Злиться он злился на мое постоянное присутствие рядом, однако не прогонял. Его скорее раздражало, что друзья восхищаются мной, а девушки не рискуют подойти близко. Мы стали много общаться, все свободное время проводили вместе, рядом. Я посчитала себя победительницей. Он улыбался мне, смотрел только на меня, я была уверена, что у него тоже есть ко мне чувства, и, затаив дыхание, ждала первого поцелуя. Но его не случалось. Пашка продолжал похлопывать меня по плечу и называть другом.
На выпускном я призналась в своих чувствах. Практически.
Готовилась я к этому специально: настраивалась, придумывала речь, представляла себе его реакцию, свои чувства. По моему мнению, и место, и момент я подобрала безупречные. Прямо как в любовных романах: вечер выпускного, мы оба в вечерних нарядах, красивые, счастливые, со светлыми надеждами смотрящие в будущее. Все должно было быть идеально.
Дело было так: рассвет, я в самом красивом платье, с прической из завитых длинных локонов, с букетом полевых цветов, которые Славин нарвал на обочине дороги, отчаявшаяся, уставшая после длинного дня, наполненного и искрящимся счастьем, и тягучей печалью, рядом веселый Пашка и поднимавшиеся в небо несколько десятков китайских фонариков. Часть одноклассников смотрела в небо, часть ругалась между собой, разорвав или подпалив свои бумажные фонарики. У нас с Пашей фонарик был один на двоих, поджигал его, а также командовал процессом Славин, я расправляла, поддерживала и слушалась. Наш тандем был проверен годами, поэтому фонарик улетел в небо первым.
И вот мы стоим рядом, смотрим в небо. Оба счастливые и немного пьяные от шампанского и переполняющих эмоций.
— Паш, — позвала я его, дернув за рукав рубашки. — Паш.
— А, — откликнулся он, оборачиваясь.
Наши взгляды встретились. И я забыла всю заранее заготовленную речь. Вообще ничего в голову не приходило, кроме…
— Я люблю тебя.
Сама вздрогнула от произнесенных слов. Пашкино же лицо исказилось ужасной гримасой: он перестал улыбаться, глаза его расширились будто от страха, губы изогнулись, словно от брезгливости, а руку, которой он до этого сжимал мою ладонь, он отдернул и провел ею по лацкану пиджака. Все эти реакции я отметила за считаные секунды и не столько поняла, что он испуган и наша дружба трещит по швам, сколько почувствовала. Улыбнулась следом также по наитию, неосознанно. Глядя на меня, будто в зеркало, Славин тоже растянул губы в улыбке и закинул руку мне на плечи.
— Ну и шуточки у тебя, конечно, — расслабившись, заметил он и прижал меня к себе. — Я тоже тебя люблю, Золотко.
Не нужно было добавлять, что его любовь ко мне дружеская, братская. Это было понятно и без слов.
В тот день Пашка, сам того не подозревая, растоптал мои чувства, мои мечты, мои надежды. Моя трехлетняя любовь оказалась безжалостно разбита, уничтожена, как и надежды на красивый студенческий роман, свадьбу на берегу моря, большой дом за городом, двух озорных детишек и общую фамилию. Мне было нестерпимо больно, но дать волю чувствам я не могла. Продолжала улыбаться, смеяться, шутить, а сердце в это время будто леденело, чувства покрывались инеем, а слезы-льдинки разрывали внутренности, не находя выхода. И даже когда я осталась наедине сама с собой, когда смывала макияж, не заплакала. Смотрела в зеркало, и казалось, что за несколько часов, что я не видела своего отражения, во мне произошли необратимые изменения.
Я выросла. Боль от безответной первой влюбленности убила во мне детскую наивность и невинность. Сердце заледенело, в глубине оно еще полыхало надеждами и мечтаниями, но снаружи было заковано в панцирь изо льда. Отныне мною правил разум. Холодный, рациональный и не терпящий пустых грез.
4. Пепельная блондинка
По законам жанра, пережив травмирующее событие, героини любовных романов, сериалов, фильмов обычно меняют имидж. И я тоже решила это проделать, когда проснулась на следующее утро и вновь взглянула на себя в зеркало. Выглядела я не так, как прежде, и не могла понять, в чем дело: то ли глаза не блестели, то ли опущенные уголки губ давали такой эффект. Мне были необходимы перемены. А самые легкодостижимые из них были именно внешними.
Однако собственноручно стричь волосы рано утром было чересчур, потому что, во-первых, это только в фильмах прокатывало: отрезала длинные локоны с решительным выражением лица — и вышла из ванной комнаты с модной прической. А во-вторых, расставаться с волосами, над которыми тряслась годами с масочками, бальзамами да маслами было просто-напросто жаль. В гриву своих русых локонов я вложила немало сил.
Меняла имидж я целое лето: выбирала длину новой прически, цвет, форму. Я думала и о рыжей огненной бестии, и о брюнетке-стерве, и о милашке-златовласке. Но остановилась в итоге на пепельной блондинке — властной и сильной.
Все лето перед началом учебного года мы со Славиным провели вместе. Сначала выбирали учебное заведение, а затем бегали подавать документы и зачисляться.
Да-да, поступили мы опять в один университет, на один факультет, на одну специальность и даже в одну группу. И я могла бы отговариваться тем, что у нас просто у обоих душа лежала к экономике и менеджменту, но нет. Все было достаточно спонтанно.
— Золотко, папка хочет, чтобы я пошел учиться на экономический в вуз федерального значения. Пошли со мной, а то мне скучно будет, — подсел ко мне в начале одиннадцатого класса Славин.
— Я в медицинский буду поступать, — ответила, не поднимая головы от романа, который прятала за учебником физики.
— Без меня?
— Да, тебе пациентов доверять нельзя.
— Тебе тоже. Ты же психованная!
Подняла на него суровый взгляд.
— Ну пошли, — умоляюще сложил он ладони перед собой. — Мне без тебя никак.
— Я зря, что ли, биологию и химию уже который год зубрю?
— Ну представь себе: целыми днями больные люди. Травмы, увечья, боль. Неужели ты мечтала о том, чтобы видеть это каждый день?
— Отвали, Славин, — посоветовала, снова склоняя голову над романом, а сама думала о том, что учиться вместе — это идеально, ведь так я и предмет моих девичьих грез всегда будем вместе.
— Короче, решайся. Я сказал отцу, что буду поступать на экономический, только если он нас с тобой отправит на лето в Европу. А тебя возьму с собой, если ты составишь мне компанию за одной партой еще на шесть лет.
Это было нечто вроде дополнительного соглашения к сделке с дьяволом, потому что посещение Европы на тот момент было моей мечтой по соседству с капитаном под алыми парусами. С момента, как я об этом услышала и приняла решение, что ежедневные цифры и таблицы намного лучше боли и страданий людей, многое изменилось. Например, выяснилось со стопроцентной вероятностью, что Пашка меня не любит. Но пошла я все равно по тому пути, к которому готовилась весь одиннадцатый класс.
Когда кутерьма с поступлением осталась позади, мы отправились в отпуск в Европу. Конечно, в новых условиях ехать с ним куда-то не хотелось, но, во-первых, путевки были давно куплены и планировали поездку мы еще с Нового года, во-вторых, «столетнюю» дружбу рвать совсем не хотелось, ведь Пашка для меня был не просто проходящей мимо влюбленностью, он играл в моей жизни большую роль и занимал в сердце место рядом с семьей. Ну и в-третьих, Европа — это Европа, можно съездить и с заклятым врагом, не то что со Славиным.
Поездка удалась. И расставила все на свои места. Я поняла, что Паша не более чем хороший, преданный друг, с которым мне нравится проводить время. Я посмотрела на него по-другому — глазами не влюбленной дурочки через розовые очки, а холодной и рассудительной будущей пепельной блондинки через солнцезащитные.
Другом он был идеальным. Щедрый, добрый, веселый, самоотверженный, неглупый, готовый прийти на помощь в любой момент. Я действительно ему дорога, и он так же, как и я, очень бережно и трепетно относится ко мне и нашей дружбе.
А вот как возлюбленный он был из разряда «оторви и выбрось». Не романтичный, самовлюбленный, эгоистичный, хитрый, напыщенный сынок богатого папы. Он не замечал в девушках ничего, кроме ладной фигуры да хорошенького личика. На всех подружек Славин смотрел свысока, будто одаривал их своим божественным вниманием. И при этом взгляд его, который я привыкла видеть веселым и искрящимся, становился масленым и липким.
Словом, я поняла, что не хочу, чтобы однажды он взглянул на меня так же. Я очень дорожила той теплой привязанностью, которая образовалась между нами за годы дружбы, и не хотела ее лишиться, ведь роман мог закончиться не только свадьбой, но и окончательным разрывом. Было легче подавить влюбленность, чем потерять эти крепкие отношения.
А вот когда мы вернулись из отпуска, я занялась своим планируемым и обдуманным преображением. Спустя сотни просмотренных причесок девушек в журналах, интернете, на улице, перебрав десятки салонов и студий красоты, а также оценив мастеров, я направилась выполнять свою задумку по смене имиджа.
Кардинально менять длину все-таки не решилась — и без того, подстригая свою красоту, чуть не плакала, — но укоротила волосы с уровня «до талии» до «чуть ниже плеч». Прическу выбрала с прядями разной длины — чуть короче у лица и длиннее со стороны спины. Наблюдая за нанесением краски, а также дожидаясь ее действия, испытывала странные чувства — будто перерождающаяся птица Феникс, расправляла крылья и готовилась взлететь в голубое небо обновленной и свободной от прежних чувств и переживаний.
Накануне я не раз представляла себя блондинкой, пробовала менять себе прически в приложениях на телефоне и знала, что мне пойдет этот цвет волос, но результатом все равно была приятно удивлена. А тем, как новый цвет гармонирует с красной помадой, и подавно. Я сама себе стала казаться взрослее и сильнее, будто спрятала себя настоящую, ранимую и хрупкую в панцирь из пепельного блонда. Идеально.
Родителям мое преображение не понравилось. Мама была очень зла и чуть ядом не плевалась, будто это я не себя лишила роскошной русой косы, а ее, папа осуждающе качал головой, а брат заявил, что теперь я похожа на тупую блондинку, каких немало на улице. Но я не обиделась, потому что мне перемены нравились.
На первое сентября готовилась тщательно: облегающий костюм светло-голубого цвета из топа и юбки с завышенной талией и длиной ниже колен, туфли на высоком каблуке, яркий макияж с красными губами, который раньше смотрелся неуместно с прической пай-девочки, зато теперь с чуть завитыми блондинистыми локонами — превосходно.
Прибыла я на сбор первокурсников с небольшим опозданием и вплывала в ряды своих новых приятелей по парте царственной походкой с гордо поднятой головой. И произвела фурор, сразу обозначив свою позицию самой красивой девушки на курсе: парни смотрели на меня заинтересовано, девушки завистливо. Но главного, на кого я хотела произвести впечатление, не было. И через полчаса он не появился, и через час, и через два, когда у меня уже гудели ноги от высоченных каблуков, раздражали трещащие однокурсницы и бесил слишком счастливый ведущий, который бегал по сцене на университетской площади.
— Ты где? — не удержалась я и набрала номер своего дружка.
— Что? — ответил он сонным голосом.
— Ты спишь? — возмутилась.
— Ну да. А-а-а-а, — зевнул.
— А первое сентября?
— Когда оно? — поинтересовался, еле ворочая языком, будто снова засыпая.
— Два часа назад! — рявкнула я.
— Что?! — встрепенулся, и голос его прозвучал бодрее: — Сегодня?!
— Ты, как всегда, в своем стиле, — покачала я головой. — Мы с однокурсниками собираемся в кафе, когда официальная часть закончится. Придешь?
— Да, — ответил он, судя по звукам, подпрыгивая с постели. — Черт! Почему ты меня не предупредила?
— О чем? О первом сентября?
— Ну да.
— Славин, а я не твой секретарь.
— Ой, перетрудилась бы, что ли, если бы напомнила? Ты же меня знаешь, — со смешком добавил он, а я закатила глаза. — Там девчонок красивых много? Не всех еще успели разобрать?
— Тут самая красивая я, и я вся твоя, — фыркнула раздраженно.
— А кроме тебя есть еще красотки?
Скинула вызов, не дослушав до конца.
Он явился в кафе, где мы праздновали с однокурсниками начало нового учебного года, и прошел мимо меня, здороваясь как со знакомыми, так и с незнакомцами. Он кого-то искал глазами. Подозреваю, что меня, но взгляд его все время проскальзывал мимо блондинки с красными губами и в облагающем костюме. Паша сел напротив, бросил заинтересованный взгляд на меня, а затем повернулся на вопрос соседа. Переговорив с ним, снова начал оглядывать стол, изучая лица наших однокурсников. Я сидела и не понимала: он издевается или правда не узнает меня? Когда же он набрал мой телефон, трубку поднимала в еще большей растерянности.
— Я пришел. Ты где?
— Даже отвечать на это не буду, — еле слышно и обиженно проворчала. Но из-за шума вокруг он меня не услышал.
— Что? Где?
Скинула звонок и нагнулась к столу.
— Напротив! — гаркнула. Он вздрогнул и перевел на меня взгляд. — Ты ослеп?
Славин также придвинулся к столу, всматриваясь в мое лицо, будто не веря своим глазам.
— Что с тобой? — поинтересовался он с широко раскрытыми глазами.
— Новый имидж, — улыбнулась я. Его реакция превзошла все мои самые смелые ожидания. Он и правда не узнал меня, да еще и пребывал в шоке от моего преображения.
— Это парик? — поинтересовался он, протянул руку и подергал за прядь около лица.
— Нравится? — улыбнулась я, ожидая одобрения.
— Ужасно, — вполне серьезно ответил он, заставив меня нахмуриться. — Обратно вернуть можно?
Ударила его по руке, откидывая ее в сторону.
— А мне нравится!
— Нет, на один вечер — неплохо, — пошел он на попятную, заметив мою обиду. — Но это ведь не навсегда? Смоется?
— Нет, конечно.
— А перекрасить обратно?
— Нет. Мне так нравится.
Он печально вздохнул, снова поймал мою прядь и потер ее между пальцами, будто проверяя на мягкость. А той, которая была присуща моим прошлым локонам, теперь не было и в помине. Волосы у меня отныне были жесткими и колючими, иссушенными краской, прямо как новая я, разочаровавшаяся в первой любви.
Славин придвинул к себе мой коктейль и пробормотал нечто похожее на:
— Хорошо хоть отрастут. — А затем поймал губами трубочку, снова начиная сканировать взглядом длинный стол, за которым мы расположились с однокурсниками, и заинтересованно поглядывать на противоположный край, где хохотала симпатичная девушка.
— Что ты сказал? — переспросила я, потому что четко не расслышала его слов.
— Идет тебе, говорю, очень! — выкрикнул он, снова нагибаясь над столом в мою сторону.
— Ну да, конечно, — нахмурилась я.
— Очень необычно. Я тебя даже не узнал, — признался он вполне искренне, чем вызвал мою улыбку. Да-да, это я заметила.
5. В поисках мозга и парня с голым торсом
К моему новому образу было непросто привыкнуть не только окружающим, но и мне самой. И если тем, кого я знала, было странно видеть вместо девочки с длинными локонами и милой улыбкой блондинку с красными губами, которая пыталась строить из себя взрослую и независимую женщину, то мне прочувствовать свой новый образ было тем более непросто.
Оказалось, что блондинистый цвет волос не смог убить во мне мечтательницу и резко сделать реалистку, которая равнодушно относится к любви в общем и к Пашке в частности. Я усиленно старалась не читать глупых романчиков, заниматься учебой, жить студенческой веселой жизнью. Но хватило меня ненадолго, и за несколько месяцев до Нового года, когда напряжение от учебы возросло накануне экзаменов, я сдалась и снова нашла утешение в книгах с нереальной, но очень красивой любовью. Читала по ночам, практически забыв про сон, а днем бегала на учебу, не всегда вспоминая про красную помаду. И, конечно, снова размечталась о несбыточном.
— Юль, ты что, опять всю ночь тусила? — спрашивал меня Славин, когда я, подперев подбородок, пыталась не уснуть под монотонный бубнеж преподавателя.
— Отстань, — пробормотала с печальным вздохом.
— Ты по ночам по клубам, что ли, бегаешь? — продолжал допытываться Паша, елозя на соседнем стуле от безделья и переполнявшей энергии.
— Угу.
— Без меня?
— Отстань.
— Не спи, а то все проспишь, — ткнул он меня в бок пальцем, я замедленно отмахнулась от него. Но Славин продолжал допытываться: — Ты парня себе, что ли, нашла?
— Угу.
— Врешь?
— Отстань.
— Задняя парта! Может, вам выйти и поговорить в коридоре? — поинтересовался профессор неожиданно задорно, в отличие от того, как читал лекцию. Я встрепенулась, склоняясь над тетрадью с виноватым видом.
— Нет, спасибо, — ответил Пашка вместо того, чтобы промолчать, а я пнула его под столом возмущенно.