Помоги проекту - поделись книгой:
– С тебя веерчик, – повернулась ко мне Ольга. – Обещала.
– Будет, будет вам веерчик.
– Клава! Ольга! Быстро ко мне! – громом прокатился по мастерским вопль Валериана Кровавого.
– Вот дьявол! Опять небось руку повредил, – проворчала Ольга, на ходу прихватывая из ящика бинт и перекись водорода. – Точно что Кровавый. Чёрт безрукий!
У неё с местным правителем были свои отношения.
Ольга вышла, за ней проковыляла вездесущая Клавуся.
Я осталась одна с фарфоровой гостьей. Девочка смотрела сквозь меня ясно и бездумно – так восхитительно.
– Я сделаю тебе веер, лучший веер, какой ты только можешь вообразить, маленькая лгунья. Только скажи: кто ты? Кто твой хозяин?
Кукла безмятежно молчала.
Вам снятся цветные сны?
Кто-то, не помню – давно, ещё в детстве – уверил меня, что цветные сны видят одни сумасшедшие. И в глубине души я должна была признать себя таковой – мне ведь снятся только цветные. Всегда – лишь цветные. С тех пор я спрашиваю у всех: какие сны вы видите?
И выясняется, что цветные. Или никаких.
Похоже, весь этот мир сошёл с ума…
Крошечный веер лежал на столе: тончайшие бамбуковые лучинки-лучики и лоскуток прозрачного шёлка, как лепесток бледной розы. На золотистом шнурке – две бисерные кисти размером с горошину.
– Охренительная красота! – похвалила Мадам Юля.
Эта элегантная дама любила ввернуть крепкое словцо. Неуместные в приличном обществе слова она склоняла, спрягала, сокращала в меткие наречия, разворачивала живописными прилагательными и, мастеря из них чудовищные для непривычного уха фразы, щедро пересыпала их энергичными деепричастиями – тех же непристойных корней.
Истинный, истинный художник!
Мадам Юля склонилась над веером и тонкой кистью выводила на нём плавные изгибы обожаемых ею хризантем. От неё по-осеннему пахло дорогими духами – пахло «Климатом».
Духи «Климат» – так прочла однажды Ольга загадочную надпись «Climat» на шикарной французской бутылочке: по буквам, как все мы привыкли в школе. Простецкая эта шутка у нас прижилась.
Веер получился японский и очень-очень старинный. Ведь здесь, в театральных мастерских, мы давным-давно привыкли делать то, чего в природе никогда не существовало. Причём делать так убедительно, что не оставалось ни малейших сомнений – именно таким это неведомое «не́что» и должно было быть.
Я вложила веер в кукольную руку, закрепив его тоненьким штырьком.
– Держи, держи свой веер, маленькая обманщица, – украдкой шепнула я, склоняясь над застывшей танцовщицей. – Уж я-то прекрасно знаю, что ты сама это можешь.
В ту же ночь она пришла ко мне во сне. Фарфоровое личико было живым, тёплым, глаза сияли.
– Я – Агата, – улыбнулась она. – И я живая. Это поняла только ты – и лишь потому, что я сама этого захотела. Не спеши узнать больше. Ещё успеешь, подружка.
Она обвила мою шею своими крошечными ручками так крепко, что мне стало трудно дышать.
Я проснулась с бешеным сердцебиением…
На следующий день, выходя от опальных бутафоров, я услышала в швейной мастерской смех, голоса – и живо спустилась туда по скрипучей лесенке. Таинственный Хромой сидел в кресле, спиной к двери. Знакомая трость отдыхала на подлокотнике. Кукла красовалась рядышком, на столе.
– Очаровательно! Прелестно! Какая тонкая работа! Просто восхитительно! – посетитель щедро осыпал комплиментами зардевшуюся Ольгу, Мадам Юлю – а заодно и подвернувшуюся Клавусю. – Это лучше, чем можно было вообразить! Даже лучше, чем было… было когда-то.
– Вы это помните? Помните, как было когда-то? – искренне удивилась Мадам Юля. – По-моему, для этого вы ещё слишком молоды – хо-хо-хо! Ведь этой кукле никак не меньше ста лет!
Незнакомец рассмеялся:
– Девяносто девять, всего лишь девяносто девять! Полюбопытствуйте – вот и дата.
Он перевернул куклу – тёмные локоны взметнулись, точно пугающие крылья ночного мотылька. На подставке была надпись: «1878 годъ. Агата».
– Так вот как зовут нашу очаровательницу – Агата! – воскликнула Мадам Юля.
Я вздрогнула и задела локтем шаткую гладильную доску. Утюг, звякнув, завалился на бок. Незнакомец обернулся:
– Вы не обожглись?
– Нет. Утюг холодный.
– Будьте осторожнее, – улыбнулся он.
Странная, странная улыбка…
– А я вот чего ещё спросить хотела, – отвлекла Хромого нетерпеливая Ольга, – про ленточку на корсаж. Эта подойдёт ли? Я что-то сомневаюсь, прежняя была понежнее.
– Да, эта не годится, – согласился незнакомец, едва глянув на ленточку. – Нужна другая. Помните, как на антикварных коробочках с драгоценностями? Я принесу.
Антикварные коробочки с драгоценностями? Ну и фрукт.
Он простился и вышел. Все потихоньку вернулись к своим занятиям. Только Ольга долго разглядывала надпись на подставке, ковыряя её перламутровым ногтем и с большим сомнением качая головой:
– Надо же – Агата! Склероз склерозом, но зуб даю: этой надписи раньше тут не было…
Вскоре пропал наш начальник, пропал внезапно. Он не вышел на работу, что само по себе было явлением исключительным. Сначала Валериана Кровавого сочли больным, но быстро выяснилось, что его нет и дома. Версии выдвигались самые фантастические: от грандиозного загула по причине заныканного от жены наследства восточного дяди-хана – до просто несчастного случая насмерть.
– Да какой несчастный случай? – ухмылялся, энергично потирая руки, второй кукольный механик Максим. – С ним-то?! Да на него кирпич упадёт – и тот промахнётся. Ждите, скоро он объявится, злодей наш.
Но злодей не объявился. Ни старания родственников, ни усилия милиции не принесли результатов. Правитель мастерских бесследно исчез.
Максиму поручили временно замещать Кровавого, и он третью неделю с усердием обмывал назначение. Дисциплина ослабла, работа шла своим чередом. В нашем маленьком мирке настали смутные времена.
На фоне таких небывалых событий очередное появление странного Хромого прошло почти незамеченным. Он вручил Ольге обещанную ленточку, полюбовался фарфоровой красавицей и объявил, что зайдёт через неделю – забрать куклу и полностью расплатиться.
Выходя, он на мгновение склонился над маленькой танцовщицей, точно поправляя её локоны, но я была уверена: он что-то шепнул ей.
Агата улыбалась.
На следующий день, заканчивая кукольный наряд, Ольга уколола палец. Пустяшная ранка воспалилась и никак не хотела заживать; затем распухла вся рука. Пришлось отправить Ольгу к хирургу, ей дали больничный, назначили уколы, процедуры – сплошная канитель… Какая уж тут работа?
Тогда-то и позвонил Хромой. Как водилось, в отсутствие Ольги к телефону подозвали меня. Незнакомцу срочно требовалась кукла, да как на грех у него разболелась нога, и он нижайше просил доставить Агату к нему домой. Тем более что это буквально рядом.
Он назвал адрес. Всё звучало так убедительно…
Но что-то смущало меня – что-то едва уловимое.
Боясь взглянуть на неё, я водворила в футляр обёрнутую шёлком возмутительницу нашего спокойствия, вышла из театра – и окунулась в мокрую петербургскую осень. Под ногами шуршали ворохи янтарных листьев, а мне казалось: это кукла ворочается в картонной упаковке. Я даже замедляла шаги, останавливалась, прислушиваясь…
Но в коробке было тихо.
Вот и высокая арка подворотни, помутневшее витражное окно на сумрачной лестнице, кружевные и очень пыльные чугунные перила – всё, как и следовало ожидать…
Даже звонок на двери был старинный, механический. Как ключик кукольного завода.
Я осторожно повернула его два раза, точно приводя в действие пружину неведомого устройства: протяжная трель рассыпалась по длинному коридору, угасая в его глубине. Прошаркали чьи-то ноги, замок звякнул – и дверь медленно отворилась…
Я вошла. Того, кто отпирал, в прихожей уже не было, не было вообще никого – горел лишь бледный розовый светильник, похожий на газовый рожок из безвозвратно ушедшего века. В большом тусклом зеркале я наткнулась на растерянный взгляд моей зеркальной спутницы, словно вопрошавший: «Что мы делаем здесь?»
– Проходите, проходите! – донёсся из недр квартиры знакомый голос, от которого я невольно вздрогнула. – Простите, что не встречаю.
В дальнем конце прямого тёмного коридора пробивался слабый свет из полуоткрытой двери. Я помедлила мгновение – и пошла на этот свет.
И на этот голос.
Голос из сна.
Считается, что внезапное удивляет. Мне кажется – это не так. Когда что-то случается внезапно, для удивления уже не остаётся места: мы испытываем неловкость, испуг, растерянность – мы просто выпадаем из равновесия.
Кроме тех случаев, когда это внезапное ожидалось давным-давно. И ожидание таилось, где-то на самом донышке души…
Передо мной была Агата.
Нет, не кукла.
Она не красовалась на своей подставке, эффектно вскинув новёхонький веер. Агата сидела в кресле у окна, откинув на высокую бархатную спинку прелестную головку в каштановых локонах. Я растерянно взглянула на принесённый мною кукольный футляр – Агата в кресле рассмеялась. Она стремительно поднялась, подошла ко мне, мягко взяла коробку из моих рук, поставила её на овальный столик.
Я заворожённо наблюдала, как она снимает крышку…
В коробке была Мадам Юля, настоящая Мадам Юля.
Маленькая Мадам Юля – в своей любимой клетчатой юбке-клёш и блузе из синего шелка. Пухлые ножки художницы скрестились в эффектной балетной стойке, той самой, которую она так охотно демонстрировала нам всякий раз, когда, выпив чаю, вспоминала бурную творческую юность.
Агата повернула ключик: музыка зазвучала – и Мадам Юля энергично задвигала руками, казалось, прищёлкивая невидимыми кастаньетами. Ведь ей всегда нравились испанские танцы.
– Ты удивлена?
– Нет. Совсем нет, – ответила я, не отрывая глаз от танцующей Мадам. – Но почему она?
– Не только она, – загадочно улыбнулась моя собеседница, – смотри же!
Она указывала на высокий шкаф слева от окна, шкаф во всю стену. За стеклянными дверцами на полках разместились куклы, механические куклы, подобные той, что некогда принёс нам таинственный незнакомец – много, очень много, целая пропасть кукол. Продавщицы цветов и мороженого, дворник с метлой, трубочист, повар с поварёшкой и медной кастрюлькой – и другой, с дырчатым блином на блестящей сковороде; охотник с собакой, уличный регулировщик с полосатым жезлом; музыканты со всевозможными инструментами, целый оркестр.
Агата распахнула дверцы, предлагая мне хорошенько рассмотреть своё уникальное собрание.
– А она, – усмехнулась Агата, устраивая Мадам Юлю между балериной в кремовой пачке и нагловатым цирковым жонглёром, – всего лишь показалась мне забавной.
Тут, к ужасу своему, я заметила на верхней полке пропавшего нашего начальника, Валериана Кровавого.
– Как? И он?!
– И он, – кивнула Агата, – такой редкий экземпляр. Я просто не смогла удержаться.
Коварная очаровательница сняла с полки кукольного деспота – и он возмущённо заскрипел руками, грозно заворочал глазами. Такой маленький, такой сердитый…
Но мне показалось, что на дне его свирепых глаз таится отчаяние.
Повертев в руках, Агата водворила Кровавого на прежнее место. Я проводила несчастного грустным взглядом – и вдруг заметила сбоку, в самой глубине шкафа, таинственного нашего незнакомца, с неизменной тростью в руке.
– Хромой? Неужели… неужели и он – кукла?! – невольно вырвалось у меня.
Поделиться книгой: