Снег

– А Малахова ты уже знаешь, – кивает в сторону парня, а тот вежливо подмигивает мне, приветствуя.

Мой левый глаз моргает ему в ответ.

– Давайте, – Бармалей поднимает бокал.

Моя рука уверенно тянется за выделенным мне бокалом, а потом уже с ним устремляется навстречу другим. Мы звеним.

Я с опаской вглядываюсь в темноту алкоголя, пузырящегося и покачивающегося за стеклом около моего лица.

Я раньше никогда не пила ром.

«Да что ты вообще раньше делала?» – раздаются в моей голове слова Алисы. Которая залпом проглатывает половину. И сразу после выдоха – остальное.

Меня будто опаляет изнутри горящий бензин.

«Да брось ты, там почти одна кола», – пристыжает меня Алиса.

До этого момента я думала, что ром пьют только пираты.

– Ох, – выдыхает Бармалей, – аж волосы на голове зашевелились… бы, если б еще росли, ха-ха.

– Не парься, – подбадривает его друг, – волосы – это рудимент.

– Что? – встревает девушка, не нашедшая его последнее слово в своем тонком словарике.

– Ну то есть орган, который из-за эволюции уже как бы стал не нужен, – объясняет Малахов. – Уже не так холодно, мозги не замерзают. Не мерзнут ведь, а, Бармуль? Ха-ха.

– Я их вот этим постоянно прогреваю, – щелкает пальцем по бутылке обладатель обсуждаемой головы.

– Волосы нужны не для обогрева, – говорит Алиса. – Они нужны для привлекательности. И мужчинам тоже. Они как павлиний хвост.

Бармалей с деланной обиженностью глядит на меня.

– А у тебя выпали, потому что тестостерона до хрена, – бросает она ему утешительный приз. – Прет он из тебя – из всех щелей, вон аж волосы выдавил.

Парни смеются, а девушка притворяется глухой.

– Давай наливай, сейчас мы все станем красивее, – ухмыляется Алиса.

– Ха-ха, вы, девчонки, у нас и так красивые, – говорит Бармалей, поглаживая бородку.

– Я-то уж точно, – пищит девушка, на лице которой намазано всего понемногу из всей косметики, что у нее, наверное, есть. И направляет на меня короткий надменный взгляд.

Что это сейчас было? Какой-то завернутый в газетку камень в мой огород?

– Да, – подхватывает Малахов. – Щепка признанная красавица, выиграла конкурс красоты в прошлом году.

И какой же? Мисс Конченая Мразь? Теперь поедет представлять Россию на мировом турнире?

– Вспомнила одну историю, – говорит Алиса и завладевает всеобщим вниманием. – Жила-была одна девочка. Красивая-красивая. Но однажды вышла из дома ненакрашенная и умерла.

Первым от смеха прыскает Бармалей, который суетливо поднимает очки и потирает глаза. Затем подавляемая улыбка появляется на лице его друга. И потом, когда наконец доходит до жирафа, она делает морду кирпичом и строго смотрит на Малахова.

– Подняли, – отсмеявшийся перевертыш разряжает обстановку.

Все безмолвно звенят бокалами. И Алиса решительно заливает в меня новую порцию.

На этот раз я сильнее чувствую жжение в горле, уходящее через глотку в живот и там наконец гаснущее. А в голову медленно просачивается какое-то вязкое облако.

Бармалей, проглотив свой напиток, умиротворенно откидывается на спинку дивана. А его друзья отстраненно пялятся в свои телефоны, не вникая в происходящее вокруг.

А что вокруг? Официанты снуют туда-сюда, спешат то к тем, то к этим, в итоге оставляя недовольными всех. Всегда озадачивалась вопросом: кто за кем доедает блюда – официанты за посетителями или посетители за официантами? Уверена, что персоналу лучше не грубить, как позволяют себе всякие пафосные морды, иначе вам могут подать еду, которую намеренно поваляли по полу. Хотя в ресторанах и без того существует древнее правило: если еду успели поднять с пола быстрее чем за 5 секунд, она не считается упавшей. Однако если ты не уложился в «правило 5 секунд», то применяется «правило 15 секунд».

Что еще вокруг? Группа на сцене играет непонятную музыку с нелепыми, бессвязными текстами. Какой стыд. Есть же проверенный ход – придумай всего одну цепляющую, провокационную строчку, и всё – остальная часть песни подтянется. Но нет – эти будут до упора рифмовать «кровь» с «любовью», подражать своим кумирам и обманываться, упиваясь своей оригинальностью. План у всех один – «запишем альбом, поедем в турне и заработаем кучу бабок». Только вот распадаются такие группы еще в репетиционном гараже. Надеюсь, сегодня их не будут просить выдать что-нибудь на бис. Уж лучше включите местное радио с лекцией пожилого краеведа.

Что еще вокруг? Вокруг люди, делающие вид, что им хорошо. Что они получают удовольствие от этой задымленной, полумрачной атмосферы, от живой музыки, от общения друг с другом. Здесь все притворяются, здесь все актеры, играющие картонные роли светских львов и львиц, все врут, блефуют и лицемерят. А на самом деле, я уверена, у них на душе гадко. Темно, холодно и противно. Из-за одной причины. Одной на всех. Из-за одиночества.

– Да, мать, ты права, – шепчет Алиса. – Это жалкий, никчемный мир. Но нам еще не время его покидать. Еще нет.

– С кем ты разговариваешь? – говорит Бармалей. Он вновь наполняет бокалы. – Сама с собой, что ли?

– Лучше содержательно разговаривать с собой, чем вести пустые беседы с другими, – декламирует Алиса.

– Ого, так давайте поговорим о чем-нибудь интересном, – то ли обиженно, то ли возбужденно тараторит то ли музыкант, то ли поэт.

Подходит официант и раскладывает перед нами кальян.

– Это у меня частенько такое случается – мысли вслух, – оправдывается Алиса.

– И о чем же? – включается Малахов. – Что-то глубокое?

– О жизни после жизни.

– Хе-хе, – в голосе Бармалея восторг, – а ведь мы еще даже не курили. Так, подняли.

Чокаемся. И Алиса вновь делает смачный глоток, раздирающий изнутри мои мягкие ткани.

Куда ее гуси несут? Мое тело такой пьянки не выдержит. Ей надо было хоть активированным углем закинуться, если уж такие кутежные планы были, – всё бы на пользу пошло.

Малахов глубоко затягивает из кальянной трубки.

– Это моя самая любимая тема, – выдавливает он вместе с дымом. – После жизни… мы попадем… во второй класс.

Я удивлена.

Он передает курево подружке.

– Какой еще второй класс? – пищит та.

– Подробностей у меня нет. Первоклассники не знают, что проходят во втором классе, – Малахов укладывает туловище на спинку. – Но он есть. Потом будет третий, четвертый, пятый…

Девушка демонстративно выпускает дым. Подсмотрела, наверное, элегантные жесты у какой-нибудь киношной роковой дамы и теперь дует во все легкие. Ей бы больше подошло незаметно выдыхать вниз и поплевывать себе под ноги.

– Чушь какая-то, – брякает она и пренебрежительно передает мне трубочку, словно бросает кусочек из своей тарелки назойливой собаке.

Я и кальян никогда не курила.

Алиса цепляет на трубку мундштук, вставляет его мне в рот и делает вдох. Моя грудная клетка плавно расширяется. Мне хочется кашлять. Но легкие продолжают надуваться.

Она откидывает мою голову назад и неторопливо выдыхает. Объем поместившегося во мне дыма просто изумляет. Этой тучи хватило б на короткий ливень.

Продирая мое стянувшееся горло, Алиса говорит:

– Чушь занимает девяносто пять процентов того, что мы слышим за жизнь.

Мои новые друзья почему-то замирают, будто она изрекла глубочайшую мудрость, а не просто сотрясла воздух.

– Но второй класс входит как раз в оставшиеся пять, – продолжает Алиса, раздувая вместе с дымом таинственность.

Малахов отрывается от спинки дивана и подается вперед, видимо, ожидая каких-то новых откровений. И Алиса их ему накидывает не жалея:

– Зачем нужен первый класс в школе? Правильно – чтобы выучить буквы, цифры и потом переходить во второй, в котором ты уже будешь учиться читать слова и складывать числа. Это как жизнь существа, часть которой оно проживает как личинка, а после перерождения – как бабочка, но всё это едино. Вот так же и с нашей земной жизнью, она лишь первый этап нашего развития. Мы оставим наши тела и уйдем туда, где они не нужны.

У девчонки, которая зовется здесь Щепкой, сейчас такое тупое выражение лица, будто она только что выслушала нравоучения о вреде курения на латыни.

– Да, – захватывающе включается Малахов. – Только это тайна, которую скрывают уже тысячи лет.

– Тайна? Ага, щас, – дерзит Кожа-Да-Кости. – А вы тогда как об этом узнали?

– Мне дед мой рассказывал, когда я еще малым был, – Малахов показывает рукой свой рост от пола, из чего следует, что в детстве он был размером с тапок. – А ему его дед рассказывал.

Тут его история прерывается, видимо, из-за очевидной достаточности и непогрешимости доказательств. После чего взгляды перескакивают на меня.

– А я прочла в журнале «Космополитен», – говорит Алиса и передает трубку Бармалею.

– В журнале? – морщится глиста. И ее морщины складываются в буквы: С, У, К, А.

Ее писк остается без реакции, потому что в дискуссию вступает Малахов, с таким видом, будто у него с собой подлинная рукопись Книги Бытия с автографом и дарственной надписью: «Малахову от автора».

– Эту тайну охраняют все религии, – тараторит он. – А взамен предлагают после смерти рай, ад или реинкарнацию. Вот как раз из-за этого они и осуждают самоубийства.

Слово на «с» мгновенно режет мои уши. Режет лезвием. Лезвием, оставшимся на дне ванны.

– Чтобы люди не рвались на тот свет, когда им такое в голову прилетит, – продолжает он. – А ведь если бы все знали про второй класс, то суицид был бы нормой. Если точно знаешь, что потусторонний мир существует, смерть уже не кажется такой страшной.

– Все самоубийцы психически больные люди, – верещит его противная подруга. – Как можно взять и убить себя. Ни ума, ни разума.

У тебя его, как погляжу, в избытке. Поэтому и рожа вся в известке – склеила, чтоб она от работы мозга не треснула.

«Она, смотрю, и про твое увлечение нелестно отзывается», – мысленно передает мне Алиса.

– Нужно искать позитив в жизни, – костлявая шавка продолжает сыпать соль на мои фантомные порезы. – Нужно уметь на всё забивать и радоваться. Я вот всегда думаю только о хорошем, а о смерти так уж точно совсем не думаю. Вот такой настрой и помог мне добиться успеха и победить на конкурсе.

– Ну и что, – бросает Алиса. – Всё равно ты умрешь.

Исхудалая засранка мгновенно торопеет. Но тут же берет себя в руки, говорит:

– По крайней мере, я не сама себя убью, как какая-нибудь шиза.

Да что ты знаешь об этом, коза тощая?! Ничего! Ничего ты не знаешь о дыре внутри, которая поглощает всё что можно, не позволяя даже удержать в себе хоть что-то приятное. Самый большой стресс в твоей жизни – это в постели искать длинную и короткую стороны одеяла. Да чтоб тебя в унитаз смыло, как и положено такому дерьму, как ты.

«Что, мать, рассерчала-то так? – вновь я слышу обращенные ко мне мысли Алисы. – Она просто тупая, это не греховно. Не кипятись».

Затем Алиса открывает мой рот и говорит уже вслух:

– Только одно живое существо на земле может совершить самоубийство. И это человек.

Она будто произнесла магическое заклинание – потому что в меня сейчас направлены шесть озадаченных глаз.

Никто даже не собирается ее перебивать, но Алиса всё равно вскидывает мой указательный палец, как бы останавливая всех, и говорит:

– И не надо мне рассказывать про китов, которые выбрасываются на берег и погибают. Или про каких-нибудь оленей, которые в суматохе прыгают с горы. Это не суицидальный акт, это сбой в их программе бионавигации. И про тех зверюшек, которые перестают есть, когда умирает кто-то, к кому они привыкли, мне тоже говорить не надо. Да, все они испытывают стресс, ведут себя неадекватно, но никто из них не осознает, что их поведение ведет к смерти. Сознательное решение умереть может принять только человек. Человек обдумывает свои действия, строит план, правит его, и когда доводит до конца, он знает, что умрет. Смерть его цель.

Никто не моргает.

Алиса говорит:

– Дар жизни дан всем животным, но только человеку дана возможность отказаться от этого дара. Это главное, что отличает его от животного. И именно это делает его человеком.

Серьезность атмосферы такая – будто мы сейчас собираемся принести кого-то в жертву. Осталось лишь определить, кто меньше всех весит.

– Но ты прав, – мой палец целится в Малахова. – Человек не знает, что ждет его за чертой. Он думает, там стена, а там дверь.

Бармалей вдруг оживает – он достает свой телефон и быстро что-то на нем барабанит, бубня про себя: «Он думает, там стена, а там дверь».

– Жизнь и смерть не антонимы, – вновь содрогаются мои губы под голос Алисы. – Противоположность смерти – это рождение. Это две фазы одного пути.

– А у жизни какой антоним? – заинтересованно взмахивает головой Малахов, развевая дым.

– А у жизни антоним – небытие, – не медлит Алиса.

– Небытие, – задумчиво выдыхает Бармалей. И снова что-то строчит в телефоне.

– Что, в страховую никак не дозвонишься, хе? – улыбается Малахов.

– Нет, деду твоему набираю, новым секретом хочу поделиться, – парирует его приятель, и они, смеясь, хлопают друг друга по ладоням.

Девочка-дрыщ продолжает сидеть с тупым лицом.