Царь Медоедов

– Я боюсь причинить кому-то вред, и хотел бы лечь в психиатрическую клинику.

– Хорошо, как скажешь

– Вот и поговорили.

В карантине поступивших держали несколько дней. Я рассказал симптомы ещё в городе и теперь рассматривал белый потолок моего нового дома. Реальность от меня ускользала, всё казалось ненастоящим. Из другой палаты зашёл старик, длинная борода с проседью и начал, размахивая руками что-то рассказывать, я не прислушивался, находясь наедине со своей душевной болью, вспоминая с какой легкостью мать согласилась меня сюда сдать. Так будет лучше, меньше вероятность, что я кого-то убью, когда «отключаюсь». Старик обратился ко мне, перечислив книги, которые я читал по эзотерике за последний год, в том порядке, в котором я их прочёл. Он продолжил:

– Я помогу тебе с голосом, просись в девятое отделение, запомни девятое. – он нарисовал в воздухе пальцем цифру девять и ушёл.

Он реален, откуда знает про книги, я был на измене, кто это? Раньше я был бы рад подобной встрече, но не в дурдоме. Голос всё комментировал и комментировал, насмехаясь над психами вокруг. Через пару дней меня определили в шестое. Государственная лечебница это чудесное место – длинный обшарпанный коридор, палаты без дверей, никакой мебели. Кровати с растянувшейся сеткой, на которых неудобно сидеть, только лежать, как в гамаке, под действием лекарств.

– Ты превратишься в овоща, а меня эти препараты никак не ослабляют, ты сам себя сюда запер идиот.

«Я знаю, спасибо что напомнил»

– Будешь как вон тот мужик с трясущимися от галопередола руками. Будешь разговаривать сам с собой, и биться головой об стену.

«Да буду, тебе какое дело».

– Абсолютно никакого.

«Вот и заткнись».

– Сам заткнись.

«Я вообще-то молчал»

Все окна первого этажа выходили на другие корпуса загораживающие солнце. Обычно было пасмурно, но иногда, вечером на двадцать минут из одного окна всё же было видно солнце, и я изо дня в день приходил на него посмотреть, единственный из восьмидесяти заключенных. Через неделю я нашёл книгу издательства братства «Гедеон» – Новый Завет. Прочитывал её от корки до корки, и начинал заново. Ничего не понимая, но это хоть как-то отвлекало от «голоса». На всех вокруг засаленные пижамы, и ты живешь от ужасного завтрака, до ужасного обеда, и ужасного ужина. Буйных привязывают к кроватям здоровенные санитары, они орут и рычат. Мне вспоминается «Пролетая над гнездом кукушки», и хочется, как Макмёрфи агитировать местный бомонд на восстание, но от таблеток ничего не соображаю. По ночам санитары перегораживают кроватями выходы и ложатся спать. Да и куда мне бежать, я ничего не соображаю и еле таскаю ноги. Людей здесь не лечат, а скорее калечат.

Я всё читал Евангелие и думал, какая же это устаревшая во всех смыслах история, непривычный язык… В фильмах эту книгу дробят на цитаты и для этого она наверное и существует, морочить людям голову этими цитатами, не относящимися к сегодняшнему дню. Но хоть какое-то чтение.

– Скука, почитай что-нибудь другое.

«Да я бы с радостью… Вот, послушай, тут про гадаринского бесноватого, кажется это про меня: И приплыли в страну Гадаринскую, лежащую против Галилеи. Когда же вышел Он на берег, встретил Его один человек из города, одержимый бесами с давнего времени и в одежду не одевавшийся, и живший не в доме, а в гробах. Он, увидев Иисуса, вскричал, пал пред Ним и громким голосом сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего?»

– В гробах это вариант. Сказки. Всё выдумка, вам людям надо во что то верить.

«Он исцелил, того парня».

– Ой ну вот не надо… если захочешь я тебе своё евангелие надиктую, по современней и со спецэффектами.

Раз в неделю недавних жильцов вызывал к себе психиатр.

– Как мне отсюда выйти?

– Так посмотрим, Яремко, ага, голоса, силуэты-тени. Видите ещё или лекарства помогли?

– Помогли, не вижу (соврал я)

– А что насчёт голосов?

– Кажется почти нет.

– Так кажется или нет?

«Скажи ему что тебе п***** да и всё, что ты голову морочишь?»

– Нет, не слышу.

– Хо-ро-шо. Вы здесь уже месяц, мы бы могли выдать вас на поруки, так сказать, матери или отцу.

– Ясно, спасибо.

– До новых встреч, – улыбнулся доктор.

Меня навещала бабушка, и я попросил её связаться с матерью. Через неделю пришла мама и сказала, что не собирается меня забирать, а отец, узнав о том, что я в дурдоме открестился от сына. Я беззвучно заплакал, слёзы скатывались по лицу и я опять думал о смерти, о том чтобы это прекратилось. Я сказал надломанным голосом:

– Я больше не могу здесь находиться, забери меня, пожалуйста, если в тебе осталось хоть что-то человеческое.

– Я заберу тебя на одном условии, ты сейчас подпишешь документ, что я три года могу распоряжаться твоей долей жилья.

– Хорошо.

Я подписал. Моя мать не всегда была такой. Всё началось с её поездок к деревенской ведьме, она даже возила меня с младшей сестрой, мне было тринадцать, сестре десять. Мне запомнились две таксы в том доме, двигавшиеся синхронно. Вообще странен этот интерес ко всему неизвестному, сакральному, сверхъестественному. Все читают «Мастер и Маргарита», чтобы пощекотать себе нервы, сказать «Эх какая сказочка с дьявольщинкой, эх гуляй моя душа, по этим тёмным закоулкам!» Но когда ты обнаруживаешь себя в дурдоме, слышащего голоса, всё немного меняется. Когда я подписал, демон сказал: «Как ты дошёл до такой жизни, даже мне тебя жалко».

Ты лжец и отец лжи, это ты до этого довёл, ты всегда лжёшь.

«Ну-ну не будем сгущать краски, я пытался проявить участие».

Месяц я почти не выходил из дома, устал бороться и тихо умирал. Мысли всё больше были похожи на записи бортового журнала космического корабля со сломанным двигателем. Серёга беспокоился обо мне, и мы встретились пройтись выпить по пиву, в сквер на пролетарку выбежала стая собак. Нападения стали привычным делом и я, несмотря на слабость, был готов с ними биться, а Серёга нет, он как и я боялся собак покусанный в детстве. К моему удивлению в жертву они выбрали, как раз Серегу, всячески избегая меня. Я заорал на них и стая отступив убежала. Мой друг испуганно спросил:

– Ты же тоже раньше боялся собак?

– Да, раньше да, есть вещи и похуже собак…

В середине марта позвонил Макс, сказал, что скоро подъедет. Я вышел его встретить.

– Илюх, я выяснил, что с тобой!

– Правда?

– Тебе нужно съездить пожить куда-нибудь в монастырь. Там должно стать полегче.

– Надолго?

– Не знаю, месяца три, может полгода.

– Я знаю только тот, который был рядом с форумом.

– Ну вот, едь туда. Выглядишь паршиво.

– И чувствую себя не лучше, – от бессонницы кожа стала сероватого оттенка, кожа натягивалась на скулах.

– Сигареты есть?

– Нет, пойдем, купим.

Макс рассказал какую-то чушь про угрозы и заговоры бывшей, про его встречу с грузинской ведьмой. Я выдавил пару слов на прощание, и он уехал. Собрав сумку, утром я сел на автобус.

Книга Покоя.

 В сущности, великан был все еще живым для меня, и даже более живым, чем многие из тех людей, которые теперь разглядывали его. Что же так очаровывало меня? В какой-то степени – его огромные размеры, громадный объем пространства, занятый его руками и ногами, которые, казалось, должны были подчеркнуть тождественность им моих собственных миниатюрных конечностей. Но сверх того – явный, безусловный факт его существования. Что бы ни было в нашей жизни открыто для сомнения, великан, мертвый или живой, – существовал. Он существовал, словно проблеск из мира сходных абсолютов, относительно которых мы – всего лишь несовершенные и хилые копии.

(Баллард Джеймс Грэм «Утонувший великан»)

От поворота на монастырь я решил добраться на попутке и первые пять километров подвезли. Кажется, по традиции, перед тем как приехать в монастырь – нужно выпить, иначе могут не принять. В поселковом магазине я купил пол-литра и солёных килек на развес. Навстречу по дороге брёл бородатый мужичок, с которым я решил эти пол-литра распить.

– Потрудиться или как паломник? – спросил он, глядя на сумку.

– Не знаю.

– Ну, ваше здоровье!

От алкоголя легче не становилось, теперь он не снимал усталость. Последние полгода я забывал все хорошие и позитивные моменты в жизни, жил под гнётом ощущения неизбежной смерти и душевного мрака. Вместо цветной плёнки на проекторе сначала поставили чёрно-белую, а потом заменили сплошной чёрной. Я достиг крайней точки – утративший волю, обездоленный, ждущий смерти как избавления.

Началась метель, от ветра и снега лицо онемело, идти стало тяжелее. Редкие машины не останавливались, я замерз и устал настолько, что больше идти не мог. Какой-то водитель всё же пожалел меня и довёз почти до монастыря.

Данте подойдя к монастырскому привратнику на вопрос «Чего ищешь?» ответил: «Мира». Я был согласен на возможность отогреться. Привратник позвонил благочинному – отцу Авраамию. После провёл меня во внутренний двор, в один из корпусов. В просторное светлое фойе вышли два монаха-священника. Одни грузный – небольшая борода с проседью и крупный крест к камушками. Второй похожий на кардинала Ришелье, который громким голосом нараспев спросил:

– Ну, рассказывай, что тебя привело в нашу скромную обитель?

Я не знал с чего начать, поэтому моя несвязанная, отрывистая речь только подчеркивала психическую деградацию. Вкратце я пересказал им то, что со мной происходит последние шесть месяцев. Когда я закончил, он сказал:

– Ты не сумасшедший, это одержимость, бывает ещё беснование, когда бес внутри… и ЭТО никогда не пройдёт, я живу с этим уже десять лет. Но здесь тебе будет действительно легче, а там посмотрим. – повернувшись ко второму священнику, – Ну что батюшка, куда его, может в девятую, там почище и народ поадекватней?

– Да. Божией помощи.

– Вы первый человек, который не считает, что я сошёл с ума. Спасибо вам.

– Один вопрос, почему от тебя так водкой пахнет?

Монахи посмеялись над тем что я сказал про обычай выпить перед приходом в монастырь, подумали, что я совсем тёмный. Мы с благочинным прошли через двор, освещаемый тёплым светом, под ногами хрустел снег. Моя жизнь заходила на новый виток.

– Что голос сейчас говорит?

– Говорит, что вы стали монахом из-за убитого сына.

– Неужели… я дам тебе правило – никогда не отвечай бесу, игнорируй его, чтобы не говорил. Понял? Он хитрый и постоянно лжёт, просто не говори с ним. Читай про себя Иисусову молитву, постоянно, днём-ночью, всегда когда бодрствуешь… Так, нам сюда.

Бес возмущался, без остановки надо всем, насмехаясь, всё ставил под сомнение. На следующий день я встретил того грузного священника – наместника монастыря, который подарил мне длинные чёрные чётки. По ним удобней держать внимание, повторяя слова Иисусовой молитвы, только я не знал – один узелок это вся молитва или одно слово. «Только не размахивай ими, положи в карман и там считай молитвы». Не знаю зачем их считать если я повторяю её целый день. Было тяжело, потому что бес постоянно сбивал, тогда я упрямо начинал по новой, и он сбивал на второе- третье повторение, и я изо всех сил, как ударами кувалды, забивал слова молитвы в своё сознание. От этого я очень уставал, но стоило расслабиться, как бес опять говорил. Со всей ненавистью к нему, за всю боль которую он мне причинял, я начинал повторять молитву, снова и снова и снова. Будущее было туманным, но здесь хотя бы знают, что со мной. Я очень расстроился, когда Ришелье сказал о том, что у него ЭТО уже десять лет. Неужели ничего не сделать. Вечером второго дня я пошёл в собор на службу.

«Выйди отсюда, выходи, нужно выйти, не стой здесь»

«Господи… Иисусе… Христе… Сыне …Божий …»

«Выходи, послушай меня, нам нужно выйти, сейчас же!»

Что-то начало давить в грудь, всё сильнее и сильнее, я перекрестился, но поклониться, как остальные уже не мог. От невыносимой боли в грудной клетке, потемнело в глазах. Меня начало выталкивать из храма, ноги ехали по полу назад. Стоя неподвижно продолжал ехать к выходу. Окружающие крестились и пятились от меня. Прихожане в изумлении перешептывались.

«Бог, если Ты есть, помоги это выдержать, как же больно».

У входа давление прекратилось, и я остановился. Сел на опустевшую лавку. Слухи видимо расходились быстро, меня стали избегать, другие трудники, молча крестились, проходя мимо. Позже я узнал, что мужчина, слышавший голоса, убил в Оптиной трёх монахов на Пасху.

На острове большими хлопьями шёл снег, я дошёл до подсвеченного прожекторами белого храма и сел, там же где сидел летом.

– Вот. Я пришёл. – сказал я тёмному небу и заплакал, – У меня всё ТАК плохо – что я здесь.

Стало очевидным, что ответом на мой вопрос было не жжение, а одержимость. Я вернулся сюда чтобы прочувствовать эту взаимосвязь, моего эго, бросающего вызов силе Божией, что так ясно отражает моё имя. Я смотрел вверх на светящийся снег. Появляясь из темноты, он летел мне навстречу, таял на лице, перемешиваясь с горькими слезами отчаяния. Моя значимость, мой вес в этом мире вместе с моими силами, моей дерзостью – уменьшилась до атома. От меня прежнего почти ничего не осталось. Жалкая оболочка. Жизнь перестала значить для меня хоть что-то.

Первым послушанием – стала работа на свечном производстве. Пожилой монах и его молчаливый бородатый помощник прокручивали на барабанах нити через расплавленный воск. Отделяли их, разрезали нагретым тесаком и я их «катал» в какой-то ткани, чтобы они распрямились.

– Что привело в монастырь? – поинтересовался пожилой отец Симеон.

– Я… в общем я, слышу голоса.

– Это бес.

– Мне уже сказали.

– У игумена N, много на эту тему, читал его?

– Нет, не читал.

– Я принесу завтра, у меня есть его книги и записи на дисках.

– Спасибо.

Отец Симеон был очень благодушный, из тех людей, которые к себе располагают так, что через пять минут, кажется, вы всегда были знакомы. На его вопросы я отвечал невпопад, из-за голоса в голове не мог разобрать, что говорит отец Симеон. Бес мобилизовал все силы и говорил очень громко, из-за чего реальный мир доносился откуда-то издалека. Я старался кивать отцу Симеону, чтобы показать, что слушаю, не обидеть его, жалея, что не могу порой разобрать его слов. Странно, что такие самобытные люди, ушедшей эпохи, ещё остались.

Мы слушали игумена N, я с удивлением слушал про одержимость и беснование: «Вербальный псевдогаллюциноз, один из характернейших симптомов шизофрении, катаплексия предсказаний. Дух использует прессинг на контактера – псевдохаризматическую тактику, явного детерминирующего процесса (разрушение и искажение реальности, снижение всей психической деятельности). Абсанс – отстутствие, выключение сознания, перемежающейся амнезии – фрагментарной потери сознания, синдром двойного сознания. Тактильные псевдогаллюцинации (сенестопатии) – фантомные, ложно ощущаемые в теле вибрации, ползание по телу, иногда под кожей непонятных существ. Высший психический автоматизм в идеаторной форме – «вынужденное мышление, внушенные подставные мысли, наплывы мыслей, повторение мыслей, слышание эхо, вытягивание мыслей. Сиддхи – методы приобретения паранормальных способностей известные в индуизме, буддизме, ламаизме, а также в оккультизме любого типа, сводятся к тому, чтобы наладить связь с «параллельными» существами. «Демоны не знают будущего, известного Единому Богу и тем разумным Его тварям, которым Бог благоволил открыть будущее; но как умные и опытные люди из событий, совершившихся или совершающихся предусматривают и предугадывают события, имеющие совершиться, так и хитрые многоопытные лукавые духи могут иногда предполагать с достоверностью и предсказывать будущее. Часто они ошибаются; весьма часто лгут и неясными провещаниями приводят в недоумение и сомнение. Иногда же они могут предвозвестить событие, которое уже предназначено в мире духов, но между человеками не приведено ещё в исполнение».

Как по мне, так это скорее связано с их способностью быстро перемещаться на большие расстояния. Удивительно, оказалось эта тема исследована и даже подобраны определения состояний. Вряд ли в свечной от меня была польза, скорее меня туда поставили, чтобы отцы понаблюдали за мной.