Помоги проекту - поделись книгой:
Таким образом, этот догмат является столь священным, что на диспутах не может быть допускаем против него ни один аргумент, хотя бы имелось в виду доказательство ложности этого аргумента».
По существу этот иезуит был совершенно прав, ибо коперниканство действительно велю к выводам, которые резко противоречили ряду положений религиозного мировоззрения вообще и христианского вероучения в особенности.
Историк философии Куно Фишер, подчеркивая в своем «Введении в историю новой философии» «огромное, фундаментальное, ничем непримиримое противоречие между коперниканской и церковной системами», писал: «С аристотелевской и птолемеевской системой мира теснейшим образом связаны интересы веры. Они соответствуют друг другу, как сцена и действие: Земля как центр мира, явление бога на Земле, церковь как civitas dei, как центр человечества, ад внизу, под землей, а небо над нею, осужденные на вечную муку — в центре ада, блаженные — в царстве небесном по ту сторону звезд, где ряды небесной иерархии возвышаются до престола божьего. Все это здание церковных представлений шатается и разрушается до основания, раз только Земля перестает быть центром мироздания, а небо — его куполом».[8]
В европейских странах средневековье было эпохой господства богословия во всех областях умственной деятельности. Ученый не мог свободно искать истину, так как «истина» предполагалась уже существующей от века в готовом виде: ее знала церковь, и не было надобности искать другую, новую. Лозунгом богословов служили слова «отца церкви» Тертуллиана: «После Христа нам нет надобности ни в какой науке, и после Благой Вести нам не нужно никаких доказательств: кто верит, тот не нуждается более ни в чем; неведение вообще полезно, потому что не позволяет узнавать то, чего знать не нужно».
Христианство отвергало «языческую науку», оно проповедовало невежество, смирение и слепую веру в религиозные догматы. «Заблуждениям» языческих ученых церковные авторитеты противопоставляли как «божественную истину» изложенные в библии еврейско-вавилонские мифы. Христианам вменялось в обязанность считать Землю лишь «юдолью испытаний», и перед ними была поставлена лишь одна задача: проводить все время в молитве, тщательно охраняя себя от всех мирских соблазнов, чтобы после смерти попасть в «царство небесное» — в пресветлую обитель, где добродетель уготовляет избранникам «престол славы». Поэтому вероучители говорили, что задача «истинной науки» — объяснить не то, как устроены небеса, а как надо жить, чтобы попасть на небо. «Созерцание творений должно иметь целью не удовлетворение суетной и преходящей жажды знаний, но приближение к бессмертию и вечности», — писал средневековый богослов Фома Аквинский (1225―1274), причисленный католической церковью к лику святых.
Однако в результате медленного, но неуклонного развития хозяйства и возникновения городов, служивших торговыми центрами, церковь вынуждена была постепенно изменить свое отношение к древней языческой науке. К концу средневековья, в связи с разложением феодализма и развитием торговли, началась эпоха далеких морских путешествий и великих географических открытий. Это дало Европе новые рынки и вызвало колоссальный рост предъявляемых науке требований, поставив перед культурным человечеством много новых хозяйственных, технических и научных задач. Наступила замечательная эпоха, которая называется Возрождением, так как на исторической арене появился новый общественный класс — буржуазия, которая стала критически смотреть на старые порядки и взгляды. Этот класс не только усвоил достижения античной «языческой» науки, но и создал предпосылки для нового общества — новой экономики, культуры и идеологии.
«Это был, — говорит Энгельс, — величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством, эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености. Люди, основавшие современное господство буржуазии, были всем чем угодно, но только не людьми буржуазно-ограниченными. Наоборот, они были более или менее овеяны характерным для того времени духом смелых искателей приключений. Тогда не было почти ни одного крупного человека, который не совершил бы далеких путешествий…».[9]
Одним из самых выдающихся людей этой эпохи, заложившей основы современного изучения природы, и явился Коперник. Он был не только астрономом, но и медиком, инженером, экономистом. Не случайно, что его учение возникло после первых великих географических открытий. Развитие мореплавания требовало изыскания способов точной ориентировки на море, а это, в свою очередь, было возможно лишь путем наблюдения небесных светил и умения предсказывать их положения на «небосводе». Нечего и говорить о том, что в рамках освященной церковью древней птолемеевой системы мира действительное развитие астрономической науки не было возможно, и это обстоятельство, прежде всего, и выявил Коперник. Оказалось, что геоцентрической системе присущ ряд коренных недостатков, которые могут быть устранены лишь при допущении суточного и годового движения Земли.
Из учения Коперника вытекало, что мир не таков, каким он нам кажется на основании поверхностного повседневного наблюдения. Коперник отдавал себе ясный отчет в том, что его основная идея должна показаться с первого взгляда нелепой, «противной здравому человеческому смыслу», крайне парадоксальной. Но он был глубоко убежден в правильности своей идеи, несмотря на эту ее парадоксальность, ее расхождение с повседневным опытом и с тысячелетними воззрениями.
Карл Маркс, советуя не страшиться парадоксов, противоречащих ежедневным наблюдениям, говорил: «Но парадоксом является и то, что земля вращается вокруг солнца и что вода состоит из двух весьма горючих газов. Научная истина всегда парадоксальна, если судить о ней по повседневному опыту, который схватывает лишь обманчивую внешность вещей».[10]
Развитие астрономии привело к тому, что система мира, обыкновенно называемая коперниковской, в некоторых существенных пунктах отлична от оригинального учения Коперника. Но для истории человеческой мысли важно не это обстоятельство, а то, что исходное положение этого учения, т. е. взгляд на Землю как на одно из небесных тел, вело к замене религиозных фантазий научным представлением о мире. Значение учения Коперника Энгельс видел в том, что это учение дает отставку теологии в естествознании. Интересно, что уже один из учеников Галилея, выдающийся ученый Кавальери (1598―1647), в разгаре борьбы за учение Коперника говорил: «Богословие — труха, а естествознание — хлебное зерно».
Хотя Коперник занимал должность каноника — чиновника при епископе,[11] — он не был чужд и общественно-политическим интересам своего времени. Его научный труд по астрономии был рассчитан на немногих, но он сделался орудием ожесточенной классовой борьбы. В. И. Ленин, подчеркивая классовый характер научных воззрений в рамках классово-антагонического общества, говорит:
«Известное изречение гласит, что если бы геометрические аксиомы задевали интересы людей, то они наверное опровергались бы. Естественно-исторические теории, задевавшие старые предрассудки теологии, вызвали и вызывают до сих пор самую бешеную борьбу».[12]
Учение Коперника показало, что наука о небесных светилах не стоит в стороне от мировоззрения людей, что в течение XVI―XVIII вв. спор об астрономической истине являлся частью борьбы воззрений на мир в целом и был теснейшим образом связан с социальной, классовой борьбой того времени. В этом споре астрономия прокладывала дорогу свободному развитию научного исследования. Вот почему наука о небе заняла столь важное положение в истории человеческой культуры вообще.
С первого взгляда можно предположить, что учение Коперника не было направлено против религии. Если, как это делают деисты, свести религиозное мировоззрение к представлению, что Вселенная является великим «часовым механизмом», который бог устроил и заботится о нем, то в учении Коперника не было ничего страшного для религии, ибо это была лишь остроумная попытка лучше понять ход этого механизма. Вращается ли Солнце вместе с планетами вокруг Земли, или же, наоборот, Земля и планеты движутся вокруг Солнца, как около центра, все это, на первый взгляд, одинаково согласуется с религиозным представлением о чудесной божьей механике. Словом, с этой точки зрения совершенно безразлично, где именно находится Земля в этом часовом механизме, ибо самое главное — все находится в сверхъестественной связи, все составляет одно божественное целое. На самом же деле это не так, ибо борьба церковников с учением Коперника не была случайностью, а диктовалась рядом богословских соображений.
Итак, неизбежен вопрос: почему же ревнители веры смотрели на учение Коперника как на «самую отвратительную, гибельную и гнуснейшую из всех ересей»?
Согласно наиболее распространенному мнению, дело здесь заключается лишь в том, что представление о Солнце как центре планетной системы и Земле, обращающейся вокруг Солнца, явно противоречило текстам «священного писания», касающимся воззрений на природу.
Но такое объяснение недостаточно. Ведь если бы дело сводилось лишь к чисто астрономическим разногласиям, то богословы нашли бы достаточно возможностей создать впечатление, что между библией и наукой нет расхождения. Когда Галилею указывали на место библии, где говорится о том, что бог по молитве вождя израильтян Иисуса Навина остановил на время боя Солнце и Луну, т. е. задержал наступление ночи, Галилей ответил, что в библии имеется много таких мест, которые нельзя понимать буквально. Он подчеркнул, что иначе пришлось бы допустить, что бог имеет очи и уши, доступен чувству гнева, раскаяния и т. д. По мысли Галилея, библия учит лишь тому, какими путями можно достигнуть неба, а не тому, как небо движется.
Впоследствии многие представители церкви приняли эту компромиссную точку зрения. Им нетрудно было примирить христианскую веру с представлением о вращении Земли вокруг оси, для чего им нужно было лишь по своему усмотрению истолковать рассказ о чуде Иисуса Навина и некоторые другие места «священного писания». Однако главное заключалось здесь в том, что учение Коперника, рассматривающее Землю как одну из планет солнечной системы, направлено было против ряда кардинальных пунктов религии, так как оно отвергает геоцентризм и тем неизбежно приводит к отрицанию провидения, божественного руководства судьбами людей.
Справедливо пишет об этом советский историк С. Д. Сказкин: «Небо было всегда преимущественно местом пребывания божества. Из множества разнообразных представлений о небе и его отношении к Земле, перешедших в средневековье из античности, наиболее устойчивыми оказались те, которые лучше укладывались в систему христианских представлений… Книга Коперника …разрушала близкий и интимный небесный мир как обиталище бога, она вырывала Землю, „подножие ног его“, из центра Вселенной и места, где разыгралась великая трагедия грехопадения и искупительной жертвы, и превратила ее, эту ничтожную Землю, в жалкую пылинку, затерявшуюся в бесконечном пространстве, населенном бесчисленным сонмом сверкающих солнц».[13]
В самом деле, каковы же характерные особенности старого, защищавшегося церковью, представления о мире, которое опровергнуто было учением Коперника?
Для верующих небо является местопребыванием бога и прочих сверхъестественных существ (ангелов и т. д.), вмешивающихся в человеческие и вообще земные дела. Поэтому в религиозном мировоззрении мир не един, а раздвоен: он мыслится состоящим из бога и природы, души и тела, доброго духа и злой материи, и в нем имеют место грех и искупление. На этом «основании» возникло представление, что Вселенная состоит из двух совершенно противоположных частей — подлунного мира и царства небесного. Средневековые богословы, отстаивая натурфилософский дуализм, допускали коренное отличие земного (подлунного) от звездного (астрального). Они целиком поддерживали учение великого древнегреческого философа Аристотеля (384―322 до н. э.) о существенном различии между веществом неба и веществом Земли. Согласно этому учению, небо — это область неизменного эфира (пятого элемента — «квинтэссенция»), где все совершенно, чисто, вечно. Наоборот, земной шар — это мир преходящих четырех элементов — земли, воды, воздуха и огня, где все несовершенно, все возникает и затем отмирает. Средневековая церковная «наука» — схоластика — в этой идее Аристотеля видела оправдание религиозного представления о «царстве небесном».
С представлением о разделении мира на две абсолютно различные части тесно связано учение, которое называется геоцентризмом. Согласно этому учению Земля якобы находится в центре мира и, следовательно, занимает совершенно особенное, исключительное положение во Вселенной, а потому была сотворена раньше всего. По существу эта точка зрения лежит в основе не только христианства, но и вообще всякой теологии. Недаром великий русский ученый М. В. Ломоносов связывал «земностоятельную систему», т. е. геоцентрическую систему мира с религиозными предрассудками — с «идолопоклонническим суеверием».
Действительно, возьмем такие массовые вероучения, как иудаизм, христианство и ислам, которые (в отличие от деизма, пантеизма и других религиозно-философских идей) имеют определенную теологию, основанную на представлении о божьем промысле, провидении и т. п. Нетрудно заметить, что каждое из этих вероучений геоцентрично, так как оно не может не считать, что все, чему оно учит («божественное откровение», «божий промысел», чудеса и пр.), произошло и происходит в самом важном месте мироздания — в средоточии Вселенной. А геоцентрична всякая религия потому, что она антропоцентрична, т. е. считает, что человек занимает центральное положение во Вселенной. Религия утверждает, что человек является «венцом творения», что он создан по образу и подобию бога, что он составляет конечную цель и главную заботу творца Вселенной. Поэтому всякое религиозное учение считает, что человек должен жить в центре Вселенной, ибо Вселенная якобы существует лишь для людей, что Земля и является таким средоточием Вселенной.
Особенно ясно выразил это знаменитый средневековый богослов Петр Ломбардский, писавший: «Подобно тому, как человек создан ради бога, для того чтобы служить ему, так и Вселенная сотворена ради человека, чтобы служить ему; поэтому человек помещен в центре Вселенной, чтобы он мог сам служить и чтобы ему могли служить». Недаром христианство, подобно иудаизму, исламу и другим религиям, учит, что даже грозные явления природы (землетрясения, вулканические извержения, наводнения и т. д.) созданы для человека и его блага: они нужны для его предупреждения, устрашения, наконец, для наказания.
Формулируя отношение религиозно-библейского мировоззрения к антропогеоцентризму, патер Феликс говорил: «Рассказ Моисея делает из Земли центр всего мироздания; и всемирное христианское учение смотрит на ту же Землю, как на арену проявления великих предначертаний божьих. Здесь воплотился сам бог: лишь этот один прах земной удостоился прикасаться к стопам божьим: лишь он орошен был искупительной кровью. По учению вселенского христианства, одна лишь Земля представляет вместилище мысли и жизни; лишь сюда бог бросил зародыши разумных и свободных существ, способных воссылать к нему божественный гимн, прославляющий дела его».
Геоцентрическое представление о мире по существу является астрономической формой антропоцентризма. Оно нашло свое завершение в астрономической системе Клавдия Птолемея, детально разработанной около середины второго века нашей эры на основе аристотелевых принципов механики и физики. По этой системе в центре Вселенной неподвижно стоит Земля, а вокруг нее движутся все небесные светила. Ближе всех к Земле расположена Луна, а затем идут: Меркурий, Венера, Солнце, Марс, Юпитер, Сатурн и, наконец, неподвижные звезды. Движение небесных тел — в отличие от движения земных тел — вечны и неизменны и совершаются всегда кругообразно с равномерной скоростью вокруг мирового центра. Луна совершает свой оборот в течение месяца, а Солнце — в течение года, планеты же имеют каждая свой период обращения (от 88 дней до 29 с половиной лет). Всеохватывающая же «небесная сфера» («небо неподвижных звезд») обращается всего лишь в течение суток, вызывая восход и заход всех небесных светил.
В птолемеевой системе мира все было далеко не просто и понятно, так как она представляла собою сложную комбинацию кругов — деферентов и эпициклов. Несмотря на это, христианская церковь при помощи схоластов целиком восприняла эту систему главным образом потому, что она всецело стоит на почве геоцентризма. Все дело в том, что основной догмат христианского вероучения, именно догмат искупления (т. е. учение о «жертве, принесенной на Голгофе») неразрывно связан с представлением, что Земля есть средоточие мира, вокруг которого все обращается и для которого все происходит. Ведь христианская теология не могла допустить, чтобы творец всей Вселенной воплотился в образе человека лишь на второстепенном, незаметном небесном теле, на какой-то планете, обращающейся вокруг Солнца. Поэтому христианская церковь была вполне довольна геоцентрической системой Птолемея и лишь внесла в нее небольшое добавление: она заявила, что за неподвижными звездами находится эмпирей, или «жилище блаженных», т. е. местопребывание бога с его «чинами ангельскими и архангельскими».
Касаясь этого круга воззрений, современный чехословацкий философ А. Ригер отмечает: «В античной философии антропоцентризм проявляется на телеологической основе…, а перенесенный в область космологии, он превращается в геоцентризм, теологически обоснованный в средние века идеей „спасения“ человечества на Земле как самого важного события в истории космоса». Христианское учение, находившееся под влиянием библии, утверждало: «Весь мир создан для человека и человечество является предметом особой заботы бога, поэтому Земля, согласно христианской космологии, занимает центральное положение. Земля не движется, движется Солнце, потому что в Ветхом завете сказано, что Иисус Навин приказал Солнцу остановиться. На Земле происходит драма падения человека и искупления грехопадения ниспосланием сына божия. Вся драма истории человечества является лишь путем к Страшному суду в конце мира и путем к вечности: блаженных на небе и отверженных в аду». В связи с этим Ригер справедливо указывает: «Вызывает удивление, что церковь не понимала, что таким мрачным восприятием истории она фактически признает полную неудачу самого сотворения, несовершенность всего созданного, которое должно погибнуть вместе с миром; камнем преткновения всякой теодицеи (оправдания бога) является объяснение появления греха и зла, которого не было до сотворения мира, т. е. в боге».[14]
Наконец, церковно-схоластическое учение о мире заключало в себе мысль о конечности, ограниченности мироздания. Церковные «ученые» считали, что Вселенная ограничена в пространстве, замкнута со всех сторон, так как только такое представление гармонирует с идеей сотворения мира, т. е. ограниченности мира во времени. Всякая религия отвергает идею вечности мира, т. е. бесконечности мира во времени. В поддержанной церковью системе Птолемея Вселенная мыслилась пространственно ограниченной, подобно огромной сфере.
Итак, главной основой того представления о Вселенной, которое было освящено средневековой церковью, являлся антропогеоцентризм. Правильно характеризует это представление немецкий историк средневековья Г. Эйкен, который писал: «Согласно религиозной метафизике церкви человек был изначала определенной конечной целью мироздания. Он был и настоящим предметом божеского мироуправления. Его же избрал целью своих стремлений противник бога — дьявол со своими последователями. Судьба человека была вопросом, заключающим в себе все. Ради разрешения этого вопроса бог, наконец, снизошел на Землю, чтобы в образе человека претерпеть за род человеческий проклятие греха — смерть, и этою жертвою преодолеть грех и ад. Из этого францисканец Бонавентура справедливо выводил следствие, что мир без человека немыслим, так как без него он был бы бесцелен… Божественное определение назначения человека было творческим принципом мирового порядка. Ради человека вызваны были к существованию Земля, Солнце, Луна и звезды и весь видимый телесный мир. Человек был центром мира видимого и невидимого. Отношение всего материального мира к человеку обусловило прежде всего центральное положение в мировом пространстве отведенной для человеческого обитания Земли. Место жительства человека было и местом действия всемирно-исторической драмы. Земля представляла собой сцену, на которой происходило взаимодействие бога, дьявола и человека. На ее поверхности сходились столь резко разделенные до тех пор стороны и разыгрывали здесь великую „божественную комедию“ искупления. Здесь приводились в исполнение планы, задуманные вне Земли, в небе и в аду. Земля являлась ареной борьбы, противоположных начал невидимого мира. Из этого центрального значения Земли средневековое мировоззрение правильно выводило, что центр Земли должен быть и центром Вселенной».[15]
Учение Коперника решительно отбросило всю систему антропогеоцентризма, показав, что Земля не занимает привилегированного, исключительного положения во Вселенной. Оказалось, что Земля есть лишь третья по расстоянию от Солнца планета, которая, как и другие планеты Солнечной системы, движется вокруг Солнца. Тем самым учение Коперника показало, что истинное строение Вселенной не имеет ничего общего с церковно-схоластическим представлением о мире, согласно которому Земля существует для человека, а весь остальной мир — ради Земли.
В самом деле, если Земля — рядовая планета, т. е. одно из небесных тел, если планеты являются «небесными землями», то не может быть речи о коренном различии между земным и небесным веществом. Благодаря учению Коперника стала до основания рушиться фантазия о существовании «царства небесного», так что неизбежно возник вопрос: куда же, собственно, вознесся Христос после своего воскресения? Что этот вопрос и поныне ставит церковников в затруднительное положение видно из того, что когда богослов Ф. Шахерль предложил его одному образованному монаху, последний после некоторого раздумья ответил: «Где находится небо мы не знаем, но где-нибудь оно же должно быть». В конце концов, богословы — в особенности православные — стали уверять, будто кроме видимого (материального) неба существует еще невидимое (нематериальное). Выходит, что «небо» религии не имеет ничего общего с небом, которым занимается астрономическая наука.
Учение Коперника сделало первый важный шаг к признанию одного из принципов материализма — материального единства Вселенной. С другой стороны, это учение, развенчав Землю, нанесло сокрушительный удар не только по геоцентризму, но и по одному из устоев религиозного мировоззрения — антропоцентризму. А тем самым оно говорило о нелепости мнения, что бог так хлопотал и продолжает хлопотать из-за судьбы какого-то ничтожного тела, находящегося в одном из уголков невообразимо великой Вселенной. Поэтому современный английский богословствующий физик Уайттекер, говоря об идеологическом значении коперниканства, вынужден был констатировать: «Выяснение того, что Земля является весьма незначительным телом в астрономической Вселенной, может привести к вопросу, не является ли земное откровение, так сказать, местным событием, не имеющим космического значения».
Низведение Земли до ранга планеты, разрушив антропогеоцентризм, не только вело к отрицанию провидения, божественного руководства судьбами людей. Но оно сделало весьма важный шаг по пути отрицания другого важного пункта религиозного мировоззрения — телеологии, т. е. учения о разумной целесообразности мира.
Так, противники новой системы мира не хотели мириться с утверждением Коперника, что огромнейшие пространства отделяют солнечную систему от так называемых неподвижных звезд. В «Диалоге» Галилея их точку зрения выразил схоласт Симпличио, который говорит: «Никто не отрицает, что величина неба может превосходить наше воображение, а также, что бог мог создать его еще в тысячу раз бо́льшим, но мы не можем допускать, чтобы хоть что-нибудь было создано впустую и существует во Вселенной напрасно… Для чего же еще помещать между… орбитой Сатурна и звездной сферой какое-то обширнейшее пространство, без единой звезды, лишнее и напрасное? Для чего? Для чьей радости и пользы?» Ему отвечает колеблющийся Сальвиати: «Мы слишком зазнаемся, …когда думаем, что забота о нас исчерпывает всю творческую силу и ставит предел, за которым божественная мудрость и могущество ничего не создают и не устраивают: мне не хотелось бы, чтобы мы так ограничивали силу божественной руки. Удовольствуемся же уверенностью, что бог и природа так заняты попечениями о вещах человеческих, что большего попечения не могло бы быть, даже если бы не о чем было заботиться, как только о роде человеческом».[16] К этому он справедливо добавляет, что понятия большое, малое, огромное, незначительное и т. д. не абсолютны, а относительны.
Геоцентризм имеет телеологические основы, т. е. связан с представлением о целесообразности природы, так как он неразрывно связан с антропоцентризмом. По библии, небесные светила «сотворены» для определенной «цели», для того, чтобы освещать средоточие мира — земной шар, на котором находится «венец творения» — человек. Например, в Книге Бытия мы читаем: «И сказал бог: да будут светила на тверди небесной, для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов. И да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на землю». В связи с этим в XIII в. величайший католический богослов Фома Аквинский, вскрывая телеологический характер антропогеоцентризма как одного из важнейших пунктов религиозного мировоззрения, говорит, что «светила сотворены на пользу человека, т. е. для того, чтобы они служили ему для различения времен, дней, годов и пр.».
Защитники телеологии, исходя из веры в существование «высшего разума», утверждают, что все в мире целесообразно, они навязывают природе цели — сознательные, намеренные действия. Но это ошибочное и антинаучное представление, так как лишь деятельность человека характеризуется целеустремленностью, что имеет, конечно, определенные причины. Однако с появлением коперниканства некоторые его сторонники нашли возможным использовать в своих интересах телеологическую точку зрения, попытались с ее помощью опровергнуть антропогеоцентризм. В связи с этим отметим, что Коперник разрушил птолемееву систему частично на основе ее собственных понятий, а Галилей старался разгромить схоластику на ее собственной почве, т. е. он пользовался схоластическими понятиями для того, чтобы придти к совершенно другим выводам. Неудивительно, что передовые мыслители при защите коперниканства прибегали к аргументам, имеющим телеологический характер.
Дело в следующем. Если Земля — обыкновенная планета, то человек, конечно, не является привилегированным существом, для которого светят все небесные светила и вообще существует весь мир.
Поэтому знаменитый французский популяризатор научных знаний, горячий коперниканец Бернар Фонтенель (1657―1757), имея в виду планеты, писал: «При виде этих, поражающих своими размерами, масс, можно ли себе представить, чтобы все эти великие тела были созданы не для того, чтобы быть обитаемыми, что безжизненность и пустынность — их вечное назначение, что это общий закон природы, и только одна наша Земля составляет в нем единственное и беспримерное исключение? Кто может в это верить, пусть верит; но я не могу себе дать на это разрешение».
Установлено, что Солнце в 1 300 000 раз больше Земли, так что нелепо думать, что оно существует только для того, чтобы освещать обиталище человека. Недаром еще во времена Галилея выдающийся французский писатель Сирано де Бержерак (1619―1655) говорил: «Смешно и подумать, чтобы такой великий светильник, как Солнце, вертелся около точки, которая ему решительно ни на что не нужна; ведь это все равно, как если бы при виде жарящегося на вертеле жаворонка кто-нибудь вообразил себе, что вертится не жаворонок, а вся печь или кухня ходит вокруг него. Иначе говоря, если бы Солнцу действительно приходилось выполнять такую работу, то тогда и все на свете происходило бы навыворот: больные существовали бы для лекарств, сильные преклонялись бы пред слабыми, господа служили бы слугам, берега проходили бы мимо судов».
Ученые вычислили, что лишь меньше одной 230-миллионной доли солнечного тепла и света попадает на все планеты солнечной системы, а на Землю — только одна 2200-миллионная часть. Все остальное пропадает бесцельно, рассеивается в небесном пространстве, т. е. здесь «средство» и «цель» находятся в крайне резком несоответствии. Как же после этого говорить о деятельности во Вселенной какого-то «высшего разума» и о существовании Солнца ради Земли? Что же касается звезд, то лишь чрезвычайно малая часть их видна невооруженным глазом, а те, которые видны, дают лишь весьма малое «освещение» Земле. Недаром уже в 1731 г. известный в то время ученый Шейхцер, вовсе не желавший окончательно порвать со старым мировоззрением, вынужден был заявить: «Когда подумаешь, как мало света дают нам звезды в безлунную ночь, то начинаешь сомневаться в том, что они созданы, чтобы освещать нам ночи».
Впрочем, еще гораздо раньше Бержерак писал: «Невыносима гордость земных людей, убежденных в том, что вся природа создана исключительно для них, как будто есть что-нибудь правдоподобное в том, чтобы Солнце, — это громадное тело, в сравнении с которым Земля лишь одна точка, — зажжено было на небе лишь для того, чтобы мог созревать своевременно их кизиль или чтоб хорошенько завертывались кочаны их капусты! Что касается до меня, то я далеко не разделяю их высокомерия… Каким образом, по совести говоря, можно вообразить себе, чтобы эти столь громадные тела (планеты —
Энгельс, говоря о великом творении Коперника, имел полное основание отметить, что с этого времени исследование природы освободилось по существу от религии. Но отказ от геоцентризма есть вместе с тем отказ не только от телеологии, но и от всякого богословия, исходящего из представления о боге как промыслителе, вмешивающемся во все события, происходящие в природе и человеческом обществе. Следовательно, удар по телеологии, антропоцентризму и геоцентризму означает удар не только по христианству, но и по всякой религии, ибо телеология, антропоцентризм и геоцентризм — основа всех религий.
Конечно, католическая церковь, которая никак не могла мириться с отрицанием антропогеоцентризма, запретила учение Коперника и отчаянно боролась с его сторонниками. Историк Трёльс-Лунд отмечает: «Католическая церковь, без сомнения, была права, видя в учении Коперника не только противоречие словам Ветхого Завета, но и подрыв церковному учению. Христианская мифология с ее объяснениями божественных мероприятий для искупления Земли основывалась на молчаливом предположении, что Земля есть средина мира, вокруг которой все вертится. Когда Земля была оттеснена с этого места и низведена до положения маленькой планеты, которая, как и многие другие, обращаются вокруг главного тела, Солнца, то в значительной степени исчезла вероятность того, чтобы ее судьба могла вызвать воплощение бога. Весь строй мысли потерял устойчивость, драма потеряла мировое значение, будучи перенесена на маленькую провинциальную сцену. Таким образом, учение Коперника заключало в себе зачаток протеста против старого строя мыслей».[17]
В антропогеоцентрическом представлении о мире по существу выражена вера в то, что бог творит, действует и говорит только для человека, без которого Вселенная была бы ненужна и бесцельна. А так как с этой точки зрения не может быть и речи о множественности миров, то все отцы церкви и церковные авторитеты учили, что существует только один мир — обиталище человека, что есть лишь одна земля и одно небо. Например, христианский писатель Лактанций (прозванный христианским Цицероном) в 340 г. в своем трактате «О ложной мудрости» писал: «Было бы напрасной тратой времени опровергать бредни древних авторов, смотревших на планеты как на обитаемые миры, на поверхности которых находятся реки, леса, горы, животные, растения и пр. Все это чистейшие небылицы». Развитие учения Коперника, как это показал Бруно, ведет к выводу, что существует множество обитаемых миров, так как Земля является одной из планет, обращающихся вокруг Солнца, которое представляет собой лишь одну из многих звезд.
Интересно отметить, что еще древнеримский противник христианства Цельс настойчиво оспаривал (приблизительно в 170―180 гг.) основные идеи антропоцентрического мировоззрения. В связи с этим он спрашивал иудеев и христиан: на каком основании они могут утверждать, что растения скорее произрастают для человека, чем для неразумных, самых диких животных? И, доказывая, что «ни один бог, ни один сын божий не спускался и не стал бы спускаться на Землю», этот мыслитель писал: «Род христиан и евреев подобен стае летучих мышей или муравьев, вылезших из дыры, или лягушек, усевшихся вокруг лужи, или дождевым червям в углу болота, которые устроили бы собрание и стали бы спорить между собой, о том, кто из них, грешнее, и говорить, что, мол, „бог наш все открывает и предвозвещает“, что „оставив весь мир и небесное движение и оставив без внимания эту Землю, он занимается только нами, только к нам посылает своих вестников и не перестает их посылать и домогается, чтобы мы всегда были с ним“. Христиане подобны червям, которые стали бы говорить, что, мол, есть бог, а затем следуем мы, рожденные богом, подобные во всем богу, нам все подчинено — земля, вода, воздух и звезды, все существует ради нас, все поставлено на службу нам. Ныне, говорят черви, ввиду того, что некоторые среди нас согрешили, придет бог или он пришлет своего сына, чтобы поразить нечестивых и чтобы мы прочно обрели вечную жизнь с ним. Все это более приемлемо, когда об этом спорят между собой черви и лягушки, чем иудеи и христиане».[18]
Под влиянием учения Коперника антропоцентризм стал мишенью для насмешек со стороны крупнейших мыслителей, причем они рассуждали в духе Цельса. Так, знаменитый скептик Мишель Монтень (1533―1592), иронизируя над сторонниками этого взгляда, применяет к ним следующий монолог гусенка: «Внимание вселенной устремлено на меня: земля служит мне, чтобы я мог ходить по ней; солнце — чтобы мне светить; звезды — чтобы оказывать на меня свое влияние; ветры приносят мне одни блага, воды — другие; небосвод ни на кого не взирает с большей благосклонностью, чем на меня; я — любимец природы. Разве человек не ухаживает за мной, не дает мне убежище и не служит мне? Для меня сеет и мелет он зерно. Если он съедает меня, то ведь то же самое делает он и со своими сотоварищами — людьми, а я поедаю червей, которые точат и пожирают его». При этом Монтень отмечает: «Следуя по этому же пути, мы утверждаем, что все предначертано для нас: для нас существует Вселенная, для нас — свет, для нас гремит гром; как творец, так и все твари существуют для нас. Мы — цель всего, мы — центр, к которому тяготеет все сущее».[19]
Обрушиваясь на представление, что мир создан для человека, доказывая его полнейшую несостоятельность, Монтень говорит о стороннике этого представления: «Пусть он покажет мне с помощью своего разума, на чем покоятся те огромные преимущества над остальными созданиями, которые он приписывает себе. Кто уверил человека, что это изумительное движение небосвода, этот вечный свет, льющийся из величественно вращающихся над его головой светил, этот грозный ропот безбрежного моря, — что все это сотворено и существует столько веков только для него, для его удобства и к его услугам? Не смешно ли, что это ничтожное и жалкое создание, которое не в силах даже управлять собой и предоставлено ударам всех случайностей, объявляет себя властелином и владыкой Вселенной, малейшей частицы которой оно даже не в силах познать, не то что повелевать ею! На чем основано то превосходство, которое он себе приписывает, полагая, что в этом великом мироздании только он один способен распознать его красоту и устройство, что только он один может воздавать хвалу его творцу и отдавать себе отчет в возникновении и распорядке Вселенной? Кто дал ему эту привилегию? Пусть он покажет нам грамоты, которыми на него возложены эти сложные и великие обязанности».[20]
Особенно часто вышучивал антропоцентризм знаменитый французский вольнодумец Вольтер (1694―1778), много сделавший для популяризации идеи множественности обитаемых миров. Так, в одном стихотворении в шестой «Речи о человеке» он изображает мышей, которые мнят себя целью всего существующего:
В другом месте Вольтер выводит блох, наделенных таким же чванством и непомерным самомнением. Одна из них проповедует: «Милые мои блошки! Вы — самое драгоценное произведение творца, и весь мир создан для вас. Бог сотворил человека, чтобы он служил вам пищей, Солнце, чтобы давать вам свет, звезды, чтобы радовать ваш взор». Наконец, в своей астрономической повести «Микромегас» Вольтер остроумно выявляет смехотворность человеческих претензий на центральное, привилегированное положение во Вселенной.
Торжество новой системы мира необходимо вело также к падению астрологии — древней лженауки, основанной на вере, будто по движению планет среди определенных созвездий («знаков зодиака») можно предсказывать будущее народов, судьбу людей и т. д. Астрология стояла в неразрывной связи с антропогеоцентрическим представлением о мире, ибо, если Земля занимает особое положение во Вселенной и небесные светила созданы только для Земли и ее обитателей, то легко допустить, что планеты влияют на все происходящее на Земле, а также и на судьбу отдельных людей.[21]
Впрочем, в одном важном пункте астрология вступала в противоречие с христианской религией, так как вела к мысли, что в мире нет ничего произвольного, что в индивидуальных и исторических событиях проявляется некоторая, хотя и вполне мистическая «закономерность». Поэтому были случаи, когда церковники преследовали астрологию как ересь, несмотря на то, что звездочетство стоит в тесной связи с религиозно-мистическим мировоззрением. Все же в конце средневековья и в эпоху Возрождения астрология получила широкое распространение в Западной Европе и даже стала обязательным предметом преподавания в некоторых университетах. При королях, полководцах и т. п. существовала должность астрологов («звездочетов»), и астрология обычно была источником существования и для астрономов (даже для тех из них, которые, подобно Кеплеру, критически относились к звездочетству).
Учение Коперника и телескопические открытия Галилея показали, что планеты являются телами, подобными Земле, «небесными землями», т. е. родственными нам мирами. Вследствие этого стало бессмысленным верить, что движение планет существует для предопределения судьбы человека на земном шаре, который сам представляет собой лишь одну из планет. Неудивительно, что почти все астрологи были наиболее ожесточенными врагами коперниканства и поэтому яро нападали на телескопические открытия Галилея. Так, астролог Сиччи, опровергая открытие спутников Юпитера, между прочим, заявил: «Спутники невидимы для простого глаза, почему и не могут оказывать влияние на Землю, следовательно, были бы бесполезны, а потому не существуют». Он указывал на то, что планет, согласно астрологии, должно быть «непременно семь», если же число планет мы увеличим, то вся астрологическая система «рушится до основания».
На возражения астрологов, сводившиеся к тому, что открытые им небесные тела (спутники Юпитера), если и существуют в действительности, то не имеют никакого влияния на судьбы людей, ввиду их малых размеров, Галилей ответил столь же резонно, сколь и едко.
«Я не усматриваю, каким образом это может обратиться против меня, никогда не говорившего ни одного слова об их действенности или об их влиянии, так что, если кто-нибудь считает их лишними, бесполезными и никому не нужными, то пусть он возбуждает процесс против природы или бога, а не против меня, ибо я не сделал ничего и не претендую ни на что больше, кроме доказательства того, что они существуют на небе и обладают собственным вращательным движением вокруг Юпитера».
Астрологию в той или иной форме поддерживали крупнейшие ученые того времени (Тихо де Браге, Кардан, Бэкон Веруламский, Кампанелла и др.). При этом некоторые астрологи ясно видели неразрывность своего учения с христианским представлением о роли человека во Вселенной и усиленно подчеркивали связь антропоцентризма с христианским вероучением в своих выступлениях против коперниканства. Так, видный астролог Морен в разгар борьбы церкви с учением Коперника, споря с коперниканцем, знаменитым философом-материалистом Гассенди, подчеркивал: «Если бог сына своего послал для нашего спасения, можно ли дивиться тому, что он для нас привел небеса во вращение и весь материальный мир создал на пользу и удовольствие человека».
Мы видим, таким образом, что учение Коперника вело к сокрушению всех тех представлений, которые связаны с религиозно-библейским, антропогеоцентрическим представлением о мире. Поэтому выводы из этого учения в то время не могли не поразить весь мир и не вызвать сильнейшего противодействия со стороны христианского вероучения.
Следует отметить, что в России XVI―XVII вв. было немало просвещенных людей, которые знали об учении Коперника. Некоторые из них даже сделали изложение этого учения, но оно не получило должного распространения, так как осталось в рукописях. Только в 1717 г. по распоряжению Петра I был напечатан перевод книги Гюйгенса, в которой это учение было изложено довольно популярно и весьма подробно. Это был смелый шаг, так как в сочинениях тогдашних князей церкви все науки назывались «бесовскими мечтаниями». Физико-математические, в особенности астрономические, книги считались безбожными, «отреченными» (запретными) книгами. Предугадывание или предсказывание солнечного или лунного затмения или движения какой-либо планеты православные церковники считали делом греховным, попыткой «диктовать законы творцу». Неудивительно поэтому, что Коперник, по их мнению, был вреднейшим человеком и они говорили о его учении, как об умственном разврате.
Наиболее ярко выявил непримиримость гелиоцентризма с библейским мировоззрением защитник православной идеологии И. Т. Посошков (1652―1726). В своем «Завещании» этот видный публицист и экономист называл Коперника «проклятым богу соперником», который «не токмо слово божие, но и дела его опорочиша». Свое длинное рассуждение о коперниканстве Посошков закончил следующими словами: «А проклятый Каперник, богу суперник, тот творительный глагол божий спорит, и Моисеево писание, иже от откровения божия написанная, ничтожит. И тому своему лжесоставному вымыслу, накакова от божественного писания свидетельства не являет; но токмо своим богопротивным умствованием утверждает. И тыи же люторане в такое уже безумие от высокоумия своего внидоша, еже и самого бога ничтожити начинают и глаголют: несть бога. От предельного люторского безумия, законы вся божия превратиша опако; а потом начаша творение его обращати опако же; тягостную землю подъяша на воздух, от кентра земного, идеже была от бога сотворена, вознесоша на высоту небесную, и со звездами ю уравниша, и планетою ю нарекоша, а лехкость солнечную, с высоты небесныя, идеже е устроил бог, снесоша, и поставите в средине тверди небесныя, идеже по божию творению и повелению всякая тяжелость собирашеся. Бог сотворил солнце в послужение и просвещение земли, и живущим на ней человеком, а люторане солнце — в бога почтоша, устроиша ему недвижиму быти, а земле, и с человеки, повелеша служити солнцу, и на кииждо день обхождение окрест его творити».
Таким образом, Посошков довольно правильно уяснил себе антирелигиозную суть учения Коперника: Земля перенесена из центра Вселенной в пучины небесного пространства, уравнена с небесными светилами, превращена в одну из планет, поэтому Солнце, звезды и т. д. не существуют для Земли и человека. В связи с этим по настоянию синода в 1756 г. был конфискован и уничтожен перевод книги Фонтенеля «Разговоры о множестве миров», а учение Коперника было запрещено как «вере святой противное и с честными нравами несогласное».
Несмотря на это, гениальный русский ученый-энциклопедист М. В. Ломоносов (1711―1765) смело возвысил свой голос против поповского мракобесия. С риском для себя он в ряде произведений излагал и пропагандировал коперниканство не только в узком, но и в широком понимании. В России с XVIII в. астрономия уверенно развивалась (в Академии наук и университетах) на основе учения Коперника и в тесной связи с развитием смежных наук.
В дискредитации докоперниковских представлений, выраженных в системе Птолемея, большую роль сыграли наблюдения знаменитого датского астронома Тихо де Браге (1546―1601), сделанные с невиданной до того времени точностью. Он убедился в том, что наблюдения его противоречат системе Птолемея, которая «совсем неестественна и весьма запутана», поэтому он смело отбросил эту систему. Тихо де Браге ясно видел, что учение Коперника «более точно удовлетворяет небесным явлениям», чем теория Птолемея, однако, принять точку зрения Коперника он не решался, мотивируя тем, что «священное писание мешает принять это учение». Поэтому Тихо де Браге построил свою собственную компромиссную, гео-гелиоцентрическую систему мира, которая не встретила возражений со стороны церковников.
«Я полагаю, — писал Тихо де Браге, — что следует твердо и без всяких колебаний поместить Землю неподвижно в центре мира, следуя мнению древних и свидетельству священного писания. По моему мнению, небесные движения происходят таким образом, что Солнце, Луна и сфера неподвижных звезд, замыкающая всю Вселенную, имеет центром Землю. Пять планет обращаются около Солнца, как около вождя и короля, а Солнце беспрестанно находится среди этих небесных тел и в сопровождении их совершает свое годовое движение вокруг Земли».
Как видим, Тихо заимствовал у Птолемея и других древних ученых представление о том, что Земля является неподвижным центром мира, следовательно, образует центр движения звезд, Солнца и Луны, а у Коперника — взгляд на Солнце как на центр планетных орбит. Понятно, что после Коперника уже было трудно допустить, чтобы колоссальное Солнце и далекие звезды обращались вокруг Земли в течение суток, двигались вокруг нас, с умопомрачительной скоростью. Конечно, Тихо не устранил этого затруднения. В поисках выхода из создавшегося положения астроном Реймерс, работавший у Тихо, подверг изменению систему последнего, допустив суточное вращение Земли вокруг оси. Значит, этот астроном тоже стоял на геоцентрической точке зрения, но, подобно Гераклиду Понтийскому, допускал вращение Земли, а движение Солнца и планет рисовал себе по Тихо.
Эти взгляды, представлявшие смесь геоцентризма и гелиоцентризма, нашли очень мало последователей и вскоре были забыты, так что значение их состоит только в том, что они свидетельствовали о несостоятельности системы Птолемея. К тому же сравнительно скоро и почти одновременно появились гениальные исследования Кеплера и Галилея, которые разными путями неоспоримо доказали, что Земля есть планета, обращающаяся вокруг Солнца в течение года.
Не подлежит сомнению, что выход в свет книги Коперника является важнейшей вехой в вытеснении религиозного мировоззрения и его замене научным — материалистическим — взглядом на мир. Если религия «раздвоила» Вселенную на подлунный мир и царство небесное, то Коперник, как это четко выявил Бруно, как бы соединил Землю с небом, превратил ее в одно из небесных светил. Этим был сделан значительный шаг вперед в признании того, что мир не только един, но и по природе своей материален, и что поэтому каждое явление должно быть объяснено только естественными причинами.
Движение тел Солнечной системы (а тем самым и вся система мира Коперника) нашло свое объяснение у великого английского физика Исаака Ньютона (1642―1727), который открыл один из важнейших законов природы, названный законом всемирного тяготения. Этот закон был выведен Ньютоном в 1687 г. из учения Коперника, развитого Кеплером, и с тех пор коперникова система стала единственно приемлемой системой мира.
Закон Ньютона связал астрономию с механикой, позволив понять: почему планеты обращаются около Солнца, а спутники вокруг планет в согласии с законами, открытыми Кеплером? Правда, связь астрономии с механикой имела место и в системе Птолемея, но эта механика была аристотелевская, которая, как это показал Галилей, противоречила опыту, основывалась на ошибочных положениях. Ньютон заложил прочные, истинно научные основы механики. В результате этого он установил, что небесные светила движутся по тем же привычным нам законам, по которым дождевые капли, камни и прочие тела падают на Землю. Противоположность между земным и небесным, разделявшая их таинственная граница, исчезла, ибо оказалось, что законы природы на Земле и во Вселенной едины. Перед взором человека открылось материальное единство мира, общность и взаимозависимость различных частей Вселенной, т. е. подчинение их одним и тем же законам природы, и это, конечно, явилось торжеством материализма, стало быть, и атеизма. Стало ясно, что явления, открываемые на Земле, могут служить для объяснения многих явлений, происходящих на отдаленнейших небесных телах.
Чрезвычайно важный шаг в обнаружении материального единства мира был сделан в 1859 г. благодаря открытию спектрального анализа, позволившему связать астрономию с физикой и химией. Оказалось, что небесные тела (Солнце, звезды, туманности, кометы и пр.), как учил Бруно, находятся в различных физических состояниях и имеют в своем составе те же основные вещества, те же химические элементы, которые имеются и у нас на Земле.
Это доказывается еще следующим фактом: на Солнце было обнаружено присутствие газа, который не был известен на Земле, вследствие чего его назвали «солнечным» газом, или гелием (от «гелиос» — Солнце). По истечении некоторого времени этот газ был найден на Земле и теперь играет немаловажную роль в технике.
То, что все небесные тела в общем построены из одних и тех же химических элементов, подтверждается непосредственным лабораторным анализом химического состава метеоритов, т. е. упавших «с неба» камней, которые на самом деле попадают в земную атмосферу из межпланетного пространства.
Все эти данные, опровергающие докоперниковские воззрения, имеют огромное научное значение, так как они позволяют, исходя из установленных положений физики и химии, судить о том, что происходит в мировом пространстве. Более того: факт материального единства Вселенной лег в основу космогонии, т. е. дает возможность строить научные предположения о происхождении и развитии миров. Вот почему даже философ-идеалист Кант (1724―1804) в созданной им на основе механики Ньютона знаменитой теории мирообразования по существу выступил как материалист и атеист.
Кант в своем анонимном сочинении, напечатанном в 1755 г., высказал такую, весьма смелую для его времени мысль: «Дайте мне материю, и я построю из нее мир, т. е. дайте мне материю, и я покажу вам, как из нее должен образоваться мир!» Эти гордые слова молодого тогда еще философа служат лозунгом науки о Вселенной, так как они означают: процессы мирообразования должны быть объяснены на основе присущих материи законов, — без какого бы то ни было вмешательства сверхъестественных сил. Недаром, когда Наполеон Бонапарт, прочтя одну из книг знаменитого математика и астронома Лапласа (1749―1827) о небесной механике, спросил его, почему он ни разу даже не упоминает в ней о творце и вседержителе Вселенной, то этот ученый спокойно ответил: «Я совершенно не нуждался в этой гипотезе».
Этим Лаплас подчеркнул атеистический характер всякой действительной науки о природе: мир материален и един, и поэтому во Вселенной нет ни места, ни дела для какого-то бога. А к этому выводу наука неуклонно шла со времени выхода в свет великого сочинения Коперника, т. е. с 1543 г. Поэтому начавшееся с тех пор разрушение геоцентрического мировоззрения представляет собой один из важнейших моментов в истории научно-философской мысли.
Верхи католического духовенства сначала отнеслись к новому учению о системе мира в общем терпимо и даже с некоторым интересом. Специалисты-астрономы и ближайшие друзья Коперника были знакомы с его исследованиями еще до выхода в свет его основного труда по составленному им (возможно, около 1515 г.) небольшому комментарию — «Комментариолусу». Это произведение не содержало в себе математических рассуждений и вычислений, т. е. было написано сравнительно просто, популярно. Так как оно получило некоторое распространение в рукописном виде, то уже в 1533 г. папа Климент VII собрал кардиналов и приближенных к нему лиц в ватиканском саду, чтобы выслушать сообщение своего ученого секретаря кардинала Видманштадта об учении Коперника о движении Земли.
Сообщение это было выслушано довольно благожелательно, причем отношение к Копернику осталось неплохим и при следующем папе Павле III. Это видно из письма (от 1536 г.) к Копернику главы доминиканского ордена кардинала Шенберга. В этом письме (которое Коперник очень ценил и поместил потом в своей книге) Шенберг очень просил «ученого мужа» ни в коем случае «не скрывать от друзей науки своей новой системы», уверяя Коперника, что он «сердечно желает доставить признание его большим заслугам».
Чрезвычайно интересно, что совсем иным было вначале отношение вождей реформации к идеям Коперника: они и слушать не хотели о движении Земли. Например, Лютер (1483―1546), с характерной для него резкостью, сказал: «Рассказывают о новом астрологе, который хочет доказать, будто Земля движется и оборачивается вокруг себя, а не небо, Солнце и Луна; все равно как если кто-нибудь сидит в телеге или на корабле и движется и думает, что он остается на месте, а земля и деревья идут и движутся. Но тут дело вот в чем: если кто хочет быть умным, то должен выдумать что-нибудь свое собственное и считать самым лучшим то, что он выдумал. Дурак хочет перевернуть все искусство астрономии. Но, как указывает священное писание, Иисус Навин велел остановиться Солнцу, а не Земле». Лютер был большим невеждой в вопросах естествознания, и слух о появлении «нового астролога», который проповедует о движении Земли, он встретил, как и все тогдашнее «образованное общество», с насмешкой. К тому же он сразу заметил, что новая система астрономии должна повредить церкви.
Особенно это бросалось в глаза второму «апостолу протестантизма», более образованному Меланхтону (1497―1560), который был ревностным астрологом. Неслыханное новшество показалось ему забавной игрой ума, которая должна быть отброшена как безбожная и несовместимая с астрологией.
Излагая учение Коперника в своем учебнике физики, Меланхтон, прозванный «учителем Германии», указывал на противоречие этого учения с непосредственным свидетельством наших чувств. Он писал: «Глаза — свидетели, что небо обращается вокруг Земли в 24 часа; но вот находятся люди, которые, либо по страсти к новизне, либо желая показать свой ум, доказывают, что Земля подвижна. По их мнению, ни Солнце, ни восьмая сфера не движутся, а между тем они же остальным сферам придают движение, а также причисляют Землю к звездам. Эти пустяки выдуманы, впрочем, не недавно, ибо Архимед в предисловии к одному своему сочинению говорит, что Аристарх Самосский придумал парадоксальное учение, будто бы Солнце стоит неподвижно, а Земля обращается вокруг него. Хотя остроумные писатели придумали многое для показа своего гения, но публичное подтверждение бессмысленных теорий неприлично и показывает вредный пример».
Отдавая справедливость наблюдениям Коперника, его остроумию и вычислениям, Меланхтон решительно отбрасывал новую систему мира, объявив себя сторонником птолемеевой системы. При этом он, подобно другим сторонникам геоцентризма, опровергал учение Коперника при помощи принципов аристотелевой физики, а также текстами из «священного писания», заявив: «Подкрепляемые этими божественными доказательствами, будем придерживаться истины и не дадим отклонять себя от нее морочением тех, которые особенное доказательство своего остроумия полагают в том, чтобы ввести в науку заблуждения». Меланхтон не только убеждал учащихся стоять на почве старой системы мира, но даже обращался к светским властям с просьбой об укрощении «сарматского астронома, который заставил Землю двигаться, а Солнце стоять неподвижно».
Таким образом, вожди реформации довольно скоро раскусили убийственный для всего религиозного мировоззрения характер нового учения о положении Земли во Вселенной.
Что же касается ученых различных стран, то (за исключением английских ученых) в их кругу идеи Коперника распространялись очень медленно и постепенно, встречая с их стороны различную оценку. Об этом красочно рассказывает Галилей в «Диалоге», вкладывая в уста своего единомышленника Сагредо описание его беседы с посетителями лекций об учении Коперника, читанных теологом и астрономом Хр. Вустергейном (1544―1588), который пропагандировал это учение в Италии при большом стечении слушателей, привлеченных преимущественно новизной темы.
«Я туда, — говорит Сагредо, — не пошел в твердом убеждении, что подобное мнение может быть только отменной глупостью. Когда я затем расспрашивал некоторых из присутствовавших на лекции, то услышал лишь сплошные издевательства, и только один человек сказал, что предмет этот не заключает в себе ничего смешного. Так как я почитал его за человека умного и очень рассудительного, то мне стало очень жаль, что я не пошел на лекцию, и с этого времени, встречая каждый раз сторонника мнения Коперника, я выспрашивал его, всегда ли он придерживался такого воззрения, и сколько я ни предлагал этот вопрос, я не нашел ни одного, кто бы не сказал мне, что он долгое время придерживался противоположного мнения и перешел к теперешнему под влиянием силы доводов, его убедивших. Испытывая их затем одного за другим, чтобы посмотреть, насколько хорошо они знакомы с доводами противной стороны, я убедился, что они владеют ими в совершенстве, так что поистине я не мог сказать, что они примкнули к этому мнению по невежеству, легкомыслию или, так сказать, умничая. Наоборот, сколько перипатетиков (аристотелианцев. —
Чем же объясняется терпимое на первых порах отношение верхов католичества к учению Коперника, к его столь смелой новой гипотезе?
Объяснение этого факта кроется в том, что в то время всякая научная гипотеза вообще рассматривалась не как предполагаемая истина, основанная на некоторых данных и ждущая своего окончательного подтверждения и доказательства, а как более или менее удобная абстракция, имеющая узко-практическое, вспомогательное значение. Руководящие круги католичества, верные духу средневековой схоластики, не мешали «ученым мужам» строить те или иные гипотезы. Они лишь требовали, чтобы гипотеза не выдвигалась в качестве истины, ибо «истину можно найти только в церкви, в откровении». Вот почему теология на первых порах не отвергала учения Коперника, а лишь стремилась свести его к «простой гипотезе», к удобному для вычислений положению, не претендующему на истину и, стало быть, не противоречащему «священному писанию».
Дело в том, что уже древнегреческие мыслители, старавшиеся разобраться в тогдашних астрономических представлениях (сферах Аристотеля, эпициклах Птолемея и пр.), ставили вопрос о том, возможно ли вообще познать небесные движения и их сущность. Некоторые из них дали отрицательный ответ на этот вопрос, заявив, что движение небесных тел, их расстояния от Земли, их природа, происхождение и т. д. навсегда останутся скрытыми для человека. Они стояли на точке зрения Сократа, который считал, что «самим богам прискорбно видеть старания человека разгадать то, что угодно было им самим навсегда скрыть от него непроницаемой завесой». Под влиянием этой идеалистической точки зрения Симплиций заявил, что наблюдаемые нами движения планет — это лишь некоторая видимость того, что само по себе для человека непознаваемо. В средние века такая точка зрения получила широкое распространение, так как было поддержана церковными «учеными» — схоластами. Так, крупнейший представитель схоластики Фома Аквинский уверял, что задача науки — не объяснение действительности, а лишь предложение приемлемой схемы для описания явлений.
На этой основе возникло даже мнение, что система Коперника является философски ложной, но она, подобно системе Птолемея, «математически правильна», так как не хуже старой системы мира «спасает явления», т. е. описывает видимое. В связи с этим систему Коперника в течение многих десятилетий преподавали в ряде университетов как замечательное приобретение науки, которое, к несчастию, «философски ложно». Этот взгляд четко выразил иезуит астроном Клавий, который в 1581 г. писал: «Можно сомневаться, следует ли предпочесть идти по стопам Птолемея или Коперника. Обе системы согласуются с наблюдаемыми явлениями. Но принципы, на которых построена система Коперника, заключает в себе много утверждений, являющихся абсурдными». Таким образом, Клавий уверял, что хотя система Коперника «математически правильна», она все же «философски ложна», т. е. не является картиной действительности.
Между тем учение Коперника, особенно остро поставившее вопрос о значении и роли научных гипотез, было ударом для подобного рода взглядов, так как оно основывалось на убеждении в способности человека познать сущность небесных явлений. Но вышло так, что в течение долгого времени многие думали, будто сам Коперник смотрел на свое учение глазами средневековых схоластов. В первом издании книги Коперника, вышедшем в мае 1543 г., новое учение обозначается в предисловии как гипотеза, которую «не следует считать ни истинной, ни вероятной», но которая должна служить только для того, чтобы удобнее было вычислять небесные явления. Такое заявление может показаться совершенно непонятным, если сравнить его с «посвящением» папе Павлу III и со всем содержанием самого труда. Хотя это посвящение старается ослабить противобиблейский характер основных идей труда, оно написано с убеждением и достоинством, которое тогда не могло не казаться дерзким, революционным, еретическим.
Принимая во внимание, что папа Павел III обладал серьезными знаниями в области астрономии, Коперник писал в посвящении: «Не сомневаюсь, что разумные и ученые математики согласятся со мною, если только они возьмут на себя труд (чего в особенности требует эта философская наука) изучать приводимые мною доказательства не поверхностно, а основательно. Но чтобы убедить ученых и неученых в том, что я не боюсь суждений, я посвящаю мои исследования не кому другому, как твоему святейшеству, досточтимому и в обитаемом мною отдаленном уголке земли как по высокому твоему званию, так равно и по любви своей к математике и прочим наукам, в надежде, что влияние и суждение твое легко защитят меня от придирок завистников, хотя, по пословице, против укушения интриганов и нет средств».[23]
Коперник писал так потому, что считал свое учение истинным. Он был глубоко убежден в том, что Земля действительно, в самом деле лишь одна из планет, обращающихся вокруг Солнца и вращающихся вокруг оси.
Что же касается упомянутого предисловия к книге Коперника, то оно принадлежит не Копернику, а исходит от лютеранского богослова и математика Андрея Осиандера (1498―1552), которому было поручено наблюдение за печатанием книги. В то время Осиандер находился в приятельских отношениях с стоявшим во главе Виттенбергской школы Меланхтоном, который учил, что «следует разум подавлять верой». Осиандер усвоил взгляды этой школы, и поэтому он считал необходимым подчинить выводы человеческого разума божественному откровению, тогда как Коперник признавал за человеческим умом возможность познания строения Вселенной и царящей в ней закономерности!
Поделиться книгой: