Нейтральная. Тайна Забытого факультета

Я лишь кивнула и тоскливо вздохнула. Для начала, пошла домой, ополоснулась в простом летнем душей, смывая противные чужие прикосновения. Вовсе не о таких мечтает нежное девичье сердце в восемнадцать лет… Вовсе не о них. Да и честно говоря, о любви я думала в последнюю очередь. Больше о том, как выбраться из этого болота, куда зачем-то нас загнал отец.

Завела коров, пересчитала курей и гусей, пробежалась по двору, проверяя всё ли в порядке. Подмела мелкий мусор. Повседневные дела вытеснили плохие мысли.

— Покушаем и ложись спать, доченька. А я поговорю со старостой… — отец поцеловал меня в лоб, тыкнувшись колючим подбородком. Еще одна его особенность — он брился каждое утро, что тоже отличало его от деревенских. Но своей привычке он не изменял.

— Пап, давай уедем? Продадим хозяйство и подадимся в город? Я обещаю, постараюсь сдать экзамены хорошо и поступлю в училище. Видеть не могу этих деревянных стен и недовольных лиц…

— Нет, малыш. В городе опасно, там… слишком много острых глаз, — папа присел на стул рядом со мной и вытащил из-за пазухи маленькую коробочку. — Тут запасная линза. Новая.

— Но пап… они же очень дорогие… Откуда?

— Тихо, малыш. Твоя безопасность прежде всего. Надевай, и постарайся больше не терять.

Большая ладонь заботливо прошлась по рыжей волне, немного запутавшись в кудрях. Этот день, наконец, закончился.

А ночью в калитку постучали.

Глава 3. Волчьи когти

— Эй, Морковка, — я легко узнала Лаврика, дружка сына старосты. Он колотил в забор как умалишенный. — Выходи, ведьмина дочь! Признавайся, что ты сделала с Ренуром?!

Удар ногой о забор невозможно было проигнорировать. Я вскочила в чем была, то есть в тонкой льняной сорочке до пят, всунула израненные ступни в лапти и выбежала на улицу. Следом подтянулся и отец, моргая заспанными глазами. Он натянул длинную рубаху и подвязал повыше штаны.

— Что за шум, Лаврик? — гаркнул Сэнс Ирнол, распахивая калитку.

Тощеватый, по сравнении с моим отцом, парень, ворвался во двор, и, вращая безумными глазами заорал:

— Он умирает, будь ваша семейка не ладна! Сгорает заживо. И никакие лекарские штучки его не берут! — парень подбежал ко мне и схватил за ворот сорочки. — Это все ты! Ты! Зеленоглазое отродье!

В его словах было столько ненависти и лютой желчи, что я даже смешалась на минутку. А вот отец не растерялся, поднял пацана за шиворот и потряс, приводя в себя как нашкодившего щенка.

— Ты спятил что ли, малец? Веди давай, где разметили вашего горемычного. А мы пока соберем необходимое. — Он опустил Лаврика на землю, изрядно побледневшего. Похоже, парень забыл, что мой отец самый сильный мужчина в этой деревне и положит на лопатки даже самого старосту при желании.

Так всегда бывало. Если лекарка не справлялась, звали меня. Отец рассказывал, что до переезда в деревню, работал в столичных патрулях. И там же научился основам врачевания с помощью трав, выдержек и различных притирок с терпкими ароматами. И передал эти знания мне.

Вот такой двуличный тёмный народ. «Ведьмина дочь», но иди и лечи моего жеребчика, или занозу изгоняй из большого пальца дядьки Луки. Отец работал, а я часами сидела над книгами, изучая доступные мне рецепты. Не знаю почему, но возможность кому-то помочь всегда радовала, несмотря на косые взгляды местных.

И сейчас, я сперва испугалась, но потом пошла собирать свой походный короб со множеством свежих и не очень настоек, пучками луговых трав, заталкивая чувство собственного достоинства как можно глубже. А если, какая редкая травинка требовалась из леса — просила отца достать нужное. Ничего плохого про бабку Агафью сказать не могла, но вот что методы ее давно устарели, и травы она собирала не в срок — это знала точно. И если на когтях волка был какой-то яд, не дай Всевышний, вполне возможно, что лечение и не действовало.

Через десять минут, мы уже выходили с отцом в душную тёмную комнату, освещенную дешевыми самодельными свечами. Язычки пламени дрогнули, когда дверь пропустила нас внутрь. В помещении стоял затхлый, спёртый дух. Пахло ромашкой и чередой. А еще кровью и гнилью. Мне это решительно не понравилось.

— Опять вы ведьму пригласили, — прошепелявила бабка Агафья, — завидя незванных гостей.

— Помолчи старая, — отозвался отец, — не справилась, так имей совесть язык прикусить.

Взор отца окинул присутствующих. На кровати, спиной вверх лежал сам Ренур, с красными воспаленными ранами наружу. Даже не сильно присматриваясь, я видела, что дело плохо. Спина вздымалась хрипло, быстро. На коже выступила больная испарина. У его ложа сидел отец, с низко опущенной головой.

— Это всё ты, Виталинка, ты! — он поднял лицо. Удивительно, но строгий суровый староста осунулся, став лишь тенью того себя, который поспешил на место происшествия днём. Могучие плечи сгорбились, под глазами залегли черные круги.

— Наказание это Ренуру, Дранк. И тебе это прекрасно известно. Он хотел изнасиловать мою дочь.

Я уже раскрывала свой короб на табурете возле постели и начала осмотр ран. От слов отца меня передёрнуло. Впервые, кто-то назвал инцидент правильными словами.

— Если твоя ведьма сейчас загубит мне сына, знай, житья здесь вам не будет, — зло крикнул староста, поднялся, и размашистыми шагами вышел на воздух. Бабка Агафья увязалась за ним.

— Это яд, пап, — констатировала, глядя на разувшуюся кожу вокруг раны.

Сэнс подошел и присел возле ложа больного. Наклонился над глубокими царапинами, зачем-то понюхал. Потом внимательно посмотрел на меня.

— Говоришь, это был волкодлак? — похоже, отец только сейчас поверил в рассказ о создании, виденном мною утром.

Кивнула, роясь среди склянок.

— Может, отвар бессмертника? — я промыла руки спиртом, тоже привезенным папенькой из столицы.

— Нет, малыш, я уже видел такие раны. Отвар бессмертника только снимет воспаление, но не выведет отраву. Боюсь, только мох… напомника-ка мне название… может помочь, — отец тоже обмыл руки, и нажал на края воспаленной плоти.

Из разорванных мышц вылез желтоватый гной вперемешку с сукровицей. Он отвратительно пах. Смертью.

— Мох буравенник. Коричневатый на цвет, растет в прогалинах, но любит солнечный свет. Сильное средство для вывода грязной крови. Листья красноваты, мелки и ажурны, с белой окантовкой по краю, — заученно произнесла я. — Но пап. Его можно найти только в лесу, и его нет в моих запасах.

— Ты права, Витушка. Пойду я, поищу. Жди через пару часов.

— Но пап, там темно сейчас, хоть глаз выколи… — мне не хотелось отпускать его в глухую ночь.

Отец тепло улыбнулся, поцеловал меня в лоб.

— Не переживай, и не из таких переделок выбирались, — шепнул он.

Повернулся, еле помещаясь в приземистой знахарской избе. И вышел, оставив меня один на один с пострадавшим.

Стараясь отогнать дурное предчувствие, я на скорую руку вскипятила котелок с и запарила противовоспалительные травы. Ренур был плох. Горячий воздух выходил из лёгких, и тело начала бить горячечная дрожь — верный признак слишком высокой температуры.

У бабки Агафии в комоде рядом с кроватью нашлись чистые полотенца. Я решила использовать их как компрессы. Только вот…

— Помогите штаны стянуть, — попросила у вовремя вошедшего в избу старосты. — Его нужно охладить, иначе до утра не доживёт.

— Это еще зачем? — насторожился Дранк.

— Повторяю, его нужно охладить. И окно приоткройте вон там, только чтоб на парня не дуло, — сейчас Ренур был для меня лишь пациентом, обычным человеком. О том, как он едва меня не изнасиловал, я старалась не думать.

— Хорошо, — покорно согласился мужчина, и помог освободить высокого ладного парня от лишней одежды. Тогда мы приготовили компрессы. Я промыла раны и обработала их заживляющей мазью, которая должна была не допустить развития горячки.

— Теперь остается только подождать отца. Он пошел за мхом в лес. Дело в том, что на когтях волка, похоже, был яд, — ровно сказала я, просто сообщая о лечении старосте. Не более.

— Какой яд?! — шепеляво вставила бабка Агафья, вдруг появившаяся из ниоткуда, как одна из самых страшных тварей тропы. Был в бестиарии один экземпляр. Даже и глазки у него поблёскивали точь в точь как черные радужки сглазливой лекарки. — Что ты удумала с ним делать?

Старуха потрясла кулаком, окончательно довершая сходство со скорпикором, членистоногим и хватким ползущим существом, имеющим четыре пары глаз, торчащих на ножках изо лба.

— То, что вы не сделали, — буркнула в ответ. — Ваша крапива давно заплесневела, а цветки василька были собраны не в срок. Таким вы его поили? Просроченным и никудышным пойлом?!

— Тьфу на тебя! — обиделась старуха. — Сведёт тебе сына со свету и поминай как звали!

Агафья поковыляла в соседнюю комнату, видимо, спать. Мне же, невозможно было сомкнуть глаза от чувства нарастающей тревоги и страха… Липкие щупальца которого сжали сердце сильнее положенного. Я очень боялась, что Ренур отдаст душу Забвению и деревенские точно потопят меня в болоте, привязав к шее тяжелый камень. Кровь за кровь — вот девиз местных селений. Только работал он для рожденных здесь.

И Дранк чувствовал мой страх. Следил за неуверенными иногда движениями. Пальцы дрогнули, переворачивая компресс, когда Ренур протяжно застонал, мечась по насквозь мокрой от пота простыне.

— Боишься, ведьма? Правильно делаешь. Где отец твой ходит? Уже час до рассвета, а его всё нет, — староста издевался, не иначе, ковыряя мое самое больное место. Неуверенный свет от желтых свечей плясал на стенах, нашептывая страшные сказки и бередя подсознание новыми страхами.

— Не знаю, он хорошо ориентируется в лесу, если только что-то случилось… — я поднесла чашу к сухим губам Ринура. Парень неосознанно раскрыл рот и дал влить несколько капель отвара. Слишком мало. Так он точно не выкарабкается.

Мы продолжали ждать, рассвет неумолимо близился, а дыхание Ринура становилось все медленнее, слабее.

«Пожалуйста, Великий Ходящий, не дай ему умереть. Деревенские ведь убьют меня. Подкараулят и забьют насмерть» — пронеслось в голове, но вслух я сказала:

— Вы идите лягте, староста. Посмотрю за парнем, не впервой.

Мужчина бросил на сына прощальный взгляд, словно уже и не чаял застать мальца в живых, но ушел, напоследок процедив сквозь зубы:

— Сгубишь сына моего, жизни не дам. — Напомнил, и ушел в другую комнату.

Я замерла напряженной мышью, прислушиваясь к каждому судорожному вздоху. Что же делать? Без мха шансы на излечение практически равны нулю. В какой-то момент перед глазами от усталости все поплыло и мне привиделся странный сон.

Будто отец пришел и протянул мне пригоршню осторожно ощипанного по всем правилам мха и произнес:

— Вита — на древнем наречии означает «жизнь». Ты наш последний шанс, девочка. Пробуди свой дар, дай ему волю. Наложи мох на парнишку и пожелай ему выздороветь как можно скорее.

Когда я распахнула сонные глаза и проморгалась, подумала, что еще сплю. Мои ладони разверзлись над телом Ренура, особенно в месте, где он был ранен. И с пальцев золотой пыльцой сыпались как снег исцеляющие искры. Дыхание парня становилось все более глубоким и правильным, лихорадочный румянец сходил с щек. Забвение обошло эту душу стороной.

А под ладонями оказалась пустота. Никакого мха.

— Ведьма, — вдруг крикнули сзади. — Держи ее, проклятую!

Бабка Агафья истошно завопила с невиданной прытью хватая меня за руки. И откуда только столько сил у дряхлой старухи?

— Убила?! — со взбешенными глазами в комнату залетел староста.

— Нет! Исцелила силой своей черной. Наверняка, теперь последствия будут. Может и не Ренур это вовсе!

Я дернула запястья.

— Я его спасла. Не знаю как, но кажется… это сделала я.

— И отца твоего не видать. Сгинул, наверное в ведьмовском лесу, окаянный, — причитала бабка.

Дранк бросился к сыну. Проверил заживщие царапины, глянул на меня, и как молотом ударил жестокими словами.

— Всегда знал, что Витка колдунья. Сама на него царапины навела, сама и сбросила. Не место нечистым тварям в нашей деревне. Утопим, проклятую!

Глава 4. Не ступай на тропу, не кликай беду

Меня мутило. Голова кружилась и перед глазами всё плыло, сливаясь в одно сплошное цветное пятно. За окном занимался рассвет медленным светом заливая тусклую комнату. Свечи потухли, истаяли вместе с моими силами. Как тряпичную куклу, деревенские вытянули безвольное тело на улицу и откуда-то взявшаяся толпа загомонила, простреливая словами мою пульсирующую болью голову.

— Ведьма!

— Сжечь!

— Утопить!

— Камень на шею и в болото!

Злые языки выкрикивали разные варианты моего умерщвления, а я никак не могла прийти в себя и начать сопротивляться. Где-то на границе сознания бредила мысль о том, что они не осмелятся, но сильная хватка чьих-то ладоней, скрутившая запястья говорила об обратном.

— Я видел ее зеленые глазищи на поляне! — завопил Силк, подливая масла в огонь ненависти.

— Она приворожила Ренура, опоила! — это Анишка, соседка. Девушка спокойно смотрела, как меня, ту, что она звала подругой, уводят к кромке леса. Неужели все из-за ревности? Готова убить?..

Ноги ватными столбами едва ли могли переносить мой вес и я повисла на чужих руках не в силах даже вымолвить и слова. На шею закинули толстую веревку. Из тех, которыми стреножат лошадей. Первое, что подвернулось разъяренной толпе.

«Все же решили топить…» — вяло подумала, стараясь не потерять сознание, ускользающее куда-то в Забвение. У меня снова были босые ноги. Староста выволок из дома лекарки не позаботившись обуть пленницу. Папа… Где же ты?..

Мокрая поутру трава цеплялась за лодыжки, но толпа упрямо тащила мое тело в сторону леса. Вот уж не думала, что попаду в него так…

Черные стволы хвойных деревьев скрывали не только чащу с ее глубокими и густыми зарослями, но и вонючее болото, о котором я часто слышала, но ни разу не видела. Ребятишкам запрещали к нему приближаться, да и взрослые обходили стороной гиблое место со странным запахом и ряской, тянущейся по всей поверхности воды. Нет-нет, да какая непутевая коза забредет туда, спеша полакомиться кислыми красными ягодами, мерно растущими из зыбкой почвы да и утопнет, так и не выбравшись.

— Стойте… За что… — простонала я, борясь с сильной болью, все сильнее давящей на виски. Казалось, что череп разорвет от нестерпимого жжения. Попыталась вырваться, но это походило на слабое трепыхание котёнка, а не серьезный рывок.

— Заткнись! — зло донеслось сверху. — Я предупреждал тебя, девка!

Это был староста, Дирк.

— Но я же спасла… Спасла его… — последние силы ушли на эту фразу, но она тихим шёпотом утонула в обвиняющих речах. Мне припомнили всё. И падучую хворь на той неделе, и бесплодие Маришки, местной бабы, охочей до мужиков. Не забыли и про парней, якобы привороженных мною, иначе их поведение невозможно объяснить. Отцу пришили неудачи в деревне за последние пятнадцать лет, и порешили, что он погиб, не иначе, раз так и не вернулся. А раз защиты у меня больше нет, то и убить проще простого.

— Вот теперь заживём… — уверилась лекарка Агафья, подтаскивая к моим ногам большой валун на пару с мужиком. Кто-то из них обвязал веревку вокруг камня. И незатейливо, спокойно, столкнул его в вязкую жижу. Сам в нее едва не угодил, выругался.

— Идем, чай не выплывет, ведьма-то, — голос Анишки сложно было спутать с каким-либо еще.

Я, лишенная поддержки чужих рук, просто бесформенным кулем осела на землю. В мокрую, грязную, тягучую грязь. Хотела отползти, однако валун сзади уже начал погружаться в болото. Медленно приближая неминуемую смерть. Руки обхватили веревку, изо всех сил стараясь найти узел и развязать. Но пальцы бестолково блуждали по толстой удавке в панике обламывая ногти. Глаза заметались по земле в поиске чего-то острого, хотя бы обломка камня, чтобы разрезать путы, но вокруг были лишь заросли брусники, и ягоды кровавым ковром застилали землю, маскируя болото под яркое мягкое ложе.

С громким хлюпающим звуком валун погрузился в трясину и стал сильнее тянуть меня назад. Сначала щиколотки поглотила вонючая жижа, потом колени. Мной овладело странное безразличие и смирение. Возможно, немалую роль сыграло волшебное исцеление Ренура, но сознание затопил откат. Они хотят меня убить? Пусть.

«Ведьмина дочь». «Морковка». «Рыжая».

Я не достойна жизни, так?.. Грязь всосала ноги, бедра. Дальше дело пошло быстрее. Пояс, грудь… Никто не спасёт. Никому не нужна…

Горло. Подбородок. Рот.

Последний вздох. Тьма.