Побежала Василисушка прочь со двора. Хотела ей берёзка глаза выстегать. Она её ленточкой с косы своей перевязала, и берёзка девушку пропустила.
Хотели ворота захлопнуться. Василиса им петельки салом смазала, они перед ней и растворились. Выбежала девица в лес.
А тут и чёрный всадник проскакал. Стало в лесу темным-темно. Как без огня домой дойти? Как без огня в избу войти? Мачеха со свету сживёт. И тут куколка Василису научила. Сняла Василиса череп с забора, на палку надела. Бежит девушка через тёмный лес, а у черепа глаза светятся — тёмной ночью, как днём, светло.
А баба-яга проснулась, потянулась, Василисы хватилась, бросилась в сени.
— Кот-воркот, девка мимо бежала, ты её исцарапал?
А кот-воркот ей в ответ:
— Я тебе, баба-яга, десять лет служу, ты мне корочки не дала, а она мне пирога бросила, вот я её и пропустил.
Бросилась баба-яга во двор.
— Пёс мой верный, искусал ли ты девку непослушную?
А пёс ей в ответ:
— Я тебе столько лет служил, ты мне косточки не бросила, а она мне хлебца дала, я её и пропустил.
Закричала яга зычным голосом:
— Берёза моя, берёза, ты ей глаза выстегала?
А берёза ей в ответ:
— Я у тебя десять лет расту, ты мои веточки не подвязала, а она меня ленточкой обвила. Я её и пропустила.
Подбежала баба-яга к воротам.
— Ворота мои крепкие, вы закрылись, задержали девку непослушную?
А ворота ей в ответ:
— Мы тебе столько лет служили, ты нам в петельки воды не подлила, а она нас сальцем смазала. Мы её и пропустили.
Рассердилась тут баба-яга. Стала собаку бить, кота трепать, ворота ломать, берёзу рубить. Уходилась, упарилась, умаялась. Не стала Василису догонять.
А Василисушка домой прибежала. Видит — в доме темным-темно, ни в одном окне огонька нет. Выбежали мачехины дочки, забранились, заругались.
— Что долго ходила, огня не несла? У нас никак огонь в доме не держится. Уж мы высекали, высекали, да не высекли, а который от соседей приносили, тотчас в избе гас. Авось твой огонь будет держаться.
Внесли череп в горницу, а глаза из черепа так и глядят на мачеху и её дочерей, так их огнём и жгут. Те было прятаться, да куда ни бросятся, глаза всюду за ними так и следят, так и жгут.
К утру совсем сожгло их в уголь, а Василису не тронуло.
Зарыла Василиса череп в землю, вырос на этом месте алый розовый куст.
Не захотела Василиса в этом доме оставаться, пошла в город и стала жить у одной старушки. Вот как-то и говорит она старушке:
— Скучно мне, бабушка, без дела сидеть. Купи-ка мне самого лучшего льну.
Купила ей бабушка льну, села Василиса прясть. Работа у неё так и горит, веретёшко так и жужжит, нитка тянется ровная, тонкая, как золотой волосок. Стала Василиса полотно ткать, выткала такое полотно, что в игольное ушко вдеть можно. Выбелила Василиса полотно белее снега.
— Вот, бабушка, — говорит Василиса, — продай это полотно, а деньги себе возьми.
Взглянула бабушка на полотно и ахнула.
— Нет, дитятко, такое полотно, кроме царевича, и носить некому. Понесу-ко я его во дворец.
Увидал царевич полотно, вздивовался.
— Что ты хочешь за него? — спрашивает.
— Этакому полотну цены нет, царевич-батюшка, я тебе его в дар принесла.
Поблагодарил царевич старуху и отпустил домой с подарками. Хотели царевичу из этого полотна рубашки сшить, да никто не брался — больно работа тонкая. Позвал царевич старуху и говорит:
— Умела ты соткать такое полотно, умей из него и сорочки сшить.
Старуха отвечает:
— Не я, царевич, пряла, не я ткала, а Василисушка.
— Ну так пусть и сошьёт она.
Воротилась старушка домой, рассказала обо всем Василисе. Василиса сорочки сшила, шелками расшила, скатным жемчугом унизала. Отнесла старуха сорочки во дворец.
Села Василиса у окошка в пяльцах шить. Вдруг видит — бежит царский слуга.
— Требует тебя царевич к себе во дворец.
Пошла Василиса во дворец. Как увидел царевич Василису Прекрасную, так и обмер.
— Не расстанусь с тобой, — говорит, — будешь моей женой.
Взял он её за руки белые, посадил её подле себя, а там и свадьбу сыграли. Скоро воротился отец Василисы и остался жить при дочери. Старушку Василиса к себе взяла, а куколку всегда в кармане носила. Так они живут-поживают, нас в гости поджидают.
Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что
В некотором царстве жил-был царь, холост — не женат. Был у него на службе стрелок, по имени Андрей.
Пошёл раз Андрей-стрелок на охоту. Ходил, ходил целый день по лесу — не посчастливилось: не мог на дичь напасть. Время было к вечеру, идёт он обратно — кручинится. Видит — сидит на дереве горлица.
«Дай, — думает, — стрельну хоть эту».
Стрельнул и ранил её, горлица свалилась с дерева на сырую землю. Поднял её Андрей, хотел свернуть ей голову, положить в сумку.
А горлица говорит ему человеческим голосом:
— Не губи меня, Андрей-стрелок, не руби моей головы, возьми меня живую, принеси домой, посади на окошко. Да смотри, как найдет на меня дремота — в ту пору бей меня правой рукой наотмашь: добудешь себе великое счастье.
Удивился Андрей-стрелок: что такое? С виду совсем птица, а говорит человеческим голосом. Принёс он горлицу домой, посадил на окошечко, а сам стоит дожидается.
Прошло немного времени, горлица положила голову под крылышко и задремала. Андрей вспомнил, что она ему наказывала, ударил её правой рукой наотмашь. Упала горлица наземь и обернулась девицей, Марьей-царевной, да такой прекрасной, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать.
Говорит Марья-царевна стрелку:
— Сумел меня взять, сумей и удержать — неспешным пирком да за свадебку. Буду тебе честной да весёлой женой.
На том они и поладили. Женился Андрей-Стрелок на Марье-царевне и живёт с молодой женой — потешается. А службы не забывает: каждое утро ни свет ни заря идёт в лес, настреляет дичи и несёт на царскую кухню.
Пожили они так недолго, Марья-царевна говорит:
— Бедно живешь ты, Андрей!
— Да, как сама видишь.
— Добудь-ка рублей сотню, купи на эти деньги разного шёлку, я всё дело поправлю.
Послушался Андрей, пошел к товарищам, у кого рубль, у кого два занял, накупил разного шёлку и принёс жене. Марья-царевна взяла шёлк и говорит:
— Ложись спать, утро вечера мудренее.
Андрей лёг спать, а Марья-царевна села ткать. Всю ночь ткала и выткала ковёр, какого в целом свете не видывали: на нём всё царство расписано, с городами и деревнями, с лесами и нивами, и птицы в небе, и звери на горах, и рыбы в морях; кругом луна и солнце ходят…
Наутро Марья-царевна отдаёт ковёр мужу:
— Понеси на гостиный двор, продай купцам, да смотри — своей цены не запрашивай, а что дадут, то и бери.
Андрей взял ковёр, повесил на руку и пошёл по гостиным рядам.
Подбегает к нему один купец:
— Послушай, почтенный, сколько спрашиваешь?
— Ты торговый человек, ты и цену давай.
Вот купец думал, думал — не может оценить ковра. Подскочил другой, за ним — ещё. Собралась купцов толпа великая, смотрят на ковёр, дивуются, а оценить не могут.
В то время проезжал мимо рядов царский советник, и захотелось ему узнать, про что толкует купечество. Вышел из кареты, насилу протолкался через великую толпу и спрашивает:
— Здравствуйте, купцы, заморские гости! О чём речь у вас?
— Так и так, ковра оценить не можем.
Царский советник посмотрел на ковёр и сам дался диву:
— Скажи, стрелок, скажи по правде истинной: откуда добыл такой славный ковёр?
— Так и так, моя жена вышила.
— Сколько же тебе дать за него?
— А я и сам не знаю. Жена наказала не торговаться, сколько дадут, то и наше.
— Ну, вот тебе, стрелок, десять тысяч.
Андрей взял деньги, отдал ковёр и пошёл домой. А царский советник поехал к царю и показывает ему ковёр. Царь взглянул — на ковре всё его царство, как на ладони. Он так и ахнул:
— Ну, что хочешь, а ковра я тебе не отдам!
Вынул царь двадцать тысяч рублей и отдает советнику из рук в руки. Советник деньги взял и думает: «Ничего, я себе другой, ещё лучше закажу».
Сел опять в карету и поскакал в слободу. Разыскал избушку, где живет Андрей-стрелок, и стучится в дверь. Марья-царевна отворяет ему. Царский советник одну ногу через порог занес, а другую не переносит, замолчал и про свое дело забыл: стоит перед ним такая красавица, век бы глаз от неё не отвёл, всё бы смотрел да смотрел.
Марья-царевна ждала, ждала ответа да повернула царского советника за плечи и дверь закрыла. Насилу он опомнился, нехотя поплелся домой. И с той поры не ест, не пьёт, — всё ему представляется Стрелкова жена.
Заметил это царь и стал выспрашивать, что за кручина у него такая. Советник говорит царю:
— Ах, видел я у одного стрелка жену, всё о ней думаю! И не запить это, не заесть, никаким зельем не заворожить.
Пришла царю охота самому посмотреть Стрелкову жену. Оделся он в простое платье, поехал в слободу, нашёл избёнку, где живёт Андрей-стрелок, и стучится в дверь. Марья-царевна отворила ему. Царь одну ногу через порог занёс, другую и не может, совсем онемел: стоит перед ним несказанная красота.
Марья-царевна ждала, ждала ответа, повернула царя за плечи и дверь закрыла.
Защемила царя сердечная зазноба. «Чего, — думает, — хожу холост, не женат? Вот бы жениться на этой красавице! Не стрельчихой ей быть, на роду ей написано быть царицей».
Воротился царь во дворец и задумал думу нехорошую — отбить жену от живого мужа. Призывает он советника и говорит:
— Надумай, как извести Андрея-стрелка. Хочу на его жене жениться. Придумаешь — награжу городами и деревнями и золотой казной, не придумаешь, — сниму голову с плеч.
Закручинился царский советник, пошёл и нос повесил. Как извести стрелка, не придумает. Да с горя и завернул в кабак, винца испить.
Подбегает к нему кабацкая теребень[1] в рваном кафтанишке: