Более того, осмелимся категорично утверждать, что не политическая удельная власть, не местные князья, а священноначалие Русской церкви создало централизованное Русское государство при активной поддержке Константинопольских патриархов и Византийских императоров. В течение нескольких веков духоносные лица из числа русских епископов и монастырских старцев, преподобных и святителей, направляли княжескую власть в этом направлении. По этой причине круг вопросов, отнесенных у нас к власти епископата, был традиционно чрезвычайно широк, а само отношение к Церкви в русском человеке – сыновье. Наш благочестивый предок мог легко пойти против власти местного воеводы или губернатора, но, как правило, был послушен местному священнику, которому вменял свойство непогрешимости, как католики – Римскому папе. Впрочем, и в те прошлые века не все было однозначно, судя по старинной пословице: «Смелого ищи в тюрьме, глупого – в попах»47.
Удивительно, однако, было бы ожидать, что в обществе, которого лишь слегка коснулась тень культурной зрелости, необразованном и тотально неграмотном, где только при Петре Великом иереи начали сдавать экзамен на знание Катехизиса прежде, чем приступить к служению в приходе, а епископы вполне считали себя свободными и от патриарха, и от батюшки-царя; где, вплоть до середины XIX века не было самостоятельных исследований ни в области богословия и канонического права, могла образоваться глубокая, осознанная народная вера. Осознанная – значит, основанная на знании, а не на эмоциях, чудесах и «ощущениях» неведомого Бога. А знаний у нас, как раз, было очень мало.
Легко вменяя католикам «измену Православию», наши патриоты не удосужились в то же время поинтересоваться, а насколько мы сами вросли в Церковь, и имеет ли христианская вера у нас глубинный характер. Да, мы и в самом деле не дерзали в отличие от латинян расширять Символ веры или утверждать новые догматы – о непорочном зачатии Пресвятой Богородицы, о первенстве Римского епископа и его безошибочности и т.д. Но, очевидно, не по той причине, что оставались тверды в своей вере, переданной нам греками, а потому, что не доросли до способности касаться этих вопросов; мы просто отвергали «римские» нововведения, не удосуживаясь их содержательным разбором.
Настоящий скандал случился у нас практически сразу же после открытия писем старца Филофея о «Третьем Риме». Не успели мы гордо и публично объявить себя последним оплотом Православия, как, к стыду, неожиданно выяснилось, что Московский митрополит Зосима (1490-1494) и сам Великий князь Иван III (1462-1505), не говоря уже о множестве русских бояр и священников, являются (кто тайными, а кто – открытыми) приверженцами «ереси жидовствующих». Предстоятель Русской церкви не только слыл пьяницей и садомистом, но, приняв спиртное, нередко болтал: «А что то Царствие Небесное, а что то Второе пришествие, а что то воскресение мертвых? А ничего того несть – умер кто, то и умер, по та места и был!».
Бороться и побеждать эту весьма распространенную духовную заразу пришлось святителю Геннадию, архиепископу Новгородскому, которому московские власти яростно сопротивлялись, зато чрезвычайно помогали «инструкторы с латинского Запада» (!): монахи-доминиканцы, а также проезжавший через Новгород посол Австрийского императора Николай Поппель, рассказавший святителю о практике работы инквизиции48.
Гордо называя себя «хранителями веры» и, тем самым оправдывая свои неспособность и нежелание проникать в богословские глубины, мы не считали для себя зазорным придумать массу нововведений, носящих характер атавизмов язычества, либо отдавать свои жизни за те традиции, где форма заменяет содержание. Например, в XVII века была придумана новая процедура совершения таинства крещения, которое, оказывается, нужно было сопровождать огнем, опуская свечи в воду, «многогласие» на Литургии и т.д. Им под стать были и проблемные вопросы: как надлежит креститься – двумя перстами или тремя, следует произносить сугубую аллилуйю или нет, класть поклоны в пояс в храме или на коленях, кадить в алтаре по солнцу или против – вот типичный перечень тем, занимавших наших «богословов».
Поэтому, хотя Церковь всегда оставалась столпом русской государственности, никак нельзя, не погрешая против истины, сказать, что Православие укоренено в русском человеке. Это прекрасно осознавали не только критики «Третьего Рима», но и горячие поборники «русской старины». Так, в одной из своих статей И.С. Аксаков (1823-1886) цитировал М. П. Погодина (1800-1875), который утверждал: «Объявите свободу совести, – ну половина православных крестьян и отойдет, пожалуй, в раскол, потому что не понимает Православия и увлечется выгодами, которые им предложат раскольники, также не понимающие сущности веры. Объявите свободу совести, – ну половина наших барынь, вслед за живущими в чужих краях Голицынами, Трубецкими, Гагариными, Бутуриными, Воронцовыми и прочими, и бросятся в объятия прелестных аббатов»49.
Как известно, свободу совести объявлять не пришлось, чтобы увидеть, как миллионы русских людей, твердых в своей вере, ушли в Раскол, лишь только встал вопрос о смене некоторых обрядовых деталей. Были они анархистами? Нет. Нерелигиозными? Язык не повернется назвать их таковыми. Но из Церкви они ушли навсегда. Любопытно, на что списывают эти потери защитники нашей «старины»?
Труд веры – тяжелый, хотя и вознаграждает своего поклонника тысячекратно. Но, как оказалось, далеко не всегда русских людей, даже обладавших образованием и средствами, влекло Православие; нередко предпочтение отдавалось полуеретическому новаторству в области мысли. «У нас в России есть человек, в 20 раз гениальнее Толстого, как мыслитель. – негодовал К.Н. Леонтьев. – Это Владимир Соловьев. Что же не ломятся за его книгами люди толпами в магазины? Не по плечу – видно! А безбожная болтовня Толстого по плечу всякому»50.
«Нигде религия не играет такой скромной роли в деле воспитания, как в России», – уверял и А.И. Герцен51.
Еще более горькие и строгие оценки высказывал С.С. Глаголев: «Нас уверяют официально, что русский народ глубоко православен, неизменно предан Церкви, что он исторически воспитан в Православии. Между тем оказывается, что этому самому народу, который исторически воспитался в Православии, достаточно ввернуть 5-6 книжонок в протестантском или ином духе, и он увлекается ими. Наш народ вовсе не православен, потому что не знает основных догматов религии, не знает ее существа: он знает праздники, обряды, которые связаны с важнейшими моментами его жизни. Обрядные повеления принимались без критики и без размышления. Сердечное, внутреннее проникновение обряда в сердце человека выражается в том, что человек становится мягким, любящим, кротким. Этой черты нет в Древней Руси. Ее принцип – суровость»52.
Едва ли кто-то может сомневаться в любви Ю.Ф. Самарину ко всему исконно русскому. Но и он, не удержав эмоций, писал своему другу И.С. Аксакову: «Духовенство у нас священнодействует и совершает таинства, но оно не поучает. Оно даже не понимает, что такое поучение, и смешивает его с проповедью. Писание для безграмотного люда вовсе не существует; остается богослужение. Но оказывает, что крестьяне не понимают в нем ни полслова. Выходит, что все, что в церкви читается и поется, действует на них, как колокольный звон. Нечего обманывать себя: для простых людей наш славянский язык – почти то же, что латинский»53. Риторический вопрос: что-то изменилось с тех пор к лучшему?!
Словно отвечая на него, век спустя о. Александр Шмеман (1921-1983) писал, что современные православные христиане вовсе не желают изучать содержание веры. Более того, «ни у кого из идеологов «христианской» России не замечается никакого интереса к сущности христианства. России нужно Православие – но, пожалуйста, не говорите нам об его содержании, нам не нужно богословских умствований»54.
Не менее негативна и оценка К.Н. Леонтьева: «Религия православная в России держится только нашими искренними личными чувствами, а церковное устройство вовсе не таково, чтобы могло усиливать и утверждать эти личные чувства»55.
Можно без труда (к несчастью) продолжить перечень наших внутренних духовных болезней, коснувшись чрезвычайно злободневного и актуального по сей день вопроса о церковном устройстве и закрепившегося у нас учения о церковной власти, буквально списанного с римо-католических аналогов. В частности, о власти епископата, о церковном управлении, которое всецело принадлежит только архиереям, наконец, о том, что, по сути, Церковь – это не весь христоименитый народ, а лишь клир. Об этом уже много написано, и мы не будем повторяться. Но в целом вывод, к которому невольно приходишь, крайне нелицеприятен: проблемы нашего церковного быта и сознания не менее древние и болезненные, чем проблемы русской государственности, о которых говорилось выше.
VI
Подытоживая наше изложение, еще раз напомним, то застарелые негативные тенденции, о которых шла речь выше, не носят, разумеется, монопольный характер, иначе Русского государства к сегодняшнему дню уже просто не существовало бы. Оказавшись в руках истинных аскетов на троне, верховная власть чудесным образом преображала наше Отечество, и, к изумлению остального мира, мы махом, в считанные годы, покрывали вековой разрыв с Европой в науке, искусстве, культуре, промышленности, являя примеры невиданного таланта русского человека. В такие нечастые и краткие (увы) минуты нашего существования Господь наглядно показывал нам, что может Россия, разбуженная от летаргического сна и ведомая праведной, верующей в Бога и любящей свое Отечество жертвенной властью.
Именно о правителях, предавших свое сердце Творцу, мечтал А.С. Пушкин:
«И днесь учитесь, о цари:
Ни наказанья, ни награды,
Ни кров темниц, ни алтари
Не верные для вас ограды.
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона»
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой». (Ода «Вольность»)
Но пролетали короткие дни народного подъема – и вновь все оказывалось на кругах своих…
В этой связи попытки говорить о нашем духовном и ином превосходстве над всем остальным миром просто нелепы. Следует только согласиться с честным выводом: «Представление, что русский народ есть нравственно-религиозный авангард человечества, абсолютно недопустимо. Я, признаюсь, совершенно не понимаю, на чем утверждается оно у русских людей. Какому избраннику Божию открыл Бог, что Он вверяет русскому народу истину и дает ему миссию воплотить ее в человечестве?»56. Да и, откровенно говоря, сама постановка вопроса о том, что у нас – правда, истина, цельность, любовь, а на Западе: рационализм, ложь, насильственная борьба и т.п., не может не вызывать улыбки сожаления; в этом с К.Н. Леонтьевым можно лишь согласиться57.
Нелепо и утверждение, будто-бы Русь должна была спасать весь мир от антихриста. Нет, наш «удерживающий» спасал лишь одну истинную Церковь – Русскую, поскольку остальные-де предались сатане. Мы – последние хранители веры исключительно только потому, что «Первый Рим» (Римо-католическая церковь) – впал в ересь, а «Второй Рим» (Византия) – продался католикам. Отсюда, несмотря на мировой размах «третьеримской» идеи, такой наглядный крен в сторону национального затвора, наше вековое стремление к «железному занавесу». Кратко добавим, уж коль речь зашла об этом: если продолжить эту идею до конца, то, поскольку Церковь в глазах наших отечественных «догматических богословов» ассоциируется с клиром, а последний – с епископатом, то получается, что спасать нужно только наш русский епископат, он – единственный, кто сохранил веру в Господа.
И, если быть честными перед собой, нельзя не сказать, что наиболее верными и последовательными чадами «Третьего Рима» являются по своей психологии не «государственные христиане», «никониане» и вообще дети Русской Православной Церкви, а именно раскольники, для которых и «железный занавес», и чувство национальной исключительности, и падение всего остального мира, кроме них самих, в сатанизм и ересь, весьма характерны и органичны.
Однако если хотя бы одно из этих утверждений неверно, если католики и греки – не еретики, то, и «Третьего Рима» – нет. Между тем, напомним, что еретичество римо-католиков до сих пор не признано ни одним церковным Собором58. А анафематизмы, которыми стороны обменялись в приснопамятном 1054 г., носили, как известно, личный характер; причем ни сам Римский папа – ни Лев IX (1049-1054), ни Виктор II (1055-1057) анафематствованы греками не были. Кроме того, взаимный отзыв в 1965 г. анафематизмов Константинопольским патриархом Афинагором (1948-972) и папой Павлом VI (1963-1978), а также «Баламандское соглашение» 1993 г., в котором нет ни слова о догматических погрешностях римо-католиков, показывают, что «Первый Рим» рано записывать в стан еретиков.
Что же касается «продажных» греков, то здесь и спорить не о чем: обвинив их сразу после Ферраро-Флорентийского собора 1438-39 гг. в отступничестве, мы, ничтоже сумняшеся, еще без малого 300 лет только по их правилам, советам и рекомендациям устрояли свою церковную жизнь, при всяком сомнительном прецеденте направляя запросы в Константинополь и принимая оттуда ответы, как истину в последней инстанции.
Но если не «Третий Рим», то в чем призвание России? К.Н. Леонтьев был убежден, что оно носит только религиозно-культурный характер, но никак не политический. Увы, он ошибался: если что-то XX век нам и показал, так это нашу первенствующую роль в самых главных его событиях: две мировые войны и революция, аукнувшиеся по всему миру.
Было бы опрометчивым полагать, будто автор этих строк в одночасье разрешит тысячелетний вопрос о русском логосе. Но если до сих пор это не удалось многим мыслителям, то, очевидно, первой задачей нашей должно стать очищение нашего сознания от тех искусственных и вредных идей, которые искажают жизнь и погружают русского человека в болото тщеславия, осуждения и гордыни.
Ю.Ф. Самарин некогда досадливо пенял Б.Н. Чичерину (1828-1905), что-де его сочинения о русской старине наполнены отрицательными оценками: «Русскую жизнь определяют не столько по тем данным, которые в ней есть, сколько по тем, которых в ней нет, и которым, по субъективному убеждению изучающих ее, следовало бы непременно в ней быть»59.
Трудно не согласиться с основательностью подобного утверждения. Однако для того, чтобы понять, что нам мешает раскрыться в полноте своей мощи и потенции, следует, как раз, познать собственные недостатки, имея в качестве примера те народы и культуры, которые, без сомнения, достигли быстрее и легче того состояния, к которому нам неплохо было бы стремиться. Чистой воды не налить в емкость, если она уже наполнена сомнительной смесью; вначале нужно посуду очистить…
Пожалуй, на этом пути самопознания следует руководствоваться мудрым советом, некогда данным нам замечательным русским мыслителем: «Истинный идеал не может быть национальным. Понятие о наилучшем устройстве человеческого общежития вырабатывается общим сознанием человечества. Стремление к идеалу есть общечеловеческий элемент в общественном развитии; только оно выводит народ из его ограниченности и делает его органом и орудием Всемирного Духа»60.
Очистившись перед Богом и самими собой, отправив в небытие сомнительные легенды о русской исключительности в «третьеримской» редакции, обретя свою духовную нишу, мы, надо полагать, сможем понять и те грандиозные задачи, которые Господь предуготовил для Великой России. А, поняв, – исполнить с Божьей помощью…
