Когда настанет время возмездия (СИ)

Глава 1. Алек

— Как… — что-то цепко впивается в грудь Алека, сжимая весь воздух в лёгких, и он осекается, не сразу находя силы взять эмоции под контроль, смотря на кровоточащую рану, которая по непонятным причинам не исцеляется. Но спустя пару секунд всё же берёт себя в руки. — Как это произошло?

У Марко нет на это ответа. Уставший и вымазанный по локти в крови после всего произошедшего, он выглядит довольно неважно, однако даже в таком виде создаёт впечатление решительной стойкости, которой Алек уже начинает лишаться.

— Прости, я… — Марко сглатывает и бледнеет, сложно говорить лучшему другу, что стоял и бездействовал, когда его близкий человек получил, возможно, смертельную рану. — Всё произошло очень быстро, мы были уверены, что вокруг чисто, когда один из военных начал стрелять из этого оружия.

Лидер Драговых бросает на стол с медицинскими инструментами странный пистолет. Алек видел уже его. Каждый военный, что встретился ему на этой базе, оборудованной под самую настоящую лабораторию, имел при себе два оружия: одно, что лежит сейчас перед ним — с жёлтой жидкостью в пулях; и вторым, что солдаты доставали лишь тогда, когда в их сторону мчались непонятные твари, которых никто никогда до этого не встречал, с белой гелеобразной жидкостью в пулях. Оба орудия, по-видимому, были разработаны специально, но что содержали в себе пока оставалось загадкой.

— Когда в Дама выстрелили, я не сразу предал этому значение, потому что он бы так и так исцелился. Думал, что важнее сначала обезоружить военного.

Которого, возможно, надо было убить на месте. Этого никто не произносит вслух, но каждый, стоящий сейчас в маленьком пространстве одного из медицинских блоков думает так же. Ещё до того, как они отправились сюда, было принято решение: смертных не убивать, а по возможности и вовсе отпускать. Никто не хотел переходить черту, стараясь не потерять человечность и не быть такими же безжалостными, как члены Ордена. Но проблема в том, что их человечность на самом деле была никому не нужна. Каждый, кто здесь находился из смертных, выбирал застрелиться, чтобы не попасть в плен или под когти монстров, которых Орден выпустил на свободу. Но, даже не смотря на это, они щадили смертных, пытаясь сдерживаться, когда теряли своих охотников. Главная задача стояла — вытащить Лену. И она с грохотом провалилась.

Алек смаргивает шоры из воспоминаний последних часов и отрывисто кивает, давая понять Марко, что согласен с его решением, в какую бы цену оно в итоге ни вылилось.

А вылилось в то, что перед его глазами сейчас умирает брат, и он понятия не имеет, как это предотвратить. Словно опомнившись, он быстро выходит из оцепенения и хватает в руки пистолет, разглядывая маленькие пули внутри него.

— Вероятно, это яд гибридов. — Он не уверен в заключении, но это самое логичное, что приходит на ум. Поэтому Алек продолжает думать в том же направлении. — Надо её вытащить, только так он начнёт исцеляться.

Марко, держащийся того же предположения, кивает, вот только есть одна загвоздка, которую не особо хочется озвучивать.

— Надо, но не получится. Пуля движется.

— Движется?

Алек поднимает недоумевающий взгляд на друга, и тот снова кивает. Правда, уже не с тем энтузиазмом, потому что каждая новость хуже предыдущей.

— Когда я понял, что Дам не исцеляется, догадался, что дело в самой пуле, и попробовал до неё добраться. Только вот не успел я сделать надрез, как её словно что-то привело в действие, и пуля сместилась. После третей попытки, я осознал, что Дам быстрее истечёт кровью от моих надрезов, чем от ранения, пока я буду пробовать угадать следующую траекторию.

Лицо Алека становится пепельного цвета, когда он опускает взгляд на бессознательное тело брата, лежащего на процедурном столе. Теперь ему становится понятно, откуда взялись эти порезы вокруг входного отверстия, которым он не придал сразу значения. В помещении воцаряется стальная тишина, пока Алек и Марко, уставившись на рану, просто стоят и смотрят, ничего не предпринимая. Но вдруг лицо старшего Белинского охватывает какое-то ярое озарение. Так резко, что он даже не успевает обдумать, что делает, решительно занося руку вверх, намеренный быстрее его переменить, но благо у всех полукровок имеется отменная реакция. Правда всё равно Марко получается перехватить его руку, когда уже выпущенные когти почти касаются кожи Дамьяна.

— Не вздумай! — выкрикивает тот поспешно, дабы предотвратить любое последующее действие со стороны Алека. — Вместо пули ты можешь вырвать что-то жизненно важное, без чего с ядом гибрида внутри Дамьян не протянет и минуты.

Алека словно резко отбрасывает назад, как от разряда тока. Он смотри на Марко каким-то совсем обезумевшим от разочарования взглядом. Как он сам не продумал последствия, едва ли не лишив брата драгоценных минут, которые он ещё в состоянии продержаться?

«Эмоции, сын, самое страшное оружие против самих нас», — звучат эхом почти забытые слова в голове, ненавистно спокойным голосом отца.

Неужели, он был настолько мудр, что знал такие простые на первый взгляд истины. Или это были его прошлые ошибки? Он надеется, что так оно и было, ибо признать, что отец являлся во всём идеальным, это то же самое, что всадить себе нож в сердце. Отец должен был хоть раз ошибиться за всю жизнь, иначе Алек действительно слишком жалок в сравнении с ним.

Он встряхивает головой, к черту отца. Самобичевание ни к чему, они разрушат его одним ударом, как шар для боулинга страйком выбивает все кегли. Сейчас он не имеет права даже допускать мысли о слабости. Дам. Надо сосредоточиться только на нём.

— Кто-нибудь остался из мед персонала? — приходит ему очередная дельная мысль в голову.

Марко слегка растерян, не совсем понимая, к чему тот ведёт, но всё же отвечает.

— Несколько лаборантов, они уничтожали записи, когда наши добрались сюда. Остальные учёные и врачи предпочли сгинуть, пустив себе пулю в голову, — лицо друга искажается мрачным отвращением. — Даже представить не могу, откуда в них столько преданности и патриотизма, когда работаешь над таким…

— Это не патриотизм, а скорее всего, хорошо мотивированный страх. Возможно семьями. Из того, что успел узнать, у главы Ордена свои рычаги управления над всеми. Другими же, кто не имел близких, он мог управлять с помощью способностей…

«Лены» остаётся непроизнесённым. Её имя встаёт поперёк горла, и он не знает, почему не может осилить даже просто произнести его вслух. Возможно, если допустит хотя бы задуматься о том, что здесь её нет, его уже ничто не удержит, чтобы вместо спасения брата, начать равнять весь окружающий эту базу лес с землёй, в поисках любых следов и зацепок.

Когда Алек в очередной раз заставляет себя отвлечься от мыслей про Лену, которые на самом деле его волнуют больше, чем он может себе позволить, чтобы не развалиться, поднимает голову, обнаруживая ещё более мрачное лицо друга. Очевидно, Марко хватило жалкого намёка, которым Алек едва ли обмолвился. Он знает, на что способна кровь Лены, к тому же, Мария внесла много ясности в умыслы Датского, которыми Алек поделился с ним.

— Где они — выжившие? — не без труда вспоминает Алек, о чём шёл разговор, и начинает казнить себя, что так бесполезно растрачивает время, вновь и вновь позволяя чувствам привносить хаос в его необходимой непоколебимости.

Марко не уточнят, что Алек задумал, сразу сообщая нужное, поэтому он тоже не тратит больше времени, стремглав отправляясь в левое крыло лаборатории. Туда, где до этого держали запертыми полуживых от экспериментов Альф и Омег, и при этом чувствует что-то вроде удовлетворения, видя, что теперь их места по справедливости занимают те, кто мучил их опытами. Несколько охотников, охраняющих отсек, даже не предпринимают попытки узнать, зачем Алек выдёргивает из камеры на вид более-менее подходящего лаборанта за воротник, и буквально волочёт за собой по коридору, не обращая никакого внимания на то, что парню явно доставляет это боль. Алек знает, как сейчас напустить на него большего страха, чтобы не тратить времени, которого нет, в боксе, пытаясь по дороге запугать до нужного уровня, подсказывая действиями, что приемлемого обращения ожидать не стоит. Только грубую силу.

В тот момент, когда он с рывка швыряет его к ногам Марко, лаборант уже едва ли не задыхается от ужаса, наверняка перебирая в голове, для чего именно его вытащили. И Марко тоже объяснять ничего не приходится, он и сам прекрасно обучен, имея опыт в добыче необходимой информации, тут же наступая ботинком на грудь парня. Лаборант точно не годится и в подмётки военными, на которых потребовалось бы больше времени, если бы вообще получилось разговорить. А с этим всё предельно ясно — лаборант не нашёл в себе сил распрощаться с жизнью, а значит дорожит ей. Он молод. Даже слишком молод для того, чтобы просто находится здесь, не говоря уже о том, чтобы «система запугивания Виктора» смогла укорениться в нём до безумного самопожертвования.

Алек подходит и наклоняется вниз, обходясь пока всего лишь одним натренированным взглядом — стальным и угрожающим. В этот момент в нагрудном кармане пиликает телефон, но тот, наконец, полностью сосредоточен на спасении брата, поэтому не обращает на него никакого внимания. Он выставляет перед ошарашенным испугом лицом лаборанта пистолет.

— Как вытащить пулю? — сразу, не церемонясь, спрашивает он главное.

Но парень то ли не находит в себе мужества заговорить, то ли, наоборот, пока его ещё окончательно не растерял, и лишь отчаянно трясёт головой, не осиливая выдавить и слова.

Самое худшее, если он всё же напичкан препаратами Виктора и не может сказать под внушением, но Алек надеется, что это можно будет как-нибудь обойти. Лишь найти маленькую лазейку. Алек, конечно, не человек, как лаборант, но смог побороть во второй раз действие принуждения, когда в игру вступили мощные чувства, а значит, главное подобрать правильную мотивацию.

И что-то сильнее мотивации жизнью он ещё ничего не встречал, поэтому сразу переходит к крайним мерам. Он упирает дуло пистолета в бедро лаборанта, но при этом держит интонацию голоса чертовски непринуждённой, чтобы не показать, как для него важны ответы, создавая иллюзию лёгкой забавы.

— У тебя нет ничего общего с нашей генетикой, — начинает он, нацепляя безжалостную ухмылку, которая выглядит далеко не фальшиво. О, да, Алеку доставляет удовольствие видеть этот напуганный взгляд человека, который прекрасно осознаёт, что с ним никто не будет церемониться, после всего содеянного с их народом. И судя по уровню отчаяния в распахнутых от дичайшего ужаса глазах, он сотворил немало страшных вещей, что заводит и Алека говорить ещё более гадкие вещи. — Но так ведь даже интереснее. Твои болевые пороги не настолько ослаблены, чтобы выдержать яд гибрида. Когда нейротоксин попадёт в кровь, ты начнёшь испытывать адскую агонию, выжигающую твои вены, — молвит с безразличием он, понимая, что все манеры поведения в подобных ситуациях он всё же перенял отца.

Тогда он наблюдал за отцом, уверенный, что не лишится никогда человечности, как он. Теперь сам Алек с бесчеловечностью и холодным расчётом спокойно наблюдает, как яремная вена на шеи лаборанта пульсирует от учащающегося пульса. Парень с трудом сглатывает, его зрачки расширены, на серой коже лица проступает пот, он почти боится дышать, взирая на своего мучителя с такой вопиющей жаждой жить, что новоиспечённому лидеру становится понятно, насколько точное направление он выбрал, потому продолжает.

— Сначала тебе будет казаться, что в кровь прыснули кислоту, но примерно через секунд десять яд примется по-настоящему разъедать вены. Ты будешь гореть изнутри, желая вырвать собственные внутренности, лишь бы этот ад наконец-то закончился, — Алек делает паузу, якобы прикидывая что-то в уме. — Как думаешь, тридцать секунд тебе хватит, чтобы вспомнить, как извлечь подобную пулю?

Вопрос, но Алек не ждёт ответа. Следующее, что раздаётся в раскалённой добела от напряжения тишине — звук приглушённого выстрела. Он и сам бы не поверил, что когда-то сотворит подобное, но ощущая внутри ярое ликование, понимает, что в какой-то момент ему всё равно было суждено перестать притворяться порядочным.

Тот раздирающий вопль, который следует за выстрелом, невозможно вынести с хладнокровным лицом. Но только не Алеку, не обращающего вообще никакого внимание на врезавшийся в него взгляд друга, продолжая спокойно наблюдать за действиями лаборанта. Марко не ожидал от него подобного — срыва, что только предвещал начало ужасного. Того момента, когда переходишь какую-то допустимую черту, и становятся все цвета чёрными: нет ни плохого, ни хорошего, нет никаких уговоров совести, что правильно, а что нет; есть только цель и прямой путь к ней.

Парень скукоживается на полу в муках, одичало воя, как раненное животное. Ничего не ожидавший Марко от растерянности даже забывает удерживать ногой лаборанта, отходя от него назад. Но взгляда тоже отвести не в состоянии. Он знает, что такое яд гибрида не понаслышке, поэтому какая-то часть него немало сочувствует парню. Правда, ничего не может возразить, видя в действии, насколько эффективным оказывается метод Алека.

Парень так быстр, что ни один из них не успевает нормально разглядеть сверкающей маленькой штучки, что тот выуживает из нагрудного кармана и сразу же приставляет к кровоточащей ране. Алек бросает взгляд на часы. Он просчитался: двадцать две секунды и парня нет. На двадцать третью раздаётся брякающий звук металла о металл — пуля изъята, но это уже никак не поможет мёртвому лаборанту, распластавшегося на полу в неестественной позе. Зато поможет Дамьяну, а значит, итог должен оправдать принятое им решение. Поэтому Алек не тратит время на рассуждения и на попытки отыскать в себе хоть что-то, что должно сожалеть о содеянном.

Не сожалеет, и нечего искать то, что они забрали у него вместе с Леной.

Не бросив и взгляда на так и стоящего на месте друга, Алек выуживает из окровавленной руки металлическую штуку, похожую на ювелирную лупу, только плоскую и вытянутую. К выпуклой округлости пристала использованная пуля, — уже незаполненная до краёв жидкостью, и если прибегнуть к улучшенному зрению, можно увидеть крохотное отверстие, откуда очень медленно высвобождается яд.

— Это что-то вроде своеобразного магнита, — едва слышно рассуждает он больше для себя, чем для Марко.

Ему не хотелось бы испытывать этот странный предмет на родном брате, который уже, можно сказать, одной ногой переступил порог смерти, но выбора нет — каждая секунда промедления стоит приближения второй ноги к этой необратимой черте. С усилием отодрав кровавую пулю, Алек отбрасывает её в сторону и тут же встаёт, поспешно отыскивая входное отверстие, и не мешкаясь подносит магнит к ней. Несколько секунд ничего не происходит, тишина накрывшая помещение, словно напичкана газом, так и просящим чиркнуть спичкой.

Ещё секунда.

Две.

Алек так сосредоточен на ожидании, что понимает, что перестал дышать, только когда резко втягивает воздух, вздрогнув от выводящего из оцепенения звука, ударяющейся пули. Магнит немного отбрасывает влево. Алек сглатывает и проводит ладонью по лицу, прежде чем взять приспособление в руку. Возможно, единственное, что он должен делать сейчас — ожидать, когда Дам придёт в норму. Но он не в том состоянии, чтобы проявлять стойкую непоколебимость, поэтому переводит всё внимание мыслей на изучение предмета, пытаясь понять, что тот из себя представляет. Проверив первую попавшуюся железку, убеждается, что дело здесь далеко не в магнетизме.

— Нам надо выяснить, как они могли запрограммировать пули, — говорит он, вскидывая взгляд на друга, который всё это время наблюдал за ним.

— Ты понимаешь, как плохи наши дела, если у них такие технологии против нас?

По тону голоса Марко нельзя сказать, что это его пугает, он звучит ровным и чисто формальным, как просто констатирующим факт, но это далеко не так. Алек и сам может признать, что это открытие тревожит его, однако оба выбирают не сгущать преждевременно краски.

— Не хуже, чем были с того момента, как Орден в первые объявил нам войну, — возможно, он сам не верит своим словам, поэтому решает добавить. — Мы по-прежнему превосходим их во всём, что доказали сегодня, захватив их базу. А это, — Алек поднимает перед собой пулю, — не такая уж и проблема, раз мы в курсе, на что она способна. Предупреждён — значит вооружён.

Марко кивает, выказывая одобрение его словам, но мрачное выражение всё равно не покидает его черт лица. Он опускает взгляд на Дамьяна и задумчиво прищуривается.

— Надо бы добыть побольше таких магнитов, — медленно говорит лидер Драговых, зачем-то наблюдая.

Алек тоже опускает взгляд. Мелкие порезы, оставленные Марко, начинают затягиваться. С грудной клетки резко сходит давление, и Алек с облегчением вздыхает, понимая, что опасность наконец миновала. Он собирается ответить другу, что полностью поддерживает его идею, когда раздаётся повторное уведомление о не просмотренном сообщении. На этот раз Алек не игнорирует его, доставая телефон из кармана, открывает смс, и…

На Алека словно обрушивается потолок, оглушая всепоглощающим рёвом пространства. Удары сердца становятся тяжелее, точно вместо него о рёбра долбится двухсоткилограммовая гиря. Он не может поверить, что на экране высветилась фотография Лены. Но это она — похудевшая, можно даже сказать, почти фарфоровая. Белизна, окружающая её со всех сторон, могла бы слиться с её кожей и одеждой, если бы не большая чёрная, явно мужская куртка, и штаны, вымазанные по колени в крови. Только одно допущение, что это — её кровь, и корпус телефона трещит в неосознанно сжимающейся руке. Глаза мигом затапливаются свечением, словно сплавом жидкого высокопробного золота.

Тот напускной хладнокровный контроль, которого получалось придерживаться последние минут мять, разбивается в дребезги. Алек не видит, чьё горло сжимает его рука, ослеплённый всплывшими вымышленными представлениями, что подбрасывает ему спущенный с крючка разум хищника.

— Да что с тобой!.. — наконец, удаётся Марко докричатся до него.

Алек не сразу приходит в себя. Сначала он видит ошалелые глаза друга, потом стихает шум и гул собственного сердцебиения, и только после он видит, что возмещает гнев не на том, кого жаждет разорвать, уничтожить, убить. Алек резко отпускает Марко и отшатывается назад. Несколько секунд уходит на то, чтобы собраться и обратно подчинить себе пытающуюся вырваться неконтролируемую сущность.

— Алек? — вновь вопрошает Драгов старший.

Но в ответ всего три слова, меняющие всё.

— Я иду за ней.

Глава 2. Лена

Понимание, из-за чего над головой почернело небо, не сразу находится в пульсирующей от гудящей боли голове. Вокруг туман и шум. Обрывки последних секунд смазаны и расплывчаты. Но одно помню чересчур хорошо — парень с голубыми глазами.

Было наивно полагать, что он дружелюбно настроен, хотя и утверждать, что враждебно — тоже не могу. Есть что-то в нём такое — знакомое?.. Нет, это что-то другое, что пока не могу распознать. Да и куда там? Очень удивительно, что от такого удара об дверцу в голове вообще имеются мысли.

— Лена… — хрипло, почти обессилено лепечет слева голос, и я мысленно чертыхаюсь.

Дьявол!

Нет, не он, Паша. Но один почти неотличим от другого.

Наконец, я заставляю себя окончательно отойти от дымки, затуманившей реальность, и поворачиваюсь в сторону голоса. И вновь чертыхаюсь — на этот раз вслух. Не от того, что бывший друг действительно рядом, а от того, в каком он положении. Глупое, предательское сердце сжимается, которое даже оправдать никак не получается. Он заслужил это, навязываю себе, но на самом деле понимаю, что никто не заслуживает такой участи, какие бы преступления ни творил.

Машина перевернулась. Раз пять, если не больше, пока одно огромное дерево не остановило это безумие. Я не видела, но отчётливо слышала, буквально до самых мелочей, как что-то громоздкое сначала разбивает стекло, проскальзывает рядом с рулём, скрежетом разрезая кожаную обивку, а затем короткий вздох: именно в этот момент Паша понял, что следующей целью станет его грудная клетка, но понял слишком поздно. Наскоро подсунутая ладонь не стала помехой, нет она стала ещё одной целью массивной палки, прошедшей через неё насквозь прямо перед тем, как пронзить его рёбра. Сила была неимоверной: он не смог бы одной ладонью воспрепятствовать законам физики, которые мы с ним изучали весь прошедший год, когда подхваченная по пути палка упёрлась в землю, а вес автомобильного железа буквально насадил его на неё.

И это не ирония. Просто законы кармы в этом мире, слава ушедшим Богам, ещё никто не отменял.

Паша истекает кровью. Она сочится из его ладони, раны вблизи сердца, которое возможно тоже задето, из его рта и носа. Сам он пытается то ли сглотнуть, то ли вздохнуть, но выходит лишь издать ещё один хрип, а затем едва осилившее:

— Уходи…

В недоумении уставляюсь на чертового предателя. Что это? Снизошедшее помилование или запоздалая вина? Но приглядевшись к его глазам, замечаю, что и они залиты кровью лопнувших капилляров. Его лихорадит, из горла вырываются харкающие звуки, и тут до меня доходит: сердце — оно задето. Теперь напрягая слух, отчётливо слышу, как слабо оно борется за каждый следующий удар.

— Уходи! — вновь настаивает он, тратя на требовательный тон слишком много усилий.

Закашливается, изо рта выплёскиваются сгустки крови, и если бы ещё недели две назад от подобного зрелища я потеряла сознание, то теперь смотрю во все глаза, мысленно желая сделать что-то, что усугубило бы его страдания. Мне не совестно. В это чудовище меня превратил он и Датский, за смертью которого наблюдала бы с таким же безобразным вожделением.

— Да уходи же! — продолжает настаивать не чём-то своём предатель.

Невольно болтающаяся до этого правая рука, толкает меня в плечо, и я вздрагиваю в дичайшей брезгливости. И уже собираюсь, зарвавшись, не только отбросить его ладонь, но и помочь палке войти ещё глубже, как поначалу непонятный бред заставляет меня остановиться.

— Здесь… рядом… ты не справи…

Паша снова закашливается, сильнее, что слышится булькающий звук в его горле, но вместе с этим слышится что-то ещё. Шорох и возбуждённое сопение. Несколько секунд требуется мне, чтобы сопоставить одно с другим. И понимание мне не то чтобы просто не нравится. Оно приводит в безумнейший ужас.

Очень-очень медленно поворачиваю голову, и в горле замирает испуганный вздох. На нас смотрят огненно-багровые глаза. Словно терпкое красное вино их цвет, как ни у одного из увиденных ранее гибридов, ярок. Дикий и голодный взгляд жадно внимает то меня, то Пашу. Он сидит на земле всем телом скорчено, его шея изогнута до неприличия неестественно, и словно хищный коршун в замирании наблюдает за своими жертвами.

Я видела их. Это от них неслись со всех ног солдаты, когда мы проезжали к воротам. И даже тогда я уже понимала, что с этими гибридами что-то не так. Одни только святящиеся яростно красным глаза уже говорят о том, что за ними разума вообще нет. Чистый инстинкт. Чистая жажда крови.

— У те… бя оди… один шанс…

Это звучит так неожиданно, что в очередной раз вздрагиваю, но даже не успеваю спросить, о чём молвит Паша. Он так резко начинает орать и лупить всё, что попадается под руку, что, кроме как распахнуть в ужасе глаза, первые мгновения ничего не могу. Ровно до того момента, пока не бьются остатки стекла.

Паша натравливает гибрида на себя.

От ворвавшегося в салон тела, меня толкает в сторону, но много времени, чтобы собраться, не требуется. Желание жить берёт вверх, и у меня с нечеловеческой силой получается выбить полупокорёженную дверь. Из машины выбираюсь ещё быстрее, но стоит выпрямиться, как снова прихожу в омертвение. И даже не знаю, что лучше: увидеть ещё одни алые глаза гибрида или голубые, ровно такие же, как у меня.

— Ну, здравствуй, принцесса, — ухмыляется парень.

Что?

Невольно отступаю на шаг, но, тут же услышав тошнотворный звук зверского пира позади, шарахаюсь вперёд, и вновь столбенею, не зная, что предпринять.

Кто этот парень и на чьей он стороне? И почему назвал меня принцессой?

Очевидно, моё скукоженное от чрезмерного недоумения лицо подсказывает парню всю степень настигнувшего замешательства. И он что, в ответ всерьёз посмеивается?

— Разве принцесса не твоё имя? — это не вопрос, нет, это — издёвка. Тон парня так прозрачен, что становится понятно: он всегда говорит прямо. — Прости, но блондинчик так часто называл тебя принцессой, что я подумал, будто бы Лена — всего лишь твоя фамилия.

Мне не удаётся даже удивиться, возмутиться или просто, хоть как-то отреагировав, послать остроумного придурка подальше, на что он определённо напрашивается. Потому что внезапно происходит то, что вполне можно было ожидать, думай я сейчас о на сущих проблемах, а не о том, как быстро парень смог завоевать статус всемирного кретина, переплюнув в этом мастерстве Алека всего за несколько секунд.

Сзади что-то со внушительным звуком ломается, но я слишком поздно прихожу к пониманию. Резко отпрыгиваю в сторону, разворачиваясь и готовясь сгруппироваться, но тут происходит сразу несколько вещей. Гибрид прыгает в мою сторону и одновременно кто-то стреляет. И лишь тогда, когда у моих ног лежит мёртвое тело, осознаю, что стрелял в него незнакомец. Тот, что и в меня может выстрелить, так как расстояние два метра для таких как мы — вообще не считается расстоянием.

Первые секунды в мыслях сумбурный хаос, я не то чтобы огорошена происходящим, мне кажется, что ещё немного и действительно лишусь чувств, упав в обморок от насыщенности последних мгновений.

Тревога. Где-то рядом был Алек. Похищение. Авария. Смерть Паши. Гибрид. Незнакомец. Гибрид. Незнакомец-убийца.

К горло подступает тошнота, и в первые за долгое время мне действительно с трудом получается подавить настойчивые позывы. Закрыв глаза, умерено вдыхаю и выдыхаю, пока пытаюсь уложить всё в голове, а когда беру себя в руки и поворачиваюсь обратно к парню, первым делом вижу его по-настоящему горделивую ухмылку.

— Согласен, мерзость та ещё.