Помоги проекту - поделись книгой:
– А мог ли человек отказаться от участия в конкретной операции?
– Я не представляю такого. Его могли не взять, и это было обидно. Однажды пошли на операцию, а мне поручили маячника охранять. Получилось так, что несколько дней ранее мы высаживались на остров, взяли в плен одного немца. Второй был убит. Уходили, взяли документацию. А маячник сам напросился:
– Иначе меня немцы расстреляют.
Мы его взяли. Через три-четыре дня новый поход. Командир Никандров говорит:
– Ты останешься за старшего.
Мне было неприятно. А такое, чтобы «я не пойду», – не было. Ну, конечно, если видно, что кто-то ноги протер, болен, может, это и бывало. Но честно говорю, я не знаю, чтобы кто-то отказался.
– А случаи трусости были? Чтобы явно…
– Про это можно спросить только командира отряда, Леонова. Он наградные листы заполнял. Был парень у нас, не буду его фамилию называть, когда на Крестовом лежали раненые, а он схватил оружие и сказал, что будет один прорываться. И ушел… Его так и не нашли, видимо, его немцы хлопнули…
В отряд приходили те, кто рвался воевать.
– Вы говорили, что к вам присылали штрафников? А от вас в штрафники отправляли?
– К нам присылали единично, не системно. Может, два-три случая за все время.
А от нас… Не годится – списывали в армию. Таких было несколько случаев. Володя Соколов пришел из похода и все время кричал про Марью… Мы на хуторе останавливались, ночевали – а там девчонка симпатичная. И все ходил:
– Не могу… Пойдем туда и заберем ее. Привезу в Россию.
Его списали, хотя он говорил-то несерьезно. А кто-то присвоил барахлишко и продал. Списали. Кто-то раз сослался, что у него ноги стерты, два сказал… Списали. Не буду я называть фамилию. Это на Севере было. На Востоке мы не успели разобраться, там война была месяца полтора.
– А как готовили группы для наблюдения за конвоями?
– Это работа, которая не афишировалась. Взяли меня и отправили в БРО, на квартирку под Мурманском. Там конкретно готовили. Даже в отряде об этом ничего не говорили. Подбирается группа – как правило, кто-то из штаба с тобой вместе натаскивается. А иногда берется наш радист. Группы эти были по три-четыре человека. Одна высаживается в одной точке, другая в другой точке, третья – в третьей. Каждая группа имеет запасной отход. Группа знает, если она не сможет сесть на катера, то нужно полторы сотни километров вниз на юг спуститься.
Подготовка в чем заключалась? Карту привозили летчики. Три-четыре человека обсуждают с норвежцами топографию, оперативную обстановку, куда выйти, как пройти. И надо зазубрить, в какие часы выходить. Подготовка по контингенту, с которым там встречаешься. Например, если я высаживаюсь вместе с радистом Мишкой Калаганским, а с ним что-то случится, то я должен буду принять радиограмму и дать закодированный сигнал. Морзянку все знали.
Про другие группы, кроме самого факта их существования, остальные не знали. Мы ходили до Нордкапа. Наверное, была какая-то договоренность с англичанами. Дальше, видимо, английская зона была.
– В чужом тылу сталкиваешься с местным населением. Какие с норвежцами отношения были?
– Норвежцы очень хорошо к нам относились. Скажем так, основная масса очень хорошо. Был случай – мы немцев захватили, по-моему, человека четыре. Шлюпки остались в глубине бухты. Хозяин дал своего сына, чтобы он проводил нас более короткой дорогой – через сопки. Сказал, что я, мол, наведу марафет. Чтобы немцы не догадались, что вы тут их захватили, а я не сопротивлялся.
Более того, мы даже с норвежцами ночью встречались, с гулянки они идут, а мы аккуратненько прижались к стенке – они проходят, такие довольные, что нас увидели. А мы пленных тащили.
Немцы сделали колоссальную ошибку, захватив Норвегию, – не разрешали норвежцам рыбачить, отобрали плавсредства, а для тех, у кого не отобрали, ввели очень жесткие требования. Норвежцы жили в основном рыбным промыслом, поэтому, естественно, в большинстве своем немцев не поддерживали.
В 43-м году норвежское подполье было вскрыто, немцам удалось в него внедриться, и норвежцы, и мы, понесли большие потери. Большинство групп ходило с норвежцами. А я ходил с Сутягиным. До войны он был военным атташе в Норвегии, а потом работал у нас в разведотделе. Он в совершенстве знал норвежский язык.
В 78-м году норвежцы приезжали в Ленинград, провинция Финнмарк прислала делегацию, и мне позвонил Василий Сергеевич Толстиков и говорит:
– Норвежцы приезжают. Вы вместе воевали, как бы собраться.
Толстиков из Китая вернулся, он был до этого секретарем Ленинградского обкома… Короче, я пригласил Сутягина, Барышева, Антонова, и мы встретились на Кутузовской набережной, в Доме ветеранов. И когда жахнул норвежский гимн, то его в основном пел Сутягин. Норвежцы были изумлены. Им рассказали, что это был за отряд. Они – во!
– Суртэ дьяволе!
По-норвежски означает – черные дьяволы.
1954 год, встреча в Ленинграде: Барышев, Бабиков, Радышевцев, Леонов, Колосов.
Норвежцы теми, кто в Сопротивлении участвовал, очень гордятся. Мы открыли для прессы, для широкой аудитории то, чем мы занимались, после того как выяснилось, что норвежцы уже все опубликовали. И немцы уже все опубликовали. Тогда Бабикову удалось материал собрать, и он с чистой совестью начал говорить, что вот такая группа была. Рассказал одну десятую того, что было.
– Наверняка немцы за высадившимися группами охотились?
– Конечно, но норвежское побережье – это же огромные просторы… Только по карте кажется, что мало…
– А запеленговать…
– Да, если запеленгуют, тут и начинается охота. И это действительно опасно. Погибло несколько групп, которые были запеленгованы. Хорошо, если зимой пурга и снег. А если три-четыре дня ни пурги, ни снега? Тогда любая тропка видна с самолета, любая лыжня. Ребятам приходилось уходить и менять место. Положено было после трех-четырех сеансов менять местоположение. А на связь выходишь не из землянки, где ты сидишь, а подальше отходишь. Километра на три-четыре. Уже на последнем этапе научились. Два сеанса, и вообще махаешь на 20 километров в другую точку. Простор огромный, береговая черта изломана, все побережье невозможно отследить.
– Вы в основном работали против тыловых немецких частей. Как у немцев была поставлена тыловая служба?
– Отряду приходилось и в прифронтовой зоне воевать, с регулярными частями. Мы контактировали не с какой-то тыловой частью, а с конкретными объектами – штабом, батареей – в каком-то укрепленном районе. Однажды на переходе мы хлопнули на дороге штаб зенитного полка. Второй раз нам удалось взять на переезде какое-то смешанное подразделение.
Немцы очень дисциплинированны. Часовой ходит и не присядет. Разводящий приходит, и они смену делают, как на Красной площади.
В начале войны они, даже пленные, нахально себя вели. В конце войны стали как-то поумереннее… Иногда, когда пленных брали, для того чтобы было меньше забот и меньше о них думать, мы срезали им все пуговицы с портков. Однажды одного еле-еле смотали, руки заломили, а он вырвался, еле-еле скрутили второй раз. Мне говорят:
– Срежь пуговицы.
Я достаю нож, а он визжит как поросенок – подумал, что я его резать буду. Взяли в плен четырех человек – один наш спереди, один сзади. Куда они денутся? Срезал ему пуговицы, ну куда он побежит по сопкам, ему штаны только держать.
– Тем не менее были попытки побега?
– Я расскажу случай, и вы сами делайте вывод. Взяли мы на дороге один штаб. Леша Каштанов фотографом ходил, он берет двух пленных немцев, сажает одного в шлюпку на весла, сам садится на корму, а второго на нос, и на катер. Немец никак не может справиться с волной. Шлюпку относит… Лешка сам садится за весла, причаливает к катеру, вытаскивает немцев, а при обыске у одного из немцев «вальтер» оказался…
Отряд на переходе, 1943 год. Ващенко – Дороган – Колосов.
– Как расценивались шансы на выживание в группе, отправленной в чужой тыл?
– У большинства все нормально проходило. У Бабикова трагические случаи описаны, но, как правило, нормально проходило. У меня один раз неудачно получилось: нас выбрасывали с самолета при очень сильном ветре. К тому же сбросили с небольшой высоты. Сбросили – парашют только раскрылся, и я сразу же ткнулся. А инерция-то колоссальная, вот меня и понесло. Нужно как можно быстрее погасить купол. Строго под себя. Не успел – разбил голову. И не я один разбился, вся группа получила травмы. Меня выносили на носилках, я оклемался не сразу. Вот такие случаи бывали. Но, как правило, все возвращались в отряд обратно.
– Какое отношение было к раненым и телам погибшим?
– Раненых всегда вытаскивали, а погибших хоронили. Как правило, под камнями. Там земли нет, в расщелину какую-нибудь и закладывали камнями. На Крестовом похоронили всех по-настоящему. Тогда Леонов еще расстрелял 10 немцев. Его потом долго дергали по этому поводу.
– Захваченных немцев у вас допрашивали?
– Первичные, самые необходимые сведения, какой полк… У меня немецкий только в школе был хорош, а как переводчик я был слабый. Прямо на месте Леша Каштанов допрашивал. Или кто-нибудь из разведотдела.
А как только мы швартовались у причальной стенки, нас встречали и забирали пленных, и командир тут же писал, как все было, с кем встречались, как прошло.
Я вам почти анекдот расскажу: вернулись мы с операции. Четыре человека. Нас сразу же ночью отвезли к начальнику разведотдела Бекреневу. Входит командующим флотом Головко:
– Давайте ко мне.
Попили чайку и… Просыпаюсь, мать моя родная, я лежу на кожаном диване. Вот какой был случай.
– Вы помните первые операции, в которых участвовали?
– Первая операция – на какой-то остров мы высадились искать что-то. Там на две группы разделились, ничего не нашли. Вторая операция была – я как обеспечивающий. Все пошли, а наше отделение остается охранять шлюпки. Мы ждали. Потом была операция уже по-настоящему боевая: на дороге громили колонну. Шикарная дорога, серпантином таким шла…
– Вы говорите: «дорога, дорога…» – и возникает впечатление, что просто ходили на эту дорогу. Она что – не охранялась?
– Дорога длиной 500–700 км, разве ее всю можно охранять?
– Наверное, у немцев были блокпосты.
– Если они тебя засекли – они вызывали помощь.
Бинокли у нас были, смотрим – вдалеке какая-то колонна идет… И мы полкилометра до этой дороги через сопки вырываемся. Мы делимся на две группы – одна по головной машине, другая по кормовой. А дальше «чистишь». Это была система. Однажды мы упустили командира полка. Впереди на легковой машине ехал. Мы подумали – разведка и пропустили. Стукнули по следующей… Человек пять или шесть начальников всяких взяли. Служба связи, метео, еще кого-то. Но офицеров – никого, все унтеры. Гражданские, призванные во время войны, но с опытом и образованием.
В разведке самое главное – вовремя смыться, если задержишься, то потом до шлюпок не добраться. Поэтому пленных надо быстро эвакуировать… Иногда захваченные документы оказываются «пшиком».
Случай был – мы ворвались на ремонтную базу, были сведения, что там во фьорде отстаивается какая-то лодка. Мы на соседний фьорд высадились почти всем отрядом и через сопки туда. Лагуна, у пирса стоит подводная лодка. Тут пост, там маленький домик, бараки, это оказались ремонтные мастерские… Задача была разобраться с лодкой – мы ее думали увести. Одна группа идет поселок закрыть, другая на всякий случай преграждает дорогу – второй взвод идет, снимаем караульных. Поторопились – в живых никого не оставили. Ворвались в лодку – я там не был, я прикрывал казарму. А в лодке все оказалось в разобранном состоянии, и дизеля разобраны. В центральном посту выдрали с мясом сейф, привезли документы…
– А подорвать?
– Мы и подорвали, гранат накидали, шум подняли и ушли. Немцы выскочили из того поселка, но не прошли – вторая группа их задержала. Привезли сейф, а там только техническая документация – ни интересных сведений, ни кодов. И пленного еле довезли. Он чуть тепленький – ему так досталось. Он ничего сказать не мог. Можно считать, что неудача.
– Ваш отряд выполнял в первой половине войны те же задачи, что и войсковая разведка? У вас совместные операции были?
– Армейская (СОРовская – Северного оборонительного района) разведка выполняла только прифронтовые операции. У нас с ними была совместная операция только на Крестовом в 44-м году. Тогда командиром сводного отряда был назначен капитан Барченко (
Леонов Героя получил как командир взвода разведчиков. Мы были у Барченко в подчинении, хотя самостоятельно решали свои задачи и шли параллельно на Крестовый разными путями. И друг друга не видели. И только утром в 4 утра радисты связались, и выяснилось, что и они подошли, и мы. Была команда:
– Приближаемся, атакуем.
Мы батарею взяли, а они нам ничем не помогли, абсолютно ничем. Разбирались только мы… Я был тогда ранен… А Барченко тоже получил Героя. Вот такие контакты с СОРовской разведкой были.
– Разведчики сами себя ощущали привилегированной кастой?
– Наверное, немного ощущали. Когда мои родные умирали с голоду, я в отряде питался шоколадом. Когда мы уходили на маневренную базу в Пумманки, нам шел дополнительный паек. Но его мы с собой никогда не брали. Поэтому, когда мы приходили на отдых, нам выдавали шоколад, спирт. Спирт сразу весь не выдавали, потому что если выдать за месяц, то можно спиться. Выдавали по фляжкам.
Мы любили в Мурманск при любой возможности сходить. Мы дважды на Севере теряли ордена. Праздник какой-то – не помню какой, поскольку не участвовал, а наши ребята, кажется, пошли встречать Новый год с девчонками, и вдруг врываются какие-то мужики:
– А-а-а, вы наших девок тут прихватываете.
Завязалась драка. Семену Агафонову досталось по голове. Короче говоря, на следующий день мы его положили в госпиталь. Оказалось, что пятеро маляров или штукатуров, которые ремонтировали квартиру начальнику штаба Кучерову, не вышли на работу. Стали выяснять, оказывается, и они пострадали в той самой драке. Начались разборки, с отряда отчислили двух человек. Семена удалось спасти. Но все наши уже посланные представления на ордена были отозваны. В том числе и мой орден. Весь отряд пострадал – вот тебе и привилегированная каста.
– Какие вольности в одежде позволялись бойцам отряда?
– Мы ходили на операции вне формы, без погон и даже без всякого признака на то, что мы советские люди. Мы отлично знали, что никакая конвенция нас не спасет, если мы попадем в плен. Каждый разведчик четко это знал. Поэтому, чтобы не попасть в руки врага живым, кто-то где-то бритву зашьет или еще что-то такое…
Поделиться книгой: