Факультатив

Дмитрий Спиридонов

Факультатив

Ядвига Бориславовна Каминская – грузная медлительная дама в позолоченных очках и строгом брючном костюме. Ей не слишком легко нагибаться, снимая итальянские модельные ботинки. Каминская неловко тянет ботинок за пятку и придерживает рукой дверную ручку, будто боится, что следом ворвётся погоня.

Хозяйка квартиры Лада Дольцман напоминает Ядвиге актрису Скарлетт Йоханссон. Черты лица грубее чем у шведки, мальчишеская фигура, бёдра узкие, но грудь отчётливо прорисовывается под голубым спортивным костюмом. Пшеничные волосы собраны на макушке на манер токийской гейши, заткнуты костяными шпильками.

– Привет. У тебя глаза тусклые. Марш мерить давление.

На кухне всё впритирку. Половину узкого пенала занимает невероятный пятикамерный «Хитачи». Это холодильный монстр, космическая капсула-трансформер с фильтром воды для ледогенератора, автоматическими выдвижными секциями, внутренним освежителем воздуха и чёрт знает чем ещё. Стоит не меньше полумиллиона. В монстра встроены программный блок, микроволновая печь и кофеварка. Умная техника.

Остальное пространство пенала – две табуретки, мойка и закруглённый вовнутрь столик, который втянул в себя один угол, чтобы не мешаться. В прозрачном шкафчике фужеры и ароматические свечи. Из кондиционера веет подогретой пустынной сухостью. Лада Альбертовна любит жару. Ловко набросила манжету на полную руку Ядвиги, пшикает резиновой грушей.

– Сто сорок пять на сто. Надо бы поменьше. У меня был индапамид. Примешь?

Ядвига опускает завёрнутый рукав пиджака, отрицательно качает серьгами.

– Нормально себя чувствую. Я принесла домашний штрудель. Будешь?

– Опять углеводы, – тоном закоренелой диетчицы тянет Дольцман. – Конечно, не удержусь.

Она придвигает Ядвиге чашку китайского чая. У Лады аккуратные кисти, цепкие пальцы массажистки. В чашке испускает пар элитный красный ДяньХунь с лепестками роз. Когда-то у Ядвиги в школе были фломастеры с похожим запахом.

– Как мама? – Лада ест штрудель и блаженствует.

– Без изменений.

Улучшений у матери Ядвиги Бориславовны уже не будет. Прочно подтверждённая прогрессирующая деменция. Маразм. Ванда Эммануиловна ещё самостоятельно садится на унитаз, но уже забывает снять при этом нижнее бельё. Время для старушки остановилось три года тому назад. С тех пор она думает, что её сорокалетняя дочка Язенька не достигла половой зрелости и ходит в гимназию номер сто тридцать шесть учиться, а не работать.

Сегодня с матерью дежурит сиделка Ильза с почасовой оплатой. Завуч Ядвига Каминская не приводит домой кавалеров. Раз в неделю она берёт такси и едет на свидание с Ладой Дольцман. Поездки даются трудно. Ядвига меняет маршруты и службы такси, она боится встретить учеников своей гимназии и боится, как бы маму в её отсутствие не накрыл очередной инсульт.

Лада подливает чай, снова пристально смотрит Ядвиге в глаза.

– Мне не нравится твоё давление. Зелёная карта?

Ядвига мотает головой, белоснежная шея с двумя складками трётся о глухой воротник блузки цвета фуксия.

– Я хочу жёлтую.

– Возникнут подозрения – я сама остановлю, – говорит Лада. – Ещё гиперкриза на сессии мне не хватало. Что там у тебя?

Каминская потупясь перелистывает вынутую из сумочки ученическую тетрадь. Бледные щёки гостьи обливаются румянцем.

– Шокирующее откровение. Тетрадь по литературе нашего десятиклассника Вадима Березина. Вадик забыл на парте после факультатива. Лучше бы не раскрывала, да?

Дольцман разглядывает рисунки на последних страницах тетради, пристально смотрит на покрасневшую Ядвигу.

– Поздравляю! Ты стала пользоваться успехом у самцов. И?… Твоя реакция?

Каминская рассеянно допивает чай.

– У меня двадцать лет педагогического стажа, но я понятия не имею, как должна поступить учительница, если дети рисуют её в непристойном виде.

– Не дети, – в голосе Лады Альбертовны слышен нажим. – Десятиклассник уже практически взрослый.

– Да. Предвыпускной класс. В моё время Березина бы тихо выставили из школы. Сегодня жаловаться директору бессмысленно. У детей океан прав. Историю сольют в интернет. Проще передать факультатив Ольге Львовне. Я откажусь от десятого «Б», пускай потеряю четыре часа в неделю…

Остановив кондиционер, Лада закуривает у открытого окна. Улица дышит в  кухню-пенал пыльным октябрём и резиновыми шинами.

– Тебе нужен совет? Вот он – верни тетрадь и оставь как было.

– Но это же…

– Не заостряй внимания. У мальчика скоро пройдёт. Он у тебя под присмотром и тетрадь нашла ты, а не директор.

– Скорее, это я у Вадика под присмотром, – неловко прыскает Каминская. – Получается, я ему позирую?

– Он не делает ничего криминального. Рисует для себя. Я была бы рада, если бы меня тоже рисовали.

Наброски в тетради десятиклассника выполнены с соблюдением всех пропорций, учётом падающего света и анатомического строения женского тела. Вадик создаёт свои шедевры авторучкой с чёрной пастой, кое-где вносит мелкие штрихи красной, фиолетовой или зелёной.

Сомнений нет. На всех рисунках изображена завуч Каминская Ядвига Бориславовна. Это её черты, её причёска, её телосложение. Очень похоже на натуру. Каминская соглашается с Ладой, что у парня имеется художественное чутьё.

На первом рисунке полуобнажённая Ядвига распята у классной доски. Раскинутые руки привязаны к кронштейнам, удерживающим доску. Заботливо прорисованы все узлы и петли, стягивающие запястья женщины. В ярко накрашенном рту торчит кляп. Березин оставил на пленнице узкие алые трусики, сетчатые чулки на подвязках-бантиках и туфельки. Голые груди выпучили крупные пуговицы сосков. Глаза Ядвиги в безмолвной муке скошены вбок, на привязанную правую кисть, словно она думает, не удастся ли вырвать руку из крепких петель?

Рисунок выполнен в чёрно-белых тонах, и тем соблазнительнее выделяются алые трусики, алые туфли, кроваво-красный заткнутый рот.

– Я уже всё передумала. Неужели он что-то знает… о нас? – Ядвига нервно крутит пустую чашку.

– С моей стороны утечка исключена! – уверенно бросает Лада. – Не мандражируй, просто совпадение. У парня переходный спермотоксикоз, а ты спелая и зрелая училка.

– Спелая-переспелая… Такое только ты можешь сказать.

– Мальчику шестнадцать лет, гормоны из ушей лезут… Почему бы не представить учительницу в чулках, привязанной к доске? Каков он из себя, твой воздыхатель Вадим?

– Ничего особенного. Худой, они в этом возрасте почти все худые. Блондин с сиреневыми прыщами. Причёска киногероя-плохиша. Длинные сальные волосы, чёлка.

– У него есть подруга?

Каминская вспоминает, что на переменах Березин гуляет с Ани Белоцерковской из восьмого «А», или как там правильно выражаются дети – «мутит» с Белоцерковской? Во дворе Вадим и Ани садятся рядом, тупо пялятся в один смартфон, перебрасываясь словами «вау, жестяк, баги».

– Дать кому-то посмотреть в свой смартфон – высший знак доверия. А рисунки… Он мог оставить их тебе нарочно?

– Я могла и не увидеть, на факультативе тетради не сдают. Но если бы её подобрал кто-то из класса… – Ядвиге не хочется продолжать. Сканы рисунков со связанным завучем влёт разошлись бы в соцсетях.

– Ты проснулась бы знаменитой, – подхватывает Лада. – Способный перец.

– Да… Почти отличник. Больше гуманитарий, чем технарь.

– Заметно. Особенно Вадим любит филологов.

– Ох, перестань!

На следующем рисунке Ядвига в бюстгалтере, колготках и задранной на спину юбке возлежит на своём учительском столе лицом вниз. Углы рта растянуты ремнём, обхватывающим лицо. Согнутые ноги вплотную привязаны к заломленным назад рукам. В такой позе невозможно сдвинуться с места, Ядвига знает совершенно точно. Три ремня пристёгивают нарисованную пленницу к столу.

Вадим тонко, мастерски передаёт игру света на обнажённых частях женского тела. Удачно изображает блеск и тени капроновых колготок. Ноги связанной женщины аккуратно заштрихованы простым карандашом, немного сгущены тени в паху и под коленями, затем штриховка растёрта промокашкой до однородной серости, ластиком брошены солнечные зайчики на округлых бёдрах завуча.

Детали кружевного белья, серьги, длинные ногти и сапоги Каминской Березин обозначает мимоходом, как нечто второстепенное. Зато подробно выписаны беспомощно-злобное выражение лица пленницы, её растрёпанные волосы, ресницы, губы, проступающие соски и сложная система верёвочных узлов.

– Будущий Боттичелли, – иронизирует Дольцман.

– Наглец!… – с возмущением и восхищением поправляет зардевшаяся Ядвига. Между бёдер у неё вдруг прилила и мелко пульсирует кровь. Трусики слегка увлажнились.

На третьем рисунке завуч замотана в короткую смирительную рубашку. Руки Каминской скрещены под грудью и вдеты в длинные рукава, перехлёстнутые за спину. Она неловко сидит полубоком, концы рукавов зафиксированы зажимами в районе лопаток. Длиной рубашка только до пупка. Жирные ноги женщины, облачённые в поблёскивающие колготки, неприлично широко раздвинуты и связаны под стулом.

От подола смирительной рубашки вниз спускается широкая тесёмка, вдетая между ног Каминской и пристёгнутая где-то сзади. Эта тесёмка смирительной рубашки называется кротч-ремень и не даёт пленнику сдёрнуть брезентовую хламиду через голову, зато ужасно режет половые органы.

По рисунку видно, насколько глубоко кожаная удавка сидит в паху Каминской. Несомненно, ей зверски больно. Голова женщины откинута далеко назад, шея заломлена, нижняя половина лица стянута намордником. Сзади намордник соединён подпругой с кротч-ремнём. Подпруга не позволяет опустить невольнице голову и создаёт дополнительное напряжение в женской промежности.

– Тебе нравятся художества твоего ученика? – говорит Дольцман. И тут же утверждает: – Нравятся, не притворяйся. Узнав, что ученик сделал тебя героиней садо-мазо эротики, ты потекла от испуга и возбуждения. Зачем ты принесла мне тетрадь?

– Обсудить с тобой. Всё-таки, наверное, совпадение.

– Я не снимаю видео и ничего не выношу из студии, ты отлично знаешь.

– Конечно-конечно…

Ядвига пробует улыбнуться. Видел ли её кто-нибудь, когда она открыла эту тетрадь в пустом классе? Березин сидит в дальнем ряду у окна. Может, он оставил за шторой веб-камеру? Сейчас молодёжь чересчур продвинутая. Нет, термин «продвинутая» уже устарел. Учителя не поспевают за скоростным мышлением и внеклассным сленгом.

– Последняя картинка не дорисована. Звонок прозвенел?

– Вряд ли за сорок минут столько успеешь. Скорее рисует урывками, по нескольку дней.

– А как твой Березин борется с подступающей эрекцией, когда рисует? Левой рукой? Ха-ха-ха! Ты об этом думала, признайся?

– Н-не знаю. Мне было стыдно.

Теперь понятно, зачем Березин на факультативном часе постоянно загораживает тетрадь плечом и локтем. У него нет соседей по парте, никто не подсматривает. Вадик близорук, щурит из-под чёлки широко расставленные глаза. Он внимает стоящей у доски Каминской, слушает рассуждения о диалектике пушкинских взглядов, а его перо распинает на бумаге полуголую завуча в туфельках, подвязках и бантиках. Под бесформенной толстовкой жеребца Вадика, наверное, проступает пятно от поллюции. Десятиклассник ёрзает, рисует, стирает, подправляет мелкие детали, штрихует капроновые ляжки Ядвиги.

Подружка Ани Белоцерковская ещё не вызрела, она плоская голенастая девица. Возможно, Березин уже раскрутил её на секс, но на уроках он рисует толстую старую деву Каминскую. Любит связанных и пышных? А Белоцерковская видела картинки своего приятеля?

Ядвига снова глядит на рисунок. Это грязно и ужасно, но … чёрт побери, распятой у доски или на столе она смотрится вполне привлекательно. Неужели детям не хватает для онанизма порнографии в интернете? Если бы Каминская не нравилась Березину, он её не рисовал бы.

Дольцман решительно захлопывает литературную тетрадь.

– Об этом мы ещё поговорим. Завтра положи на место. Спасибо, штрудель изумительный. Вечером пробегу две лишних тысячи шагов. Теперь иди в душ и приступим.

С тетрадью в сумке Ядвига ныряет в хромированные недра уборной, наводит туалетные процедуры. Из уборной идёт в соседний с кухней пенал-«костюмерную». Келья с душевой кабиной, диваном, туалетным столиком. Флизелиновые обои с текстурой под дикий камень. Двойное зеркало в полный рост. В нём отражается Ядвига – грузная медлительная дама в позолоченных очках и строгом брючном костюме.

Вряд ли кто-то в гимназии № 136 может представить сурового завуча Ядвигу Бориславовну распятой на блестящих металлических трубах в ажурных чулках и перчатках, удовлетворяющей ртом похоть Лады Дольцман в  облегающем купальнике. Десятиклассник Березин, сам того не зная, оказался близок к страшной тайне Каминской.

На стенах за стеклом висят карнавальные одеяния. Гетры, корсеты, стринги, купальники с «молнией» в промежности. Перчатки, чулки в сеточку, браслеты, маски. Смирительные рубашки с кротч-ремнями тоже есть. У Дольцман богатая коллекция. Латекс, бифлекс, кожа, капрон. Наряды Тигрицы, Ведьмы, Русалки, Дрянной девчонки. Лада говорит, что сетчатые чулки и Дрянную девчонку чаще надевают мужчины, чем женщины. Ядвига пытается представить себе небритого мужика в кожаной юбке и драных чулках. Воображаемый мужик пускает слюни и омерзительно выглядит. Наверно, Лада всё-таки шутит?

Ядвига открывает дверцы, трогает скользкие сексуальные латы, но ничего из-под стекла не берёт. К Дольцман она ездит со своим костюмом. Мазохистская одежда так же индивидуальна, как кляп или вибратор.

На подлокотник дивана укладываются твидовые брюки, жакет, классическая блузка цвета фуксия. Сверху трусики, лифчик, антицеллюлитные колготки. Ядвига раздевается донага, встаёт под душ. Струи шпагами хлещут рыхловатое тело. Каминская думает, что задница у неё квадратная как посылочный ящик, грудь похожа на противотанковое заграждение, а бёдра и ступни слишком широкие. Она носит сороковой размер обуви. В утешение Дольцман постоянно хвалит Ядвигу за сексуальные лодыжки.

Вымыв голову, Ядвига вытирается перед зеркалом, сушит блёклые волосы феном. Шевелит покатыми плечами, тяжёлой набрякшей грудью. После бодрящего душа соски торчат словно взрыватели на глубоководных минах.

Из сумки появляется невесомый кэтсьюит из чёрного нейлона. Ролевой комбинезон струится и мерцает. Кэтсьюит не очень новый, но выстиран и пахнет свежей отдушкой – лемонограсс и лавандовое масло. В районе бёдер и спины несколько мелких крестообразных затяжек. Это от плетей. Затяжки  почти не видно, если специально не искать.

Ядвига присаживается на край дивана, затягивает обнажённое тело в нейлон, будто во вторую кожу. Кэтсьюит – те же самые колготки, только в человеческий рост. Нейлон пластырем стягивает плечи, бёдра и пах, ужимает и делает упругими складки сала ниже подмышек. Женщина поворачивается перед зеркалом. Ягодицы в прозрачной чёрной синтетике похожи на крутобокий просмоленный баркас.

– Точно – отвисший ящик! – бормочет Каминская. – Ким Кардан-шьян.

Великолепный кэтсьюит обладает компрессионным эффектом. Он плотно сжимает женщине лодыжки, верхнюю часть ляжек, огрузшую талию, прилегает к интимным паховым складкам. Каждой клеточкой Ядвига ощущает давление колготок во влажном дамском устье. Немного раздражает и будоражит, но в целом – сладко и возбуждающе, словно кто-то игриво наступил ей между ног балетной туфелькой. Или припал к паху требовательным поцелуем и не думает отпускать.

Каминская достаёт из сумки скрипучие стрэпы со множеством застёжек. Стрэпы состоят из двенадцати кожаных лент. Женщина просовывает в ременную упряжь нейлоновые ноги, взнимает её за лямки, словно ныряет в купальник. Расправляет ремни вокруг груди, на талии и внизу живота. Туго фиксирует их застёжками наподобие военной портупеи.

Сама себе Ядвига кажется смешной и неуклюжей, ничем не лучше мужчины-извращенца в юбке. Одежда в обтяжку – не в её повседневном стиле, она вообще редко носит платья. Вместо безликого завуча в брючном костюме в зеркале отражается полная женская фигура в облипающем нейлоне, перечёркнутая ремнями и пряжками. Возникает впечатление, что в птичью клетку вывалили ведро студня, между прутьями выпирают тяжёлые пласты живота, торчат руки, ноги, груди. Чёрный нейлон сверкает и хрустит на изгибах тела, словно обсыпанный толчёным стеклом. Звёздочками просвечивают пупок и околососковые кружки. Кэтсьюит оставляет обнажёнными только ступни и кисти рук.

Задница Каминской больше не напоминает посылочный ящик. Облегающий костюм и кожаная сбруя придали женщине приятную округлость, между ремней поблёскивают выдавленные слитки жира. Кожаные лямки  обрисовали Ядвигу поверх кэтсьюита, два из них впиваются в пах. Это самые любимые ремни.

Женщина прикрывает глаза, качает бёдрами. Половые органы стиснуты упряжью словно мышеловкой, они откликаются на тесноту, возбуждённо натягивают нейлон, напоминая пухлый детский кулачок. Вагина трётся о стрэпы, распускается и чавкает от желания. От затылка до пяток женщины пробегает дрожь, нёбо и дёсны пересыхают. Ноют мышцы таза и внутренние части бёдер. Возможно, Дольцман добавила в чай стимулирующий бальзам-афродизиак.

Каминская почти готова. Накидывает на горло кожаный толстый ошейник с шипами. Оборачивает запястья и щиколотки многослойными браслетами, щёлкает пружинами замков. На кандалах и ошейнике болтаются стальные карабины. Их можно сцеплять между собой, сковывая пленнице шею, руки и ноги в любом сочетании.

Ядвига собирает волосы в хвост, мажет веки в угольный цвет. Усмехнувшись, наносит пятнышко черноты на нос, рисует на щеках усики. Завершает образ головной ободок с замшевыми кошачьими ушками. Женщина в нейлоне подмигивает зеркалу. Прикалывает к волосам бумажную розу. Внутри розы написано сегодняшнее стоп-слово. «Неликвидность».

Ещё раз оглядывает себя, подтягивает стрэп на левом боку, который по её ощущениям недостаточно туго врезается в тело. Босиком, с опущенной головой, Ядвига в эротичном комбинезоне и кошачьих ушках семенит в студию, распространяя запах лемонограсса и лавандового масла. Карабины звенят на запястьях и шее.

В ближайшие три часа неприступного завуча ждёт жизнь сексуальной наложницы.

*****

С Ладой Альбертовной Дольцман, похожей на шведскую актрису, Каминская  познакомилась на скучном учительском семинаре в Новомосковске. Она приняла её за пресс-секретаря – деловую, изысканную, вылощенную даму, копию Скарлетт Йоханссон. На семинаре Лада была каштановой. В зале женщины сидели рядом, Ядвига рассматривала её серьги от Дамиани. Каминская уже не помнит, как они с Ладой Альбертовной нашли сокровенный общий язык. Почему состоятельная женщина Лада Дольцман вообще оказалась там, если не имеет отношения к департаменту  образования? Впрочем, на конференциях шатается уйма приблуд: рекламщики, компьютерные гении, программисты, предприниматели, чиновники. На все расспросы Лада теперь уклончиво отвечает:

– Выслеживала кое-кого… Или искала приключений.

Вечером в культурно-деловом центре был банкет. Педагоги пили на фуршете, потом в гостиничных номерах. Малопьющая Ядвига позволила себе лишний бокал шардоне и немножко водки. Её развезло, она плакалась в плечо Ладе на не сложившуюся личную жизнь, больную мать и распущенных школьников.

Перемотка плёнки – они с Ладой уединились в одноместном номере. За стенкой гогочут учителя-иностранщики из Ярославля. Каминская испытывает  некоторый шок, когда Лада снимает с головы роскошную каштановую гриву и превращается в бритоголовую хулиганку. Череп у неё изумительной формы, на темени выколоты змея и бабочка-махаон.

– Ядзя, я тебе нравлюсь? Укуси меня.

Настоящий шок приходит позднее. Дольцман сообщает, что носит пятый дан по дзюдо, а дверь заперта. Она ломает слабое сопротивление, трогает Ядвигу везде. Вывернула ей за спину руки, отобрала брюки, колготки и трусики, туго связала теми же колготками запястья. Опьяневшая Ядвига хихикает от возбуждения, заливается румянцем, шёпотом кричит, что её нельзя связывать. Маме дома вот-вот станет плохо, и она начнёт звонить, ведь сама нипочём не найдёт нужную таблетку и наглотается чёрт-те чего!