Помоги проекту - поделись книгой:
Причем один из упреков, которые, по мысли Блока, обращают чаще всего к романтикам, – это стремление «оторваться от земли» [Блок 6, 361], именно то, в чем Блок упрекает в середине 1900-х годов в «Девушке розовой калитки» дистанцированный от «земли», «невоплотившийся» романтизм.
Чуть далее Блок переходит к генезису романтизма, в частности к ситуации в немецкой литературе последней трети XVIII века, отчетливо опираясь на книгу Жирмунского «Немецкий романтизм и современная мистика»:
В самых общих чертах ход литературного развития Европы, развития, предшествующего романтизму в узком смысле, всегда изображается так: в средине XVIII столетия по всем странам цивилизованного мира прошла волна разочарования в разуме и предпочтения разуму чувства; разум преобладал над чувством в том течении, которое называется классицизмом в узком смысле, которое, утратив силу, превратилось в ложный классицизм; чувствительное, сентиментальное было реакцией против него [Блок 6, 362].
Ср.:
Тот глубокий переворот в духовной жизни Германии, который известен под именем бури и натиска, был подготовлен волной сентиментализма, прошедшей в середине XVIII века через все европейские культуры. Разочарование в разуме, как единственном руководителе на жизненном пути, и в рассудочной культурности нового времени привело людей к превознесению природы и непосредственного чувства, не прошедшего через рассудочные определения [Жирмунский 1914: 15][327].
Блок также затрагивает историографию изучения романтизма, на этот раз обращаясь, как кажется, к статье Жирмунского «Гейне и романтизм», опубликованной в том же 1914 году в «Русской мысли». В этом фрагменте своей речи Блок особо останавливается на роли Гейне в формировании неверного, с его точки зрения, взгляда на романтиков, согласно которому романтизм предстает «оторванным от жизни», устремленным исключительно к «иномирному», далеким от «земли». Причем в данном случае «артист и музыкант» и вместе с тем автор «Романтической школы» Гейне (о двойственном характере блоковского понимания Гейне см. гл. «Loci communes еврейского вопроса») попадает в один ряд с представителями неартистичной «цивилизации», в частности с Георгом Брандесом:
На самом рубеже XVIII-XIX столетия в течение пяти лет, с 1798 по 1802 год[328], определилось в главных чертах то великое течение, которое было заподозрено и отодвинуто на второй план сначала – ближайшим поколением, изменившим романтизму – ярче всего – в лице одного из величайших поэтов Германии Генриха Гейне, потом – критикой общественного направления, – один из самых авторитетных ее представителей популярный у нас Георг Брандес. Иначе отнеслась к этому течению новейшая, более беспристрастная и более пытливая наука в лице почти неизвестных у нас Гайма, Дильтея, Вальцеля и нашего молодого ученого В. М. Жирмунского. Особенно драгоценно то, что этим ученым удалось объективно и без передержек подтвердить тот внутренний опыт, который копился в аристократическом мире новой Европы. В настоящее время можно с определенностью утверждать, что все те признаки, которыми характеризуется романтизм у популяризаторов и у филологов, лишенных философского взгляда, или неверны, или поверхностны [Блок 6, 363].
Ср.:
Этому обстоятельству [влиянию текстов Гейне] мы обязаны общераспространенным представлением о романтическом дуализме, о презрении романтиков к жизни и стремлении их в миры иные, о том, что это движение носило исключительно литературный характер и имело целью замену жизни поэтической мечтой, не похожей на действительность. Под влиянием этих определений Гейне находятся Геттнер и Брандес. Эти определения не умерли до сих пор даже в науке, а тем более в широких кругах «читающей публики». Только более новые немецкие исследования Гайма и Дильтея, Риккарды Гух и Оскара Вальцеля положили конец этой сказке о романтизме. Наше время так похоже на подлинный романтизм, наша мечта – это та же мечта о просветлении в Боге
Задавая в книге 1914 года предмет своего исследования, Жирмунский особо оговаривает, что его будет интересовать не литературная специфика романтизма, но особое «чувство жизни» йенских романтиков. Этот уровень определяется Жирмунским в качестве базового по отношению к специфически литературному новаторству, основой которого он полагает возникновение нового «чувства жизни». «Чувство жизни» («чувствование жизни» и т. п.) калькирует, по всей вероятности,
Подлинный романтизм вовсе не есть только литературное течение. Он стремился стать и стал на мгновение новой формой чувствования, новым способом переживания жизни. Литературное новаторство есть лишь следствие глубокого перелома, совершившегося в душе [Блок 6, 363].
Ср.:
«Поскольку центр тяжести вопроса о романтизме переносится нами на описание чувства бесконечности… мы не будем уже, изучая романтиков, иметь дело исключительно с вопросами исторической поэтики и литературной эволюции. Мы опускаемся в более глубокий и коренной слой явлений. Романтизм перестает быть только литературным фактом. Он становится прежде всего новой формой чувствования, новым способом переживания жизни»; «Литературное новаторство было только результатом глубокого перелома в душевных переживаниях» [Жирмунский 1914: 13, 14].
Романтическое «переживание жизни» заключается не в «уходе от жизни», как полагала враждебная романтикам «критика общественного направления»; напротив, романтики стремятся к тотальному жизнеприятию, к жизни во всей ее полноте, являясь наследниками «бурных гениев» и Гете в частности. Иными словами, с блоковской точки зрения 1919 года (и вразрез с его позицией середины 1900-х годов), романтизм больше не выступает синонимом исключительно «иномирного» и «невоплощенного», он больше не может рассматриваться как союзник «слепого» Канта «Девушки розовой калитки»:
…подлинный романтизм не был отрешением от жизни; он был, наоборот, преисполнен жадным стремлением к жизни, которая открылась ему в свете нового и глубокого чувства, столь же ясного, как остальные пять чувств, но не нашедшего для себя выражения в словах; это чувство было непосредственно унаследовано от бурных гениев, которые приняли в душу, как бы раздутую мехами, всю жизнь без разбора, без оценки. Это основная идея первой части гетевского «Фауста»; Фауст, в созерцании Духа Земли, «точно пьянеет от молодого вина, чувствует в себе отвагу кинуться наудачу в мир, нести всю земную скорбь и все земное счастье, биться с бурями и не робеть при треске кораблекрушения» [Блок 6, 363-364].
Ср.:
…принятие всей жизни, как она есть, как она переживается нашим непосредственным чувством, составляет основу философии эпохи бури и натиска. Жизни, жизни! Всей полноты, всего разнообразия всех противоречий жизни! Таково главное требование, основная идея Гетевского Фауста, зародившегося в эту эпоху. И на пороге жизни, в созерцании духа земного, Фауст восклицает: «Я точно пьянею от молодого вина; я чувствую в себе отвагу кинуться наудачу в мир, нести на себе земную скорбь, земное счастье, биться с бурями и не робеть при треске кораблекрушения» [Жирмунский 1914: 15-16].
Тем не менее существует важное различие между «бурными гениями» и йенскими романтиками в том, что касается соотношения «чувства», «разума» и «рассудка». Здесь Блок снова повторяет построения Жирмунского:
Если у бурных гениев, хотя бы в этом отрывке из «Фауста», мы наблюдаем полное отрицание разума и предпочтение ему чувства, то их преемники – романтики не отвергли и разума; они лишь отличили разум от рассудка и признали, что и в разуме заложена метафизическая потребность, сила стремления; таким образом, и признак «преобладания чувства и воображения над разумом» у романтиков оказывается неверным. Чувство преобладает над рассудком, но не над разумом [Блок 6, 364].
Ср.:
Бурные гении – скептики, они отрицают разум и отдаются, как Фауст, непосредственному переживанию природы и жизни. Романтики, как и Кант, отличают разум от рассудка (способности к умозаключениям): в самом разуме заложена метафизическая потребность; стремление к бесконечному есть коренное свойство человеческой природы [Жирмунский 1914: 148].
Текст Жирмунского несколько проясняет речь «О романтизме», указывая на то, что загадочные «метафизическую потребность, силу стремления» следует понимать как «стремление к бесконечному», в противоположность «рассудку», то есть простой «способности к умозаключениям». Романтическое «стремление к бесконечности», готовность видеть «бесконечное в конечном»,
Если говорить об источниках блоковской речи, необходимо, по всей видимости, упомянуть и другую книгу Жирмунского, «Религиозное отречение в истории романтизма», опубликованную в 1919 году и подаренную автором Блоку в конце апреля (дарственная надпись датирована 25 числом [Библиотека Блока 1984: 277]). Здесь Жирмунский почти дословно повторяет приведенный выше пассаж о разуме, рассудке и чувстве из книги 1914 года, добавляя при этом важный комментарий, который привлек внимание Блока, выделившего часть данного фрагмента [Там же]:
Если в эпоху бурных стремлений отрицались разум и рассудочная культура, во имя нераздельной полноты непосредственного чувства, проявляющегося в природной жизни, то для романтиков, как учеников Канта и Фихте, разум, в противоположность рассудку, становится источником метафизической деятельности – стремления к познанию бесконечного. Оправдать не только инстинктивное, стихийное содержание человеческой жизни, но также весь сознательный процесс культурного строительства, во имя божественного содержания, в нем воплощенного, такова более сложная задача йенских романтиков [Жирмунский 1919: 17].
В приведенной цитате Блок, по-видимому, обратил внимание на саму терминологию Жирмунского, где разум и «метафизическая деятельность» как «стремление к познанию бесконечного» сопрягаются с использованием концептов «культуры» и «стихии», столь существенных для блоковских текстов. Мистика природы, которую описывает Жирмунский в своей книге («мистическое чувство»), по всей вероятности, была воспринята Блоком в рамках построений «Крушения гуманизма». Поэтому в своей речи он называет романтизм «культурой» («Романтизм и есть культура»), а основную интенцию романтизма, стремящегося в самую гущу «жизни», определяет как
способ устроить, организовать человека, носителя культуры, на новую связь со стихией. Человек от века связан с природой, со всеми ее стихиями; он борется с ними и любит их, он смотрит на них одновременно с любовью и с враждой. Эта связь со стихией есть связь романтическая [Блок 6, 365-366].
Однако «природа», о которой говорит Блок, понимается им несколько иначе, чем та «природа», о которой пишет Жирмунский. Как и в «Стихии и культуре» и «Крушении гуманизма», в своей речи Блок говорит прежде всего о народной «стихии», о «природе» в смысле появления в XIX веке нового актора на сцене европейского исторического процесса[332]:
Знаменательно, что имя «романтизм» было произнесено именно тогда, когда стихия впервые в новой истории проявилась по-новому в духе народного мятежа; новая стихия дохнула со страшной силой во французской революции, наполнив Европу трепетом и чувством неблагополучия. Это была как бы пятая стихия; ответом на нее культуры было шестое чувство [Блок 6, 366].
Мистика природы йенского романтизма, которой в значительной степени посвящена книга Жирмунского 1914 года, превращается в тексте Блока в историческую мистику. В pendant «Крушению гуманизма», где Блок подчеркивает способность причастных «духу музыки» великих художников (в противоположность «глухим», живущим лишь в «календарном времени» «обывателям мира») распознавать совершающиеся в «музыкальном времени» исторические сдвиги, в речи «О романтизме» он вводит топику «шестого чувства», которым обладали романтики и которое сделало их чуткими к судьбоносному смыслу пробуждения «пятой стихии», «стихии» «народного мятежа», революций XIX столетия. Эта топика также восходит к книге Жирмунского 1914 года, где она используется прежде всего для описания «мистического чувства» йенцев, их видения божественного присутствия в мире, природе, бесконечного в конечном[333]:
«Романтизм – условное обозначение шестого чувства, если мы возьмем это слово в его незапыленном, чистом виде. Романтизм есть не что иное, как способ устроить, организовать человека, носителя культуры, на новую связь со стихией»; «Убывает и стремление культуры; вчера мы ясно жили каким-то новым, шестым чувством, а сегодня – мы опять в плену у наших пяти чувств, и наш творческий дух томится, изнемогает, испытывает ущерб. Но убыль опять сменится прибылью. За Великой французской революцией последуют 1830, 1848, 1870, 1917 года. В Европе вновь проснется ответно это новое, как бы шестое, чувство, без которого мы с зеленого гребня волны не увидим ничего, потому что захлебнемся в родимой зеленоватой воде; она скрутит нас и повлечет „туда, куда не хотим“, на дно» [Блок 6, 365, 366-367].
Ср.:
«Но весь мир является проявлением бесконечного, и мы чувствуем его во всем, подлинно чувствуем, так же ясно, близко, определенно, как и другими пятью чувствами. И в свете этого нового чувства вся жизнь преображается – и не в фантазии опять, а в подлинном чувстве»; «Божественность окружающего нас мира воспринимается не разумом, а чувством. „Когда же вы научитесь чувствовать? – говорит Новалис. Вы так же мало знаете еще это небесное и самое простое свойство души человеческой“. Здесь говорится не об обычных восприятиях, а о чувстве бесконечного, соединяющего наши отдельные чувства. Оно такое же яркое, как и другие пять чувств, как бы шестое чувство рядом с ними, которым мы непосредственно воспринимаем божественное, так как оно становится имманентным нашему сознанию»; «
В своем тексте Блок описывает взаимоотношения романтизма-«культуры» и «стихии», прибегая к разным метафорическим ходам: то «стихия» подается как «возлюбленная» «культуры» (что могло напоминать о любовных отношениях архаического человека и природы в «Поэзии заговоров и заклинаний»), то культура предстает странным плавучим островом, омываемым волнами «стихии»[334]. Однако едва ли не наиболее семантически загадочной формулой этих взаимоотношений оказывается «выдвинутый романтиками», «странно звучащий для нашего уха лозунг „спасения природы“, лозунг, близкий одному из глубочайших наших романтиков, Вл. Соловьеву» [Блок 6, 366][335]. Этот «лозунг», который Блок обнаружил в текстах Жирмунского, восходит к одному из фрагментов Новалиса:
Если романтическое учение о бытии основывается на положительном чувстве бесконечного, то романтическая нравственность строится на стремлении человеческой души к бесконечному. Это: «приготовьте пути Господу!» звучит в особенности через все произведения Новалиса. Великая нравственная задача лежит на человеке. «Природа должна стать моральной». «Человек – спаситель (Мессия) природы». «Отдельная душа должна стать согласной с мировой душой» [Жирмунский 1914: 93-94].
В наброске, который является одним из подготовительных фрагментов к «Ученикам в Саисе», Новалис говорит не о поэте, а о человеке как искупителе природы, хотя, по-видимому, поэту отводилась в этом процессе ключевая роль[336]. В своей книге Жирмунский подчеркивает именно роль поэта как спасителя природы, причем поясняя, как следует понимать представление о «поэте как мессии природы, призванном одухотворить ее до конца» [Там же: 76], исследователь прибегает к орфическим мотивам:
Перед нами другой романтический образ – поэта творца и чародея. Великое дело освобождения природы лежит на его плечах. И вот он вдохновляется старинными сказаниями о певцах Золотого века, которые странным звоном забытых теперь инструментов вызывали тайную жизнь лесов, духов, скрытых в стволах деревьев, в пустынях пробуждали мертвые растительные семена и насаждали цветущие сады, укрощали диких зверей и научали одичалых людей порядку и мирным обычаям; и даже мертвые камни вовлекали в размеренные движения [Там же: 75-76].
«Божественное содержание культурного строительства», роль романтического «мага и чудодея»[337] заключается в религиозном одухотворении и гармонизации природы. Мысль об орфической функции поэзии превращается в тексте Блока в представление о том, что задача культуры с точки зрения романтизма заключается в «преображении природы» [Блок 6, 370]. Эта «преображающая» цель «культуры»[338] была сформулирована Блоком еще до статьи «О романтизме»; с этим представлением, как кажется, соотнесен в «Крушении гуманизма» образ Вагнера как «заклинателя хаоса» («Вагнер всегда возмущает ключи; он был вызывателем и заклинателем древнего хаоса» [Блок 6, 109]), который, по-видимому, восходит к орфической топике (ср.: «Орфей – начало строя в хаосе; заклинатель хаоса и его освободитель в строе» [Иванов 1912: 63], см. гл. «Мировой оркестр»).
Представление об орфической роли поэзии остается актуальным для Блока до последних дней, о чем свидетельствует прежде всего речь «О назначении поэта» с ее мотивами гармонизации природы, тютчевского «родимого хаоса» поэтической речью (ср. там же о культуре как «устроенной гармонии»). Упоминание Жирмунским в контексте «спасения природы» «мировой души»[339], того божественного начала, к согласию с которым мистическая поэзия романтизма должна привести природу, по всей вероятности, отзывается в статье «О романтизме» мыслью о «близости» романтизма к Душе Мира [Блок 6, 363], а также включением имени Владимира Соловьева в романтический контекст – это позволяет предположить, что превращение «стихии», природного «хаоса» в поэтическую гармонию и в пушкинской речи мыслились Блоком как «спасение природы» «культурой»[340], как мистическая задача поэзии[341], которую сформулировал его учитель. В концепции романтизма, обнаруженной поэтом в ранних работах Виктора Жирмунского, Блок, по всей видимости, опознавал «свою» точку зрения на миссию поэзии: ей отводилась ключевая роль той «музыкальной» инстанции, которая воплощает пророческую открытость «ноуменальному» и которая «спасет природу», вернув мистическое начало в мир, «расколдованный» «обывательской» и «беззвездной» «цивилизацией» XIX века[342].
Литература
Абашев 1986 – Абашев В. В. Ф. И. Тютчев в художественном сознании А. А. Блока и В. Я. Брюсова. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М., 1986.
Акмеизм 2014 – Акмеизм в критике: 1913-1917. СПб.: Изд. центр «Гуманитарная Академия», Изд-во Тимофея Маркова, 2014.
Алмазов 1892 – Алмазов Б. Н. Сочинения. М.: Университетская типография, 1892. Т. 1.
Амфитеатров, Аничков 1907 – Амфитеатров А., Аничков Е. Победоносцев. СПб.: Шиповник, 1907.
Андерсен 1899 – Собрание сочинений Андерсена в 4-х томах / Пер. с датск. подлин. А. и П. Ганзен. СПб., 1899. Т. 1.
Андреев 1915 – Андреев Л. Н. В сей грозный час. Статьи. Пг.: Кн-во Н. Н. Михайлова «Прометей», [1915].
Аничков 1903 – Аничков Е. В. Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1903. Ч. 1.
Аничков 1905 – Аничков Е. В. Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1905. Ч. 2.
Анпеткова-Шарова, Григорьян 1980 – Анпеткова-Шарова Г. Г., Григорьян К. Н. Студенческие работы Блока об античных авторах // Русская литература. 1980. № 3.
Ашукин 1929 – Ашукин Н. Валерий Брюсов в автобиографических записях, воспоминаниях современников и отзывах критики. М.: Федерация, 1929.
Бальмонт 1915 – Бальмонт К. Поэзия как волшебство. М.: Скорпион, 1915.
Баран 1993 – Баран Х. Поэтика русской литературы начала XX века. М.: Издательская группа «Прогресс» – «Универс», 1993.
Бартошевич 1914 – Бартошевич Ю. Суд над киевскими вампирами. (Дело об убийстве Андрюши Ющинского). СПб.: Изд. редакции журнала «Прямой путь», 1914.
Безродный 1987 – Безродный М. В. Образ камеи у Блока (из комментария к драме «Незнакомка») // Александр Блок. Исследования и материалы. Л.: Наука, 1987.
Безродный 1989 – Безродный М. В. Из комментариев к драме Блока «Незнакомка» // Ученые записки Тартуского государственного университета. 1989. Вып. 857 (Блоковский сборник IX).
Безродный 1990 – Безродный М. В. Лирическая драма А. А. Блока «Незнакомка» (Проблемы текстологии, генезиса и поэтики) (ms).
Безродный 1997 – Безродный М. О «юдобоязни» Андрея Белого // Новое литературное обозрение. 1997. № 28.
Безродный 1998 – Безродный М. В. Издательство «Мусагет»: групповой портрет на фоне модернизма // Русская литература. 1998. № 2.
Безродный 1999 – Безродный М. Из истории русского германофильства: издательство «Мусагет» // Исследования по истории русской мысли. Ежегодник за 1999 год. М.: ОГИ, 1999.
Безродный 2000 – Безродный М. К истории русской рецепции apollinisch/dionysisch // Исследования по истории русской мысли: Ежегодник за 2000 год. М.: ОГИ, 2000.
Безродный 2003 – Безродный М. Пиши пропало. СПб.: Чистый лист, 2003.
Бекетова 1925 – Бекетова М. А. Ал. Блок и его мать. Л.; М.: Петроград, 1925.
Бекетова 1982 – Из «Дневника» М. А. Бекетовой / Пред. Г. П. Блока, публ. Г. П. Блока и Н. Г. Розенблюма // Литературное наследство. 1982. Т. 92. Кн. 3.
Белоус 2005 – Белоус В. Г. Вольфила [Петроградская Вольная Философская Ассоциация]: 1919-1924. М.: Модест Колеров и «Три Квадрата», 2005 (Исследования по истории русской мысли, т. 11, кн. 1).
Бельгийская жертва 1914 – Бельгийская жертва. М.: Московское печатное производство, 1914 (Библиотека великой войны, вып. 1).
Бельгийский сборник 1915 – Бельгийский сборник. Пг.: Типогр. С. Г. Степанова, 1915.
Белый 1909 – Бугаев Б. На перевале. XIV. Штемпелеванная культура // Весы. 1909. № 9.
Белый 1909а – Белый А. Урна. М.: Гриф, 1909.
Белый 1910 – Белый А. Луг зеленый. М.: Альциона, 1910.
Белый 1911 – Белый А. Трагедия творчества. Достоевский и Толстой. М.: Мусагет, 1911.
Белый 1969 – Белый А. Символизм. München: Wilhelm Fink Verlag, 1969.
Белый 1981 – Белый А. Петербург. Роман в восьми главах с прологом и эпилогом. Л.: Наука, 1981.
Белый, Блок 2001 – Белый А., Блок А. Переписка. 1903-1919. М.: Прогресс-Плеяда, 2001.
Белькинд 1972 – Белькинд Е. Л. Блок и Вячеслав Иванов // Блоковский сборник II: Труды Второй научной конференции, посвященной изучению жизни и творчества А. А. Блока. Тарту: Тартуский государственный университет, 1972.
Бенуа 1993 – Бенуа А. Мои воспоминания. М.: Наука, 1993. Т. 1.
Бердяев 1923 – Бердяев Н. Философия неравенства. Берлин: Обелиск, 1923.
Библиотека Блока 1984 – Библиотека Блока. Описание. Кн. 1. Л.: Библиотека Академии наук СССР, 1984.
Библиотека Блока 1985 – Библиотека Блока. Описание. Кн. 2. Л.: Библиотека Академии наук СССР, 1985.
Блиох 1893 – Блиох И. Будущая война, ее экономические причины и последствия // Русский вестник. 1893. Кн. 7.
Блиох 1898 – Блиох И. С. Общие выводы из сочинения «Будущая война в техническом, политическом и экономическом отношениях». СПб.: Типогр. И. Ефрона, 1898.
Блок 1916 – Блок А. Стихотворения: Книга третья (1905-1914). М.: Мусагет, 1916.
Блок 1927 – Письма Александра Блока к родным. Л.: Academia, 1927, Т. 1.
Блок 1932 – Письма Александра Блока к родным. М.; Л.: Academia, 1932. Т. 2.
Блок 1965 – Блок А. Записные книжки: 1901-1920. М.: Художественная литература, 1965.
Блок 2006 – Блок А. Катилина. М.: Прогресс-Плеяда, 2006.
Блок в переписке 1982 – Блок в неизданной переписке и дневниках современников // Литературное наследство. Т. 92. 1982. Александр Блок. Новые исследования и материалы. Кн. 3.
Блюмбаум 2009 – Блюмбаум А. Аполлон и лягушка // На рубеже двух столетий. Сборник в честь 60-летия А. В. Лаврова. М.: Новое литературное обозрение, 2009.
Блюмбаум 2010 – Блюмбаум А. Маргиналия к «Петербургу»: Филадельфийская церковь // Con amore: Историко-филологический сборник в честь Любови Николаевны Киселевой. M.: ОГИ, 2010.
Боратынский 2012 – Боратынский Е. А. Полное собрание сочинений и писем. М.: Языки славянской культуры, 2012. Т. 3. Ч. 1.
Брагинская 2004 – Брагинская Н. Славянское возрождение античности // Русская теория: 1920-1930-е годы. Материалы 10-х Лотмановских чтений. Москва, декабрь 2002 года. М.: РГГУ, 2004.
Бродский 2003 – Бродский А. И. Восточный синдром. Философия войны Вл. Соловьева и столкновение цивилизаций // Звезда. 2003. № 12.
Брюсов 1907 – Брюсов В. Земная ось. Рассказы и драматические сцены. М.: Скорпион, 1907.
Брюсов 1973 – Брюсов В. Собрание сочинений: В 7 томах. М.: Художественная литература, 1973. Т. 2.
Брюсов 1990 – Брюсов В. Среди стихов: 1894-1924. Манифесты, статьи, рецензии. М.: Советский писатель, 1990.
Брюсов 2003 – Брюсов В. Мировое состязание. Политические комментарии: 1902-1924. М.: АИРО-ХХ, 2003.
Булгаков 1915 – Булгаков С. Война и русское самосознание. (Публичная лекция). М.: типогр. Т-ва И. Д. Сытина, 1915.
Булгаков 1917 – Булгаков С. Человечность против человекобожия (Историческое оправдание англо-русского сближения) // Русская мысль. 1917. № 5-6.
Буслаев 1887 – Буслаев Ф. Народная поэзия: исторические очерки. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1887.
Бушуев 1915 – Бушуев В. Dies irae. Стихи о войне. М., 1915.
Бюхер 1899 – Бюхер К. Работа и ритм. Рабочие песни, их происхождение, эстетическое и экономическое значение / Пер. с нем. И. Иванова. СПб.: изд. О. Н. Поповой, 1899.
Быстров 2009 – Быстров В. Н. А. Блок и Д. И. Менделеев // Русская литература. 2009. № 1.
Поделиться книгой: