной почте или кидали в мессенджеры. Клетки на них были неживыми. Всего лишь картинками, слепком прошлой жизни. Макс всегда требовал нативные препараты, поэтому желающих обратиться за консультацией с каждым годом становилось все меньше. Это полностью его устраивало. Поэтому, когда на ровной площадке прямо под окнами его небольшой лаборатории приземлилась вертушка, и из вертолета на утоптанную землю спрыгнула до боли знакомая коренастая фигура старого друга, он не сразу поверил своим глазам.
Захар Плетнев всегда был рядом. Еще тогда, когда деревья еще были большими, а вера в людей в десятки раз превышала веру в собственные возможности. Действительно, человеческие возможности неисчерпаемы, если веришь, что сражаешься за правое дело. Макс верил. Захар нет. В юности этот самый максимализм был бесконечной темой для шуток. В «Заслон» друзья – еще совсем зеленые медицинские кибернетики – попали сразу после одной крайне содержательной беседы в деканате после получения дипломов. «Заслон» стал не просто стартом для молодых ученых. Он сделал из них универсальных патологов, умеющих работать в любых условиях и на любом оборудовании. Нежное сердце Макса всегда более трепетно реагировало на происходящее, и в первой же экспедиции Крайнов, работая на местности, был готов бросить все, а в итоге напился до беспамятства. Менее склонный к самокопаниям Захар пытался привести друга в чувство, потом тащил его на себе больше двадцати километров по бездорожью. Они промокли насквозь, и чудом не замерзли ночью, когда в темноте свалились в овраг, и вынуждены были ждать до утра. После этого приключения Захар попал в госпиталь с пневмонией. И Макс остался рядом. Потом были десять лет бесконечных экспедиций. Они проводили разведку среди местных, собирали материал и возвращались к сомнительному уюту белого кафеля лаборатории. Еще в Университете Захар показал себя биохимиком. Талантливым. Умеющим в прямом смысле на коленке из ничего запустить методику. Именно эти навыки, а также отсутствие излишней щепетильности, позволили ему стать одним из сильнейших патологов в мире. Макс таким не был. Его мир давно сузился до подсвеченного хотя бы лупой поля зрения микроскопа. Морфолог по призванию, он видел только стекла и отказывался смотреть вокруг.
Пять лет назад Макс сообщил другу, что устал. И Захар все прекрасно понял. И вот теперь он стоял перед крыльцом маленькой лаборатории, в которой Крайнов укрылся от мира, и улыбался, нервно теребя пальцами незажженную сигарету.
До Питера они добирались спецрейсом, там пересели в рабочий фургон, до крыши напичканный разнообразным оборудованием. Макс присвистнул.
– Вижу, ты времени даром не терял!
– Не терял, – Захар понимающе хмыкнул и хлопнул по крыше микроавтобуса, – если ты об этом. Видишь ли, я еще не готов к добровольному затворничеству. А эта малышка очень способствует продуктивной деятельности.
– Частые заказы?
– Ага, – Плетнев достал из внутреннего кармана куртки пачку сигарет, повертел в руках и, тяжело вздохнув, убрал назад, – экологи в основном. Ты вообще в курсе, что экологии пришел конец?
– Берешься за все? – Макс усмехнулся.
– Нет, что ты! Только за дорогое и красивое.
Старый друг засмеялся, и Макс последовал его примеру.
Спустя пятнадцать часов они миновали Мурманск, решив не останавливаться на ночлег. Дорога была на удивление легкой. Большую часть пути на себя взял Захар, и Макс лениво развалился в пассажирском кресле и смотрел в окно, периодически проваливаясь в некое подобие сна.
За десять дней гарнизон военной части в местечке Лиинахамари, что находится в паре десятков километров от границы с Норвегией, был выкошен почти подчистую. На ногах осталось не больше десятка человек. Что характерно, все они до этого находились на южных границах.
Резкое ухудшение состояния без продромального периода, лихорадка, доходящая до гектических значений, спутанность сознания, жар, обильный пот. Смерть наступала в течение первых суток.
– Там полиорганная недостаточность, Макс, понимаешь? Множественные тромбозы. Гемолитический синдром. И еще что-то… – Захар говорил чересчур спокойно, размеренно, но Макс видел, как его пальцы выбивают нервную дробь на рулевом колесе.
– А что с местными?
– Их там не больше сотни человек. Детей нет. Молодых тоже. Знай себе ходят на болота за морошкой. Ничего не знают. А тут парни. Крепкие ведь все, сам понимаешь.
– Кто-то успел покинуть территорию карантина?
– Пара офицеров, один переведен из стран Африки. Второй – так и не понял откуда, вроде подводник. Их забирали на вертушке. Пилот на землю не сходил. Его не стало через трое суток.
На территории части сейчас находятся чуть меньше ста человек. Никуда не выходят. Предположительно, больше половины из них больны.
– Сколько погибших?
– Больше десяти. Что думаешь? – Захар повернулся к другу, отвлекаясь от дороги.
Макс неопределенно пожал плечами.
– Смотри!
Со скал на них осуждающе взирал Владимир Ильич.
– Сколько лет он тут? – Захар снова потянулся за сигаретой, но опомнился и отдернул руку.
– Висит?
– Смотрит…
– А кто ж его знает?
Макс усмехнулся. Впереди показались заброшенные пятиэтажки. Заколоченные окна, ржавые двери подъездов, слетевшие с петель. Ни одной живой души.
– Здесь никто не живет?
– Я так понял, что нет. Местные на берегу, ближе к порту.
На первом КПП у них проверили пропуска. Обошли пару раз машину, посветили фонариком внутри, проверили днище. Захар показал командировочные, и их фургон покатил дальше по старой изрядно разбитой бетонке. Вскоре перед ними выросла стена с колючей проволокой наверху и высокими выкрашенными в зеленый цвет воротами. Из неприметной калитки вышел, позевывая, заспанный паренек, от силы лет двадцати. Козырнул и застыл. Захар протянул документы. Мальчишка лениво пробежал их глазами и вдруг спросил:
– Вы врачи, что ль?
– Почти, – ответил Макс и приветливо улыбнулся, – ты давно здесь?
– Да не очень, – парень почесал затылок, отчего фуражка съехала на лоб, а потом шепотом спросил, – а мертвяков заберете?
– Каких? – опешил Макс.
– Ну тех, – парень хлюпнул носом, – из заброшенного порта…
– Мы можем ехать? – громко спросил Захар, прерывая разговор.
Парень вздрогнул и рысью кинулся к воротам.
– Что ты мне еще не рассказал? – спросил Макс, едва они въехали на территорию части.
– Вот только не надо, лады? – закипятился Захар, – я рассказал достаточно, чтобы вытащить тебя из твоей норы.
– Чтобы заманить в эту! – хмуро произнес Макс. – Я правильно понимаю. Просто так эту часть мы покинуть не сможем?
Он отвернулся и посмотрел в окно. Все-таки удивительное это явление – полярный день.
Жар нарастал. И вместе с ним наступала странная эйфория. Боли не было. И страха тоже. Хотелось лечь на жесткую койку в углу, уткнуться носом в пыльную подушку и просто уснуть.
– Макс! Макс!
Мужчина открыл глаза.
Захар тряс его за плечо, требуя чего-то невыполнимого.
– Дружище, я здесь, слышишь? Ты, главное, не уходи! – В голосе товарища зазвучали неизвестные до сих пор истерические нотки, – Макс! Нас ждут великие дела!
– Харя, там пусто, слышишь? – казалось, что язык распух и теперь не умещался во рту, а пересохшие губы не хотели шевелиться, – там ничего нет, никакого звездного неба…
Захар поднес к его лбу термометр. Раздался пронзительный писк.
– Тридцать девять и три. Что будем делать? Макс, медлить больше нельзя!
– Скарификатор на столе, – Макс решительно протянул ему руку, – на стекле…
– Черт тебя подери, Макс! Ждать нельзя!!
– А если мы ошибаемся?
– Мы не ошибаемся. Я проверил ловушки. Все местные комары – anopheles.
Макс с трудом сел и постарался сфокусировать взгляд на товарище.
Тот достал ампулу и шприц.
– Что это?
– Хинин дигидрохлорид, – Захар пожал плечами.
Макс тряхнул головой, пытаясь избавиться от пелены перед глазами.
– Я не нашел плазмодии, слышишь?
– Еще было рано, – Макс надел черные одноразовые перчатки и поднес ампулу к глазам. Легонько ударил по ней пальцем.
– Мы должны диагностировать falciparum! Иначе все зря! – в горле пересохло, и Макс закашлялся.
– Я сейчас введу тебе хинин. А потом будешь искать свои плазмодии.
– Это бессмысленно!
– Бессмысленно умирать от тропической малярии в разгар полярного дня!!! Макс, твою мать!
Захар рявкнул так, что ангар содрогнулся.
Макс не ответил. Поднялся, пошатываясь, с койки и направился к рабочему столу. Взял новое копье. Руки заметно дрожали. На лбу выступил пот.
– Сколько прошло времени? – спросил он глухо.
Захар положил ампулу с препаратом на высокий лабораторный стол и подошел к другу.
– Восемнадцать часов с момента заражения, около двух с момента начала приступа.
– Спасибо. Они должны уже быть, слышишь? – Макс потянулся за пузырьком спирта, но не удержал его в руках.
Тот упал на земляной пол, но не разбился.
– Давай сюда свой палец, – пробурчал Захар и взял в руки скарификатор.
Густая капля упала на стекло.
– Я сам, – сказал Макс, тяжело опускаясь на стул перед микроскопом.
Военная часть выглядела неживой. Впрочем, так оно и было. После того, как от неизвестной лихорадки погиб пилот вертолета, командованием было принято решение никого не эвакуировать из зоны заражения. И никого не впускать.
Захар затормозил у длинного двухэтажного здания, издалека напоминающий барак. Только там, на первом этаже, сейчас горел свет. И вскоре им навстречу вышел немолодой уже мужчина. Форма на нем была застегнута небрежно. На подбородке проступила местами седая щетина. И выглядел он безмерно уставшим.
– Капитан Самгин, – представился мужчина.
– Я – майор Плетнев, – Захар протянул руку для рукопожатия, – а это…
– Макс. Макс Крайнов.
– Рад знакомству, – Самгин пожал протянутую руку, – не буду говорить «добро пожаловать», но…
Поделиться книгой: