Аннотация
Мы с ним вместе с самого детства, неразлучны со школьной скамьи и игр в песочнице. Общие друзья, общие интересы, общие шутки. Ничего удивительного не было в том, что однажды мы связали свои отношения… трудовым договором.
Пашка — мой хороший товарищ и друг, я поддержу его всегда и во всем. Когда он закончил университет и принял пост в компании отца, я пошла за ним следом, во всем ему помогая. На моих глазах, с моей помощью и поддержкой он вырос до большого начальника и настоящего тирана.
И тиранить почему-то неожиданно начал не только своих подчиненных, но и меня, своего лучшего друга, когда услышал, что я собираюсь в отпуск! Впервые за пять лет! Впервые без него, видите ли…
Начало конца
Солнце. Море. Пляж.
Что может быть лучше?
Для моего измученного работой 24/7 организма, наверно, ничего.
Вот только оценить все прелести этих трех составляющих не дает один паразит — взгляд моего босса.
Ага, вон он — сидит своей царственной задницей прямо на песке, сложив руки на согнутых в коленях ногах, и смотрит на меня сердитым взглядом. Будто это я мешаю ему работать, а не он мне — отдыхать.
Хотя в какой-то степени он прав: я мешаю работать, ибо ему сейчас надо быть отсюда за много километров, рассматривать для подписания новый контракт, собирать и анализировать информацию, встречаться с партнерами, а он вместо этого стережет свою незаменимую сотрудницу и соратницу, без которой и шага ступить не может. Правда, он тоже считает, что я без него как без рук, головы и остальных органов, поэтому внимательно следит, пока я грею кости на белом песочке.
Пашка, вернее, Павел Демидович, конечно, и я — будто сросшиеся в детстве близнецы. Всегда неразлучны. Всегда вместе. Друзья у нас общие, учебные заведения общие, работа общая, интересы общие, шутки общие, иногда дело доходит до того, что и тарелки у нас общие, и койко-место также можем разделить на двоих. Разного у нас не так уж и много, разве что туалеты да вкусы в одежде. Ну и по мелочи, вроде предпочтений относительно противоположного пола, жилплощади да планов на будущее. Но с последним можно поспорить, ибо в последние дни мне начинает казаться, что все мои планы рушатся о Пашкины, потому что у него они важнее и правильнее, а мои можно отложить или, того хуже, уничтожить. И так всю мою жизнь. Ну и его, соответственно.
Как же я от этого устала! Впервые за очень долгое время решила отдохнуть от него, от работы, от быта, да и от себя — примерной и правильной. Хотела расслабиться, пуститься во все тяжкие с подругой да «горячими южными мужчинами» и забыть наконец про него! А в итоге?..
Иногда мне кажется, будто я подписала не трудовой договор, а брачный или, того хуже, заключила сделку с дьяволом.
Причем сделать это умудрилась в три года, сидя на горшке.
ЧАСТЬ I. МЕЧТЫ В БЫТУ. 1. Соседние горшки
Познакомились мы с Пашей Славиным еще в ясельной группе. Я того времени, конечно, не помню, но вот горшки в памяти остались. Правда, не факт, что наши стояли рядом. И сделка была заключена именно на них.
Мы вместе росли, зачастую играли, ходили, взявшись за руки, из группы в кабинет музыки, в спортивный зал, на улицу и обратно, наши кровати во время сон-часа стояли рядом. Уже в то время он одновременно опекал меня и командовал мной. Ибо он старше на пару месяцев и вообще «музцина» в нашей паре. Ну и пусть, что ниже на голову.
Первое мое отчетливое воспоминание относится к тому времени, когда мы с пятилетними подружками выбирали себе женихов. Мне считалочкой достался Паша. В то время он уже умел всем нравиться: был добрым, смешливым, рассудительным и справедливым мальчиком, всегда заступался за девочек, не давал никому нас обижать да и вообще считался негласным лидером нашей группы. Поэтому я, конечно, против не была и, показав всем подружкам язык, с гордо задранным подбородком пошла сообщать своему новоявленному жениху, кем он теперь мне приходится.
Тот ничуть не растерялся, не высмеял меня и согласился играть эту ответственную роль. Женихом и невестой, правда, проходили мы не долго. Вскоре к нам в группу пришла Света с невероятно красивыми длинными косами пшеничного оттенка, и мне, с тоненькими, коротенькими, светло-русыми волосиками, был дан первый официальный развод.
Я, конечно, оскорбилась и обиделась — целую неделю с ним не разговаривала во время сон-часа и притворялась спящей, пыхтя от злости, когда он шепотом звал меня: «Юля-я-я, Юля-я-я». Но потом мы с мамой обсудили этот эпизод и пришли к выводу, что развод — дело хорошее, ибо зачем нам кудрявые женихи?
Наши отношения снова пришли в норму — я продолжила с ним болтать с соседней кровати, но вот в пару вставать больше не хотела: развод как-никак — это серьезно. Паша сначала хмурился, ходил со своей Светой позади нас с Валерой, потом начал наступать ему на пятки, а затем и пинать. Его со Светой переставили в начало строя.
Недолго думая, я объявила Валеру своим женихом — свято место пусто не бывает, как говорится. И Пашка, который серьезный и рассудительный мальчик, вдруг взбунтовался: как это у Юли новый жених? Требует: «Давай снова жениться!» Но я-то не дурочка какая-нибудь, я же помню, что развод — дело серьезное, да и вообще, зачем мне кудрявый Пашка, когда есть почти-муж Валера?
На этот раз во время сон-часа шептала я: «Па-а-аш, Па-а-аш», а тот неубедительно хрюкал, изображая крепкий сон.
Следом Валера был бит. Дважды.
Меня переставили обратно в пару с Пашкой. Посмотрела я на него, на кудрявого, и разревелась. Поставили меня со Светой, а Славин отныне ходил с воспитательницей.
Затем были Новый год и танцы вокруг елочки. В пару мне был поставлен хулиган Славин, который после нашего развода совсем пошел по наклонной: дрался, ругался и обижал девчонок. И хоть болтали мы во время сон-часа все так же по-дружески, танцевать с бывшим женихом мне совсем не хотелось. Однако на этот раз рев не прошел — меня отругали за капризы, и танцевать все-таки пришлось со Славиным.
Оттанцевали мы хорошо, и нас даже похвалили.
— Молодец, Юля, хорошо влияешь на нашего разбойника, — сказала воспитательница. Я возгордилась и решила влиять и дальше.
Про историю с женитьбой я быстро забыла и отныне была воспитательницей хулигана: взяла его под свое крыло. Приглашала в гости, играла с ним в его дурацкие мальчишеские игры, жалела, если упадет или поранится, не давала влезать в драки. В общем, моя игра называлась дочки-матери, которая затянулась до взрослой жизни.
В отличие от меня Пашка про женитьбу не забыл и продолжал всем вещать, что Юля — его невеста. Я воротила от него нос и напоминала, что кудрявый жених мне не нужен. Впрочем, на этот раз уже не отталкивала, потому что дружить с ним было выгодно со всех сторон: он до сих пор был лидером нашей группы, защищал и оберегал меня, помогал, когда было необходимо.
Пашкины родители в то время начинали строить бизнес, и им было совсем не до сына, поэтому тот часто оставался у своего лучшего друга в гостях после садика и иногда на ночь. Лучшим другом была объявлена я, и мы становились все ближе и ближе друг к другу: смотрели вместе мультики, обсуждали марки машин, играли во дворе, ездили на велосипедах, ходили на каток, в походы с моей семьей. В одну из таких вылазок в лес мама неожиданно предала наши выводы и заявила, что из Пашки выйдет хороший жених. Будто забыла, что он кудрявый. Однако я уже так не считала, потому что Пашка — это Пашка. Все равно что Юрка, мой старший брат: дурак-дураком.
Нам стукнуло по семь, зубы начали выпадать, и грянула
На выпускном в детском саду мы попрощались, торжественно пообещав дружить всю жизнь. Славин пошел в дорогой лицей в центр города, а я поступила в обычную общеобразовательную школу около дома. Там я плюнула на свою вечную дружбу и нашла себе подружек менее разбойничьего вида. А вот Пашка, как вскоре выяснилось, ни на что плевать не собирался.
Прошло полгода. Мы иногда по вечерам созванивались, но видеться — не виделись, потому что теперь жили в разных районах города. Вернее, созванивались до звонка его мамы моему отцу. Они тогда сильно поругались по причине того, что я, оказывается, плохо влияю на Пашу и эту глупую дружбу надо прекратить. Отец сильно разозлился, он весь вечер кричал и на мать Пашки, и на него самого. И мне досталось.
Было очень обидно. И за себя, и за папу, и за мою светлую дружбу и чувства по отношению к Пашке. Я не понимала, в чем виновата: в том, что наша семья беднее их, что я хожу в обычную школу, а не в крутой лицей, или что мы с Пашкой так друг к другу привязались?
Тем не менее с этого дня мне запретили отвечать на звонки Славина, да и мне самой не хотелось с ним разговаривать. Я, как и папа, чувствовала себя оскорбленной. Переживала я наш разрыв намного сложнее, чем первый развод. Наверное, потому, что на этот раз было в несколько раз обиднее. Я плакала и ходила грустная и потерянная.
Но прошло еще полгода, на лето я съездила к бабушке в деревню, как следует отдохнула, наигралась с новыми друзьями и подружками и вернулась во второй класс довольная и счастливая, чтобы увидеть во время линейки на первое сентября несущегося ко мне Пашку и вышагивающих следом за ним его лощеную недовольную маму и улыбающегося, начинающего лысеть папу.
Всего один год без Пашки заставил все мои зубы смениться, волосы отрасти, а саму меня повзрослеть. Поэтому я тут же отвернулась от бегущего ко мне придурка и притворилась, что не знаю его. Он обиделся, но не отстал и вскоре, как и прежде, пару раз толкнув одного одноклассника, ударив другого, сидел со мной за одной партой и лыбился во все свои новые зубы. Все такой же кудрявый и приставучий.
Оказалось, что из лицея Пашку с позором выгнали за плохое поведение и отвратительные оценки через пару месяцев после начала учебы. Родители пытались пристроить его в другие престижные учебные заведения в течение всего первого класса, но сын пакостил и там. Тогда-то дядя Демид и вспомнил про меня и про то, как хорошо я влияла на разбойника Пашу в детском саду. Тому и было предложено:
— С Юлей учиться будешь в одной школе?
— Буду! — согласился Паша.
И так мы снова оказались рядом. Преданной дружбы, как прежде, между нами уже не было: все-таки мы повзрослели, и интересы у нас изменились, но общались мы неплохо после того, как я со скрипом простила запрет в общении от его мамы. Он меня продолжил защищать, а я помогала ему с учебой. И так незаметно Пашка прижился за моей партой на все оставшиеся десять классов.
2. Рыцарь по имени Ассоль
Наша парта располагалась в третьем ряду, около окна. Мы провели за ней плечом к плечу десять лет, и привязала она нас друг к другу еще больше. За ней мы прошли и списываемые друг у друга контрольные, и совместные домашние задания, и общие учебники, и переписки во время уроков, и экзамены. За ней же были и перекусы, поделенные на двоих, и мои слезы, и его злость из-за двоек, и общая радость от пятерок друг друга.
В общем-то, парты менялись, как и классы, но нас это не разлучало, и каждый такой стол Пашка помечал нашими инициалами «П.Ю.». Сердечек далее не шло, но к пятому классу, когда Славин увлекся историей войн и сражений, он изобрел для нашего «П.Ю.» герб дружбы и даже пытался уговорить меня поклясться ему в верности.
— Ты будешь моим рыцарем! — объявил он торжественно, когда показал мне первый набросок кривого герба с двумя перекрещенными мечами, явно откуда-то срисованными.
— Я? — поразилась.
Стоит заметить, что на рыцаря я не считала себя похожей даже отдаленно. К тому времени мои русые волосы отрасли до поясницы и начали виться на концах, отчего, когда я шла, колечки кудряшек озорно подпрыгивали. Одевалась очень старательно, ибо уже вошла в ту пору, когда мне было не все равно, как я выгляжу. А мальчишеским, разбойничьим поведением того же Пашки и раньше не отличалась. Я была девочкой до мозга костей: платьица, прически, косметика, сумочки, сплетни с подружками, танцы — да, а вот ободранные коленки, дворовые драки, обидные шуточки, валяния в грязи, что являлось в ту пору интересами Пашки, — категоричное нет. И на рыцаря я ну совсем не была похожа.
— Мне скорее подойдет роль прекрасной дамы, — заметила я.
Мы направлялись к моему дому. Пашка тащил наши рюкзаки и размахивал в разные стороны палкой, подобранной на обочине дороги, будто мечом.
— Какая из тебя прекрасная дама? — возмутился он, поморщившись. — Ты мой самый верный друг. Ты мой преданный рыцарь, на которого я всегда могу положиться. Это почетнее! — объявил он, переводя на меня серьезный взгляд.
Я так не считала. Быть рыцарем мне не хотелось. А то, что я не похожа на прекрасную даму, вообще оскорбило, даже несмотря на то, что сказала я это в шутку.
— Не буду я рыцарем! — возмутилась и, отобрав свой рюкзак у растерявшегося Пашки, пошла вперед одна.
— Юлька, ты чего? — нагнал он меня вскоре и легонько ткнул в плечо палкой. — Обиделась?
— Отстань, Славин. Возьми в рыцари лучше своего Рябухина, а меня не трогай!
И все-таки достойной титула рыцаря Пашка посчитал меня, а не своего тогдашнего друга.
Увлечение Пашки рыцарями и размахиванием палками, к счастью, долго не продлилось, и вскоре он перестал приставать ко мне с клятвой в верности. Он всерьез занялся хоккеем, и от поры его недолгого увлечения остался только герб нашей дружбы, который он модернизировал с первоначального варианта и после оставлял на каждой парте, за которой мы скучали на бесконечных уроках.
Однако сути это не изменило. Я каким-то образом умудрилась стать верным рыцарем Пашки, а не прекрасной дамой его сердца.
Во время подросткового периода мы начали постепенно отдаляться друг от друга. Интересы наши разошлись. Меня все больше интересовали любовные романы, наряды, сериалы да мальчики. Пашкой же владела страсть к хоккею и компьютерным играм. У нас появились новые друзья: у меня — подружки-хохотушки, у него — друзья-спортсмены. Но тем не менее общаться мы не перестали и за день парой фраз всегда обменивались, как в детском саду во время сон-часа.
Пора средней школы могла бы стать концом наших теплых отношений, если бы не незатейливые перебрасывания: «Юлька, привет! Ты домашку сделала? Дай списать!», «Паш, объясни задачу. Ничего не поняла», «Юль, ты почему плачешь? Кто-то обидел?», «Славин, успокойся! Не бей его!».
Я выручала его из неприятностей. Он не давал меня в обиду.
Я разрешала ему списывать домашнее задание. Он разжевывал мне задачки по математике.
Мы общались редко, но друзьями себя считать не прекращали ни на миг.
Даже в периоды ссор каждый из нас знал, что мы все равно помиримся. И мы мирились и продолжали общение. Причем друзья-подружки появлялись и пропадали, а наша дружба закалялась временем. Мы воспринимали друг друга как нечто само собой разумеющееся, как родственников, связанных незримыми узами. Пашка был для меня как еще один брат, которого приходилось воспринимать как данность со всеми его плюсами и минусами и прощать за все проступки. А Славин, в свою очередь, не раз упоминал о том, что хотел бы иметь брата или сестру, и, видимо, мной заполнял эту пустоту в своей жизни.
Я была отличницей, старостой класса, самой популярной девочкой. Мне завидовали, мной восхищались. А я прикладывала немало труда, чтобы поддерживать свое амплуа умницы и красавицы. И давалось это мне не всегда легко и просто. Я не была ни вундеркиндом, ни невероятной красавицей. Мне приходилось и со слезами на глазах решать задачи, и до поздней ночи заучивать стихи и правила русского языка. Уже в школе я познакомилась со значением слова «диета», а также с проблемами с кожей и волосами, брекетами. Но от природы мне были дарованы упрямство и честолюбие, поэтому, стиснув зубы, я боролась со своими недостатками и выковывала стальной характер.
Пашка же, наоборот, слыл главным хулиганом класса и «головной болью» учителей. Учиться со временем он стал лучше, не без моего влияния и помощи, а также природной сообразительности и хитрости. Конечно, до отличников и хорошистов ему было далеко, но и от статуса двоечника он отдалился существенно. И, несмотря на череду троек в журнале, Славин считался среди учителей сообразительным и подающим надежды учеником. Как и в группе детского сада, в классе Паша пользовался такой же популярностью. Внешне он не был похож на Брэда Питта, но благодаря своей харизме считался самым красивым мальчиком в классе. Он был очень веселым, а потому все время улыбался, и его карие глаза при этом будто искрились, что делало его лицо, на первый взгляд ничем не примечательное, невероятно привлекательным. А статус спортсмена, хоть и любителя, делал его в глазах девочек вообще героем.
Классе в восьмом я увлеклась чтением, а именно романами о любви. И глотала одну книгу за другой. С самого детства во мне жила скрытая от чужих глаз мечтательница, которая грезила о принце на белом коне, безбедной жизни, несметных богатствах, успехах в карьере. И в тот период мои мечты особенно обострились. Но если свои грезы об успешной и богатой жизни я ни от кого не скрывала и все знали меня как меркантильную и стервозную девчонку, то о мечтах о красивой и самоотверженной любви знали не многие, а вернее, практически никто. «Практически» — потому что о них знал чертов Славин!
— Грин. Алые паруса, — громко прочитал он, крутясь на вращающемся стуле и сжимая книгу, которую я в то время читала перед сном, в руках. — Мы же это уже прошли, — рассеянно заметил он, разглядывая обложку. — Зачем она тебе?
— Положи на место! — наказала я зло, потому что была уязвлена тем, что он нашел мою слабость. — Ты это не проходил, а проспал. И сочинение тебе писала я.
Эта книга была особенно мной любима. И не столько из-за сюжета и героев, сколько из-за чувства сказочности, мечтательности, которое дарила. Алые паруса для меня были символом сбывающихся мечтаний и надежд, и мне очень хотелось верить в то, что и мои надежды сбудутся однажды, если я буду терпеливо ждать.
— Я-то, может, и спал, зато ты — нет. И я помню, как ты с Зинаидой Вячеславовной ругалась на предмет того, что Ассоль — дура.
— Я не говорила такого!
— Может, и не говорила, но имела в виду.
— Просто она мне не нравится по характеру… Но зато она предана своим мечтам, что неплохо… — смущенно заметила я. Ассоль я действительно не во всем понимала и поддерживала, во многом даже порицала, но ее преданность своим мечтам, пусть и глупым, меня восхищала.
Однако Пашка меня, кажется, не понял.
— Это каким? Своему серому принцу? — уточнил он со смешком.
— Капитану! — возмутилась я, отбирая у него книгу и пряча ее под подушку.
— Тоже о капитане под алыми парусами мечтаешь?
— А если и мечтаю, что с того? — с вызовом поинтересовалась я. Славин хрюкнул и заржал.
— Замолчи! — возмутилась, злясь еще больше. — Давай лучше плакат рисовать.
— А ты еще не нарисовала? — лениво придвинулся он к столу, на котором я разложила ватман, краски и фломастеры.
— Вообще-то, это парная работа должна быть, — заметила я. Славин облокотился на стол и начал играть письменными принадлежностями.
— Вообще-то, я рисовать не умею.
— Тогда будешь идейным вдохновителем, — объявила, вручая ему учебник.
Мы принялись готовить газету для защиты проекта по истории, а о книге быстро забыли. Вернее, я очень надеялась, что он забыл, но вскоре выяснилось, что мои чаяния оказались напрасными, и мне еще не раз пришлось краснеть перед Славиным за свои глупые девичьи мечты. Я пыталась отстаивать свои грезы, заверяла в том, что обязательно найду капитана — само совершенство, а он лишь смеялся. Причем высмеивал он очень обидно, будто его задевали и даже уязвляли мои мечты. Он припоминал мне алые паруса с поводом и без, особенно когда злился на меня.
3. Герой не моего романа
Пашка начал гулять с девочками. Вроде бы ничего криминального и достаточно ожидаемо, учитывая его популярность, но неожиданно меня это очень сильно задело. Все время он был у меня под боком, готовый выполнить любое поручение-распоряжение, а тут вдруг: «Юль, не получится. Мне Катю надо до дома проводить». Что? Как так? Какая Катя? Маша? Оля? Юля?!
Я пребывала в бешенстве. Без видимой причины. Даже сама не могла понять, почему меня так злят Кати-Маши-Оли-Юли. В конце концов, с Пашкой мы были просто друзьями, практически братом и сестрой, а наличие у него подруг меня выводило из себя и превращало в плаксивую истеричку.
Дабы вернуть себе душевное спокойствие, я тоже сходила на пару свиданий, благо претендентов составить мне компанию было немало. Но все мои визави и рядом не стояли с мечтой об идеальном капитане под алыми парусами, а потому беспощадно посылались в дальние дали.
Пашка же не был так разборчив и менял подружек одну за другой. А я злилась на него. И даже тот факт, что ни с одной из них отношения у него не были и на долю такими крепкими, как со мной, не утешал.
Вскоре я поняла причину своей злости.
Со мной случилось самое страшное для молодой девчонки, лучший друг которой — парень, для которого она не более чем маленькая сестричка. Я влюбилась. И не в старшеклассника, актера или певца, а в него — в кудрявого Пашку, который и рядом не стоял с загадочным, смелым капитаном из грез.
Я убеждала себя в том, что он герой не моего романа, что он совсем не похож на идеал, который я жду и о котором мечтаю. Он слишком прост, грубоват, прямолинеен, где-то туповат, где-то не сдержан. Я знаю его слишком долго — видела его и с соплями, и с зеленкой по всему телу во время ветрянки, видела, как его бьют, а он не может отбиться, ловила не раз его на вранье, лицемерии и других неподобающих для героя вещах. Он был не «тот самый».
И все-таки сердце трепетало, когда я видела его или слышала голос. Я ревновала его к подружкам и даже к друзьям-приятелям. Пыталась привлечь его внимание, все время быть рядом. Пыталась понравиться.
Последние три класса школы я только и делала, что старалась привлечь к себе его мужской взгляд, а не братский. Тщательно следила за своим внешним видом, поведением, манерами, поступками. Пыталась быть милой, заботливой, нежной, послушной и давила в себе такие черты характера, как упрямство, гордость, тщеславие. Переделать себя было непросто, но на людях мне удалось сделать из себя хрупкую девочку-зефирку, которая, как я считала, должна нравиться парням. Мне вслед вздыхали другие, но не Пашка, который знал меня так же хорошо, как и я его, и внезапному послушанию и ранимости не просто не поверил — даже не заметил. Его интересовали лишь собственные подружки. А самое большое его внимание ко мне, которое даровало кратковременную надежду, складывалось из нескольких невзначай брошенных фраз: «Юль, ты юбку забыла надеть. Давай я тебя прикрою, а ты беги быстрее домой, оденься», «Ты гуляла с козлом Козловым? Моим врагом? Чтобы я тебя больше с ним не видел!», «Вау, Золотко, вот это платье! Да ты затмишь любую!». Слыша подобное, я начинала мечтать: «Паша заметил мои длинные ноги, теперь точно влюбится», «Ревнуешь, Славин? Ну ревнуй, ревнуй. Тебе полезно», «Главное сейчас — затмить твою крашеную стерву. Хороша, говоришь? Для тебя старалась, оцени уже, Пашенька-дурачок». Но дурачок, будто слепой, ничего не видел и не слышал.
Одно из главных качеств в Ассоль, которое мне не нравилось, — ее пассивность. Позиция сесть и ждать счастья мне категорически была непонятна. Я придерживалась мнения, что за счастье надо бороться и ничего само по себе в руки не приплывет. Вот и за Пашку я решила бороться, чем и занялась с усердием в одиннадцатом классе.
Я больше не молчала, а всячески намекала Славину, что он мне нравится, строила козни против его пассий и удерживала рядом разными хитростями. Последние полгода перед окончанием школы у него не было ни одной подружки, я крепко держала его на поводке подле себя и не давала возможности даже шага ступить в сторону. Вклинилась в его компанию друзей, которые были мне противны, бегала за ним на хоккей, даже курить пробовала, чтобы и в курилке стоять рядом. Пашку мое постоянно присутствие рядом раздражало ничуть не меньше, чем меня — его подружки. Мою же попытку начать курить он пресек еще на первой сигарете, когда наорал так, что у меня всю последующую неделю в ушах звенело.