Помоги проекту - поделись книгой:
– А я и сама не знаю, – призналась вдруг Антипкина. – Дар у меня такой, особельный. Чего плохого в сердцах пожелаю – то и сбудется. Сила великая во мне!
– Отчего же ты не желаешь людям хорошего? – тихо спросил Человек-Свинья.
– Хорошего? А за что это им – хорошего? – искренне изумилась Антипкина. – Сволочи же все!
– Так уж и все? – удивился Человек-Свинья. – Неужели же нет никого, кто был бы тебе дорог?
– Все! – тряхнула головой Антипкина. – И подружки-стервочки, и муженёк мой бывшенький, и соседи-паразиты, и торговки ларёчные, и менты поганые, и…
– А дети? – с надеждой перебил её Человек-Свинья. – Ты и детей не любишь?
– Да за что их-то любить? – зевнула Антипкина. – Мелочь пузатая, хулиганы! Понавырастают из них те же сволочи… И ты, свинячее рыло… Шёл бы ты отсюдова, пока я совсем не рассердилась, а то, гляди, хуже будет.
– Нет, хуже уже не будет, – покачал головой Человек-Свинья. – Значит, помочь мне ты не захочешь…
– Не то что – не захочу, а не положено мне, – гордо объяснила Антипкина. – Дар мой особельный – только на плохое устроен. Никому вам от меня халявы не будет.
Человек-Свинья задумался – и тут внезапная мысль озарила его уродливую голову.
– А знаешь, – сказал он, – я ведь познакомился с твоим мужем.
Антипкина насупилась.
– И с девчонкой его, – продолжал Человек-Свинья. – Они ведь живут счастливо! Ты очень им помогла. И мне помогла, и Человеку-Крысе, и даже Индюку! Ты показала нас настоящими, и люди нас приняли такими. У нас у всех хорошая работа, мы крепко дружим, мы счастливы – и это всё благодаря тебе. Такое тебе и не снилось! Нам всем уже нечего бояться, совсем нечего – вот какая у нас теперь сила! А ты сидишь тут одна в пустом доме, и никто тебя не любит. И не полюбит! Так и сдохнешь одна!
Антипкина побагровела, вскочила и с кулаками стала наступать на Человека-Свинью.
– Ах, вот вы как? Дружите? – завопила она. – Гадины! Хорошо живётся вам, морды противные?! Ну погодите! Да чтоб вам всем… Да чтоб…
Антипкина запнулась – она выдумывала кару пострашнее.
И вдруг затряслась от мелкого мстительного смеха.
– Да чтоб вы все обратно стали прежними, – пронзительно выкрикнула она. – Чтобы всё счастье ваше у вас поразвалилось! Никому вам от меня халявы не будет! Да чтоб… да чтоб…
Тётку прямо распирало от желания выдумать ещё что-нибудь особенно пакостное, она аж побагровела вся. И тут раздался мерзкий треск. Это Антипкина лопнула от злости.
Человек-Свинья крепко зажмурился от гадкого зрелища, выскочил в коридор, скатился с лестницы и, выбив плечом входную дверь, со всех ног помчался к Финляндскому вокзалу. Сердце его бешено стучало. Наконец он остановился, тяжело дыша.
– Чего, мужик, на пожар что ли? – поинтересовался проходящий мимо лихой дядька с перевязанными коробками. – Гляди, мотор-то заклинит.
Человек-Свинья махнул рукой: проходи, мол, дядя, чего скалиться.
И тотчас он сообразил, что дядька назвал его мужиком, а не свиным рылом, как водится.
Человек-Свинья осторожно поднёс руку к лицу.
Он нащупал прежний свой нос.
Свой широконький рот.
Родные свои оттопыренные уши.
Он снова стал прежним.
Он радостно взвизгнул – и от избытка чувств пнул ногой мусорную урну.
Душа его ликовала.
Кукла или Театральные сны
Однажды он вошёл в театральную мастерскую – просто спустился по ступенькам из узкого коридорчика, как делают все наши посетители. Правда, от всех он отличался: при ходьбе чуть прихрамывал – и так величаво опирался на элегантную трость, что казался фигурой значительной.
Хотя роста, в общем-то, был небольшого.
Немногочисленный местный народ, в отличие от меня, не сразу и заметил его появление: незнакомец вдруг оказался рядом – и всё. «Мне вас рекомендовали», – коротко произнёс он вместо приветствия, словно обращаясь ко всем собравшимся. Но каждому показалось, что обращаются именно к нему.
Загадочный посетитель опустился в кресло, небрежно пристроив рукоятку своей трости на истерзанном жизнью подлокотнике, вскинул на колени раздутый кожаный портфель.
Щёлкнули замки. На Ольгином рабочем столе, вечно заваленном цветными лоскутками, скомканными эскизами и засохшими огрызками бутербродов, появилась довольно большая овальная коробка – добротная картонная коробка с высокой крышкой, украшенная виньетками и полустёртыми от времени иностранными надписями. Все – Клавуся, Мадам Юля, Ольга и я – мигом затаили дыхание.
Незнакомец снял крышку…
Знаете, что такое «сон наяву»?
Я раньше не знала. До этого случая.
Когда вы находите вдруг прозрачный, похожий на застывшую каплю росы, сверкающий камень на дне родника… когда пролетающая птица внезапно роняет в ваши руки сияющее солнечное перо… когда из лунного луча, игры света и теней, медленно сотворяется призрачный образ – и вы видите, созерцаете его, вопреки всем доводам протестующего рассудка…
Когда…
Среди незыблемого хаоса раскройного стола явилось очаровательное создание: фарфоровая малютка с лицом избалованной девочки. Её потрёпанные локоны были в беспорядке, изношенный корсаж почти не скрывал беззащитного кукольного тельца, но крошечные ступни в потёртых башмачках с недетской уверенностью упирались в поверхность обитого бархатом пьедестальчика.
Незнакомец несколько раз повернул незаметный ключ. Дрогнул-всхлипнул валик – и звуки музыкальной шкатулки наполнили швейную мастерскую. Маленькая танцовщица изящно подняла опущенную руку с обломанным веером, медленно поворачиваясь вправо; затем, столь же неторопливо, развернулась влево, опуская при этом веер – и поднося к лицу серебряное зеркальце, настоящее зеркальце маленькой феи…
Все потрясённо молчали. Понятно, не всякий день доведётся наблюдать танец старинной механической кокетки: даже в музеях, если повезёт натолкнуться, эти игрушки-автоматоны дремлют в витринах без движения, в тщетном ожидании магического поворота ключа.
Но было ещё что-то…
Я не могла оторвать взгляда от распахнутых глаз фарфорового существа: казалось, в них светится жизнь, сознание – и какое-то скрытое торжество. Над кем, над чем?
Завод кончился. Фарфоровая танцовщица замерла.
– Какая прелесть! И как жаль… – с восхищённым сочувствием выдохнула Мадам Юля.
Незнакомец живо обернулся к ней:
– Вы, конечно, заметили, в каком она состоянии? Здесь необходима реставрация, рука мастера. Ведь вы – художник, я не ошибся? Я полагаю, вы не откажетесь?
Его вопрос прозвучал как утверждение, почти указание. Даже наша всеведущая Мадам Юля слегка растерялась.
– Я? Но позвольте… здесь, скорее, нужна швея. Да-да, именно – кукольная швея! Вот Ольга могла бы, – эксцентричная художница быстро повернулась к Ольге, одной из двух театральных портних. – У неё исключительно золотые руки! Исключительно!
Вторая портниха Клавуся слегка надулась, но Ольга поспешно замотала головой:
– Ни-ни-ни! Я не возьмусь ни за что! Я театральных кукол одеваю, здоровенных. Мне ещё не приходилось иметь дело с такой… с такой деликатной работой.
Но странный Хромой, похоже, уже принял решение.
– Всегда приходится делать что-то впервые, – почти улыбнулся он: не губами, а легчайшим оттенком голоса. – Я знаю, у вас это превосходно получится!
Ольга всё еще колебалась. Все дружно бросились её уговаривать. А в глубоких глазах незнакомца уже светилась лукавая уверенность в успехе. На какое-то время все отвлеклись от самого предмета спора – от куклы. Я взглянула на неё – и могу поклясться! – перехватила насмешливый взгляд её фиалковых глаз. На долю секунды эти глаза задержались на моём лице, скользнули прочь, отыскивая Ольгу… Крошечная рука с зеркальцем дрогнула – казалось, случайно – и зеркальный зайчик коснулся Ольгиного лица. Я зажмурилась.
– Хорошо, – тотчас сдалась Ольга, – я постараюсь.
– Вот и чудненько! А веер мы со Малявочкой сделаем, – щедро пообещала Мадам Юля, глядя уже в мою сторону. – А, Малявочка? Ты у нас китаец почти, сладишь веерчик
Я открыла глаза. Кукла таращилась в пустоту бессмысленно и очаровательно. Обычное кукольное личико – счастливое, на грани полного идиотизма…
– Их бин, – машинально кивнула я с тарабарским поклоном, – будет вам веер.
Таинственный Хромой пристально посмотрел на меня – и отвернулся.
Странный такой взгляд…
В крошечном мирке театральных мастерских было всё: рабы, надсмотрщики, шпионы, непонятые гении. Были разочарования, успехи, предательство и любовь. Были также неудобоваримые порядки, странные вещи, фальшивые деньги – как и везде. Был здесь и свой правитель – начальник и настоящий деспот. В силу редкого стечения обстоятельств аристократическая европейская кровь причудливо смешалась в нём с восточной, породив личность исключительную. Он мог и миловать, а мог казнить без суда – и казнил частенько: летели с плеч головы провинившихся, особенно – театральных бутафоров. Казнённых быстро сменяли новички, мы едва успевали запоминать их имена. Валериан Генрихович, он же Валериан Кровавый – в одном лице и начальник мастерских, и кукольный механик – царил над нами, как кровавый шекспировский герой.
А значит, скучать не приходилось.
Вот и сейчас, эхом царственной поступи разгоняя тишину коридорчика, он шествовал к нам – вершить судьбы и поворачивать колесо истории. В дверях правитель на мгновение столкнулся с незнакомцем. Тот оглядел Кровавого с головы до ног довольно бесцеремонно; затем отвернулся – и вышел, постукивая тростью.
Правитель исполнился неподдельного монаршего изумления. Возможно, это спасло кого-то из нас от скорой и неминуемой расправы.
– Что за наглость?! Кто это? – вопросил Кровавый, сурово глядя вслед дерзкому посетителю. – Кто смеет тут в рабочее время…
Но Мадам Юля молча указала ему на нашу фарфоровую гостью. Глаза Кровавого встретились с наивным взглядом кукольной кокетки и – о чудо! – правитель расплылся в приторной улыбке.
Все с облегчением вздохнули: гроза прошла стороной.
Она приворожила его, точно вам говорю…
Дни шли за днями, а таинственный незнакомец всё не шёл у меня из головы. Его насмешливый взгляд, его элегантная хромота, неведомое содержимое его загадочного портфеля, исторгнувшего из своих недр столь удивительное фарфоровое создание – всё будоражило моё неуёмное воображение. То мне казалось, что он – засекреченный граф, живущий среди пресной скуки обыденности своей тайной графской жизнью, состоящей из романтических тайн, непредсказуемых поступков, скучновато-незыблемого ежевечернего музицирования при свечах – и, конечно же, чудом уцелевшего богатого наследства его прадедов.
То он становился магом – сильным магом, но вовсе не добрым: воинственным магом, азартно противостоящим своим многочисленным врагам. Искусными чарами он оживлял неживое, и куклы служили ему, его особым коварным целям.
То незнакомец представлялся мне самим дьяволом – хромым, с искрой в глазу.
Вскоре выяснилось, что не только меня он лишил покоя.
– Что-то давно иностранец наш не идёт, – обронила как-то Клавуся: слишком буднично, чтобы счесть слова её обычной болтовнёй – она явно изнывала от любопытства.
– Какой иностранец? – чересчур небрежно спросила Ольга.
Знаю, уж она-то всё это время точно не находила себе места: Ольга вообще не выносила загадок. Всякая нераскрытая тайна мучила её до кожного зуда, любой доверенный ей секрет лежал на сердце тяжёлым бременем до тех самых пор, пока не срывался в мир с предательского её языка.
Обычно это случалось скоро.
– Хромой. Тот, что девочку принёс, – не отрываясь от шитья, уточнила прилежная Клавуся.
Надо же, ей незнакомец казался просто хромым иностранцем. И заметьте, она не сказала: «куклу».
– Да, не идёт, – кивнула Ольга. – А мне очень бы надо с ним посоветоваться: прямо не знаю, какую тут ленточку крепить на корсаж. И кружева вот я подкрасила чаем – но сомневаюсь, подойдут ли.
Сразу так много причин. И слово «девочка» её нисколько не удивило.
– А вам он не показался… странным, – осторожно поинтересовалась я, – этот Хромой?
– Богатый, по всему видать. Портфель-то вон какой шикарный! И трость дорогущая, – заметила Клавуся. – Может, из бандитов.
Вот так поворот! Я попыталась представить незнакомца главарём банды головорезов или шайки ловких мошенников, ворочающих крадеными состояниями – но выходило слишком скучно. Разве что предводителем пиратов. Кстати и нога хромая, возможно – протез.
В пираты он годился.
– А покажи, Ольга, как получается, – зевнув, попросила Клавуся.
Ольга охотно – она явно гордилась своей работой! – отперла шкаф и осторожно сняла с полки танцовщицу, нежно обёрнутую для сохранности узорчатым индийским платком. Лёгкий шёлк соскользнул…
Теперь на кукле была новая кружевная юбка, атласный корсаж отливал багрянцем спелой вишни, тугие каштановые локоны изящно обрамляли головку. Фарфоровая девочка казалась довольной.
– Хороша!
Поделиться книгой: