Помоги проекту - поделись книгой:
Первый директор Лицея Малиновский, умирая, сказал Куницыну, спутав его с кем-то в бреду: «Ваше превосходительство! Во вверенном мне воспитательном учреждении есть главное – нет духа раболепства» (Ю. Тынянов, «Пушкин»).
Новый директор, Егор Антонович Энгельгардт, в день окончания Лицея 7 июня 1817-го подарил всем лицеистам первого выпуска чугунные кольца – знак крепости дружбы. И будут называться они «чугунники». Потом решат в день 19 октября 1827-го отметить «серебряную» дружбу (десять лет окончания Лицея), а в 1837-м «золотую» (двадцатилетие окончания).
«О, это голова важная! Вы человек не простой! Вы проживете долго, если не случится с вами беды от белой лошади, белой головы или белого человека» (немецкая прорицательница Кирхгофф – Пушкину. По воспоминаниям современников).
Из записок современников. Около 1818-го. «Кюхельбекер хаживал к Жуковскому и отчасти надоедал ему своими стихами. Однажды Жуковский куда-то был зван на вечер и не явился. Когда его после спросили, отчего он не был, Жуковский отвечал: “Я еще накануне расстроил себе желудок; к тому же пришел Кюхельбекер, и я остался дома”. Пушкин написал на это стихи:
Кюхельбекер взбесился и потребовал дуэли… Секундантами были Пущин и Дельвиг. Кюхельбекер стрелял первый и дал промах (секунданты зарядили пистолеты клюквой; по другой версии, вообще не зарядили.
Из записок современника. Около 1819-го. Пушкин и барон Корф жили в одном и том же доме. Корф избил пушкинского камердинера. Побитый пожаловался Пушкину. «Александр Сергеевич вспылил в свою очередь и, заступаясь за слугу, немедленно вызвал Корфа на дуэль. На письменный вызов Модест Андреевич отвечал также письменно: “Не принимаю вашего вызова из-за такой безделицы не потому, что вы Пушкин, а потому, что я не Кюхельбекер”».
Из воспоминаний Корфа. «Пушкин ни на школьной скамье, ни после, в свете, не имел ничего любезного и привлекательного в своем обращении. Беседы, ровной, систематической, сколько-нибудь связной, у него совсем не было, как не было и дара слова…»
«…Снарядить Пушкина в дорогу, выдать ему прогоны и с соответствующим чином и с соблюдением возможной благовидности отправить его на службу на юг!» «Он наводнил Россию возмутительными стихами; вся молодежь наизусть их читает» (Александр I).
6 мая 1820-го Пушкин выезжает из Петербурга в ссылку. Провожают его Дельвиг и Яковлев, провожают до Царского Села, до Лицея.
Глава вторая
Роняет лес багряный свой убор…
Пушкин. «Я в совершенном одиночестве… и у меня буквально нет другого общества, кроме моей старой няни и моей трагедии («Борис Годунов». –
Пушкин не предвидел, что слова его найдут отклик. Энгельгардт писал 30 августа 1835-го: «Вчера я имел от Горчакова письмо и рисунок маленького памятника, который поставил он бедному нашему трубадуру Корсакову под густым кипарисом близ церковной ограды во Флоренции. Этот печальный подарок очень меня обрадовал».
Федор Матюшкин, Матюшко. Моряк, кругосветный путешественник, герой морских сражений, будущий адмирал. Есть в заливе Восточно-Сибирского моря на Чукотке мыс Матюшкина. И это по его, Матюшкина, мысли первый памятник Пушкину поставлен будет именно в Москве, на Тверском.
Первым приехал Иван Пущин.
С тремя бутылками шампанского «Клико» рано утром января 11-го Большой Жанно вломился в ворота Михайловского и увидел на крыльце Пушкина, босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками…
«Он, как дитя, был рад нашему свиданию, несколько раз повторял, что ему еще не верится, что мы вместе…»
«Как! Вы хотите к нему ехать? Разве не знаете, что он под двойным надзором – и полицейским и духовным?» – «Все это я знаю, но знаю также, что нельзя не навестить друга после пятилетней разлуки в теперешнем его положении…» (И. Пущин, «Записки о Пушкине».)
День пролетел, как миг. А ночью…
«Ямщик уже запряг лошадей, колоколец брякал у крыльца, на часах ударило три. Мы еще чокнулись стаканами, но грустно пилось: как будто чувствовалось, что последний раз вместе пьем… Молча я набросил на плечи шубу и убежал в сани. Пушкин что-то говорил мне вслед; ничего не слыша, я глядел на него; он остановился на крыльце со свечею в руке. Кони рванули под гору…»
А через три месяца, в апреле 1825-го, в Михайловское приезжает Дельвиг, Тося (тоже несмотря ни на какие предостережения), и проводит у Пушкина неделю.
Наконец, в сентябре Горчаков, Князь, Франт, тогда секретарь русского посольства в Лондоне, оказывается в селе Лямоново, в 18 верстах от Михайловского, и тут же дает знать о себе Пушкину, и они тоже встречаются.
Пушкин ждал, что вместе с Пущиным его навестит еще и Малиновский – Казак:
Глава третья
Пред грозным временем, пред грозными судьбами…
Из записок современника. «Однажды, под вечер, зимой, сидели мы все в зале… Пушкин стоял у этой самой печки. Вдруг… докладывают, что приехал Арсений. У нас был человек Арсений, повар… Арсений рассказал, что в Петербурге бунт… всюду разъезды и караулы, насилу выбрался за заставу, нанял почтовых и поспешил в деревню. Пушкин, услыша рассказ Арсения, страшно побледнел…»
14 или 15 декабря 1825-го. Пущин передает Энгельгардту свой портфель с крамольными, декабристскими бумагами, которые могли стоить их владельцу головы.
15 декабря, рано утром. Горчаков приезжает к Пущину, привозит ему заграничный паспорт, уговаривает бежать. Пущин наотрез отказывается, решив разделить судьбу друзей, и разделил, проведя в тюрьме и на каторге 31 год.
Пущин – Энгельгардту. «Скажите что-нибудь о наших чугунниках. Об иных я кой-что знаю из газет и по письмам сестер, но этого для меня как-то мало. Вообразите, что от Мясоедова получил… письмо, – признаюсь, никогда не ожидал, но тем не менее очень рад. Шепните мой дружеский поклон тем, кто не боится услышать голоса знакомого из-за Байкала. Надеюсь, что есть еще близкие сердца».
Из Кишиневского дневника Пушкина. 15 октября 1827-го. «Вчерашний день был для меня замечателен… (Это случилось на станции Залазы, между Новгородом и Псковом.
Сидя в одиночной камере, засыпая, Кюхельбекер «назначал на завтра, что вспоминать. Лицей, Пушкина и Дельвига… Мать и сестру…» (Ю. Тынянов, «Кюхля»).
«19 октября 1827 года». На пятый день после встречи с Кюхлей, в день «серебряной» годовщины Лицея…
А через год, 19 октября 1828-го, Пушкин – в кругу друзей, в Петербурге. Ведет «Протокол»…
«…И завидели на дворе час первый и стражу вторую, скотобратцы разошлись, пожелав доброго пути воспитаннику императорского Лицея Пушкину – Французу, иже написа сию грамоту»…
1817-й. Из лицейского альбома Пущина. (Запись эту Пушкин сделал перед окончанием Лицея):
1827-й. Из записок Пущина. «В самый день моего приезда в Читу призывает меня к частоколу А. Муравьева (жена декабриста Никиты Муравьева. –
Из записок Пущина. «Пушкин первый встретил меня в Сибири задушевным словом… Отрадно отозвался во мне голос Пушкина! Преисполненный глубокой, живительной благодарности, я не мог обнять его, как он меня обнимал, когда я первый посетил его в изгнанье… Пушкину, верно, тогда не раз икнулось».
Кюхельбекер – Пушкину. 12 февраля 1836 г. «Не знаю, как на тебя подействуют эти строки: они написаны рукою, когда-то тебе знакомою: рукою этою водит сердце, которое всегда тебя любило… Впрочем,
Пушкин. «Все заботливо выполняют требования общежития в отношении к посторонним, т. е. к людям, которых мы не любим, а чаще и не уважаем, и это единственно потому, что они для нас – ничто. С друзьями же не церемонятся, оставляют без внимания обязанности свои к ним, как к порядочным людям, хотя они для нас – все. Нет, я так не хочу действовать. Я хочу доказывать моим друзьям, что не только их люблю и верую в них, но признаю за долг и им, и себе, и посторонним показывать, что они для меня первые из порядочных людей, перед которыми я не хочу и боюсь манкировать чем бы то ни было, освященным обыкновениями и правилами общежития»[8].
Глава четвертая
Зовет меня мой Дельвиг милый…
Ноябрь 1830-го, Болдино. Пушкин – Дельвигу. «Посылаю тебе, барон, вассальскую мою подать, именуемую цветочною, по той причине, что платится она в ноябре, в самую пору цветов. Доношу тебе, моему владельцу, что нынешняя осень была детородна и что коли твой смиренный вассал не околеет от сарацинского падежа, холерой именуемого и занесенного нам крестовыми воинами, т. е. бурлаками, то в замке твоем, «Литературной газете», песни трубадуров не умолкнут круглый год».
Январь 1831-го. Пушкин. Из писем. «Ужасное известие получил я в воскресение… Грустно, тоска. Вот первая смерть, мною оплаканная… Никто на свете не был мне ближе Дельвига. Изо всех связей детства он один оставался на виду – около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели… С ним толковал я обо всем, что
Дельвиг.
«Великий Пушкин, маленькое дитя! Иди, как шел, т. е. делай, что хочешь; но не сердись на меры людей и без тебя довольно напуганных!.. Никто из писателей русских не поворачивал так каменными сердцами нашими, как ты. Чего тебе недостает? Маленького снисхождения к слабым…» (Из письма Дельвига Пушкину от 28 сентября 1824 г.)
Пушкин. «Вчера говорили о нем – покойник Дельвиг, и этот эпитет столь странен, как и страшен. Нечего делать! согласимся. Покойник Дельвиг. Быть так… постараемся быть живы» (Пушкин – Плетневу, 21 января 1831 г.)
«И, мнится, очередь за мной…» Действительно, с этого момента следующим скончался именно Пушкин. Самым последним из лицеистов пушкинского выпуска умер Горчаков – в 1883-м.
27 января. Пушкин с друзьями справляет поминки по Дельвигу, в Москве, у Яра.
17 февраля. Собирает мальчишник, последний холостой обед.
18 февраля. Венчается с Натальей Николаевной Гончаровой.
Глава пятая
Кем убит и отчего…
21 августа 1836-го. Закончен «Памятник», закончен и никому не показан.
И в это же примерно время (из записок современника):
«Почти каждый день ходили мы с Пушкиным гулять по толкучему рынку, покупали там сайки, потом, возвращаясь по Невскому проспекту, предлагали эти сайки светским разряженным щеголям, которые бегали от нас с ужасом».
Канун 19 октября 1836-го. Энгельгардт предлагает праздновать очередной юбилей лицеистам первых трех выпусков всем вместе. Корф поддерживает это предложение, опасаясь, что в более тесном кругу возможны опасные разговоры (о «постороннем»).
Яковлев. «Пусть Егор Антонович соединяет под свои знамена 2-й и 3-й выпуски и воздаст честь и хвалу существованию Лицея. Но пусть нас, стариков, оставит в покое». И подпись: «№ 39» (лицейский «нумер» Яковлева).
Пушкин. «Я согласен с мнением 39-го нумера. Нечего… изменять старинные обычаи Лицея. Это было бы худое предзнаменование. Сказано, что и последний лицеист один будет праздновать 19 октября. Об этом не худо напомнить». И подпись: «№ 14».
19 октября 1836-го. «Собрались… господа лицейские в доме у Яковлева…»
«Пушкин начинал читать стихи… но всех стихов не припомнил… Собрались к половине пятого часа, разошлись в половине десятого».
19 октября 1836-го. Пушкин – Чаадаеву: «Наша общественная жизнь – грустная вещь… Это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству – поистине могут привести в отчаяние».
19 октября 1836-го. Пушкин заканчивает «Капитанскую дочку», начатую эпиграфом «Береги честь смолоду».
Письмо написано утром, но когда именно окончена «Капитанская дочка», в какой час, до половины пятого или после половины десятого, мы не знаем.
4 ноября. Пушкин получает анонимное письмо.
8 ноября. Навещает Яковлева в день его именин.
Из воспоминаний Матюшкина: «Пушкин явился последним и был в большом волнении. После обеда они пили шампанское. Вдруг Пушкин вынимает из кармана полученное… письмо и говорит: “Посмотрите, какую мерзость я получил”».
27 января 1837-го. Среда. Около 4-х часов дня. Из записок современников. «Пушкин и Данзас вышли из кондитерской Вольфа на углу Невского проспекта (недалеко от Казанского собора. –
«Графиня А. К. Воронцова-Дашкова не могла никогда вспоминать без горечи о том, как она встретила Пушкина с Данзасом и Дантеса с д’Аршиаком. Она думала, как бы предупредить несчастие, в котором не сомневалась после такой встречи, и не знала, как быть. К кому обратиться? Куда послать, чтобы остановить поединок? Приехав домой, она в отчаянии говорила, что с Пушкиным непременно произошло несчастие, и предчувствие девятнадцатилетнего женского сердца не было обманом».
Данзасу (как секунданту Пушкина) грозила кара. Умирающий Пушкин прошептал: «Просите за Данзаса, за Данзаса, он мне брат».
«Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского. Мне бы легче было умирать».
29 января. Пятница. 2 часа 45 минут дня.
«Жизнь кончена!.. Кончена жизнь!.. Теснит дыхание…»
Эпилог
Иван Пущин (Большой Жанно). «Если бы при мне должна была случиться несчастная его история и если бы я был на месте К. Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь: я бы нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России».
Модест Корф (Дьячок-мордан). «Вечно без копейки, вечно в долгах, иногда почти без порядочного фрака, с беспрестанными историями, с частыми дуэлями… В нем не было… высших нравственных чувств».
Федор Матюшкин (Матюшко). «Пушкин убит! Яковлев! Как ты мог допустить это? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлев, Яковлев, как мог ты это допустить…»
Поделиться книгой: