Помоги проекту - поделись книгой:
По области стали ползти слухи о том, что в окрестностях орудует банда, которая убивает и насилует девушек. Эту новость обсуждали женщины на кухне, об этом говорили мужчины, играющие в домино во дворе, и даже в мастерской пару раз обсуждали появление банды насильников. Кое-кто поговаривал, что все это дело рук одного человека, но в это хотелось верить еще меньше.
Подобные слухи пугали его, приходилось теперь жить в ежедневном страхе быть пойманным, но остановиться он не мог, наоборот, когда его жизнь наполнялась излишними стресс-факторами, ему еще сильнее хотелось отправиться на «охоту».
– Что ты делаешь?! – кричала жена, пытаясь отодрать руки мужа от шеи.
Михасевич очнулся только от хрипов женщины. Он тут же убрал руки от горла жены, та схватилась за шею и с силой сбросила мужа с кровати. Михасевич поднялся и стал с ужасом наблюдать за тем, как жена откашливается и растирает шею, на которой уже стали проступать знакомые красные следы удушения.
– Что тебе такое приснилось? – все еще кашляя, спросила она.
– Уже не помню. Прости, прости меня, пойду прогуляюсь.
– Да не переживай, мало ли что могло присниться, – тут же смягчилась женщина, увидев, что муж действительно сильно напуган.
– Мне правда нужно прогуляться. Я скоро вернусь, – сказал он, уже натягивая штаны.
10
«Это ничего, это правильно…»
Если бы Николай Тереня родился в Москве, то его бы называли хиппи, но он родился в одной из деревень Витебщины, и там таких людей называли «неблагонадежными элементами». Он с детства был не очень везучим человеком, который повсюду умудрялся попадать в неприятности. Если он оказывался в компании, которая решила разбить окно в учительской, то хватали именно его. Если он решался достать на уроке шпаргалку, то ее находили еще до того момента, когда он полезет в карман. Врожденная неуклюжесть, замкнутость и стеснительность сочетались в нем с чрезвычайной одаренностью к литературе, умением писать стихи и исполнять их под гитару (главный талант для подростка 1970-х), а главное, совершенно ничем не оправданной добротой к людям. Его представления о честности и порядочности отлично коррелировали с фильмами про разведчиков и героев войны, но очень плохо подходили для жизни.
Сегодня, когда модно иметь какое-нибудь легкое психическое расстройство, а лучше всего депрессию, ему бы поставили шизоидное расстройство личности. В 1970-х годах любой психиатрический диагноз означал сломленную судьбу и проблемы на всю оставшуюся жизнь, поэтому тогда никто ни за что такого себе не пожелал бы.
Он хорошо учился в школе, но то ли из страха перед одноклассниками, то ли из-за большого количества просмотренных на родительском телевизоре фильмов, он часто брал вину за различные неприятности в школе на себя, поэтому в восьмом классе его изгнали из пионеров, а в девятом попросили забрать документы из школы.
Его родители настаивали на том, чтобы тот пошел в техникум на механика, маляра или на какую-то другую полезную профессию, но Тереня к тому моменту совершенно охладел к учебе и связался с компанией беспризорников, сбежавших из какого-то детского дома.
Лет в пятнадцать он впервые убежал из дома на неделю. Вместе с другими подростками они ночевали где-то на природе, искали пустующие дома и вламывались туда, пока кто-то из соседей не догадывался сообщить о подростках участковому, ночевали у друзей, чьи родители неосмотрительно оставили подростков одних. Эта жизнь была наполнена адреналином, приключениями и мелкими правонарушениями, на которых Тереню и так всю жизнь ловили. Нарушали все, но попадался всегда почему-то только он. Впрочем, поначалу ему везло. В первый уход из дома его никто не поймал, а во второй они даже умудрились пропутешествовать на поездах целый месяц.
Состав компании все время менялся. Кто-то уезжал домой, с кем-то ссорились, а кто-то, наоборот, присоединялся. Такая жизнь вдохновляла и опьяняла как в переносном, так и в прямом смысле. Конечно, подростки хотели выпить весь доступный и недоступный им алкоголь.
Пьяные, лишенные родительского контроля, денег и здравого смысла подростки могли натворить все что угодно. Они и творили. Поначалу все это ограничивалось кражей какого-то хлама или продуктов из совхозов, а потом это уже были вещи из домов и квартир друзей, у которых они останавливались, кошельки пассажиров поездов, чемоданы, оставленные без присмотра на вокзале, и тому подобные вещи. Все случайно оставленное казалось им бесхозным и никому не нужным. Тереня не воровал на улице, но мог «случайно» взять что-то ценное из квартиры приятеля, у которого они заночевали. Обычно эти пропажи даже не замечали, но не в тот раз. Молодой человек не заметил, как закончился запас везения, который обычно выдается людям, начинающим новое дело, и вскоре оказался в отделении милиции. В первый раз его просто доставили домой к родителям, но вскоре он снова убежал. Ему уже исполнилось восемнадцать, поэтому в следующий раз он уже получил пятнадцать суток за бродяжничество.
Периодически он возвращался домой, но там мама начинала устраивать ему скандалы, пытаясь призвать его к порядку, заставить пойти учиться или работать. Николай не выносил женских слез и крика, поэтому очень скоро вновь уходил из дома, забрав с собой все найденные в доме деньги или пару украшений. После нескольких таких случаев мама отказалась пускать сына домой, и Тереня вдруг понял, что стал теперь бродягой по-настоящему. Это больше не игра. Осознавать это было страшно, а Николай привык пить, когда страшно.
Через несколько месяцев Николай снова оказался в милиции, и на этот раз все уже выглядело серьезно. Суд не принял во внимание плохую характеристику Николая, но все равно осудил на несколько лет колонии. Мать Николая приезжала к нему несколько раз, но всякий раз это оборачивалось ее слезами, а Николай не выносил вида плачущей матери.
– Не приезжай, пожалуйста, здесь все есть, – успокаивал он ее, когда она приехала к нему в последний раз.
Женщина обиделась на сына, так как считала, что ездит туда ради него. Раз тот просит ее не приезжать, то, значит, пусть попробует выжить в колонии без ее поддержки, посмотрим, как быстро он попросит передачу. Николай не просил, но письма домой писал достаточно регулярно. Он относился к числу таких людей, которым никого не хочется обижать, даже в колонии к нему несколько раз пытались придраться, но он всегда реагировал без страха и агрессии. Обычно человек реагирует на агрессию двумя способами: либо бьет в ответ, либо уклоняется от удара. Николай был слишком неуклюжим, чтобы пытаться уклониться, и слишком миролюбивым, чтобы ударить в ответ. Кто-то из негласных лидеров колонии обратил на это внимание и попросил «не трогать блаженного». К нему и стали так относиться, а вскоре Николай был выпущен на свободу досрочно.
Мать, которая до сих пор на него обижалась, не хотела, чтобы он с ней жил, но Николай по условиям освобождения должен был какое-то время жить дома и вести добропорядочный образ жизни. Хватило его ненадолго. Меньше чем через год он уже снова бродяжничал, а вскоре нашел себе девушку, такую же свободолюбивую, как и он сам. Они часто переезжали, пока, наконец, не поселились в пристройке одного из домов возле Полоцка. Вроде бы хозяин дачной постройки был не против, но соседи на них постоянно жаловались в милицию, поэтому участковый к ним ходил с завидной регулярностью. Впрочем, придраться к ним сейчас было не за что. Хозяин помещения претензий не предъявлял, было очевидно, что денег за аренду помещения они тоже не платят, но и совсем уж аморальный образ жизни они не вели. Зарабатывали они в основном временными подработками, которых хватало на алкоголь и кое-какую еду, а большего им сейчас и не хотелось. Оба они хотели если не пожить семейной жизнью, то хотя бы поиграть в нее.
Когда неподалеку от дома, в котором они жили, убили девушку, то участковый сразу посоветовал прийти по адресу Николая Терени. Им открыла его девушка Людмила, а Николай, оказалось, ушел в магазин.
– Интересно, откуда у него деньги на магазин? – усмехнулся человек в форме.
– А что он натворил? – поинтересовалась Людмила, от испуга даже не попытавшаяся не пустить милиционера в дом.
– А ты не знаешь? – резко осадил ее сотрудник органов. Он видел, что в доме не убрано, повсюду валяются бутылки от водки и пива, а девушка, стоящая перед ним, точно не «студентка и комсомолка», да и красавицей он бы ее не назвал, хотя девушка и была достаточно миловидна, но как будто впечатление неопрятности отнимало у нее право быть красивой, да и право быть свободной, похоже, тоже.
Николай Тереня вернулся через полчаса. Их вместе с девушкой доставили в отделение милиции, предъявив пока обвинение в бродяжничестве. Николай уже не раз сидел пятнадцать суток за подобное, поэтому больше переживал за девушку, чем за себя. Он не испытывал ненависти к милиции, но раньше его никто и не бил. Бывало, он отхватывал от кого-то в КПЗ, но никогда это не были сотрудники милиции. На этот раз все было по-другому. Несмотря на обвинение в бродяжничестве, его провели в комнату для допросов и начали расспрашивать о какой-то девушке, которую он никогда не видел.
– Я ничего не знаю, я даже не знаю, кто это, – не выдержал Тереня, чем окончательно взбесил сотрудника милиции.
Избитого, его отправили назад в камеру, а потом, ничего не объяснив, перевезли в СИЗО. Через несколько дней его привели на допрос к прокурору. Приятного вида добродушный пожилой человек стал задавать те же вопросы. Когда Тереня начал говорить, что никогда даже не видел эту девушку, Михаил Кузьмич Жавнерович усмехнулся и внимательно посмотрел на сидящего перед ним худого, изможденного человека с неопрятной щетиной на лице, которая особенно плохо смотрелась в сочетании с не в меру отросшими и неухоженными усами.
– Ну, раз не видел, так не видел. Зря, конечно, ты это. Девушка твоя вот уже все нам рассказала и подтвердила, но раз ты хочешь гнуть свое, то я не против. Только ты должен понимать, что за убийство и изнасилование, да еще без признания, тебе точно будет грозить расстрел.
– Что? Что она могла подтвердить? – оторопел Николай Тереня.
– Все, – как-то слишком весело отозвался Михаил Кузьмич, – все подтвердила. Как искали жертву побогаче, как ты нападал и душил, как штаны расстегивал, все подтвердила.
В тот раз Николай Тереня замолк на несколько дней. Даже с сокамерниками он не хотел ни о чем говорить. В следующие несколько допросов Михаил Кузьмич приезжал со следователем из милиции и еще с парой человек. Когда Тереня продолжал твердить, что он ничего не видел и никого не знал, Михаил Кузьмич впервые вышел из себя и с силой ударил папкой по столу, а допрос продолжил кто-то из милиции. Этот человек вел себя далеко не так вежливо, а когда Тереня продолжил гнуть свою линию, сотрудник органов кивнул стоящим в углу ребятам, и молодого человека начали избивать. Тереня не сопротивлялся ударам и, кажется, даже не пытался от них увернуться. Полуживого, его снова отправили в камеру, а следующий допрос Михаил Кузьмич вел только в компании следователя, который весь разговор молча стоял в углу комнаты.
– Ну что, Николай, будешь противиться или все-таки сознаешься?
– В чем?
– В убийстве и изнасиловании. Ты же понимаешь, что у нас уже все улики собраны, чистосердечное признание твоей подруги есть. Это признание никому, кроме тебя, уже не нужно.
Михаил Кузьмич достал из папки на столе лист бумаги и развернул его к Терене, чтобы тот прочитал. Это было признание девушки Николая Терени Людмилы Кадушкиной, подписанное вчерашним числом.
– Это ничего, это правильно, – тихо проговорил молодой человек.
– Ты это о чем?
– Вы же ей тоже рассказали, что я во всем сознался? – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал Николай Тереня.
– Какая разница, что человеку сказали. Невиновный не будет себя оговаривать, – насупился Михаил Кузьмич.
– Вот видите. Я тоже так считаю. А раз она эту бумагу написала, это правильно. Лучше пусть будет одна загубленная жизнь, а не две, – все так же тихо проговорил Тереня.
– Тебе решать, Николай, но ты должен понимать, что тебе грозит расстрел, – обиженно произнес Михаил Кузьмич. – А твоей подруге дадут максимальный срок. Если уж хочешь поиграть в благородство, возьми всю вину на себя.
Стоявший все это время в углу следователь милиции Петр Кирпиченок вдруг потянулся к ручке двери, нажал на нее и вышел в коридор. Николай Тереня согласился дать признательные показания. Тут же на столе появился магнитофон, который стал записывать путаные и противоречивые слова молодого человека.
Получив признание, следствие перешло к проверке фактов. Николая с Людмилой привезли на место преступления и попросили показать, как все происходило. Все тот же пожилой толстый человек с маленькими поросячьими глазками и плотно сжатыми в подобие улыбки губами приезжал вместе со следственной группой на поле и наблюдал за тем, как ведут себя Николай и Людмила. Тереня молчал во время таких мероприятий, а вечно заплаканная Людмила говорила то, что от нее хотели слышать.
– Мы убили ее здесь, – говорила она указывая на пустырь.
– Вы уверены, мне почему-то казалось, что вы говорили про близость к деревьям, – спокойно интересовался Михаил Кузьмич.
– Да, я уже просто забыла, возле деревьев, – начинала всхлипывать девушка.
Такие мероприятия проводили целый месяц, но даже тогда следователь милиции Петр Кирпиченок не спешил передавать дело в суд, так как никаких доказательств, кроме сомнительного признания Кадушкиной, в деле не было. Учитывая репутацию Михаила Кузьмича, суд бы, конечно, принял дело к рассмотрению, но подавать такой набор документов было как-то стыдно. Ничего, кроме одного признания перепуганной заплаканной девушки, которая даже не знала, где произошло убийство.
– Когда ждать от вас пакет документов? – поинтересовался в один из дней Михаил Кузьмич.
Следователь стушевался. Он понимал, что глупо так себя вести, но во всей БССР не было на тот момент более влиятельной фигуры, чем маленький толстый человек с неприятными цепкими глазами и сжатым в вечную улыбку ртом.
– На следующей неделе, Михаил Кузьмич, – успокоил его следователь.
Дважды просить не пришлось. Следователь передал документы в суд, оформив пару бумаг не по форме, надеясь, что это заметят и отправят дело на доследование. Никто не заметил, и вскоре Николай и Людмила предстали перед судом.
Громкое дело освещали несколько местных СМИ, поэтому в зале суда всегда было достаточно много лишних людей. Тереня заметил, что почти на каждое заседание приходит какой-то странный светловолосый человек в кепке. Он ничего не записывал, как это обычно делали журналисты, никак не реагировал на слова прокурора, как обычно бывало с кем-то со стороны обвинения, но, самое главное, ни с кем не здоровался и все заседание сидел, опустив голову. Можно было бы подумать, что это кто-то из родственников или друзей Людмилы, но и на это было непохоже, так как на девушку тот почти не смотрел. Если он и поднимал голову, то разглядывал в основном Николая Тереню.
Подсудимый вскоре отказался от своих признательных показаний, заявив, что они были получены незаконно. Это только ухудшило его и без того плачевную ситуацию. Николаю и Людмиле выделили государственного защитника, но адвокат лишь иногда подходил к Терене и настойчиво просил его подписать чистосердечное признание, во все остальное время он просто сидел молча, иногда кивая на какие-то вопросы судьи. Однажды Тереня попросил адвоката позвонить матери. Тот неожиданно серьезно кивнул и пообещал привезти, если понадобится, ее в суд. Мать отказалась ехать, сказав, что ей такой сын не нужен.
– Его могут расстрелять, – тихо уточнил адвокат, когда мать молодого человека уже собиралась бросить трубку. Услышав это, женщина расплакалась.
Николай спокойно чувствовал себя на суде. На протяжении всего процесса он сидел на скамье подсудимых рядом с Людмилой и крепко держал ее за руку. Время от времени он говорил ей на ухо что-то успокаивающее.
Через месяц Николаю и Людмиле вынесли обвинительный приговор. Случилось ровно так, как и предсказывал Михаил Кузьмич. Людмиле дали десять лет тюрьмы, а Николаю Терене вынесли смертный приговор. Все было вполне ожидаемо, кроме реакции подсудимых. Людмила, кажется, даже не услышала, какой ей дали срок, но разрыдалась, услышав про смертную казнь.
Уже начинало темнеть, когда справа от дороги вдруг появилась женская фигура. Девушка отчаянно замахала рукой, услышав звук подъезжающей машины. Красный «Запорожец» сбавил скорость и съехал с дороги.
– Как хорошо, что вы остановились. Слышали, что недавно девушку задушили?
– Садись, подвезем, мы потому и патрулируем, что задушили, – сказал человек, сидящий на сиденье рядом с водителем.
За рулем машины был Геннадий Михасевич, который месяц назад записался в местную народную дружину, благодаря чему обзавелся специальным удостоверением и красной нарукавной повязкой. Взамен нужно было три раза в неделю вместе с напарником патрулировать участок дороги между Полоцком и Новополоцком. Этот отрезок как раз пролегал через совхоз, в котором работали Михасевич и его нынешний напарник. В список служебных обязанностей также входили собрания народных дружинников, которые проводил местный участковый дважды в неделю. Ему нравилось это новое увлечение, оно давало ему не только возможность быть в курсе ведущихся расследований, это хобби давало ему куда больше. Работа дружинником давала ему власть и уважение. Ровно то, чего ему так не хватало в жизни.
Лет до двадцати пяти человек обычно хочет изменить мир, потом приходит осознание того, что это невозможно. После тридцати обычно понимаешь, что себя изменить чуть сложнее, чем мир. И в этот момент человек обычно начинает искать хобби, которое станет своего рода симуляцией счастья. Обычно человек ищет только три вещи: власть, деньги и славу. Если человек несчастлив в жизни, то хобби восполняет нехватку одной из этих страстей, дарит возможность почувствовать себя другим человеком, примерить на себя другую жизнь. В советское время исторические реконструкции были не очень популярны, а движения «Стопхам» и «Синие ведерки» еще не начали свое существование, но НКВД, а потом КГБ и ФСБ всегда очень чутко относились к потребностям населения.
Людям всегда хотелось почувствовать себя супергероями, примерить на себя роль вершителя судеб и хранителя порядка. Тех, кому этого слишком сильно хотелось, обычно не брали в органы внутренних дел из-за их особого склада психики. Человек с ярко выраженной эпилептоидностью обычно ревностно следит за тем, чтобы все вокруг следовали их правилам. Они обычно не склонны к тому, чтобы понимать мысли и чувства других людей, так как все должны жить в соответствии с их правилами и законами, если же кто-то отказывается слышать их указания, они легко могут применить силу, нарушить любой закон, чтобы объяснить другому, как правильно. Такой человек легко может окликнуть прохожего, выкинувшего бумажку мимо урны, и опрокинуть на него урну, чтобы только объяснить тому, что выкидывать мусор мимо урны нельзя. Они не способны уяснить одну из главных максим правосудия: наказание должно соответствовать преступлению. По их мнению, каждый нарушитель должен получить максимально возможное наказание за свой проступок. Обычно эта черта очень полезна, если человек делает карьеру в структуре с жесткой иерархией, наподобие армии, но она совершенно противопоказана при работе с людьми. В органы таких людей старались не брать, так как это всегда было чревато скандалами и конфликтами с начальством, но вот использовать таких людей было можно. Еще в царской России стали организовывать народные дружины, а потом НКВД взял этот социальный институт под свой контроль. Народные дружины стали использовать для охраны правопорядка, патрулирования улиц и контроля настроений граждан. Впоследствии дружины перешли в ведение милиции, так как они прекрасно справлялись с контролем и предотвращением мелких правонарушений. Дружинники разгоняли пьяные компании, которые засиживались во дворах, отбирали сигареты у школьников, патрулировали улицы во время массовых мероприятий или по мере необходимости.
В совхозе все вдруг стали обсуждать недавнее убийство девушки, которую нашли задушенной в лесу, и на волне всеобщей паники было решено пустить народные дружины патрулировать город. Геннадий то ли из любопытства, то ли из страха, что милиции что-то известно, записался в дружину. Уже после первого же собрания дружинников страх развеялся, но интерес остался. Ему было любопытно видеть то, сколько лишних усилий милиция предпринимает, чтобы найти «душителя». Только в одном совхозе было организовано несколько отрядов дружин. Это же сотни человек по области! А сколько сотрудников милиции расследует дела, чтобы раз за разом сажать невиновных. Он бывал на судебных заседаниях по делам о задушенных девушках и видел, как государственный обвинитель каждый раз устраивает настоящее изобличительное представление с демонстрацией чистосердечного признания в конце. Михасевич прекрасно знал, что эти люди ни в чем не виноваты, но не понимал, почему они подписывают эти признания, что заставляет их пойти на оговор, который будет стоить им в лучшем случае десятков лет жизни? Впрочем, интереснее всего было наблюдать за тем, как беспомощно суетятся сотни людей, задействованных в расследованиях, которые даже предположить не могут, что все эти убийства – дело рук одного человека. Он всегда страдал из-за того, что никто не замечает его. Сейчас он стал чувствовать себя кем-то вроде привидения. В его руках были судьбы людей, но никто даже не подозревал о его всемогуществе. Вот, эта девушка спокойно села в машину и не посмотрела на водителя и сейчас о чем-то оживленно болтала с его напарником.
– Здесь направо, – попросила девушка, указывая на съезд с шоссе на проселочную дорогу, ведущую к деревне.
– Нельзя, это уже за пределами нашего участка, – покачал головой напарник Геннадия.
– Если меня задушат на этом участке, то ничего страшного? – разозлилась девушка.
– Это уже не наш участок, – слишком серьезно заявил мужчина. Геннадий сбавил скорость и съехал с дороги. Девушка вышла из машины, не забыв при этом с силой хлопнуть дверью.
Их смена закончилась глубоко за полночь. Геннадий тихо зашел в комнату, стараясь никого не разбудить, но дочка все же проснулась.
– Папа пришел! – закричала она и побежала, демонстративно распахнув руки для объятий. Мужчина тут же поймал девочку и в шутку подбросил ее, отчего она привычно завизжала. Тут же проснулся сын, а потом и ворчливый сосед по бараку постучал в дверь и попросил вести себя потише. Жена Геннадия не проснулась или, по крайней мере, не захотела выйти встретить мужа. В последнее время у них испортились отношения. Виной тому были подозрения женщины в очередной измене. Они давно не жили половой жизнью, а Геннадий, по ее мнению, искал любую возможность удрать из дома. Примерно так все и было, но в постоянной любовнице Геннадий не нуждался. Секс всегда ассоциировался у него с чем-то грязным и унизительным, поэтому особенного удовольствия от полового акта не получал, а после того, как он чуть не задушил жену, он всеми правдами и неправдами старался не засыпать с ней, и уж тем более не исполнять супружеский долг. Во время полового акта на него обычно нападало дикое желание задушить партнершу, услышать последний вздох, почувствовать себя властителем жизни. Меньше всего на свете он хотел убить свою жену, как бы она его ни раздражала время от времени, он был привязан к ней. Эти чувства, конечно, не были похожи на его первую любовь, в честь которой он назвал дочь, но это была очень сильная привязанность. Он себе даже представить уже не мог жизни без жены. Каждый раз, когда она уезжала к родителям, на него нападало животное желание «охоты», а в таком состоянии легко можно наделать ошибок. Он это понимал.
Спустя неделю он сразу после окончания смены отправился в город, чтобы купить продукты по списку жены. Подъезжая к Полоцку, он заметил девушку, голосовавшую на дороге. Это была та самая девушка, которую он подвозил с напарником неделю назад. Михасевич притормозил, и девушка тут же села на переднее сиденье автомобиля.
– Как хорошо, что это опять вы, к незнакомым людям страшно садиться, время такое…
Девушка без умолку что-то говорила еще какое-то время, а потом вдруг стала задавать вопросы Геннадию. Он не ожидал такого, поэтому все время запинался. Девушке показалось милым, что взрослый мужчина так робеет в общении с ней. Она неожиданно сама предложила подъехать к озеру искупаться. Геннадий удивился такому предложению, но был не против, а еще через полчаса они уже целовались в зарослях деревьев возле озера. Для Михасевича это была первая девушка помимо жены за много лет, по крайней мере первая живая девушка.
Еще через полчаса девушка снова что-то болтала без умолку, сочувственно поглядывая на Геннадия, который сейчас переживал не самые лучшие минуты своей жизни. Чем больше болтала девушка, тем больший стыд он испытывал и тем больше он ее ненавидел. Ему хотелось запретить ей дышать, сделать так, чтобы свидетель его стыда исчез навсегда. В этом случае обо всем можно будет забыть. Он вдруг повернулся к девушке, взял ее за шею и посмотрел в глаза. Девушка не сопротивлялась, ожидая, что сейчас он исправит свою репутацию плохого любовника, но тот только сильнее сжимал ей шею. Девушка начала хрипеть и сопротивляться, но это только прибавило ему страсти. Девушка хрипела минуту или две, но потом воздух в ее легких закончился, в глазах начало темнеть, и она потеряла сознание. Михасевич сходил в машину за веревкой, которую скрутил в удавку и затянул на шее девушки. Он отвернул ее голову так, чтобы лицо закрывали волосы. Теперь казалось, что она спит. После этого он изнасиловал ее, желая доказать себе мужскую состоятельность. Теперь у него все получилось, но свидетеля его успеха уже не было в живых.
Это был теплый летний день, земля возле реки была мягкой, поэтому девушку безо всяких проблем удалось закопать в импровизированной могиле. Как и всегда, он чувствовал подъем сил, поэтому все дела в городе успел завершить за пару часов, а потом нужно было ехать домой. Он чувствовал сейчас вину перед женой, за «чужой запах», как она выражалась, поэтому вместо дома отправился на ночную смену и предложил одному из сослуживцев подменить того. Сослуживец радостно согласился и даже пообещал поставить Геннадию бутылку, но потом вспомнил, что начальник смены равнодушен к алкоголю, и пообещал ему хороший подарок для дочки. Это обрадовало Геннадия намного больше.
Такие эпизоды стали случаться все чаще. Он мог уехать в обеденный перерыв прогуляться, подобрать какую-нибудь женщину на дороге, задушить ее, а потом успеть вернуться к окончанию смены. Обычно после этого он надолго задерживался на работе даже в те дни, когда не было возможности записать себе дополнительную смену.
Людям несвойственно думать о себе плохо. Человек, изменяющий своей жене, обычно объясняет свои поступки тем, что мужчины склонны к полигамии. Насильник обычно объясняет свое поведение короткой юбкой своей жертвы, а убийца – тем, что жертва должна была осознавать риски, садясь в машину незнакомого человека. До определенного момента Геннадий предпочитал не помнить об этих эпизодах. Они оставались в его памяти не более чем сном, за который ему стыдно. Человек в алкогольном опьянении тоже может творить то, за что наутро ему будет стыдно. Уж он-то об этом прекрасно знал. Более того, если уж честно, ни один человек в мире не способен прожить жизнь, ни разу не нарушив закон. Переступая черту, человек понимает, что готов в случае чего нести ответственность за свой поступок. Это осознанный риск. Постепенно к нему приходило осознание, что наказания не последует. Он совершает безупречные преступления и имеет уникальный талант невидимки. Его никто никогда не замечал, не слушал и не обращал на него внимания. Среднестатистический человек с обычными проблемами. Родителям, а затем и жене не было до него никакого дела. Эти девушки не замечали его лица, когда садились в его машину, а даже если бы заметили, не смогли бы запомнить. По мере того как к нему приходило состояние собственной непогрешимости, Михасевич перестал стесняться своей страсти. Каждый человек преступает закон, он здесь не исключение. Его сослуживцы изменяли своим женам, избивали детей, попадались на воровстве, а иногда их сажали за убийство собутыльника. Каждый человек – преступник, он – не исключение. Он уже давно не был близок с женой, но он никогда не позволял себе поднять на нее руку, никогда к нему не приходила мысль развестись. Это было аморально. Нужно отвечать за своих близких, как бы они тебя иногда ни раздражали. За чужих, незнакомых ему женщин он был не в ответе. Они служили ему доказательством его сексуальных возможностей, источником силы и страсти, а впоследствии они подарили ему ощущение вездесущего всесилия. Ему стало нравиться быть привидением, которое никто не видит, но которое причастно ко всему, что происходит.
Вернувшись домой, он не обнаружил жены и детей. На столе лежала записка.
«Я устала делать вид, что ничего не происходит. Ты избегаешь меня, поздно возвращаешься, а у тебя в машине я постоянно нахожу какие-то женские мелочи. Значит, она привлекает тебя больше».
Он перечитал записку несколько раз, а потом смял ее и выбросил. Его взбесило, что жена считает, что у него есть любовница. Он расстался с той женщиной из Полоцка и больше никогда не изменял жене. Эти обвинения показались ему такими абсурдными и несправедливыми, что он просто впал в бешенство. В глазах потемнело, начался шум в ушах и появилось острое желание сейчас же уехать куда-нибудь из того пустого дома.
По дороге к машине его окликнул кто-то из соседей, но он ничего не ответил. Отъехав на приличное расстояние от дома, где-то возле Новополоцка он увидел голосовавшую на дороге девушку. Он специально начал с ней над чем-то шутить, развлекать и ухаживать. Девушка была не против такого поведения. Очень скоро они заехали в лес неподалеку, а через несколько минут девушка уже хрипела, силясь вздохнуть, пока руки Михасевича сдавливали ее горло. Убийца не стал закапывать тело и просто забросал его ветками. Вернувшись в машину, он немного отдышался. Михасевич снова чувствовал бешеный прилив сил, но вместе с этим пришел и новый голод. Он хотел еще раз почувствовать себя властителем жизни, увидеть тот отчаянный страх в глазах жертвы, ради которого он делал это. Делая свой последний вздох, жертвы видели перед собой его, запоминали его на всю жизнь. На это короткое мгновение он становился главным и единственным человеком в их жизни, тем, кому эта жизнь сейчас и принадлежала.
Отъехав на несколько километров, он увидел, как на той же самой остановке стоит женщина. Это была взрослая, дородная женщина лет сорока пяти. Она выглядела моложаво и даже привлекательно, но совершенно не была похожа на тех, кого обычно подбирал на дороге Михасевич.
Геннадий остановился и предложил женщине подвезти ее туда, куда ей было нужно. Женщина поблагодарила его и села в машину. Ей нужно было в центр города, но Михасевич повез ее куда-то в сторону. Он объяснил, что едет «по новой дороге», но женщину не удовлетворил этот ответ. Она прекрасно знала все новые дороги Полоцка, и эта окружная проселочная дорога была совсем не новой. Она попыталась открыть дверь машины, поэтому пришлось затормозить. В следующую минуту он душил ее прямо в машине. Она хрипела и сопротивлялась точно так же, как и девушка за пару часов до этого. В этот раз он закопал труп, но, усевшись за руль, понял, что готов снова ехать искать себе жертву.
Подъехав к Полоцку, он увидел, что стрелка бензина на нуле. Ему хватило топлива только для того, чтобы доехать до ближайшей заправки. Там возле кассы стояло несколько человек. Они ругались на нерасторопность сотрудников, из-за которой нужно сейчас ждать, пока закончат приемку бензина.
– Поубивать их всех, – усмехнулся Михасевич.
– И не говорите, – махнул рукой мужчина, который был первым в очереди.
Минут двадцать пришлось стоять в очереди. Все это время шел разговор о несовершенстве бензоколонок. Чем дольше он продолжался, тем больше приходил в себя Михасевич. Сев за руль, он выдохнул. Жажда убивать отпустила его из своих цепких лап, но теперь на ее место пришли стыд и страх, которые появлялись у него обычно после убийств.
11
Дело принципа
Поделиться книгой: