Помоги проекту - поделись книгой:
Глава 1
Копирование и размещение материала без письменного согласия правообладателя запрещено Согласно закону об авторском праве, согласно Федеральному закону от 24 ноября 2014 г. N 364-ФЗ наименование статьи 15.2 настоящего Федерального закона.
Светлой памяти полковника Евгения Гавриловича Золотарева, товарища, сослуживца и прекрасного человека —
ПОСВЯЩЯЕТСЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ТЯЖКАЯ НОША ВЛАСТИ
Глава 1
— Софушка, почто грустишь, любушка моя?! Что за печаль-кручина тебя тревожит?!
Юрий посмотрел на жену — странно, не думал, не гадал — но полюбил дочь царя Алексея Михайловича, хотя прекрасно понимал, что пошел политический марьяж. Ибо нет у монархов ничего личного, даже брачные узы должны быть выгодными для государства…
Пять лет тому назад Юрий Галицкий был никто, торговец оружием, по любым законам криминальный элемент, случайным образом перенесенный из двадцать первого в семнадцатый век, в 1675 год. Здесь и подставил свою шею под аркан крымских татар, что занимались весьма прибыльным по здешнему времени бизнесом — «людоловством». Попал в город Гезлев, что в будущих временах Евпаторией должен называться, и так бы сгинул в неволе, как сотни тысяч несчастных полоняников до него, но повезло — освободили из рабства запорожцы с кошевым атаманом Иваном Сирко.
Знаменитый «характерник» с немалым интересом выслушал историю Галицкого, нисколько не удивившись как появлению «попаданца» из будущего, как и того, что тот одновременно натуральный самозванец, причем с большими претензиями. Изгой из знатного рода галицко-волынских королей, давно сгинувшего в Червонной Руси, как называли в это время юго-западную Украину будущих времен.
Кошевой атаман помог ему встать, как говорится, «на ноги». Как нельзя лучше сработала знаменитая поговорка — «из грязи в князи». За пять прожитых на Донбассе лет Галицкий добился немалого результата — созданная за столь короткий срок «Новая Русь» (отнюдь не будущая Ново-Россия) раскинулась от Дона до Днепра, от Крыма до Тамани…
— Весна здесь давно, теплынь стоит, Юрочка, а у нас снег только сошел, еще трава не зазеленела.
— Так здесь гораздо южнее, а солнце на полудне всегда припекает, любовь моя сероглазая, — Юрий бережно приобнял молодую жену за узкие плечи, поправил наброшенный на соболиную душегрейку пуховый плат. Хоть и тепло, но именно сейчас большой риск простудиться.
В Крыму стояла жаркая погода, необычная для здешних мест в конце марта, или березня, как именуют этот месяц русичи. Именно так прозывают себя жители Гетманщины и Слобожанщины, отнюдь не украинцами — последнее название абсолютно не в ходу. Атаман Иван Сирко о том даже царю Федору в письмах пишет, что «весь русский народ ему земно кланяется».
«Прах подери! Сейчас все русичи, одним народом с верой православной себя считают. Проклятье — с какого дня народ стал разделенным на москалей, хохлов и бульбашей?!
С какого момента такая напасть произошла, что ненависть стала сердца добрых людин переполнять, как накипь?!
Не знаю — историю в школе не изучал, и напрасно — за тупость и лень ответ сейчас держать приходиться! Однако сделаю все от меня зависящее, и даже больше того, чтобы такого не случилось никогда! И в том мне жена поможет — Софушка очень умная, и знает столько, что от ее рассказов мне порой стыдно становится за свое невежество!»
— Но ты так и не сказала мне, что за печаль тебя тревожит? Так что поведай, как верной и любящей супруги положено. Может быть, ты в тягости пребываешь? Не тошнит?
Юрий с надеждой посмотрел на щечки жены, по которым разлился багровый румянец. Софья уткнулась лицом ему в грудь, обхватила крепко руками, негромко сказала:
— Рада была бы в бремени пребывать — нам наследник зело нужен. Ты уж старайся ночами, муж мой любимый, а я как землица, что семян ждет. Засей — урожай получишь…
— Посею, трудиться буду как страдник на пашне, — Галицкий обнял жену, а Софья подняв голову, ему улыбнулась. И эта улыбка совершенно преобразила ее некрасивое лицо, аж глаза заблестели.
— Я тоже стараться буду, светик мой на сто лет, раз не греховно это — ты ведь в походе, и пост соблюдать не обязан. А жена слушаться должна своего мужа — владыко мне сам сказал, что сей грех наш отмолит, ибо для державы наследник важен.
— Отмолит, Софушка, да и не грех это вроде… Как бы…
Юрий себя ревностным православным отнюдь не считал, но раз надел царский и королевский венец, пусть колючим терном увитый, фигурально выражаясь, то подданным пример благочестия порой подавать нужно. Так и поступал частенько, однако, не в ущерб делам.
С митрополитами у него сложились вполне доверительные отношения, причем оба грека служили весьма ревностно, вернувшись к своей крымской пастве, которая оказалась весьма многочисленной за счет более чем двух сотен тысяч вчерашних невольников. А вот на самом Донбассе, названном Новой Русью, с согласия султана, образовалась третья митрополия. Константинопольский патриарх, получив еще в декабре немалую мзду из готской казны, назначил владыкой галичского епископа Фотия, который недавно вернулся из плавания в Царьград.
Турки пока соблюдали перемирие, а вот ногайцы зимой пошли в набег и вляпались в безнадежную войну с казаками. Запорожцы разгромили степняков и вытеснили их на правый берег Днепра. Так что лето обещало быть не просто жарким — большой кровью пахло.
Оттоманская Порта никогда не примирится с потерей Крыма. Из Константинополя приходили весточки, что собирается большая карательная экспедиция — припожалует большой флот с десантом на кораблях. А от Очакова пойдет армия с великим визирем во главе, да ногайские орды с изгнанными крымскими татарами, что кипят местью.
Юрий лихорадочно готовил войска — жителей Крыма обучали военному делу, вооружали, как говориться, до зубов, благо все пять оружейных мануфактур, получив в избытке керченское железо, работали уже практически круглосуточно. Да и флот уже имелся изрядный — почти три десятка парусных кораблей и весельных галер. Прибыли и моряки, нанятые венецианцы и генуэзцы, а также греки. И главное — московский царь Федор твердо обещал, что его войска начнут наступление по правому берегу Днепра…
— Просто я о брате скучаю, тревожусь за него — ноги опухают, болеет часто, десны кровоточат. И братец молодший Иван также хворает — да еще головой страдает, блаженный. Как они там без меня?! А нарышкинский Петрушка в Преображенском живет — люди сказывают, что здоров и бегает. Поговаривают бояре, что братья мои от дурного семени Милославских и помрут скоро во дворце, как другие наши братья…
Софья всхлипнула, крепко прижалась к Юрию — тот ее обнял, провел ладонью по щеке, успокаивая. Хотя умом понимал, что так и будет, ибо достоверно знал, что мальчонка Петрушка, как именовала его сводная сестра Софья с нескрываемой ненавистью, лет так через семь-восемь станет царем, а потом императором, победив шведов — это он еще помнил из когда-то прочитанного параграфа учебника.
«И тогда мне самому кирдык нагрянет! Если Федор за меня Софью замуж отдал и пытается обрести союзника, то Петр в баранью дугу постарается державу мою согнуть. И бояре ему в том охотно помогут — здешние вольности на манер казацких их здорово тревожат. Кровушки много прольется, если выхода из ситуации не найду в самое ближайшее время!»
— Сын нам нужен, сын — мне понести от тебя нужно! А там придумать многое можно, если что худое случится с царем. Но Федору жениться нужно немедленно, дабы угрозу от Нарышкиных отвести — царица Наталья Кирилловна спит и видит, чтобы препону в лице моих братьев убрать. Извести она их хочет, недаром ее «медведихой» называют. Я уж Федору много раз говорила, чтоб его стольники и кравчие внимательны были — отраву подсыпать могут в одночасье!
«Нравы лютые царят, но по здешним временам вполне обыденные, дело житейское. Меня самого два раза отравить пытались — османы постарались, золота сулили по весу с мою тушку. И раза три зарезать — руку приложили турки с новоявленным крымским ханом. Не всех Гиреев казаки истребили, так что вопрос ребром стоит — или мы их, или они нас, третьего не дано. Так что новых убийц поджидать нужно, только охрана моя бдит ежечасно — все проверены на сто рядов.
А вот царю Федору не позавидуешь — парня при первом удобном случае отравить попытаются. Ножиком бояре вряд ли баловаться будут, а вот зельем опоить попытаются, тут к бабке не ходи. А может уже его дают малыми дозами… Нет, то бред — скорее всего, болезнь наследственная — все четверо братьев от нее страдали, двое живы еще, а пара померла в одночасье. Порченная кровь, как в этом времени говорят».
Мысли были прерваны молодой царицей — Софья принялась целовать его мягкими губами так страстно, что Юрий обомлел. За два месяца супружеской жизни он от Софьи не ожидал такой пылкости — чтоб средь бела дня вот так целоваться в Великий Пост. Их видели служанки жены — родовитые боярыни, как и прибывшие из Москвы вместе с Софьей, так и местные. Последним, особенно готам, Галицкий доверял больше всего, феодориты предать и отравить не могли, ибо сами проверяли все блюда, прежде чем поставить их на царский стол.
— Хочу сына, хочу… Сейчас, не мешкая, радость моя! Самое время, под светом солнца, если темнота помочь не может!
Юрий не знал, что и делать — вернее, понял, что от него хотят, только смущенно поглядывал на готских боярышень. Однако те предусмотрительно «испарились» в мгновении ока, при этом полог в шатер был предусмотрительно раскрыт.
Софья буквально втащила мужа под плотную материю. Оглянувшись, он увидел обширную синюю гладь Ахтиарской бухты, на южном берегу которой уже возводили город, названный им Севастополем…
Глава 2
— Ты не спишь, любушка моя?!
Юрий кое-как перевел дыхание — он никак не ожидал такой сумасшедшей страстности от супруги, что буквально выжала его досуха, опустошила. Как-то неожиданно осознал, что та из скованной девушки потихоньку превратилась в жгучую женщину с «перчинкой», способную не только получать, но и дарить неслыханное наслаждение. Необычное поведение для нынешних времен с их строгими устоями…
— Нет, мой милый, мне так хорошо с тобой!
Софья крепко обняла Юрия, прижалась к нему горячим телом, провела своей узкой ладошкой по его груди, неутомимо лаская и осыпая горячими поцелуями, свежая и бодрая, словно не было нескольких весьма бурных часов плотского торжества.
Однако за эти два с лишним месяца семейной жизни Галицкий немного изучил супругу, и горячо возблагодарил небеса. Ведь даже предаваясь постельным усладам, Софья всегда оставалась сама собой — умной, расчетливой и деятельной правительницей, достойным и энергичным соправителем, тратящим на сон и отдых времени не больше его самого. Да и в делах на нее он мог полностью положиться — жена выполняла все возложенные на нее поручения, как говориться «от и до», с прилежанием и исполнительностью, без всякой дурной инициативы.
«Повезло мне с женой — Софья образованна, преданна, умна. Да и само ее имя означает «мудрость». Все эти качества с лихвой искупают некрасивое лицо и рыхловатую фигуру — она природная царица, а не содержанка. К тому же уже сделала определенные выводы и стала заниматься спортом, так сказать — верховая езда этому способствует, как и тот нехитрый набор гимнастических упражнений, что я ей показал. Так что, надеюсь, местная мода на пышных красавиц ее не затронет».
Юрий обнял жену за хрупкие плечи, девушка обмякла под его хваткой, однако, судя по ровному дыханию, продолжала над чем-то размышлять. Он откинул пальцами густую прядь русых волос, прошептал ей на ухо, чуть повернув голову:
— Над чем думаешь, царица?! Учти — одна голова хорошо, но две лучше. Вместе решать проблемы будем!
— Да, государь, муж мой…
Софья приподнялась, поцеловала ему грудь и ладонь, и снова улеглась на плечо, обвив рукой за шею, прижавшись пышной, но тугой грудью, обжигающей словно печка.
— Знаешь, я осенью у твоего окна стояла во дворце — стекло огромное и прозрачное. На двор смотрела — там всегда жизнь идет, хоть какое-то развлечение. А так только книги и спасали, брат Федор, почитай, всю свою библиотеку повелел мне представить. Не с мамками же разговоры вести, и не с сестрами — из пустого в порожнее каждодневно переливать. Такая тоска брала порой, что хоть в пруду топись…
Юрий погладил жену по волосам, внимательно слушая ее горячечный шепот. За последние года он приобрел несколько полезных для правителя привычек, и набирался терпения — умение выслушать собеседника весьма полезно, а тут жена, что должна стать для него самым родным человеком, матерью его будущих детей.
— Царских дочерей невместно за князей выдавать — те и так в своих челобитных пишут, что де холопы они великих государей и челом бьют, всячески чины выпрашивая и вотчины. Так что для нас, царевен, только одна дорога — или в тереме вечно сидеть, или в монашеский постриг принимать. Мне с тобой повезло, любовь моя — ты православный государь, из рода древних галицких королей. Бояре наши, как спесью не раздуваются, но жаба быком никогда не станет. Ненавидят они тебя люто, самозванцем и мужицким царем меж собою именуют.
— Завидуют, Софа. Да их смерды в мои земли бегут каждодневно — они разор терпят. А не хрен над людом измываться — тогда и уходить в поисках лучшей доли люди не станут.
— Непривычно сие для меня — бояре опора трона, а у тебя мужики и казаки. Почто ты их к земле не прикрепишь, да дворянам не раздашь поместьями?! Ведь нельзя казацким укладом жить — ведь даже у иноземцев таких вольностей, как у нас тут, нигде нет.
— Народа у меня живет мало — вместе с Крымом едва половина миллиона, леодра по московскому счету, наберется, может быть тысяч на сто больше, если с присягнувшими ногайцами и донскими казаками с запорожцами посчитать. А у твоего брата восемь леодров, не меньше. Да в Речи Посполитой столько же, а у Оттоманской Порты вдвое больше. И это приблизительный расклад, Софушка — перепись населения еще не скоро проводить будут. Смерды черносошные, холопы всякие, и тем паче рабы воинами быть не могут по определению!
Зато за свою свободу, любой вкусивший вольности, драться смертным боем будет! Таковы казаки! Вспомни, свет мой, что пять лет тому назад случилось? Хорошо, что донские атаманы и запорожцы бунт разинский не поддержали и супротив вольницы выступили — грянула бы беда великая!
— Ох, страсть тогда случилась страшная — тогда в палатах все притихли, только шепот горестный и тревожный раздавался. В Москве в любой момент холопы могли бунт кровавый поднять…
— Здесь не поднимут ни в коем разе! Ибо с турками и татарами сечи предстоят страшные — и так пять лет кровь потоками льется. Потому каждый беглец, что на мои земли приходит, вольность получает — мне воины нужны, и при том они должны трудолюбивыми страдниками оставаться, хлеб растить и железо плавить нужно!
— Понимаю это, муж мой, но еще не привычны мне как-то порядки в нашем царстве-королевстве. Как язык готский, коему учусь каждодневно, майн херц. И раскольников ты привечаешь — раньше они в Сибирь бежали, а теперь за Донец идут толпами…
— Так ли нам тут важно сколько перстов при молитвенной службе складывать?! Никон раскол учинил — а что ему греческие патриархи писали?! Так нет же — уперся, вознесся гордыней — себя с царем, твоим отцом сравнивать стал?! Потому я брату Федору и отписал — раз не нужны людишки эти, всех тут привечу, мне ведь степь Таврическую заселять нужно, благо ногайцев за Днепр изгнали. Здесь христиан всякого толка уйма проживает — армяне, греки, готы, поляки и потомки генуэзцев, сербы и болгары, наши невольники бывшие. Митрополиты терпимы и всех под одну гребенку не подводят, толерантность проявляют, ибо в любой момент магометане напасть могут в силе тяжкой. И устроят нам тут резню великую, если супротив них держаться не будем людно, купно и оружно.
— Толерантность? Терпимость, значит, по-латыни, — негромко произнесла Софья, а Юрий даже не удивился — жена получила немыслимое для этого времени образование, ведь эпоха феминизма наступит через триста лет. Тут принято считать, что женщин учить незачем — от баб требуется за хозяйством присматривать, да детей рожать.
— Так и ты будь терпеливой, любовь моя. Мы все в Христа веруем, это дело первое, а обрядовость вторична.
— Патриарх Иоаким не приемлет наших порядков, государь. Обвиняет тебя чуть ли не в отступничестве, за малым еретиком али схизматиком не называет. Против моего замужество яро выступал, брат его едва переупрямил. Теперь в Преображенское ездит постоянно, на поклон царице Натальи Кирилловне. Призывает сохранить древнее ромейское благочестие, а Немецкую слободу заразную сжечь!
— Не пошел бы он на хрен со своими советами! Начетник, дальше собственного хе… то есть носа не видящий! Полки иноземного строя Чигирин отстояли, когда дворянское ополчение и московские стрельцы струсили. И если слободу сожгут, то все наемники разбегутся. Тот же Патрик Гордон, что здесь отлично воевал — он ведь католик, шотландец. Ишь ты, новую Варфоломеевскую ночь решил на Руси устроить?!
Юрий чуть ли не взбеленился, однако нежные прикосновения жены его успокоили. Хотя, если признаться честно, о парижской резне, что случилась столетие назад, ему митрополит Мефодий недавно поведал.
— Я только здесь, в нашем царстве поняла, что порядки иные быть могут, справедливые. И гонений не нужно на сторонников «старого обряда» устраивать, хотя до свадьбы считала, что скверну каленым железом выжигать нужно. Дура тогда была…
Софья погладила ладошкой его грудь, успокаивая нежными прикосновениями. А Юрий отметил, что жена все чаще и чаще стала называть Боспорское царство и Готское королевство «нашими». И это был добрый знак — Софья явственно показывала, что московские порядки для нее остались в прошлом. Теперь она живет исключительно делами новой для нее родины мужа, так как все считали Юрия законным и вполне легитимным правителем не только занятых земель Донбасса, Тавриды, Крыма, Тамани и части Дона, но даже находящейся под властью Польши Червонной Руси.
— Нельзя свары церковной устраивать, муж мой. Но Иоаким патриарх Московский и всея Руси, а твои митрополиты экзархаты в епархии Константинопольского патриарха. Киевский митрополит, старец Антоний скончался, а местоблюстителем сейчас там Лазарь, архиепископ Черниговский. Он желает самостоятельность митрополии отстоять, а не войти в церковь нашу купно и полностью. И на Москве в клире поговаривают, что в том ты его строптивость подстрекаешь и на свою сторону склоняешь, всячески улещивая. Правду ли говорят, муж мой?
Юрий лежал, не отвечая на заданный Софьей вопрос, но продолжая крепко обнимать супругу. Да что и говорить было ей в ответ, если тайные переговоры на самом деле велись…
Глава 3
— Страшная штука — нетерпимость к иному образу мыслей, к другим взглядам, традициям, обычаям, жизненному укладу! Скажи мне честно, Софа — московские бояре примут наш порядок «новорусский»?
Последнее слово Юрий произнес без всякой издевки — время малиновых пиджаков и толстых золотых цепей ему пришлось видеть только в кинофильмах. В сложившийся Новой Руси жизненный уклад сильно отличался не только от порядков московского царства, но и Гетманщины со Слобожанщиной. Однако по части самоуправления был близок с запорожскими и донскими казачьими городками.
И при этом на прерогативы его царской и королевской власти никто не посягал — все жители прекрасно понимали, что нужна жесткая «вертикаль власти», как сказали бы из телевизора в будущие времена.
Иначе не одолеть многочисленных врагов, что обложили с трех сторон ставшие вольными земли. Именно с трех — к западу от Днепра и к югу от Дона ногайские орды. К северу от Северского Донца уже надвинулись московские владения, что уперлись в реку. А через Черное море могущественная Оттоманская Порта, угроза от которой была самой явственной — у султана армия не просто большая — огромная.
Ох, как не хотел Юрий начинать этот разговор — но иного выхода для него не оставалось. Софью нельзя держать в неведении — умная женщина рано или поздно поймет, что ее держали за «болванчика», а это вдребезги разобьет то доверие, что сложилось между ними. Она должна стать союзником, так как именно на ее помощь в столь трудном и щекотливом деле Галицкий особенно рассчитывал.
— Не примут никогда, государь. Меня в жены отдали именно потому, чтобы я убедила тебя присягнуть царю Федору Алексеевичу и подвести все твои владения под его державную длань.
— И почему не убеждаешь, свет мой?
— Потому, государь, что подданные твои бояр московских не потерпят — большая война произойдет, кровавая. Да и ты сам, пережив унижения и пытки, выю свою не склонишь. А потому брат мой Федор попросил меня сделать все возможное, чтобы войны не случилось между вами. Ибо ведомо ему, что запорожские и донские казаки под твою руку склонились — чернь им намного дороже и ближе, чем боярство наше.
— Так и сказал?
— Как на духу тебе о том говорю, муж мой! Нельзя такую тайну на сердце держать. Просто не решалась тебе о том поведать. Но полюбила тебя всей душою, а потому мне нечего от мужа и государя скрывать. Прости меня за тайну сию, я думала, что князь Василий Васильевич тебе о том сказал, еще перед свадьбой нашей.
— Говорил о сем деле, Софушка. Голицын прекрасно понимает, что распря обернется большими бедами — ведь кроме донцов и запорожцев меня поддержат казаки Слободской Украины и Гетманщины, причем их войсковая старшина уже сейчас письма пишет. Вот только война между Москвой и Галичем выгодна врагам нашим — туркам, татарам и ляхам! Они спят и видят, как ваши бояре полезут сюда свои порядки устанавливать, такие как на левобережье и в украинских городках.
Юрий рубанул правду, как ее видел, продолжая крепко обнимать Софью. И решился сказать жене потаенные мысли:
— Я не дам здесь крепостничество установить, более того — хочу добиться, чтобы во всем московском царстве Юрьев день снова ввели повсеместно — нельзя смердов на положение холопов переводить!
— Им токмо переход к новым владельцам запрещен, муж мой, какие они холопы сейчас?
— Будут ими — процесс уже пошел. К тому же бояре и дворяне с жильцами хотят не поместья от приказа получать, а вотчины. А из последних крестьянам не выйти уже — вначале владельцы им все права урежут, потом поборами обложат, а со временем и на холопское положение переведут. А через срок и продавать начнут — уже сейчас о том мечтают. Разве не так, Софушка? Ты же бояр получше меня знаешь!
Жена замерла в его объятиях, ничего не произнеся в ответ. Но Юрий не сомневался, что молодая женщина сейчас просчитывает различные варианты — умом ее господь не обидел.
— Народец от них в наши земли бежит, Софа! А это боярам не нравится зело. Потому Разину удалось народ на бунт поднять так легко. И разбили его с трудами великими. А теперь представь что будет, если мы лоб в лоб столкнемся. Дойдут мои стрельцы до Москвы, или нет?!
Прокатившуюся по женскому телу дрожь Юрий почувствовал моментально, а потому сразу успокоил жену:
— Воевать с Федором я не буду! Наоборот, поддержу твоего брата всеми силами! Знаю от князя Голицына, что реформы в Москве замысли великие — отмену местничества хотят провести и разрядные книги сжечь. Но знатным родам это сильно не понравится — и опорой им станет патриарх, вдовствующая царица с малолетним царевичем Петром.
Но стоит ввести Юрьев день, как брат твой подорвет силу боярства, и тем самым сведет на нет любую возможность войны со мной, буде бояре захотят ее начать. Но перед этим они твоего брата отравят и Петрушку на трон возведут, и шапкой Мономаха сего отрока увенчают!
И вот тогда бойня начнется — ибо нам с тобой, и деткам нашим, что в чреве своем ты носить будешь, вот здесь…
Юрий поднялся с ложа, откинул с жены соболье одеяло. И стал нежно целовать живот — Софья застонала, крепко схватила его руками, и они оба не стали сопротивляться охватившей их страсти…
Прошло немало времени, когда бешеный перестук сердец успокоился, и у супругов появилась возможность мыслить. И Галицкий хриплым голосом закончил недосказанное:
— Нам с тобой не жить на белом свете, Софушка, и нашим деткам тоже. В холопы к Петру не пойду, и челом ему бить не буду. Воевать будем люто! И вот тогда или с нами покончат, или мы врагов своих под нож пустим. Иного выбора у нас просто нет!
— Я с тобою, свет мой! Все что в моих силах сделаю. Я ведь иначе на многое смотреть стала. Будто перед глазами сейчас большое прозрачное стекло, что ты мне в терем прислал. А раньше ведь через мутные пластинки слюды взирала, маленькие, в свинцовые переплеты вставленные. Смотришь в них — а ничего толком и не видишь.
Поделиться книгой: