Запад и Восток

* Часть 1

…

Глава 1

— Это Сеймур?

— Сеймур следующая, — ответил Дуглас, не поднимая головы от блокнота.

Он ехал из Цинциннати в Сент-Луис ночным поездом — надеялся отоспаться, наивный, в патентованном спальном вагоне Вудраффа. Нет, вагон был хорош, куда более комфортный, чем старые спальные вагоны, где всех удобств было, что полки, где можно полежать, — но сон к Дугласу не шел, а когда ворочаешься с боку на бок, то быстро начинаешь понимать, что бог наделил тебя ростом и шириной плеч, которые изобретатели спальных вагонов забывают учитывать. В конце концов Дуглас попросил у проводника лампу, задернул занавески поплотнее, лег на живот и, опершись на локти, стал рассортировывать свои бумаги, а в те минуты, когда поезд стоял на остановках, умудрялся даже что-то записывать. Первое время он бился головой о полку сверху, но потом приноровился и перестал обращать внимание на мелочи.

Первый американский спальный вагон, «Чемберсбург», начал службу в 1839 году.

Интерьер спального вагона Т.Т. Вудраффа (Scientific American, 25 сентября 1858 г.). По замыслу Вудраффа, вагон разделен на секции, с сиденьями, неподвижно закрепленными попарно, лицом друг к другу. Нижняя и средняя койки производились сложной компоновкой поворотных подушек сидений. Верх образовывался шарнирными рамами, которые днем складывались к стене. Ночью между койками и перед койками вешали шторы.

Если б еще сосед сверху перестал беспокоить, а то повадился каждые десять минут просыпаться, оттягивать пальцем тесемку, на которой висела шторка, отгораживающая полку Дугласа, и спрашивать про Сеймур.

— Нет! — отвечал Дуглас хладнокровно, шурша карандашом по тетрадному листу. — Сеймур следующая!

— Да что ж такое! — не выдержал наконец сосед. — Сколько можно ехать!

— Так мы не едем, — резонно возразил Дуглас, вынырнул из своих записей и сам проникся осознанием ситуации: стоянка поезда в Верноне, штат Индиана, по расписанию — две минуты. Тем не менее, поезд стоял уже больше получаса. Опаньки! А не авария ли на линии? В любом случае, что-то чрезвычайное произошло, а он тут разлеживается. Журналист, называется!

Он притушил лампу и выбрался с полки. Глядя на него, зашевелился и сосед, они вдвоем вышли на площадку вагона и осмотрелись.

Во всем обозримом пространстве не было следов пожара — уже хорошо, а то вдруг неподалеку локомотив взорвался. С паровозами это бывает. Но нет, кажется. Людей на станционном перроне было многовато для ночной поры, и они явно взбудоражены.

— Что случилось? — спросил Дуглас. — Почему стоим?

— Почтовый вагон ограбили! — непонятно чему радуясь, ответил какой-то парень с перрона.

— Наш? — Дуглас оглянулся на почтовый вагон, но вокруг него никакого оживления не было.

— Не, у встречного поезда.

— А мы почему стоим?

— Так поезд на перегоне грабанули, во время движения.

Выяснилось, что не успел встречный поезд покинуть пределы Сеймура, а трое парней вошли к кондуктору, предъявили револьверы, открыли один сейф, забрали деньги, второй сейф открыть не сумели, поэтому выкинули его с поезда, дернули за звонок машинисту, и когда он, согласно инструкции, сбавил ход, выпрыгнули. Поезд остановился, но связываться с бандитами, пытающимися открыть выброшенный сейф, никто не стал, и паровоз попятился обратно в Сеймур за подмогой. Сейчас ограбленный поезд снова шел в Вернон. Паровоз с бригадой и почтовый вагон в Сеймуре срочно заменили на другие, чтобы свидетели ограбления могли дать показания, а шериф и пинкертоны — осмотреть место преступления.

— А чего там осматривать — и без того ясно, кто грабил, — добавил восторженный парень. — Братья Рино, кому ж еще!

Братья Рино, как выяснилось, наводили страх на всю округу, да так, что недавно местная газета Seymour Times не постеснялась напечатать такие слова: «Ничто кроме суда Линча не спасет репутацию нашего города!».

— Папаша у них такой строгий был, — добавил еще один местный житель, постарше и не такой восторженный как первый. — Детей в страхе божием воспитывал, по воскресеньям целый день библию заставлял читать — а что выросло? — старик сплюнул и продолжил: — А вот что выросло, то выросло. У них разве что Клинт честный да работящий, а остальные рано с пути сбились.

— Да у них и папаша-то… — встрял третий, тоже солидно умудренный годами. — Когда перед войной младших Рино чуть не линчевали за конокрадство, папаша вместе с ними сбежал. Был бы честный — разве бегал бы? Не, если яблоня подгнила в середке, так и яблочки у нее паршивые.

— А в войну они как? — закинул вопрос Дуглас.

— А никак, дезертиры, — ответил первый старик. — Запишутся на одном призывном пункте, денежки получат за вербовку — и сбегают, потом на другом и на третьем — тоже так.

— Бегать наловчились, — согласился другой старик. — А теперь вот грабежами промышляют: то почты, то магазины… Поезда вот теперь.

— А что шериф?

— А что шериф? — пожал плечами первый старик. — У шерифа семья, а братья Рено — они ж не только грабители, они и убийцы. Шериф у них вот где, — старик показал сжатый кулак. — Он и пикнуть боится.

— Они даже не скрываются, — добавил второй. — Держат свою банду в сеймурской гостинице, постояльцев грабят. А Сеймур это не как здесь, там же станция узловая. Народу больше, денег больше… Их если и задержат — так сразу выпустят, для них тысячу гринбаксов судье в залог оставить — это пустяки… — он оглянулся, всмотрелся в темноту. — О, вот вас уже и отправляют, встречный стрелку миновал.

— Господи! — вдруг воскликнул сосед Дугласа. — Как же мне быть? Поезд на Луисвиль прошел уже, наверное… значит мне что — гостиницу идти? К бандитам?

— На станции оставайтесь, — посоветовал Дуглас. — Там, наверное, пинкертоны вскоре появятся, рядом с ними следующего поезда и дождетесь.

Поезд тронулся.

— Я, пожалуй, тоже в Сеймуре задержусь, — проговорил Дуглас, подбадривая соседа. — Шутка ли, ограбление поезда!..

— Вы дурак или репортер? — мрачно спросил сосед.

— Репортер, — улыбнулся Дуглас.

* * *

Братья Рино были не первыми грабителями поездов, но первыми, кто грабил поезд во время движения, а не на станции — и тем вошли в легенду. Главным образом, в ту легенду о Диком западе, которую старательно создает кинематограф: поезд мчится, за ним мчится конная банда, ловкий парень заскакивает на паровоз, угрожая пистолетом, заставляет притормозить — и начинается веселье. На самом деле все было не так, но кого это волнует?

Выброшенный из поезда сейф бандиты вскрыть так и не сумели. Что же касается остальной добычи, то граждане, которые сейчас пересказывают легенду о братьях Рино, никак не могут сойтись в определении суммы: по разным источникам от 10 до 18 тысяч долларов. Автор нашел кусочек из одной газеты, которая вышла два дня спустя:

Indianapolis Daily Herald, 8 октября 1866 г. «Дерзкое ограбление экспресса. Взято пятнадцать тысяч долларов. Грабители бежали»

Деньги, конечно, немалые, особенно при тогдашних заработках (50 баксов в месяц — зарплата ковбоя), но через пять дней после ограбления банду взяли. В суде грабители внесли за себя залоги: один 8000, двое по 2500, один 1000.

Итого чистой прибыли по двести пятьдесят баксов на нос, подсчитывает Автор, разглядывая потолок. Ну чё, есть смысл заниматься грабежом поездов. Главное, не убивать во время ограбления, а то могут и повесить сгоряча, не принимая залога.

Глава 2

Фрагмент карты 1867 года https://www.loc.gov/item/98688334/

Когда поезд добрался до Сеймура, на другом пути еще стоял поезд, идущий из Индианаполиса к паромной переправе на Луисвилл — тоже немного задержавшийся из-за чрезвычайных событий, и сосед Дугласа галопом перебежал туда, радуясь, что не придется оставаться на половину суток в бандитском городе.

Экспресс из Цинциннати снова задерживали: из-за маневров ограбленного поезда все расписание полетело к чертям, и надо было дождаться, пока освободит путь курьерский из Каира.

Дуглас поезд покидать не торопился, стоял, покуривая сигару, на площадке вагона и слушал разговоры на станции. Прямо напротив, ярдах в пяти, сеймурский газетчик вводил в курс дела репортера, прибывшего из Коламбуса с индианаполисским поездом: так-то они считались чем-то вроде конкурентов, но из-за громкого преступления им, пожалуй, стоило бы объединиться, а не то затопчут корреспонденты более крупных газет из больших городов. Поезд ушел из Индианаполиса раньше, чем тамошние репортеры прознали про сенсацию, но сейчас-то они уже в курсе и скоро прибудут сюда. Насчет газетчиков из Цинциннати уже было известно: одна из газет там принадлежала железнодорожному директору из Огайо, а он еще не лег спать, когда пришли новости об ограблении, и мигом велел подготовить и отправить экстренный с пинкертонами и газетчиками. Надо полагать, подумал Дуглас, курьерский из Каира застрянет в Верноне, дожидаясь, пока этот экстренный освободит путь. Похоже, и на Среднем Западе, продолжил он размышления, пора задуматься о том, что однопутной дороги уже не хватает.

Начальник станции при помощи рупора выяснял, где стрелочник. Особо экспрессивные выражения он старался говорить без рупора, но не всегда получалось. Стрелочник не нашелся, возможно, присоединился к погоне за бандитами, так что начальник в конце концов послал кого-то другого, чтобы выпустить наконец этот <сказано не в рупор> из Индианаполиса, который давно ждут не дождутся на паромной переправе.

— Кто ж его там ждет, кроме паромщика? — удивился кондуктор индианаполисского. — Пассажиры на том конце обычно раньше рассвета не собираются.

— Так то обычные пассажиры, — ответил начальник, убрав от лица рупор. — А сейчас там уже собралась свора репортеров из Луисвилла и Нью-Олбани, и они уже заказали экстренный поезд до Сеймура, а единственный паровоз на этой ветке — ваш. Так что сегодня вам спать не придется, сделаете экстренный рейс и вернетесь на переправу, чтобы взять пассажиров согласно расписанию.

Стрелку наконец перевели, индианаполисский уполз в темноту, на его место приполз каирский, из которого выгрузился журналист из Митчелла.

— Ой нет, — сказал себе Дуглас. — Мне здесь ловить нечего.

И поехал дальше в Сент-Луис. В конце концов, сеймурская гостиница — не самое комфортное пристанище, а банда репортеров — она похуже банды налетчиков, если как следует поразмыслить.

* * *

Читая американские краеведческие сайты, поначалу удивляешься. Городок небольшой (в те дни большим город в Штатах считался, если имел свыше двух тысяч населения), а в нем выходит две или три газеты — куда им столько, даже если учесть, что газетами снабжают еще и окрестное сельское население, а его в те времена было побольше, чем городского.

Потом как-то привыкаешь.

Цензуры и прочих ограничений, регулирующих хоть как-то выпуск печатной продукции, в ту пору практически не было, и любой желающий, имея лишние деньги, мог купить необходимое оборудование, бумагу — и печатать что хочется. Тем более, что в 1820х годах был ручной печатный пресс был усовершенствован, и так называемый Washington Hand Press, который при необходимости без проблем складывался и его можно было перевозить на новое место, сделал газетное дело для западных городков общедоступным.

Так например, Оклахома (вернее, Индейская территория) в 1835 году была местом довольно диким. Буквально только что отселили осейджей, поселили изгнанных из Алабамы криков — и привезти с собой печатный пресс не забыли, ибо в этом самом году появилась на свет первая книга, напечатанная на территории будущего штата Оклахома — букварь на языке индейцев-криков. Надо полагать, печатник этим не ограничился, и оборудование у него не простаивало. В этом же году в будущем штате Канзас была отпечатана самая первая канзасская газета — она же, по совместительству, еще и самое первое периодическое издание полностью на индейском языке «Солнце Шауни» (газеты «не полностью индейские» до того уже были — взять хотя бы знаменитого черокского «Феникса»).

Разумеется, печать на индейских языках была в основном проектом миссионеров, которых хлебом не корми, дай только перевести библию на какой-нибудь языческий язык, но помимо совершенно неграмотных, хотя и формально цивилизованных «пяти племен» на землю будущей Оклахомы переселялась и их племенная верхушка, уже более чем освоившаяся с ролью плантаторов-рабовладельцев — и такое полезное изобретение белых, как газета, где можно почитать новости, тоже поселилось на Индейской территории.

Само собой, у белых происходило то же самое: люди переселяются в дикий край и первым делом открывают салун и основывают газету. Надо же где-то объявления печатать.

И если вам вспомнился теперь рассказ Марка Твена о журналистике в Теннесси, то тут, пожалуй, автор рискнет заявить, что в России этот рассказ не совсем правильно понимают. У нас, пожалуй, такой стиль журналистики воспринимается как гротеск на «дикозападную» вольницу. Ковбои, мустанги, и где-то там рядом такие редакторы. Однако на самом деле, если б Март Твен хотел пройтись по теме журналистики на Диком Западе, он сделал бы местом действия Неваду или Калифорнию — для него, рожденного в Миссури, это был реальный фронтир. А Теннесси — это Юг. Горячие южные джентльмены, не привыкшие сдерживаться в выражениях и чуть что хватающиеся за оружие. Автор с умилением читает историю журналистики в городе Ричмонд, Вирджиния (Вирджиния — это, как считается, прямо-таки эталон южного аристократизма):

В начале девятнадцатого века журналист Джеймс Т. Каллендер утонул в реке глубиной три фута (91 см). Официальной причиной такой смерти стало алкогольное опьянение, но ходили слухи, что журналиста притопили, потому что он вел целую кампанию, обличающую моральный облик Джорджа Вашингтона, Джона Адамса и Александра Гамильтона. От него доставалось даже соратникам по партии, например, Томаса Джефферсона он обвинял в половой распущенности: представляете, сожительствовал с негритянкой и прижил от нее детей. Почти два столетия историки США отмывали имя Джефферсона от этой грязной сплетни. В 1997 генетический анализ подтвердил правоту Каллендера.

Редактор-основатель газеты Richmond Enquirer Мэрриуэзер Джонс — погиб на дуэли.

Его брат Скелтон Джонс погиб на дуэли.

Джон Дейли Берк, журналист и драматург, который вместе со Скелтоном писал четырехтомную историю Ричмонда, тоже погиб на дуэли, так что история Ричмонда осталась незаконченной.

Томас Ричи-младший, редактор Richmond Enquirer, убил на дуэли основателя и редактора Richmond Whig Джона Хэмпдена Плезантса. Ричи обозвал Плезанта трусом и аболиционистом. «Труса», возможно, Плезантс бы простил, но «аболиционист» — это было оскорбление. Да, Плезантс выступал за освобождение негров, но зачем так грязно обзываться? Вооружившись до зубов, оба редактора встретились на берегу реки, обменялись несколькими выстрелами, потом перешли на холодное оружие.

И это только первая половина девятнадцатого века. Ричмонд, правда, даже тогда не считался маленьким городом.

Глава 3

—…В 1808 году мистер Джордж Чарлесс основал Missouri Gazette and Louisiana Advertiser, которую печатал на самом первом печатном прессе, который появился по эту сторону Миссисипи. С тех пор его детище несколько раз меняло свое название, пока не стало «Республиканцем»! — так начал свою речь новый редактор сен-луисской газеты Republican Уильям Хайд. — Первым печатником первой газеты на Западе был мистер Хинкл, и несколько лет спустя он принял под свое мудрое руководство двенадцатилетнего тогда Нэта Пэшелла. Четырнадцать лет спустя мистер Пэшелл был уже партнером, и с тех пор его карьера так или иначе была связана с нашей газетой. У мистера Пэшалла было только то, что можно назвать газетным образованием, университетом ему стала типография, где он впитал огромный объем информации, содержащейся в том, что размещалось на его гранках. Но он был мыслителем. Когда он писал, он знал то, о чем собирался писать, и писал как можно меньше и кратко. В личном поведении он был кротким, как девушка, в мужестве он был храбрым, как лев. Кто угодно мог знать, какое мнение он имеет по разным вопросам. Теперь, когда он покинул нас… — воздав должное предшественнику, мистер Хайд собрался очертить перспективы, которые открывались перед газетой под его собственным руководством, но Дуглас не стал слушать и тихонько прикрыл дверь, оставшись в коридоре.

На собрание газетчиков в Торговой библиотеке он малость опоздал, и нарушать торжественность своим появлением не хотел, да и не любил Дуглас этот официоз.

Вот зачем занимать самый большой зал в городе для этого собрания? Для пущей важности, что ли? Первая сессия Конституционного съезда Миссури в 1861 году собралась именно и проголосовала за то, чтобы остаться в Союзе. Другая конституционная конвенция 1865 года отменила рабство. Да, самое место, если хотите подчеркнуть свою значимость.

В газетных отчетах наверняка напишут, что Большой зал библиотеки был полон и здесь собрался весь цвет города — но на самом деле нет, зал на две тысячи человек не был заполнен и на десятую часть, да и благостная торжественность продержится недолго, скоро комментарии с мест от представителей конкурирующих изданий или политических противников станут громче, а потом и вовсе начнется яростный спор… а влезать в эти дрязги Дугласу не хотелось, он старался сохранять хорошие отношения со всеми — ну, или по крайней мере, не провоцировать недругов. Лучше он потом в толпу затешется, когда журналисты, разбившись на фракции, начнут расползаться для неофициальных посиделок.

А пока он прошелся по помещениям библиотеки, посмотреть, нет ли кого из знакомых, тоже припоздавших на собрание, но никого не нашел. В одной из комнат у шахматного столика стоял долговязый тощий юнец и играл сам с собой. Услышав шаги Дугласа, он с надеждой обернулся.

— Вы кого-то ждете или ищете с кем сыграть?

— Я надеялся встретиться с герром Виллихом, — ответил юнец с довольно сильным акцентом.

— Из Westliche Post? — припомнил Дуглас. — Кажется, он на собрании. Не думаю, что он скоро появится. Сыграем пока партию?

Они сели друг против друга и расставили фигуры. Юнец оказался неожиданно сильным противником — впрочем, Дуглас всегда относился к этой игре легкомысленно и не очень понимал, почему она воспевается как нечто совершенно необходимое для умного человека. Ну да, в ней уйма возможностей и нюансы можно изучать годами — но это же всего лишь игра. Никто ведь не провозглашается гроссмейстером в трик-траке — а ведь это тоже игра, где надо рассчитывать ходы. Но никто пока еще не слыхал про чемпионов по трик-траку, а вот чемпион США по шахматам, даже в Европе признанный сильнейшим игроком мира, живет сейчас в Новом Орлеане, и как говорят, даже шахматами с довоенных времен уже не интересуется. Перегорел интерес как раз к совершеннолетию, а более ничем толковым он не прославился, даже военного из него не получилось, это в войну-то, когда в армию Конфедератов призывали даже двенадцатилетних мальчишек. Что ж он не применил свой незаурядный шахматный ум? По слухам, он вообще-то обращался к генералу Борегару, но тот счел его для армии совершенно непригодным, — как говорят, из-за чрезвычайно эксцентричного поведения…

Дуглас неожиданно для себя получил мат и отвлекся от мыслей о Поле Морфи, ни на что не годном великом шахматисте.

— А мистер Виллих вам зачем? Вы тоже репортер? — спросил Дуглас своего удачливого соперника.

— Хотелось бы, но нет, — ответил юнец. — Иногда приношу ему новости из нашего Deutsche Gesellschaft. Статьи пока не получаются. Но не теряю надежды.

— Вы давно приехали в Штаты?

— Два года назад.

— И где с той поры работали?

— О, где только не работал! — юнец не очень весело ухмыльнулся. — Мне как-то не везет с работой. Я вообще-то мечтал быть военным… В австрийскую армию не взяли, попробовал завербоваться в Иностранный Легион… французам тогда нужны были солдаты для Мексики… тоже не взяли. Зрение, — пояснил он, поправляя очки. — Англичанам для службы в Индии тоже не подошел. Но в Гамбурге вербовали солдат для Соединенных Штатов, так что таки повоевать получилось. Первый нью-йоркский кавалерийский полк, — сказал он с гордостью.

— О, Кавалерия Линкольна, как же, знаю, славный полк, — откликнулся Дуглас.

— Вот теперь немножко изучаю право, немножко играю в шахматы, немножко пишу заметки для нашей немецкой газеты.

— Здесь в Сен-Луисе много немцев, — кивнул Дуглас, — иногда я тут чувствую себя иностранцем. — Он протянул руку: — Моя фамилия Маклауд.

— Вы тот Маклауд, что писал о коррупции в комиссии по делам индейцев? — юнец встал и почтительно пожал руку. — Очень хорошая статья. Тут ее многие ругали. Моя фамилия Пулитцер, — представился он.

Глава 4

— Капитан Маклауд, я полагаю?

Дуглас оглянулся. Журналисты вываливались из Большого зала неплотной толпой и сразу же в холле разбивались на отдельные группки. Дуглас здоровался со знакомыми, но пока не хотел присоединяться к какой-нибудь из компаний.

Невысокий молодой человек, который с ним заговорил, был ему совершенно не знаком.

— Я слышал, вы едете в Канзас, — сказал он. — Моя фамилия Стэнли, я пишу для Daily Missouri Democrat…

Дуглас кивнул, хотя фамилия ему ни о чем не говорила. Начинающий журналист, практически пустое место.