Помоги проекту - поделись книгой:
Джон Роналд Руэл Толкин
СОЧИНЕНИЯ В ТРЕХ ТОМАХ
Том первый
*
ХОББИТ, ИЛИ ТУДА И ОБРАТНО
ВЛАСТЕЛИН КОЛЕЦ
БРАТСТВО КОЛЬЦА
Художник Д. ЛЕМКО
© Н. Рахманова, «Хоббит, или Туда и Обратно»,
перевод, 2003
© Н. Григорьева, В. Грушецкий,
«Властелин колец», перевод, 2003
© И. Гриншпун, стихи, перевод, 2003
© ТЕРРА — Книжный клуб, 2003
ЧЕЛОВЕК ИЗ ВОЛШЕБНОЙ СТРАНЫ
За 15 лет, прошедших с первых публикаций «Властелина Колец» на русском языке, хоббиты, орки, гоблины, эльфы и прочий «малый народец» вполне обжились на российской почве, а причудливый путь книг Дж. Р. Р. Толкина к русскому читателю немало способствовал уничтожению невидимой, но непреодолимой для большинства читателей произведений отчужденности от литературного процесса. Мировая слава профессора Толкина началась в 60-е годы в студенческих кампусах Северной Америки, когда молодежная контркультура увидела во «Властелине Колец» свое знамя. «…Работы Толкина более десяти лет ждали, чтобы стать популярными в одночасье и повсеместно, — писал П. Бигль в предисловии к американскому изданию. — Шестидесятые годы не были хуже пятидесятых, просто пожинать плоды пятидесятых пришлось им. Это были годы, когда миллионы людей все сильнее тревожило то, что индустриальное общество стало удивительно неподходящим для жизни, неизмеримо безнравственным и неизбежно опасным…»
В России знакомство с Толкиным
Чем же так завораживают произведения скромного профессора из Оксфорда? О чем они? О Вечном. О Добре и Зле, о Долге и Чести, о Великом и Малом. Жанр «Властелина Колец» Толкин определял понятием «волшебная история». Мы еще вернемся к этому понятию, а пока отметим только, что в соответствии с законами жанра текст книги обескураживающе прям. Мир Толкина абсолютно лишен фальши, а намеренно контрастное противопоставление Добра и Зла, отсутствие полутонов только облегчает восприятие. Смысловая глубина достигается не за счет аллегорий, а за счет возвращения нравственным категориям их изначальной значимости, почти силовым поворотом внимания читателя к онтологическим аспектам бытия. Не случайно начало популярности Толкина в России совпало по времени с грандиозной ломкой социального строя огромной страны, с девальвацией многих ценностей и жесточайшим дефицитом ценностей новых.
Не случайно его главные читатели и почитатели — молодые люди, остро ощущающие переход от «детства» к «взрослости» (который, вообще-то, и составляет юность). В образах романа — это необходимость покинуть уютный, защищенный Шир и отправиться в путь, повинуясь зову или долгу. Традиционно мотив «дороги», возникающий у Толкина снова и снова, связывается с духовным ростом, с движением по «духовному пути». В этом смысле путь, в который отправляется Фродо — это путь «без возврата». Подросток, задумавшийся о мире и о своем месте в нем, уже никогда не сможет стать прежним беспечным ребенком. «Властелин Колец» стал своего рода «катализатором» и «питательной средой» для внутренней работы уже нескольких поколений читателей.
Прошло почти полвека после первой публикации романа. «Властелин колец» стал одной из «книг века», а его автор — классиком не только английской, но и мировой литературы. В России его только-только начинают воспринимать в этом качестве. По законам жанра разговор о всяком «взаправдашнем» классике начинается с краткого биографического очерка. Начнем с него и мы.
Джон Рональд Руэл Толкин (1892–1973) — ученый-лингвист, специалист в области древне- и староанглийского языка, профессор Оксфордского университета, автор множества научных работ, а также многих замечательных историй, среди которых — всемирно известные «Хоббит» (1937) и «Властелин Колец» (1954–1955).
Фамилия «Tolkien» (ударение одинаковое и на первом, и на втором слоге) предположительно германского происхождения. Его предки по отцовской линии прибыли на острова из Саксонии еще в XVIII столетии и ко времени рождения Рональда совершенно англизировались. Во всяком случае, отец будущего писателя Артур Руэл Толкин считал себя стопроцентным англичанином. Он работал менеджером в Африканском банке в Бирмингеме и в конце 80-х годов прошлого столетия отправился в Южную Африку, рассчитывая сделать карьеру и обеспечить существование будущей семье. В Англии осталась невеста, Мейбл Саффилд. Девушка принадлежала к семье коренных англичан, англичан «из самого сердца Англии» — с центрального запада — и отличалась самостоятельностью и независимым характером. Дождавшись совершеннолетия (в 1891 году ей исполнился 21 год), она приехала к Артуру в Африку.
В марте 1881 года в Кейптауне состоялось бракосочетание Артура и Мейбл. Вскоре они переехали в Блумфонтейн, тогда — столицу Оранжевой республики. 3 января 1892 года у них родился первенец. Сын получил тройное имя: Джон — в честь деда со стороны отца, Рональд — по желанию матери, Руэл — как семейное имя Толкинов. Имя его владельцу не нравилось — ни целиком, ни по частям. В семейном кругу его звали Рональдом, школьные товарищи обходились прозвищами, близкие друзья звали его Толлерсом, т. е. «рассказчиком», для коллег, студентов и журналистов он был «Профессор Толкин». Мировая известность последних лет жизни сократила имя до аббревиатуры — «Дж. Р. Р.», которая Толкину почти нравилась.
В Африке Толкины прожили недолго. В семье появился еще один сын, Хилари Руэл, и весной 1895 года Мейбл с мальчиками вернулась в родительский дом. Артур остался в Блумфонтейне по служебным делам. Семье больше не суждено было встретиться. 15 февраля 1896 г. Артур умер, и 26-летняя Мейбл осталась с двумя детьми на руках и весьма скромными средствами к существованию. Она сняла небольшой дом в Сархолл Милле, пригороде Бирмингема, и стала жить независимо.
Воспоминаний от Африки у Рональда осталось немного, хотя и ярких. Так, встреча с большим мохнатым пауком на всю жизнь привила ему активную нелюбовь к членистоногим. Подавляющее большинство воспоминаний детства — это английская глубинка. Сархолл Милл в начале века — место тихое и зеленое. Дом Толкинов стоял последним, дальше начинались поля, перелески, холмы, речушка, пруд и мельница. После бурого, выжженного солнцем африканского вельда здесь было сказочно хорошо, и братья целыми днями странствовали по окрестностям. Рональд любил деревья — играл с ними, разговаривал, считал своими добрыми друзьями. Спиленная соседями ива у мельничного пруда запомнилась мальчику на всю жизнь. «Когда я увидел свежий распил и ствол с поникшими ветвями, свет для меня померк», — вспоминал он позднее. Не отсюда ли горькая картина «индустриализации» Шира? Не случайно чашу терпения Сэма переполняют именно спиленные вокруг Засумок деревья.
Тогда же Мейбл начала заниматься с сыновьями. Она оказалась прекрасным педагогом, а старший сын — благодарным учеником. В четыре года он умел читать, чуть позже начал писать, переняв у матери каллиграфический почерк, неплохо рисовал — особенно любимые деревья, кусты, травы и карты неведомых земель. Мейбл знала французский и немецкий, занималась латынью. Латынью Рональд был очарован, французский нравился меньше, но усваивался столь же легко. Читал он много, но избирательно, деля книги на «те» и «не те». К «не тем» относились «Алиса в стране чудес», «Гулливер» и «Остров сокровищ». В историях об индейцах появлялся очень важный для мальчика отблеск: луки и стрелы — оружие древнее и достойное, незнакомый язык, культура, построенная по иным законам. Еще лучше были истории короля Артура и рыцарей Круглого стола. Таинственный Авалон представлялся форпостом Волшебного Края. А лучше всех были предания о Сигурде и драконе Фафнире. «Помимо языков, к числу моих пристрастий можно отнести миф как таковой (отнюдь не аллегорию!) и волшебную сказку, а еще лучше — героическую легенду на стыке между волшебной сказкой и историей. К сожалению, подобных вещей в мире осталось слишком мало.
Прошло довольно много времени, я успел стать студентом, прежде чем понял, что язык и миф — понятия родственные.
Я не занимался собственно мифологией в научном смысле, поскольку в мифах мне всегда важнее было ощущение верного тона, наличие определенного духа, отголосок истины, пронизывающий некоторые из мифов или волшебных историй». (Письмо Милтону Уолдмену, конец 1951 г.)
Следующая важная веха в жизни семьи — 1900 год. Рональд поступает в самую престижную школу Бирмингема — школу Короля Эдуарда. Мейбл вместе с сестрой принимает католичество и в этой вере воспитывает сыновей. «…Я благодарен судьбе за то, что с восьми лет приобщился к вере, которая питала меня всю жизнь и научила всему тому, что я знаю», — пишет Толкин Р. Мюррею в 1953 г.
Начинаются скитания по промышленным пригородам Бирмингема — из-за стесненных средств, из-за необходимости жить поближе к школе, к католической церкви и духовному отцу семейства — отцу Фрэнсису Моргану. (Он был наполовину валлиец, наполовину испанец.) За эти три года Толкин успел навсегда возненавидеть город и увлечься валлийским языком. Один из снимаемых домов задами выходил к полотну железной дороги, и это обстоятельство оказалось немаловажным для Рональда. На угольных вагонах, идущих в Южный Уэльс, значились будоражившие воображение будущего лингвиста названия станций назначения: «Нантиг-ло», «Пенривкейбер», «Сенгенидд».
Семья Толкинов и так жила в благородной бедности, но в 1904 г. положение стало совсем бедственным. Мейбл заболела диабетом, от которого в то время не было спасения. 15 октября того же года она умерла, оставив двоих сирот практически без средств к существованию. Родственники по матери, Саффилды, принадлежат к англиканской церкви и не выказывают к мальчикам особого участия, как не выказывали его и к их матери-«изменнице». Недолгое время братья живут у тетки Беатрис, но роль приемной матери ей, бездетной, непонятна и непривычна. Вскоре отец Фрэнсис принимает на себя все заботы о материальном и духовном благополучии мальчиков, и они переезжают в пансион миссис Фолкнер.
К этому времени Рональд уже демонстрировал поразительные успехи в лингвистике. Он прекрасно знал латынь и греческий, занимавший в начале века место основного иностранного языка в общей образовательной программе, владел и другими современными и древними языками, включая готский и финский. Вскоре он заинтересовался проблемой конструирования языков и весьма преуспел на этом поприще.
«Многие дети создают или пытаются создать воображаемые языки. Я этим занимался с тех пор, как научился писать. Просто я не бросил это занятие и после того, как повзрослел. Теперь я занимаюсь этим как профессиональный филолог, особенно интересующийся эстетикой языка. Конечно, изменились мои вкусы, я изучил теорию, у меня прибавилось умения. Теперь в тех историях, которые я пишу, языки приобрели внутреннюю логику, гармоничность, хотя назвать их совершенно разработанными пока рано. Но для тех существ, которых по-английски я (возможно, вводя читателя в заблуждение) назвал Эльфами, разработаны два родственных языка, более полных, с записанной историей, чьи формы (представляющие две разных стороны моего лингвистического вкуса) выведены научно из общего первоисточника.
На этих языках звучат почти все имена и названия в моих легендах. Это придает повествованию видимость историчности, которой, на мой взгляд, так недостает подобным вещам. Не все придают этому такое же значение, как я, но тут уж ничего не поделаешь, ибо я проклят острой чувствительностью к таким вещам», — так рассказывал позднее Толкин о начале возникновения своего воображаемого мира. (Письмо Милтону Уолдмену, конец 1951 г.)
Недюжинный ум и обширные знания собрали вокруг Рональда небольшой кружок из ребят, учившихся вместе с ним в школе Короля Эдуарда. Они называли себя «T.C.B.S.» (Tea Club, Harrovian Society — т. e. «Чайный Клуб Барровианского Общества»), поскольку обычно собирались за чаем в школьной библиотеке или в универсальном магазине Барроу. Дружба эта была весьма плодотворной, поскольку друзья внимательно следили за успехами друг друга и не упускали случая покритиковать первые литературные опыты, что, как известно, всегда идет на пользу.
Однако вскоре в жизни Рональда возникло неожиданное осложнение. В пансионе г-жи Фолкнер жила девятнадцатилетняя Эдит Брэтт — тоже сирота, да еще с клеймом незаконнорожденности. Рональд, которому в то время было шестнадцать, пылко влюбился. Роман между молодыми людьми набирал силу, так что, в конце концов, пришлось вмешаться о. Фрэнсису. Любовь оказалась совершенно не ко времени. Судьбу Рональда должны были решить ближайшие один-два года: чтобы продолжать учебу, Рональду надо было стать именным стипендиатом и получить право на бесплатное образование — а оно предусматривалось только для абитуриентов, не достигших 19 лет. Первая попытка не удалась — Рональд поступил, но до именной стипендии не дотянул. Отец Фрэнсис, так много сделавший для Рональда, взял с воспитанника суровое обещание вплоть до совершеннолетия не только не видеться, но даже не переписываться со своей возлюбленной. Рональд не нарушил слова, данного опекуну. В 1911 г. он поступает в Экзетер-колледж оксфордского университета и с головой погружается в изучение языков, первенствует среди которых по-прежнему старый английский, оставляя место, однако, и для германских языков, и для валлийского, и для финского.
В 1913 г. Рональд достиг совершеннолетия. Больше на него не действуют никакие запреты. Их отношения с Эдит, хотя и не без проблем, восстанавливаются и крепнут. Последствия не замедлили сказаться. Рональд далеко не блестяще оканчивает второй курс колледжа, получив прекрасные оценки только по филологии. Это и подвигло его сменить специализацию. Отныне и надолго его профессией становятся английский язык и литература.
Он читает «Калевалу» в подлиннике, англо-саксонские летописи, кельтские предания. Однажды, в ходе ученых штудий, Рональд натолкнулся на старую английскую поэму «Crist Cynewulf», в которой его поразили строки:
Слово Среднеземье (Middangeard) в староанглийском употреблялось для обозначения слоя бытования, населенного людьми, и располагавшегося, по мнению средневековых схоластов, «между Небом и Адом». Эта странно звучащая фраза глубоко запала в душу молодого ученого, помогла увидеть за строками древних текстов красоту неведомого мира. «За этими словами, — писал он впоследствии, — вдруг приоткрылась мне истина куда более древняя, чем христианская, и не менее глубокая». Эарендэл становится Эарендилом. Так на не созданном еще эльфийском языке звучит имя одного из центральных героев еще не написанного «Сильмариллиона».
Летом 1913 г. Толкину пришлось ради заработка пересечь Ла-Манш и устроиться воспитателем двух мексиканских мальчиков в городе Dinard, во Франции. Работа вскоре закончилась в связи с трагическими обстоятельствами. Вины Толкина в произошедшем не было никакой, но эта короткая поездка еще более укрепила его предубеждение против Франции и всего французского.
Тем временем их отношения с Эдит продолжали развиваться. Девушка приняла католичество. Таким образом, исчезло еще одно препятствие к браку. Они с Рональдом провели короткое время в Варвике. Старинный город с прекрасным замком, расположенный в живописной сельской местности, произвел на Рональда большое впечатление.
Чем сильнее становилась приязнь, связывавшая молодых людей, тем яростнее становилась ненависть, разделявшая народы. В августе 1914 г. началась первая мировая война.
В отличие от многих его сверстников, Толкин не бросился на фронт сломя голову. Наоборот, он упорно трудится и в 1915 г. заканчивает Оксфордский университет с очень высокими показателями. Одновременно Толкин продолжает пробовать силы в поэзии и параллельно совершенствует сконструированный им язык. Он называет его Квэнья (Qenya). Язык становится все более живым, все более похожим на настоящий, утрачивает первоначальное сходство с финским и, тем не менее, Толкин чувствует, что его детищу недостает какой-то животворящей искры, чтобы зажить настоящей жизнью.
А война и не думает заканчиваться. Толкина призывают в армию. В чине лейтенанта он отправляется служить в полк Ланкаширских стрелков. И все это время, подобно путеводной звезде, путь его судьбы озаряет имя небесного странника Эарендила. Несколько месяцев Ланкаширские стрелки ожидают своей участи в Стаффордшире и в самом начале 1916 г. получают приказ об отправке во Францию, к театру военных действий. Молодого лейтенанта это заставило сделать решительный шаг. 22 марта 1916 г. они с Эдит наконец поженились.
Полк, в котором служил Толкин, прибыл на Западный фронт как раз к началу наступления на Сомме. После четырех месяцев, проведенных в окопах, знатока существующих и несуществующих языков свалил сыпной тиф. В начале ноября Толкина отправляют на родину, и следующий месяц он проводит в госпитале в Бирмингеме. К Рождеству он поправился настолько, чтобы начать, наконец, мирную жизнь вместе с Эдит в местечке Грэт Хэйвуд в Стаффордшире.
Из друзей Толкина по T.C.B.S. в ходе военных действий в живых остался только один. Отчасти в память о них Толкин и начал создавать свою «Книгу утраченных преданий» «…в грязных бараках, при свече в палатках, а иногда даже в окопах под артобстрелом» (письмо № 66). При его жизни она так и не увидела свет, но большинство главных историй, составивших впоследствии «Сильмариллион», впервые появились именно на ее страницах. Здесь описаны первые войны нолдоров с Морготом, истории осады и падения Гондолина и Нарготронда, печальное повествование о судьбе Турина, предание о накрытом гигантской волной цветущем острове Нуменор.
«Мои книги мне самому представляются реализацией того, чем я обладал с рождения: я всегда остро чувствовал лингвистическую основу любого языка, языки оказывали на меня эмоциональное воздействие, вполне сравнимое с воздействием, которое оказывают на других людей музыка или цвет; изначально я испытывал пылкую любовь ко всему, что растет, и глубокое пристрастие к легендам, к слову вообще и, в особенности, к такому слову, которое отражало северо-западный лад и склад. Я хочу сказать, что человек, принадлежащий к культуре этого региона, что бы он ни делал, обязательно будет подсознательно иметь в виду, что на Западе жили его бесчисленные предки, а с востока, из бескрайних земель обычно приходили враги. А еще он сердцем может чувствовать отголоски фольклорной традиции, век за веком складывавшейся на побережье. Я сказал о «сердце» потому, что ощущаю в себе нечто вроде «атлантического комплекса». Возможно, я унаследовал его от родителей, во всяком случае, один из моих детей унаследовал его от меня, хотя до недавнего времени мы с ним не знали этого друг о друге. Я имею в виду жуткий повторяющийся сон, который я помню так же давно, как помню себя. Во сне я неизменно видел Огромную Волну, вздымающуюся вверх и неотвратимо надвигающуюся на леса и зеленые поля. (Я передал этот сон в наследство Фарамиру.) Не помню, чтобы он повторялся с тех пор, как я написал «Падение Нуменора», последнюю из легенд Первой и Второй Эпох…» — (Из письма У. X. Одену от 07.06.1955).
В течение 1917 и 1918 гг. болезнь время от времени продолжала возвращаться. Но между госпиталями случались и относительно спокойные периоды. В один из таких дней Рональд и Эдит гуляли в лесу. Стояла чудесная погода, и Эдит танцевала для мужа под кронами деревьев. Именно этот танец вдохновил Толкина на создание повести о Берене и Лучиэнь. С этого момента и до конца жизни он думал об Эдит, как о Лучиэнь, а себя отождествлял с Береном. 16 ноября 1917 г. у молодой пары родился первый сын Джон Фрэнсис Руэл, названный, конечно, в честь о. Фрэнсиса.
Осенью 1918 г. война для Толкина закончилась. Он демобилизовался и вскоре уже работал в Оксфорде над составлением Нового английского словаря в качестве помощника главного лексикографа. Несмотря на большую загруженность работой над словарем, Толкин находит время и для своих личных творческих дел. При Экзетер-колледже существовал литературный клуб эссеистов; туда он и отнес некоторые главы «Книги утраченных преданий», и в первую очередь — «Падение Гондолина». Его литературные опыты были встречены с одобрением двумя будущими членами «Инклингов», Невиллом Когиллом и Хьюго Дайсоном, но интересные встречи не получили продолжения, так как летом 1920 г. Толкин подал документы на конкурс по замещению вакантной должности профессора английского языка в Лидском университете и, к собственному удивлению, был принят.
В Лидсе, помимо преподавательской работы, Толкин совместно с Е. В. Гордоном готовит новую редакцию знаменитой легенды артуровского цикла «Сэр Гавэйн и Зеленый рыцарь» и продолжает работу над «Книгой утраченных преданий». Немало времени отнимает и совершенствование изобретенных им эльфийских языков. Кроме того, вместе с Гордоном Толкин организовывает «Клуб викингов» для любителей пива и древних норвежских саг. Для членов клуба Толкин и Гордон пишут «Песни филологов», представляющие сплав древних саг и оригинальных стихов, переведенных на староанглийский, старонорвежский и старонемецкий. Все это было положено на народные английские мелодии так, чтобы песни можно было петь.
В период работы в Лидсе у Толкинов родились еще двое сыновей: Майкл (1920) и Кристофер (1924). Когда в 1925 г. в Оксфорде оказалась вакантной кафедра англосаксонской литературы, Толкин немедля подал документы и получил новую должность.
Кафедра в Оксфорде в некотором смысле стала для Толкина возвращением «домой». Профессор не питал иллюзий по поводу жизни академических кругов, тем не менее он прекрасно «вписался» в жизнь университетского городка, состоящую из постоянного обмена идеями, исследований и нечастых публикаций, которых было ровно столько, сколько необходимо для поддержания реноме ученого.
Но и в этом Толкин проявил немалый талант. Его академические труды неизменно замечались, более того, оказывали немалое влияние на окружающих. Особенно оживленно была встречена публикация одной из его лекций, названная «Беовульф, Чудовища и Критики». В этом же издании было опубликовано эссе «Английский и Валлийский», также привлекшее внимание академической читающей публики. Каких-либо заметных событий в его личной жизни не происходило. В 1954 г. Толкин занимает кафедру английского языка и литературы и возглавляет ее бессменно вплоть до своей отставки, последовавшей в 1959 г. Толкин читал лекции, писал статьи, принимал довольно активное участие в деятельности университетской администрации.
Семейная жизнь также текла ровно. Эдит занимается детьми. В 1929 г. в семье Толкинов случилось прибавление — родилась дочь Присцилла. У отца семейства вошло в обычай написание для детей забавных рождественских открыток с собственными рисунками. (В 1976 г. они были изданы под названием «Письма Санта Клауса».) А сказок, рассказанных перед сном, было не счесть. Но дети росли. Джон стал священником, Майкл и Кристофер служили в Королевских Военно-Воздушных Силах. Присцилла избрала профессию патронажной сестры. Семья спокойно жила в Хэдингтоне, северном пригороде Оксфорда.
Картины и видения Среднеземья постепенно обретали целостность. Толкин оказался на пороге огромного мира со своей историей и географией, с языками, на которых говорят его обитатели, с собственной мифологией и законами существования. После опубликования «Властелина Колец» Толкин получал немало писем с просьбой рассказать о том, как создавалось Среднеземье. Профессор отвечает подробно и обстоятельно: эта тема очень важна для него. Впервые он обращается к ней в эссе «О волшебных историях», опубликованном в 1937 г. В этой работе Толкин говорит о сотворчестве художника Создателю, о том, что «вторичный мир» художественного творчества является (должен быть) отображением Истины, существующей в реальном (созданном Творцом) мире.
«Миф и волшебная история должны, как и все искусства, отражать и содержать в растворенном виде элементы моральной и религиозной истины (или заблуждения), но не явно, не в известной форме первичного «реального» мира… — пишет он М. Уолдмэну (1951 г.), а затем переходит к рассказу о том, какими должны были бы быть книги о Среднеземье.
«Может быть, это и покажется смешным, но однажды (мой пыл с тех пор давно угас) мне пришло в голову создать некую систему взаимосвязанных легенд в диапазоне от масштабов грандиозных, космогонических, до романтической волшебной сказки. Великие предания, «опускаясь на землю», порождали бы малые и опирались на них, малые, в свою очередь, черпали бы величие из высокого надмирного… Эта большая волшебная история была бы «высокой», совершенно свободной от грубости, вульгарности, грязи, она адресовалась бы к более взрослому сознанию страны, давно впавшей в инфантилизм. Я хотел бы четко прорисовать некоторые из больших историй, а другие оставить лишь в виде набросков. Циклы должны были бы соединяться в величественное целое и вместе с тем оставлять простор для других голов и рук, владеющих красками, музыкой, драмой…
Конечно, такое самонадеянное намерение вызрело не вдруг. Дело было в самих историях. Они появлялись в моем сознании как «данные», и по мере того как они приходили, росли и устанавливались связи между ними. Это была увлекательнейшая, всепоглощающая (хотя и постоянно прерываемая [лингвистикой]) работа. Меня никогда не покидало ощущение, что я не столько пишу, «сочиняю», сколько записываю то, что уже происходило однажды где-то там».
Путь в Среднеземье открыт пока только Профессору, но он непременно должен рассказать о нем другим. «У меня есть дело, которое мне интересно и которое соответствует склонностям (возможно, бесполезным) моей натуры. Без всякого тщеславия или преувеличения значимости этого дела для судеб мира, для меня оно — важнее всего на свете. Конечно, есть много куда более важных дел, но ко мне это не имеет прямого отношения, — пишет он одному из ближайших друзей К. С. Льюису (1948 г.). — …На мне лежит, может быть, и незначительное, но особенное «поручение»…»
Рассказчику и летописцу нужна поддержка, доброжелательное внимание, искренняя заинтересованность… Вокруг Толкина собирается литературный кружок «пишущих ученых». Его название — Inklings, «Инклинги», шутливо намекало на писательские пристрастия членов кружка
Толкин постоянно работал над совершенствованием мифологической картины создаваемого им мира и языками народов, населявших его. Выше уже говорилось, что помимо этого существовал значительный корпус произведений, составленных устными рассказами для детей. Некоторые были впоследствии собраны и изданы, но не о них речь.
Как вспоминал позднее сам Толкин, однажды, проставляя отметки в экзаменационных листах, он наткнулся на недописанную абитуриентом страницу. В этот момент кто-то незримый буквально толкнул его под руку, и он бездумно вывел на листе: «В земле была дырка, и там жил хоббит».
Дальше все было просто. В Толкине взыграл исследовательский дух. Он решил непременно выяснить, что это за существо он поселил на случайном листке, почему оно живет «в дырке», чем питается и как выглядит. Вскоре родился рассказ, первыми читателями которого стали младшие дети профессора. В 1936 г. рукопись рассказа попала в руки Сьюзен Дагналл, редактору издательства «George Allen & Unwin» (в 1990 г. издательство вошло в состав концерна «Harper Collins»).
Толкина попросили доработать и расширить историю про хоббита, после чего рукопись легла на стол директора издательства Стенли Анвина. Произведение было отдано на рецензию десятилетнему сыну директора Райнеру. Благожелательный отзыв «критика» сыграл определяющую роль в дальнейшей писательской судьбе Толкина. В 1937 г. «Хоббит» увидел свет. Успех был полным и немедленным. С тех пор «Хоббит» уже никогда не покидал списков литературы, рекомендованной для чтения детям. Стенли Анвин поинтересовался, нет ли у автора еще чего-нибудь подобного для издания.
Но Толкин был занят другим. Целый мир, лишь едва обозначивший себя в «Хоббите», требовал воплощения. В ответ на просьбу издателя он собрал некоторые прозаические и поэтические материалы из Квента Сильмариллион и отнес в издательство. Тексты были приняты сдержанно. Поэтические фрагменты были решительно отвергнуты, прозаические («Повесть о Берене и Лучиэнь») заинтересовали, но не более того. Материал явно не подходил под рубрику коммерческого издания. Анвин снова поинтересовался, не собирается ли Толкин писать продолжение «Хоббита». Конечно, неудачная попытка публикации «Сильмариллиона» разочаровала Толкина, но все же он не отказался подумать над «Новым Хоббитом».
Однако сюжет нового произведения упорно развивался по каким-то собственным законам.
В предисловии к американскому изданию 1965 г. Толкин привел историю создания «Властелина Колец». Повествование о Великой войне за Кольцо Всевластья выросло на фундаменте гораздо более древних историй, причем слово «древний» относится как ко времени, которое они описывают (сотворение мира и первые эпохи Среднеземья), так и ко времени их создания (первые из них датированы 1914–1915 гг.). Работа над «Властелином Колец» продолжалась с перерывами с 1936 по 1949 гг. Научная и преподавательская работа требовали много сил и времени. В конце 1939 г. повествование не добралось и до конца первой книги; в конце 1941 г. оно достигло Лотлориена и берегов Андуина. В 1942 г. появились черновики того, что позже составило книгу третью и начало книги пятой. Главы, посвященные походу Фродо и Сэма в Мордор, писались в 1944 г. и по мере готовности отсылались среднему сыну, Кристоферу, служившему тогда в ВВС в Южной Африке. Еще пять лет потребовалось на то, чтобы завершить повествование, а потом еще раз пересмотреть (т. е. переписать) его.
«Чем дальше я смотрю на эту работу, — писал Толкин в 1950 г. издателю, Стэнли Анвину, — тем яснее мне становятся размеры катастрофы. Моя работа вышла из-под моего контроля, кажется, я породил чудовище: невыносимо длинный, сложный, унылый, а местами просто страшный роман, совершенно не подходящий для детей (если вообще для кого-нибудь подходящий). И, конечно, никакое это не продолжение «Хоббита», а вовсе даже продолжение «Силь-мариллиона»… Я устал, хохолок Мой поник, и вряд ли я смогу сделать с ним что-нибудь более существенное, чем просто выправить отдельные неточности… «Сильмариллион», хотя и выдворенный из издательства (около года назад), категорически не согласен оставить меня. Он бьет ключом, проникает во все мои вещи, хотя бы отдаленно связанные с Фэйриэ, которые я пытался писать с тех пор. С большим трудом мне удалось уберечь от него «Фермера Джайлса», но и только. Его тень лежит на поздних главах «Хоббита». Он прочно внедрился в ткань «Властелина Колец», так что тот стал просто его продолжением и завершением. Зато теперь, после «Властелина Колец», сам «Силь-мариллион» стал совершенно понятным — без множества ссылок и объяснений.
Возможно, Вы сочтете мою затею занудной и невыполнимой, но я хотел бы опубликовать их вместе — «Сильмариллион» и «Властелина Колец» — одновременно или друг за другом».
К этому времени рукопись «Властелина Колец» насчитывала около полутора тысяч страниц. Странный жанр, непривычная манера повествования, огромный объем, непонятная читательская аудитория — для детей слишком много и сложно, для взрослых — слишком далеко от действительности, — заставляли сомневаться в коммерческом успехе книги. Решение об издании заняло четыре года. Решающим оказалось слово Райнера Анвина, который к этому времени вошел в издательское дело отца и убедил его рискнуть. Без участия Райнера книга едва бы увидела свет.
Издательство, заранее планируя убытки, решило издавать книгу в трех томах на протяжении 1954–1955 гг., одновременно продав права на издание на территории США издательскому дому «Houghton Mifflin». Очень скоро стало ясно, что и автор, и издатель сильно недооценили свое новое детище.
«Властелин Колец» начал жить довольно бурно. Рецензии на произведение лежали в пределах от восторженных отзывов (Оден, Льюис) до полного неприятия (Э. Уилсон, П. Тойнби). Однако радиостанция Би-Би-Си на своем Третьем канале весьма оперативно создала радиоверсию романа и выпустила в эфир сериал из 12 частей. В 1956 г. радио в Англии было основным средством массовой информации, а Третий канал традиционно воспринимался как «интеллектуальный».
Издательство получило значительную прибыль, авторские гонорары заставили Толкина пожалеть о том, что он не оставил научную деятельность немного раньше. К 1966 г. «Властелин Колец» был переиздан четырнадцать раз. По сравнению с последующими тиражами — совсем немного.
Настоящий триумф начался в 1965 г., когда «Властелин Колец» вышел в Америке массовым тиражом в мягкой обложке (кстати, издание было пиратским). Во-первых, книга стала доступной по цене для очень многих читателей, во-вторых, шум вокруг авторских прав оказался эффективнее любой рекламной кампании. О небывалой книге узнали миллионы американцев. К 1968 г. «Властелин Колец» стал библией молодежной контркультуры.
Такой поворот событий озадачил автора. С одной стороны, литературная слава принесла Толкину некоторое состояние, с другой, его не могло не огорчать, что толпы молодежи заглатывают «Властелина Колец», заедая роман LSD. Фанаты порождали бесконечные проблемы. Толпы приходили таращиться на тихий домик новой знаменитости, непосредственным американцам ничего не стоило, забыв (или не подозревая) о существовании часовых поясов, позвонить в три часа утра, чтобы немедленно выяснить, увенчалась ли успехом экспедиция Фродо, поскольку у них не хватает терпения дочитать до конца, или действительно ли у Барлога были крылья. Толкин пробует менять номер домашнего телефона, но это не помогает. В конце концов, они с Эдит вынуждены бежать и скрываться на каком-то модном, но скучном курорте на побережье.
После отставки в 1969 г. Рональд и Эдит переехали в Борнемут. 22 ноября Эдит скончалась. Толкин вернулся в Оксфорд и некоторое время преподавал в Мертон Колледж.
Умер Толкин 2 сентября 1973 г. Похоронен он вместе с Эдит на католическом участке кладбища Волверкот, в северном предместье Оксфорда. Их могила расположена неподалеку от входа на кладбище, и на ней установлена надгробная плита с надписью: «Эдит Мэри Толкин, Лучиэнь. 1889–1971», «Джон Рональд Руэл Толкин, Верен. 1892–1973».
Ажиотаж вокруг «Властелина Колец» вполне способен заслонить многие другие работы Толкина. Но между 1925 г. и уходом из жизни им опубликовано множество произведений, среди которых уже упоминавшиеся научные труды, эссе (в первую очередь, эссе «О волшебных сказках», в котором автор излагает свое литературное кредо), «Приключения Тома Бомбадила», переводы со староанглийского («Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь», «Сэр Орфео», «Жемчужина»). Особо следует отметить сказочную повесть «Фермер Джайлс из Хэма», а также новеллы «Лист работы Мелкина» и «Кузнец из Большого Вуттона».
Настоящий поток книг о Среднеземье хлынул после смерти писателя. «К сожалению, мне пришлось публиковать мои предания «задом наперед», — сетовал Толкин (письмо мисс Дж. Брюн, 1956). — После великого краха, в результате которого зримое Зло покинуло мир, эльфийские легенды об Изначальных Днях уже не будут восприниматься так, как было задумано. Придется читать обе части в правильном порядке, тогда логика повествования не пострадает. Сейчас я не пишу «Сильмариллион» — он написан давным-давно; я пытаюсь найти такую компоновку содержания, которая позволила бы все это напечатать…»
Долгожданный «Сильмариллион» был подготовлен к печати Кристофером Толкином и вышел в 1977 г. В 1980 г. его же трудами появился том под названием «Неоконченные предания Нуменора и Среднеземья». В предисловии к книге Кристофер Толкин писал: «Это весьма существенная работа для тех, кто интересуется предысторией Среднеземья, и хотя «Неоконченные предания» вряд ли можно назвать «легким чтением», они, безусловно, необходимы для более глубокого понимания мира, созданного Толкином».
«Сильмариллион» был продан стремительно. Издатели пребывали в растерянности. Оставалось признать, что существует рынок и для такого относительно непростого чтения. И тогда издательство «Allen & Unwin» в очередной раз решило рискнуть. В результате увидели свет еще 12 томов, касающихся истории, географии, языкознания, легендариума Среднеземья, подготовленных Кристофером Толкином. Несколько раз менялся редакторский коллектив, работа принимала все более углубленный характер, а книги продавались и продавались.
Мы не можем назвать в мировой литературе ни одного автора, чьи рабочие материалы вызывали бы столь же горячий интерес не только у профессионалов — литературоведов, критиков, филологов, но и у огромной массы «рядовых» читателей. На наш взгляд, этот феномен связан в первую очередь с тем, что повествования о Среднеземье несут некую очень важную для современного читателя весть, и перед содержанием этой вести форма отступает на второй план. Поэтому нас будет интересовать не «Властелин Колец» сам по себе, а тот уникальный по степени достоверности и проработки мир, в котором живут герои «Сильмарил-лиона», «Хоббита», «Властелина Колец», «Неоконченных преданий». Прототипы подавляющего большинства сюжетных линий, преданий и персонажей Среднеземья легко обнаруживаются в кельтских, германских, скандинавских, финских сагах и сказаниях. Практически все фольклорные и литературные источники, исследование которых входило в круг научных интересов профессора, в том или ином виде нашли отражение в преданиях Среднеземья. Да и область своих научных интересов Толкин определял сам — и зачастую определяющими оказывались как раз интересы Среднеземья. В списке научных интересов Профессора — «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь», «Беовульф», «Эдда», «Жемчужина», «Сэр Орфео», «Калевала»… Таким образом, «внутренняя среда» Среднеземья — это дохристианская мифология европейского северо-запада, обобщенная и воссозданная Профессором.
Толкин обладал незаурядным талантом мифологического мироощущения, уникальной способностью к «оживлению», реконструкции языка и мифа. Он конструировал космогонию и мифологическую историю, восстанавливая по средневековой литературе древние верования народов Британии и дополняя их теми сторонами европейских мифов и легенд, которые, на его взгляд, точнее всего соответствовали английскому характеру. Но «восстанавливал» предания и легенды ученый, остающийся в рамках научной беспристрастности, а «воссоздавал» их для Среднеземья глубоко и искренне верующий католик, поэт и визионер.
Среднеземье безгранично именно потому, что с одной стороны теснейшим образом сплетено со всеми слоями северо-западной метакультуры и ее национальным мифом, а с другой — с христианством, которое было не просто мировоззрением, а образом жизни автора, с христианским мифом, надстоящим над национальными мифами, пронизывающим их и объединяющим нравственным началом. В таком мире существуют смысл, милосердие и справедливость, четкое различение Добра и Зла и знание о победе Добра. Среднеземье построено по законам «правильного», или «полного», мира. Именно потому, что он «полон», что в него включены и Небо, и Ад, в нем возможно осуществление справедливости. «Я бы сказал — не сочтите это самонадеянностью, — что суть моей работы — разъяснение истины и поддержка заповедей добра в этом реальном мире, а способ разъяснения стар как мир — я нахожу новые формы».
Новое недаром называют «хорошо забытым старым». Найденные Толкиным формы — миф, легенда, волшебная сказка — стары как само человечество и вместе с тем универсальны и всеобъемлющи. «Мифы и волшебные сказки отражают историю и, возможно, более полную, чем физическая история человечества», — утверждал Толкин. В центре внимания мифа — сам человек, его долженствование в этом мире, его связь с высшими силами и миром незримым. Создатель мифа или волшебной истории — летописец волшебного мира. Как писал Ключевский, «мысль летописца обращена не к начальным, а к конечным причинам существующего и бывающего… Летописец ищет в событиях нравственного смысла и практических уроков для жизни; предметы его внимания — историческая телеология и житейская мораль… Ему ясны силы и пружины, движущие людскую жизнь. Два мира противостоят и борются друг с другом, чтобы доставить торжество своим непримиримым началам добра и зла. Борьба идет из-за человека». Повествование о Среднеземье фокусируется на переходном периоде от мифологии к началу нашей летописной истории и вместе с тем отражает христианские верования и ценности. Автор подчеркивает, что Среднеземье — это мир, не знавший Христа, и вместе с тем в этом мире живет христианская весть о спасении.
«Конечно же, «ВК» — фундаментальная религиозная и католическая работа, не осознаваемая так вначале, но осознанная при редактировании. Именно поэтому я не помещал, или вырезал, практически все обращения к чему бы то ни было, напоминающему «религию», к любым культам или обычаям в воображаемом мире. Ибо религиозным моментом пропитана и сама история, и ее символизм» (из письма Р. Мюррею). Миф можно интерпретировать по-разному — и как повествование о бывших или будущих событиях, и как притчу, и как аллегорию, и как историю духовного восхождения, и как фантастику — все толкования будут верны, но ни одно не будет исчерпывающим. «Я полагаю, что вообще невозможно написать «историю» без того, чтобы в ней нельзя было обнаружить «аллегорию», поскольку каждый из нас так или иначе живет внутри Аллегории, творя историю собственной жизни, обусловленную местом, временем, знанием неких универсальных истин и воплощаясь в своей, особенной истории и одетый в одеяния времени, места и универсальных истин, усвоенных на протяжении жизни…» (Письмо У. X. Одену, 1955 г.)
Однако своеобразие замысла Толкина этим не исчерпывается. Не случайно одним из ключевых моментов как для Толкина, так и для его исследователей является вопрос о жанре «Властелина Колец». Например, первый переводчик Толкина в России В. Муравьев считал, что «фантастика его — самая что ни на есть земная. Он произвел на фольклорно-мифологической основе попытку синтеза многовекового коллективного воображения… Эпопея Толкиена имеет невидимый фундамент, волшебно-сказочное, историко-языковое подспорье…» В. Муравьев рассматривает Среднеземье как «сказочно-обыденный» мир, существующий в четырех измерениях: географическом, историческом, нравственном и языковом.
Другой известный переводчик, С. Кошелев (ему мы обязаны блестящим переводом «Листа работы Мелкина»), назвал эту книгу «философским фантастическим романом с элементами волшебной сказки и героического эпоса». Даже этих примеров достаточно, чтобы увидеть, что рамки «волшебной сказки» в ее традиционном понимании для эпопеи о Среднеземье тесны. О том, какой смысл вкладывал в понятие «волшебной сказки» сам Толкин, можно узнать из его (уже ставшего классическим) эссе «О волшебных историях». Эссе выросло из лекции, прочитанной в 1938 г., и вошло в сборник «Эссе, посвященные Чарльзу Вильямсу» (1947). К этому времени «Хоббит» издан, «Сильмариллион» растет на глазах, а Толкин начинает думать над «продолжением» «Хоббита».
Для Толкина волшебная история — это прежде всего повествование о Faerie, «волшебной стране». «Волшебная Страна — опасный край, там поджидает неосторожных не одна западня и не одна темница уготована опрометчивым путникам… В этой стране я не более чем захожий странник, незваный гость, больше изумленный, нежели понимающий», — так начинается эссе. Толкина интересует два вопроса: что такое волшебные истории и откуда они приходят в наш мир. Самые интересные истории, по его словам, происходят как раз на границе обыденного мира и самой Волшебной Страны (реже — внутри нее), и всегда связаны с «обычными людьми», оказавшимися в необычных обстоятельствах. Таким образом, встреча с Faerie помогает человеку узнать нечто важное о себе самом.
Одну из важнейших отличительных черт волшебной истории Толкин определяет как радостный «взрыв узнавания», когда за событиями вымышленной истории читатель улавливает отблеск более высокой истины. Для обыденного восприятия эти отблески незримы, но иногда происходит взрыв, и мы понимаем, что есть истина более полная, чем те, о которых говорит рассудок. Реальность литературного произведения или волшебной сказки сливается в сознании читателя с реальностью обыденной жизни, и ошеломленному сознанию приоткрываются на миг новые дали и выси, привычный мирок нашего существования раздвигается до невообразимых масштабов.
Волшебная история служит восстановлению изначальной целостности мира. В этом смысле величайшее христианское таинство — воскресение Христа — это «волшебная история», осуществленная Создателем в реальном мире и открывшая человечеству путь к спасению.
Создавая художественное произведение, пишет Толкин, автор выступает в роли Творца в мире художественного вымысла. Такой мир Толкин называет «Вторичным» (Secondary World), в отличие от реального, «Первичного» мира (Primary World). Отсюда вытекают требования к «хорошей» волшебной истории: к чудесам Faerie автор должен относиться всерьез, они должны стать органической частью создаваемого им волшебного мира, соответствовать его внутренним законам.
Во Вторичном мире существуют свои законы и своя логика, отличающиеся от наших, но внутри созданного автором мира они должны выполняться. Чем полнее и непротиворечивее Вторичный мир, тем сильнее наша вера автору и его произведению. «Нетрудно придумать зеленое солнце, — пишет Толкин, — трудно придумать мир, где оно было бы естественным и необходимым».
«Придумать» целостный мир, сильно отличающийся от Первичного, наверное, действительно трудно, если не невозможно. Ситуация меняется, если автор обладает возможностью «видеть» панорамы иных слоев бытия, если ему самому приходилось бродить по тропам Волшебного края, как Кузнецу из Большого Вуттона — альтер-эго автора. «…Иногда он посещал Волшебную Страну на несколько мгновений, только для того, чтобы полюбоваться отдельным цветком или деревом, но вскоре он стал отваживаться на дальние пути, и на этих путях он увидел такое, что сердце его переполнилось восторгом и ужасом столь сильными, что он не знал, как поведать об этом своим друзьям или сохранить в памяти, хотя сердце его ничего не забывало. Но и в памяти кое-что оставалось из увиденных чудес и изведанных тайн…»
Отсюда понятен особый интерес Толкина ко всему, что связано с Фэйриэ и ее обитателями. Всякий, знакомый с преданиями Среднеземья, не задумываясь, назовет «хозяев Faerie» — народ, занимавший Толкина сильнее всего и испытавший самые сильные изменения по сравнению с фольклорной и тем более литературной традицией. Речь, конечно, идет об эльфах.
В литературной традиции эльфы — потомки скандинавских
Эльфы обитают в полых холмах (в Шотландии, Ирландии) или в курганах воинов (Германия). Это «народ сумерек», некогда могущественный, способный наводить чары и умело отводящий глаза нежелательным свидетелям, а теперь «умалившийся» — и числом, и ростом. Магия эльфов связана с красотой, которая людям представляется «неземной», «нездешней», со словом (поэтому их предпочитают называть иносказательно: «добрые соседушки», «дивный народ»). Они живут «в своей стране», с иным ходом времени (за семь дней, проведенных в ней, на земле проходит семь лет), попасть в которую можно через «пустые пространства» и, как правило, с проводником-эльфом. «Эльфийская страна» по этим описаниям весьма походит на «параллельный мир» или слой бытия, «полупроницаемый» для обеих сторон. Их еда запретна для людей, действия вызывают недоумение и воспринимаются как жестокие шутки: эльфов обвиняют в подмене детей; золото, которым они расплачиваются с людьми, к утру оборачивается листьями или черепками; на полученной от эльфов скрипке нельзя перестать играть до тех пор, пока она не сломается.
В общении с людьми эльфов интересуют в первую очередь любовь и творчество. Королева Фэйриэ искушает Томаса Рифмача ненасыщаемой страстью; семь лет он служит ей (то есть любит ее и поет для нес), а в награду получает сомнительный (особенно для менестреля) дар «правдивого слова». Она же оспаривает Тома Лина (рыцаря, похищенного эльфами) у смертной девушки и, насладившись испытаниями влюбленных, отпускает его.
Таким образом, эльфы фольклорной традиции предстают как другая раса, живущая в своем мире и по своим законам и иногда общающаяся с людьми, чаще всего в тех случаях, когда речь идет о творческих способностях или любви.
Толкин развивает и продолжает эту традицию. Эльфы — особая раса, предшествовавшая расе Людей. Мифологическая история этой расы описана в «Сильмариллионе», а их взаимодействие с людьми на заре человеческой истории — во «Властелине Колец».
Поделиться книгой: