Ленин. 1917-3

Чёртовы лорды Адмиралтейства! Им легко – послали телеграмму с приказом снять с судна и интернировать иностранных граждан – а ты крутись тут, как хочешь – и не вздумай нарушить хоть один параграф закона. Ещё и виноватым окажешься. А, гори оно всё синим пламенем!

– Такая возможность будет вам предоставлена, – мрачно сказал он, – Составьте текст телеграммы и список адресатов с точным указанием адресов и титулов. А теперь прошу меня извинить. Дела.

Выходя из дверей кабинета, Лев Давидович успел ещё услышать за спиной сдавленное рычание – “Попался бы ты мне на южноафриканском побережье!”. Троцкий довольно ухмыльнулся.

Он не знал в этот момент, что ситуация на самом деле уже не столь негативна, как ему представляется. Весть о незаконном интернировании русских эмигрантов успела достичь Нью-Йорка, и тамошние социалисты начали готовить митинги с требованием их освобождения.

Завтра-послезавтра те же вести станут широко известны в России, и полетят запросы с требованиями отпустить незаконно задержанных. Вождь большевиков Владимир Ленин, несмотря на разногласия, станет наиболее горячим борцом за его, Троцкого, освобождение. Которое в итоге всего этого и состоится через две с половиной недели. А для него самого, Льва Троцкого, этот арест значительно сократит сроки его трансформации в большевика.

Впрочем, несмотря на незнание, действия Троцким были предприняты абсолюто верные. Телеграмма была подготовлена уже на следующий день, а 6 апреля легла на стол Керенскому.

Но гораздо важнее, что копия телеграммы была направлена и опять же в тот же день получена Петроградским Советом – и немедленно оглашена с его трибуны. Совет принял решение обратиться с протестом как к министру иностранных дел России Павлу Милюкову, так и к посольству Великобритании в Петрограде.

5 апреля 1917 года. Петроград. Утреннее заседание ЦК партии большевиков.

После возвращения из ссылки и эмиграции многих членов ЦК, называть собравшихся в зале каким-то Русским Бюро было бы уже странно. В зале находился практически полный состав ЦК.

После открытия заседания слово взял Каменев.

– Я хочу коснуться содержания последних речей Владимира Ильича. Вчерашней, на фракции большевиков Петросовета и той … с броневика, на Финляндском вокзале, сразу по приезду. Мне кажется, они слишком радикальны и могут дискредитировать партию. Мы здесь под давлением ваших телеграмм, Владимир Ильич, и так внесли корректировки в позицию ЦК. Из нашей резолюции вычеркнут пункт о поддержке Временного Правительства.

Но Вы в своих речах прямо призываете к захвату власти и конфронтации не только с правительством, но и с меньшевиками и эсерами! Вы не боитесь, что мы окажемся в изоляции?

И что это за предложения о переименовании партии и изменении её программы? По-моему, такие вопросы должны предварительно согласовываться с ЦК.

Владимир Ильич, вы же сами в “Двух тактиках” доказывали, что, согласно марксизму, сначала бывает буржуазно-демократическая революция и демократическая республика (демократическая диктатура), а уже потом – пролетарская революция и диктатура пролетариата. Между ними должен быть некий период времени. А вы призываете к немедленной пролетарской революции.

Каменев высказал ещё немало протестов по поводу ленинских речей, но больше ничего настолько же серьёзного.

Председательствующий Калинин по окончании речи обратился к Ленину:

– Владимир Илич, вы не хотите дать разъяснения по поводу обрисованного Львом Борисовичем?

Ленин безмятежно сидел, закинув ногу на ногу и делая какие-то пометки в блокноте. Пиджак он снял, оставшись в рубашке с галстуком и жилетке, отчего напоминал сейчас журналиста, набрасывающего для своей газеты заказанный редактором репортаж с заседания.

Каменева Владимир Ильич, казалось, даже не слушал, но на вопрос Калинина отозвался сразу:

– Мне кажется, Михаил Иванович, следует дать возможность высказаться всем желающим. Потом сразу всем и отвечу.

Сталин, сидящий поодаль от Ленина, мысленно поаплодировал. Закалённый в годах дискуссий и полемик большевистский вождь сразу решил выяснить мнение остальных членов ЦК, после чего соответствующе скорректировать свою ответную речь. Всё верно, одно неосторожно сказанное слово может иметь далеко идущие последствия.

Впрочем, если Ленин ожидает услышать слова поддержки, его, похоже, ждёт разочарование. Судя по разговорам в кулуарах, все, как один, испуганы чрезмерным радикализмом ленинских речей – и поэтому выступят в поддержку Каменева. Кажется, они с Львом Борисовичем остаются негласными лидерами ЦК. Старик оказался в изоляции.

Дальнейшие выступления подтвердили, что мысли Сталина имели под собой веские основания. Выступающие, как один, называли речи Ленина чересчур резкими и выражали опасения по поводу возможной изоляции партии, к которой эти речи могут привести.

В таком духе выступили даже Шляпников и Залуцкий, которые, как мы помним, до возвращения из ссылки Сталина и Каменева твёрдо следовали ленинским указаниям из Цюриха. Зиновьев, который всегда, насколько помнил Сталин, поддерживал Ленина, на сей раз предпочёл отмолчаться.

Сам Сталин выступил кратко, упирая в основном на необходимость предварительно согласовывать подобные речи с ЦК.

В целом не прозвучало ни одного выступления в поддержу Ленина.

Наиболее мягким оказался спич Калинина, который на правах председательствующего взял слово последним. В его краткой речи прозвучала мягкая укоризна – что же Вы, мол, Владимир Ильич, так неосторожно.

После чего он предоставил слово Ленину.

Вождь большевиков, возможно, как мечталось Сталину, уже бывший, неторопливо вышел к месту председательствующего. Никакого беспокойства он, похоже, не испытывал. Невероятно, но в глазах искрилась даже какая-то насмешка.

Ленин чуть наклонился вперёд, опёрся правой рукой о спинку стула, левую заложил за пройму жилетки, посмотрел на присутствующих как будто даже доверительно и заговорил:

– Товарищи! Я был немало удивлён, выслушивая ваши выступления. Такое ощущение, что в голове у присутствующих не просто каша, но каша засохшая. Их понимание марксизма застыло на отметке где-то года этак 1905-го. Что такое диалектика они, кажется, забыли вовсе.

В зале прозвучал возмущённый ропот, но налившийся силой голос вождя легко его перекрыл.

– Настоящий марксист не может быть закостенелым догматиком! Вот вы, Лев Борисович, упрекаете меня в том, что я говорю сегодня не то, что писал в “Двух тактиках”. Вы не забыли, что статья “Две тактики” написана двенадцать лет назад? Если не заметили, мир с тех пор изменился. Радикально! У меня сложилось впечатление, что мои последние работы присутствующими просто проигнорированы.

А ведь там ясно, по-моему, разъяснено, что сегодня мы можем взять власть в стране, являющейся наиболее слабым звеном в цепи капиталистических стран. В России! А раз можем – значит и должны! И того же хотят рядовые большевики, чего члены ЦК, видимо, тоже не заметили.

Опустив таким образом Каменева и его сторонников, так сказать, ниже плинтуса, Ленин перевёл взгляд на Сталина. Глазки-буравчики, казалось, буквально сверлили дырки в недавнем сподвижнике, рыжеватая бородка угрожающе на него нацелилась.

– Коба, ты сказал, что я должен был согласовать свои выступления с ЦК. Это с каких пор я для обнародования своего мнения должен спрашивать у вас позволения? Напротив, мы все обязаны делиться с рядовыми членами партии своими соображениями и учитывать их реакцию! Центральный вопрос на сегодняшний день – вопрос власти. Так вот, этот вопрос решится не здесь, а на улицах.

Прозвучали слова, что мы можем оказаться в изоляции. Да, можем! И такая опасность уже становится реальной. Только в изоляции окажется не партия, а вы, здесь присутствующие. Когда я выступал на фракции большевиков в Петросовете, то увидел, что излагаю соображения, о которых мои слушатели давно и сами думали. Просто мне удалось облечь их чаяния в более строгую и логичную форму. А против новых веяний, оказывается, только присутствующие здесь!

– Владимир Ильич! – Сталин не выдержал, – Вы уже несколько раз публично оскорбили присутствующих. Вы не опасаетесь, что они сочтут, что ваша позиция противоречит позиции ЦК и выведут вас из его состава?

Ленин насмешливо взглянул на него.

– Да ради Бога, Коба! Сделайте одолжение. Мне станет намного проще. Мои-то взгляды, как я успел увидеть, совпадают со взглядами рядовых членов партии намного больше, чем с вашими. Мне по пути с ними, а не с замшелым ЦК, который я и большевистским-то могу назвать с большой натяжкой.

Кстати. По поводу моих речей. Сегодня вечером я подготовлю на их основе статью, завтра представлю её в редакцию “Правды”. Ожидаю, что статья будет напечатана не позже, чем послезавтра.

У Сталина даже захватило дух. Ну и наглец наш вождь, – подумалось ему. Но вслух сказал:

– Что печатать в “Правде”, а что нет – решает редакция, членом которой являюсь и я. Приносите вашу статью, Владимир Ильич. Мы ознакомимся и примем решение.

– Как вам будет угодно, – шутовски поклонился Ленин, – Но учтите, что я твёрдо намерен распространить эти тезисы в массы. Впрочем, процесс уже начался. Мне известно, что мои речи широко обсуждаются, о них спорят. Кто-то за, кто-то против, но о равнодушных я не слышал.

Перепечатать статью в машинописном бюро в сколь угодно большом количестве экземпляров не составит труда, а добровольных агитаторов в Питере сейчас в достатке. Просто в казармах, матросских кубриках, на заводах … да и вообще на улицах статью будут зачитывать не с номера “Правды”, а с машинописных листков.

Ну а теперь позвольте откланяться. Сегодняшнее заседание убедило меня, что распространять статью надо непременно – и как можно скорее. Пойду, допишу.

– Пожалуйста, минуточку, Владимир Ильич, – Калинин не забыл о своих обязанностях председательствующего, – Позвольте хотя бы проголосовать для выяснения теперешнего отношения ЦК к вашей точке зрения. Возможно, кто-нибудь изменил своё мнение.

Мне представляется также, что вопрос – печатать ли статью в “Правде” – следует голосовать здесь, а не оставлять для решения редакцией. Все согласны?

Возражений не последовало. Первое голосование показало, что у Ленина по-прежнему нет ни одного сторонника, хотя воздержавшихся стало больше.

По вопросу печатания статьи в “Правде”, как ни странно, Ленин одержал победу – правда, перевес в голосах был невелик. Видимо, угроза распространить статью через агитаторов возымела действие.

6 апреля 1917 года.

Ленин сидел на скамье в зале заседаний Петроградского Совета. Только что с трибуны была зачитана телеграмма Троцкого об интернировании его и ещё пятерых товарищей в Галифаксе.

Чёрт, как же не вовремя. Он был абсолютно убеждён, что Троцкий остро необходим здесь, в России. В Питере. Именно сейчас, когда он, Ленин решительно выступил против позиции ЦК своей же партии. Обленились мои партийные соратнички, жирком поросли. Конечно, их всё устраивает. Царя свергли, все революционеры – на коне. Они – народные герои, можно почивать на лаврах и стричь купоны.

А вот рядовые члены партии в подавляющем большинстве – на моей стороне. Это мы, большевики, распропагандировали массы – и эти массы свергли царя в Февральскую. И не получили пока ничего!

Конечно, они с восторгом приняли мои выступления с броневика, а потом на всероссийском совещании Советов … ну и следующие. Потому что эти выступления призывают идти вперёд, брать власть, свергать правительство, не давшее им ничего, заканчивать войну. Что для них жизненно важно.

Тезисы речи уже написаны и завтра отдельной статьёй должны выйти в “Правде”. Вот тут-то, когда с ними ознакомится вся революционная общественность Петрограда, и грянет буря.

Он, Ленин, сейчас в положении полководца, против которого Генеральный Штаб … а на его стороне весь рядовой состав армии. Ну так рядовые могут выдвинуть из своей среды новый Генштаб … а вот нынешнему Генштабу без рядовых – никак.

Всё это верно, но как же, чёрт возьми, трудно одному. Даже верный Гриша Зиновьев пытается его убедить, что, может быть, не стоит столь радикально. Что надо бы поискать компромисс, помириться с ЦК.

Чёрта с два! Я уже объявил на заседании, что готов из ЦК выйти и не возражаю, если они примут такое решение. Так ведь не примут! Кишка тонка. Да и понимают, что массы уже идут за ним, так что если его, Ленина, из ЦК выведут – тот станет никому не интересен, и просто появится новый ЦК. Ленинский, хе-хе.

Так что ещё раз – не исключат они меня. Побоятся. Ей-Богу, лучше бы исключили. А то как бы и есть руководство партии, а на деле я опять один.

Впрочем, не впервой. Всегда я оказываюсь радикальнее, левее остальных лидеров партии. Потому что лидеры, добившись своего положения, ВСЕГДА начинают хотеть спокойно пользоваться достигнутым. Конфронтаций не хотят, а хотят сытой жизни.

Троцкий единственный из революционных лидеров такого масштаба, кому на спокойную жизнь наплевать. Говорили и говорят о его, Ленина, политических разногласиях с Троцким. Чушь собачья! Нет никаких политических разногласий! Есть личностные. Лев Давидович просто интеллигентнее, человечнее. Да, надо признать, это так.

Ленин потянулся, выпрямился на сиденьи, сменил позу. Вспомнился 1903-й год. Он тогда, познакомившись с Лёвушкой Троцким в Лондоне, быстро убедился, что для революционного движения этот способнейший парень необходим и начал вводить его в дело.

Вскоре Троцкий уже вовсю писал статьи в революционные издания. Взял себе псевдоним “Перо” – и статьи “Пера” быстро стали популярными. Хлёсткие, какие-то очень логичные и понятные – правда, не лишённые некой фельетонности стиля. Но это по молодости. В дальнейшем Лев Давидович этот недостаток изжил. Он, Ленин, писал тогда Плеханову:

“Я предлагаю всем членам редакции кооптировать “Перо” на всех равных правах в члены редакции (думаю, что для кооптации нужно не большинство, а единогласное решение). Нам очень нужен седьмой член и для удобства голосования (6 – четное число) и для пополнения сил. “Перо” пишет уже не один месяц в каждом номере. Вообще работает для “Искры” самым энергичным образом, читает рефераты (пользуясь при этом громадным успехом). По отделу статей и заметок на злобу дня он нам будет не только весьма полезен, но прямо необходим. Человек, несомненно, с недюжинными способностями, убеждённый, энергичный, который пойдет еще вперед.”

Плеханов не возражал, и Троцкий был тогда триумфально введён в российские революционные эмигрантские круги. Он вживую познакомился с легендарными революционерами, чьими работами зачитывался ещё юношей в России – Плехановым, Мартовым … Верой Засулич. И очень скоро оказался на 2-м съезде РСДРП среди всех “зубров” революционного движения.

Надо ж было так случиться, что это оказался тот самый съезд, где произошёл раскол в партии, после которого вместо единой Российской Социал-Демократической Рабочей Партии и появились большевики и меньшевики.

На этом съезде страсти накалились до предела. Дошло до того, что он, Ленин, в первый раз в жизни потерял самообладание и покинул съезд, хлопнув дверью. Но до этого, не стесняясь в выражениях, горячо критиковал “мягких”, которых впоследствии назвали “меньшевиками”. Впрочем, те в долгу не оставались.

Ленин видел страдание, написанное на лице Лёвушки, когда на его глазах кумиры поливали друг друга грязью, ожесточённо выступая против вчерашних соратников.

Лёва не встал ни на чью сторону. В итоге он отошёл и от него, Ленина, и от меньшевистских лидеров. Возможно, именно тогда, принимая это решение, Лёвушка и стал Львом Троцким – пламенным революционером, чья известность начала стремительно расти в революционных кругах. Он так и не перешёл на сторону ни большевиков, ни меньшевиков, оставшись сам по себе.

Троцкий быстро рос как революционер, и уже в событиях 1905 года сыграл заметную роль, как один из руководителей восстания. Но наступление реакции, состоявшееся в России после этого, вынудило Льва Давидовича вновь покинуть родину и надолго осесть в эмиграции. Троцкий не сложил оружия и продолжал борьбу, выступая на съездах, собраниях, митингах и публикуя свои блестящие статьи и теоретические работы.

Он, Ленин, конечно же, статьи и работы читал и выступления внимательно слушал. Не раз и не два сталкивался с Троцким в кулуарах и между выступлениями – и всё время пытался убедить того, что его место – с ним, с Лениным. Пока не удалось. Но должно удаться.

Ведь по существу цели, к которым стремятся он и Лев Давидович, одни и те же. Троцкий не принимает только методов, которыми Ленин стремится этих целей достичь. Ничего, в конце концов поймёт, что иного пути нет. Здесь, в России, поймёт – то, что происходит, наглядно доказывает его, Ленина, правоту. Троцкий очень умён, не сможет не понять.

Так, надо будет сегодня же написать в “Правду” статью-протест против ареста русских революционеров в Галифаксе. Во-первых, действительно – вопиющий произвол, во-вторых это ещё больше укрепит его, Ленина, авторитет в массах – они любят, когда своих в беде не бросают. В-третьих, Троцкий очень нужен здесь, в Петрограде. Ну и наконец, это может послужить дополнительным аргументом для Льва Давидовича встать на его, Ленина, сторону.

7 апреля 1917 года.

В этот день в “Правде” вышла гневная заметка, описывающая беззаконный арест русских эмигрантов в Галифаксе. Автор не преминул укусить в этой заметке и правительство.

“Шесть человек за руки и за ноги тащили товарища Троцкого – всё это во имя дружбы к русскому временному правительству!”

Подписана заметка была “Владимир Ульянов-Ленин”.

Вскоре новости об аресте были опубликованы газетой Петроградского Совета “Известия” и другими печатными органами Петрограда

В том же номере “Правды”, под той же подписью были опубликованы “Апрельские Тезисы”.

“Своеобразие текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата – ко второму её этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства.

Значит, вы, лидеры ЦК большевиков в России, в силу несознательности и неорганизованности не взяли власти в феврале-марте. Но вы обязаны её взять теперь, вы даже находитесь на пути к ней. Это значит далее, что диктатура пролетариата» в России могла быть и ее нужно было установить сейчас же после свержения царя, точь-в-точь по знаменитому лозунгу Троцкого в 1905 году: “Без царя, а правительство рабочее”.

Уже на следующий день “Апрельские Тезисы” стали самой обсуждаемой статьёй в революционном Петрограде.

Вечер того же дня

Британский посол в России Джордж Бьюкенен, сухопарый британский джентльмен с пышными ухоженными усами, просматривал сделанные специально для него переводы статей из русских газет, со страниц которых буквально изливалось негодование по поводу незаконного ареста российских подданных в канадском Галифаксе. Надо было разобраться и отреагировать должным образом без, так сказать, “потери лица” и как можно быстрее. Таково прямое указание премьер-министра Дэвида Ллойд-Джорджа.

Был конец рабочего дня. Бьюкенен потёр рукой усталые глаза. Ну как тут “без потери лица”? Вляпались так вляпались. Кто знал, что поднимется такая шумиха? Они же, эти арестованные, даже не официальные лица.

Но просто так сразу отпускать нельзя, иначе станет очевидной незаконность ареста. Надо ещё подержать под стражей, а когда шум затихнет – и отпустить от греха подальше.

Но сейчас – что-нибудь отписать … весомое. Он позвонил в колокольчик. Вошёл референт и послушно замер .

– Разослать в главные русские газеты наши опровержения на обвинения в незаконности ареста этих шестерых русских. Напишите, что арестованные в Канаде лица плыли в столицу с субсидией от германского посольства для низвержения Временного правительства. Вам ясно? Идите.

Референт по-военному щёлкнул каблуками, повернулся и вышел. М-да, бывший офицер.

Бьюкенен устало вытянулся в кресле и вздохнул. Да уж, вот не было печали. Дело надо как-то спускать на тормозах, а то можно огрести немалые неприятности.

8 апреля 1917 года. Петроград.

Спустить дело на тормозах не получалось, а неприятности начались в тот же день, когда было опубликовано британское опровержение.

Рабочие ряда петроградских заводов, принадлежащих британским подданным, забастовали – а сами владельцы оказались под угрозой физической расправы. В Лондон полетели телеграммы с жалобами – уже от британских подданых, имевших бизнес в Петрограде.

Атмосфера накалялась всё больше и больше. В солдатских казармах, в матросских кубриках, на заводах – да по всему Питеру обсуждались сразу несколько животрепещущих тем – аресты в Галифаксе, тезисы Ленина в Правде, лживые опровержения Бьюкенена.

В этот же день редакция “Правды” напечатала редакционное примечание к опубликованным днём ранее “Апрельским Тезисам”:

“Что же касается общей схемы т. Ленина, то она представляется нам неприемлемой, поскольку исходит от признания буржуазно-демократической революции законченной и рассчитывает на немедленное перерождение этой революции в революцию социалистическую”.

Тот же день. Казармы Павловского полка.

Здоровенный солдат балансировал на импровизированной трибуне, являвшейся, собственно, обшарпанной табуреткой, жалобно поскрипывавшей под немалым весом. Пышные усы здоровяка воинственно распушились. Солдат, размахивая зажатым в кулаке номером “Правды”, громогласно возмущался: