Помоги проекту - поделись книгой:
О тех, кто первым ступил на неизведанные земли, О мужественных людях — революционерах. Кто в мир пришел, чтоб сделать его лучше. О тех, кто проторил пути в науке и искусстве. Кто с детства был настойчивым в стремленьях И беззаветно к цели шел своей.
ББК 28 г Г62
Художник В. ЛЮБАРОВ
© Издательство «Молодая гвардия», 1979 г.
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
в которой Н.И.Вавилов выбирает жизненный путь, неожиданно оказавшийся богатым опасностями и приключениями
Лев зарычал снова, требовательно, грозно. Будто над самым ухом.
Сейчас он прыгнет! Невольно захотелось присесть на корточки и втянуть голову в плечи…
Летчик выронил отвертку и повернул к Вавилову побелевшее лицо.
— Надо погасить костер, мосье профессор, — прошептал он, с трудом шевеля губами. — Может быть, он уйдет. Его злит огонь.
— А как вы станете в темноте чинить свою летающую этажерку? Только костер нас и спасает. Он отпугивает хищника. Продолжайте работать. Он не кинется.
Летчик неуверенно взялся за инструменты. Они позвякивали: может, он гремел нарочно, чтобы отпугнуть льва? Но звяканье лишь раздражало хищника. Лев зарычал опять, теперь уже в другом месте.
Или это уже второй? Нет, пожалуй, один ходит в темноте, не решаясь прыгнуть в круг неверного, зыбкого света от тревожно полыхающего костра.
В рыке льва все нарастали гнев и голод. Если они пересилят страх и лев прыгнет, чем защищаться? Отверткой? Молотком? Или перочинным ножом, который Вавилов, оказывается, зажал в кулаке? Когда это успел вынуть его из кармана, открыть, даже не заметил. Глупо. Николай Иванович усмехнулся, покачал головой, быстро сложил ножик и спрятал в карман.
Как все вообще глупо и неправдоподобно! Рычанье льва напоминало детство, когда его с братом и сестренками мать водила в зоопарк. Лев рычал, а они прижимались к маминой юбке и восторженно трепетали.
Мог ли он подумать, что снова услышит львиный рык так близко? И зверь будет не в клетке, а на свободе. А кругом на сотни километров — никакого жилья; только сыпучий раскаленный песок, не успевающий за ночь остыть от дневного зноя.
Пустыня Сахара. Самое подходящее место для вынужденной посадки. Как это они ухитрились приземлиться, не увязли в песке, не перевернулись.
Кругом бродят голодные львы, и еще неизвестно, удастся ли починить заглохший мотор. А тогда уже все равно — если их не сожрут до утра осмелевшие львы, днем спалит неистовое солнце.
Сколько раз он оказывался вот в таких трудных положениях, на волосок от гибели?..
Замерзал на ледяных, поднятых к фиолетовому небу грозных перевалах Памира. Пробирался через ущелья над сверкавшими где-то далеко внизу бурными речками по-предательски прогибавшимися, трещавшими под ногой висячими мостами из веток — оврингам, про которые говорили: «Путник, будь осторожен! Ты здесь, как слеза на реснице…»
Сколько раз он тонул, умирал от жажды, совершал вот такие вынужденные посадки в самых неожиданных местах! А попадал под обстрел? Кто только в него не стрелял — и солдаты, турецкие и свои, русские, и басмачи, и полицейские, сторожа порядка. Стреляли в него из винтовок и старинных кремневых ружей, из пистолетов и пулеметов, даже из пушек! А он все еще жив.
Сколько раз его пытались умертвить змеи, скорпионы и фаланги, проглотить крокодилы, растерзать стервятники, а теперь вот мечтает сожрать голодный лев.
Жизнь получилась похожей на приключенческий роман. А все считают: невозможно найти более мирной, тихой и спокойной профессии, чем у ботаника, растениевода! Цветочки, семена, ароматные румяные плоды… Копайся себе в тишине и мирном одиночестве на грядках, наслаждайся безмятежным покоем, дыши целебным свежим воздухом. Какая идиллическая картинка — и как далека от действительности!
Николай Иванович не удержался и громко расхохотался.
Лев от неожиданности притих. Летчик с ужасом уставился на Вавилова. Губы у него шевелились, но никак не могли произнести ни одного слова. Еще минута — и он вскочит и убежит в темноту.
— Не бойтесь, камрад, я не сошел с ума, — сдерживая смех, виновато сказал Вавилов. — Продолжайте работать. Ничего не бойтесь. Мы выберемся!
А начиналась его жизнь вполне обыкновенно, скромно и тихо — в Москве, где он родился в 1887 году, двадцать пятого ноября по новому стилю. И никто и представить тогда не мог, куда заведут его жизненные дороги…
Даже много позднее само его решение стать ботаником у многих вызывало удивление. Почему, в самом деле, откуда возникло такое желание у юноши, который родился в большом городе и провел детство в кривых переулочках Пресни?
Правда, отец его, Иван Ильич, происходил из крестьян Волоколамского уезда. Но покинул он родную деревню еще мальчиком, давно потерял с ней всякие связи. Иван Ильич «сделал блестящую карьеру», как говорили с почтением в те времена, — от ученика в церковном хоре до директора знаменитой «Прохоровской трехгорной мануфактуры», доверенного по распространению ее изделий на Востоке.
Говорят, однажды молодой Вавилов на вопрос о том, какую цель себе ставит в жизни, будто бы шутливо ответил: «Привести в порядок земной шар!» Звучит, конечно, красиво, но довольно расплывчато.
Кто из нас не мечтает в юности о дальних странствиях, о великих делах?
Нет, никак еще не объясняет эта юношеская мечта, почему Вавилов увлекся именно ботаникой, растениеводством. Даже наоборот. Ведь странствующий земледелец — явление вроде совершенно противоестественное. Если уж решил копаться в земле, сажать семена, ухаживать за всходами, собирать урожай — тут не до странствий…
Пожалуй, только Николаю Ивановичу Вавилову впервые удалось примером своей замечательной жизни опровергнуть такое устойчивое представление.
Сам он, к сожалению, не объяснил подробно, как выбирал себе жизненный путь. Тем ценнее каждое, даже скупое, его свидетельство:
«В 1905–1906 годах пишущему эти строки, кончавшему в то время среднюю школу, пришлось решать, куда идти. Медицина, естествознание, агрономия — к ним влекло больше всего». Так писал Вавилов в 1929 году в статье, посвященной памяти одного из своих учителей, профессора Н. Н. Худякова.
Итак, медицина, естествознание, агрономия. Тоже пока еще слишком широко и расплывчато. Несомненно одно: Вавилова влекут не гуманитарные, а естественные науки.
Но это лишь определенная направленность интересов. Говорить только на основе их о способностях и призвании еще рано.
Не сразу выбрал себе профессию Николай Иванович Вавилов. Жизненный путь его далеко не был прямым и ясным с самого начала.
Семья Вавиловых удивляла и восхищала всех, кто ее знал. «Вот семьища так семьища была!» — восторгался академик В. А. Обручев. Биографов удивляет, как, почему в этой семье, вроде бы весьма далекой по своему укладу от всяких научных интересов, у родителей — людей, как принято говорить, простых и не получивших даже хорошего образования, выросли такие замечательные дети. Все они стали учеными.
Не одного Николая Вавилова привлекали естественные науки. Его младший брат Сергей станет выдающимся физиком, в будущем — президентом Академии наук СССР. Обе сестры — Александра и Лидия — стали микробиологами.
И сыновья и дочери в этой славной семье с юности умели обращаться с микроскопами и пробирками.
Вероятно, в этом немалая заслуга не только Ивана Ильича, но и матери — Александры Михайловны, о которой дочери и сыновья всегда отзывались с большой любовью и признательностью. И пожалуй, главное, что способствовало такому неожиданному расцвету талантов в замечательной «семьище» Вавиловых, — не только хорошее образование, которое каждый из детей получил, но и свобода в поисках призвания, в проверке своих интересов и симпатий, какую им предоставили родители.
На своей половине в большом доме на Средней Пресне сыновья и дочери Вавиловых устроили настоящую лабораторию, хранили гербарии, различные препараты, собрали солидную библиотеку по ботанике, археологии, истории науки, географии с книгами не только на русском, но и на французском, немецком, английском, итальянском языках. Эти языки Николай Иванович выучил уже в детстве.
Впрочем, сестры его с таким же увлечением занимались и музыкой, обе учились в филармонии. И братья интересовались искусством: посещали выставки, концерты, музеи, собирали репродукции картин.
А что касается гербариев, то, как свидетельствуют воспоминания, у младшего брата, Сергея, будущего физика, они получались даже лучше, чем у Николая. Так что, конечно, трудно говорить о призвании, о каких-либо наследственных способностях, когда речь идет сразу о четырех естествоиспытателях, вышедших из одной купеческой семьи.
Несомненно одно: не расплывчатые полудетские мечтания, а широкий круг интересов, проверка их характерны для юности Николая Вавилова, его сестер и брата. И родители — Александра Михайловна и Иван Ильич — всячески поощряли интерес к науке у своих детей.
Позднее Сергей Иванович Вавилов вспоминал об отце: «Был он человек умный, вполне самоучка, но много читал и писал и, несомненно, был интеллигентным человеком. По-видимому, он был отличный организатор, «дела» его шли всегда в порядке, он был очень смел, не боялся новых начинаний. Общественник, либерал, настоящий патриот… Его любили и уважали. В другой обстановке из него бы вышел хороший инженер или ученый».
Иван Ильич поместил старшего сына не в гимназию, а в коммерческое училище. Древние языки здесь не изучали, но зато много внимания уделяли современным европейским языкам и естественным наукам. Химию, физику, естествознание преподавали выдающиеся педагоги Я. Я. Никитинский и С. Ф. Нагибин. Они устраивали краеведческие экскурсии, учили своих воспитанников овладевать методикой научных исследований и опытов, водили их на лекции крупнейших ученых в Политехнический музей. Все это укрепляло молодого Николая Вавилова в его интересе к естественным наукам.
Внешне братья так походили друг на друга, что их порой путали. Но характеры у них были очень разные. Это проявлялось даже в забавных мелочах. Иван Ильич был вспыльчив и нередко хватался за ремень. Сергей переносил наказание столь мужественно, что отец даже восхищался, хотя ему стоило задуматься над тем, почему звук при порке получался несколько подозрительным… Находчивый Сергей сделал себе щит из толстого картона и при возникновении опасности поспешно закладывал его в брюки.
Николай к подобным мерам не прибегал и повел себя иначе.
Однажды отец хотел его наказать. Тогда тринадцатилетний мальчик вскочил на подоконник и крикнул: «Не подходи! Вниз брошусь».
Иван Ильич молча спрятал ремень и вышел из комнаты. Порки прекратились.
Отец хотел, чтобы Николай непременно пошел «по коммерческой части». Когда сын закончил училище и выбирал, в какое высшее учебное заведение поступить, Иван Ильич пригласил опытного «магистра экономических наук», чтобы тот убедил юношу заняться коммерцией, последовать примеру энергичного, деловитого отца.
Сын решил иначе.
«В 1905–1906 годах в Московском Политехническом музее шли замечательные курсы лекций, посещаемые нашими учителями, а по их совету и нами, — вспоминал Н. И. Вавилов в уже упоминавшейся статье, посвященной памяти Н. Н. Худякова. — Морозов, Муромцев, Хвостов, Реформатский, Вагнер, Кулагин, Худяков — один сменял другого. Из них особенно ярки были выступления Н. Н. Худякова. Задачи науки, ее цели, ее содержание редко выражались с таким блеском. Афоризмы Н. Н. Худякова врезывались в память. Основы бактериологии, физиологии растений превращались в философию бытия. Блестящие опыты дополняли чары слов. И стар и млад заслушивались этими лекциями.
Горячую пропаганду за Петровскую академию вели… наши учителя в средней школе. Лекции Н. Н. Худякова, незабываемая первая ботаническая экскурсия с ними в Разумовское, агитация Я. Я. Никитинского решили выбор».
Но в одном из писем, правда, отправленных явно в минуту недовольства собой и сомнений, какие нередко одолевают каждого мыслящего человека, Николай Иванович признался: «Хорошо помню состояние «без руля и без ветрил». Случайная волна хаотических вероятностей забросила в Петровку, по-видимому, счастливая случайность».
И из некоторых воспоминаний известно, что сначала Вавилов хотел поступить на медицинский факультет университета. Но там требовалось сдать экзамен по-латыни, а ее в коммерческих училищах в отличие от гимназии не преподавали. Вавилов не захотел терять год и поступил в Петровскую академию вроде бы действительно по счастливой случайности.
Впрочем, многие великие люди далеко не сразу находили свое призвание и выбирали жизненный путь. «У тебя только и есть интерес, что к стрельбе, возне с собаками и ловле крыс. Ты будешь позором для себя и своей семьи», — выговаривал отец молодому Чарлзу Дарвину. А великого систематика Карла Линнея в юности считали достойным лишь удела сапожника, настолько он не блистал ни интересами, ни талантами…
Некоторые биографы Вавилова радуются тому, что он не стал медиком, а поступил учиться в Петровскую академию. Но, вероятно, и в медицине Николай Иванович стал бы великим деятелем и принес бы не меньше пользы людям. Натура у него была столь богатой, что он наверняка прославился бы и на других поприщах. В растениеводстве ему было порой тесновато, широта интересов заставляла его увлекаться еще многим другим.
Для человека, всесторонне образованного и широко мыслящего, нет, в сущности, узкого призвания. Чем богаче его знания и шире круг интересов, тем меньше ему грозит опасность ошибиться в выборе жизненного пути.
«В мире всегда есть место подвигам», — напоминал в те годы Горький в рассказе «Старуха Изергиль», всегда есть возможность найти никем еще не проторенный и славный путь. И замечательная жизнь Николая Ивановича Вавилова служит блестящим тому подтверждением. Выбрав профессию растениевода, вроде бы довольно обычную, тихую и спокойную, он сумел придать ей новую глубину и широту, совершить немало подвигов и сделать много важных открытий, заставляя припомнить другой мудрый афоризм Горького: «Всякое дело человеком ставится, человеком и славится».
Чем дольше изучаешь жизнь Николая Ивановича Вавилова, тем все больше восхищаешься мастерством, с каким он ее сознательно, целеустремленно построил.
ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой Дорога исканий еще не найдена окончательно
1905–1906-е горячие годы. Первая русская революция.
На Пресне баррикады, бои, пожары. Студенческие дружины отстаивают от черносотенцев родную Петровскую академию, куда приходит учиться Николай Вавилов.
Кажется, все ясно: природная любознательность, интерес к естественным наукам, советы учителей, увлекательные лекции выдающихся ученых помогли сделать правильный выбор. Судьба Вавилова решена — и притом удачно, легко, без всяких колебаний.
Не стоит так думать. Только лишь кажется, будто судьба Вавилова складывается счастливо, словно сама собой. Не только на школьной скамье он тщательно искал свое призвание, обдумывал жизненный путь, взвешивал, проверял. Он продолжает это и в академии.
Вспомните, чем привлекли молодого Вавилова лекции профессора Худякова: блеск, с каким выражал старый профессор задачи науки, его яркие афоризмы… «Основы бактериологии, физиологии растений превращались в философию бытия. Блестящие опыты дополняли чары слов».
Пожалуй, пока студента-первокурсника Николая Вавилона увлекают больше самые общие проблемы, некая «философия бытия». Не столько сама наука, сколько чары слов талантливого старого профессора. А в науке надо заниматься конкретными исследованиями, иначе никакими открытиями ее не обогатишь.
И Вавилов все продолжает уточнять, настойчиво искать собственный путь в науку. На первом курсе он слушает у профессора Худякова курс физиологии растений и почвоведения, проходит практикум по бактериологии. Он так увлекается и гордится этим, что называет себя «маленьким бактериологом».
Может, в этом его призвание? Николай Иванович не спешит. Он проверяет себя не семь, а множество раз. Под руководством Д. Н. Прянишникова изучает питание растений. Но первую самостоятельную научную работу выполняет при кафедре зоологии и энтомологии, исследуя летом на подмосковных полях улиток — вредителей озимых посевов. Она была удостоена премии Политехнического музея.
Но первый в своей жизни большой научный доклад Николай Иванович в 1909 году посвятил весьма широким, коренным проблемам естествознания — «Дарвинизм и экспериментальная морфология». Чувствуется, что его все время тянет к обобщениям, по-прежнему манит «философия бытия».
«Не скрою от вас и того, что стремлюсь, имею нескромное хотение посвятить себя Erforschung Weg»[1], — пишет он девушке, которая вскоре станет его женой.
«Цели определенной, ясной, которая может быть у любого агронома, не имею, — сетует он в другом письме. — Смутно в тумане горят огни (простите за несвойственную поэтичность), которые манят… Рюмкар пишет, что если он сделал в своей жизни что-нибудь важное, нужное не только ему одному, то только потому, что он имел в виду всегда постоянно определенную конкретную цель. Увы, ясная и конкретная цель у меня облечена туманом. Но пойду. А там будь что будет…»
Он все время сужает круг поисков — от общих, довольно туманных идей и «философии бытия» нащупывает дорогу к определенной, конкретной специальности. Правда, энергии, воли и таланта у Николая Ивановича было столько, что он сумеет изменить традиционную, старинную профессию, придав ей новое направление — перекроить ее, так сказать, «по своему образу и подобию». В его лице впервые растениевод станет великим путешественником. Но это еще впереди.
Чувствуется, что все годы учебы в академии Вавилов продолжает взвешивать, проверять и уточнять, какую именно дорогу выбрать. Лекции чередуются с занятиями на опытных делянках. Летом длительные экспедиции по Северному Кавказу и Закавказью, сбор местных растений, изучение древних приемов земледелия. Вавилов — один из инициаторов создания научного студенческого кружка, существующего в Тимирязевке и поныне. Все активнее он занимается исследовательской работой. Его посылают делегатом на съезд русских естествоиспытателей, потом съезд «деятелей по селекции сельскохозяйственных растений и семеноводству».
После окончания академии в 1911 году его оставляют при кафедре частного земледелия, которую возглавлял Д. Н. Прянишников, — «для подготовки к профессорской деятельности», что соответствует нынешней аспирантуре. На селекционной станции академии он начинает первую самостоятельную большую научную работу.
Настало время окончательного выбора, и Вавилов делает его. Он возвращается к своему первому увлечению — физиологии растений. Но теперь его больше всего интересуют тайны иммунитета — стойкость растений к различным заболеваниям.
Почему он выбрал именно эту область растениеводства? Вавилов, к сожалению, не оставил насчет этого подробных объяснений, хотя всю жизнь с гордостью подчеркивал: «Я патолог растений прежде всего». Вероятнее всего, Вавилова, влюбленного в жизнь во всех ее проявлениях, привлекала благородная задача защиты жизни, борьбы со всякими напастями, ей угрожающими. Вспомним, что его влекла и медицина.
Сколько трудов прилагает земледелец, воистину добывая хлеб в поте лица своего, так мечтает о щедром урожае — каково же ему видеть, как молодые всходы губят ржавчина, мучнистая роса или другие бесчисленные напасти?
Теперь благодаря открытиям Вавилова и других ученых мы знаем об иммунитете растений гораздо больше, чем в те времена, когда он только начинал свои исследования, и химия дала земледельцу мощные средства борьбы с болезнями и вредителями. Но даже сейчас, по данным ООН, они отнимают у нас треть всех урожаев в мире, выращенных с таким трудом! Целую треть — миллиарды тонн! А ведь пока еще каждый третий человек на Земле страдает от голода.
А шестьдесят лет назад, когда Николай Иванович начинал борьбу с ними, вредители и болезни растений отнимали у земледельца не меньше половины урожая!
Молодой ученый был тогда почти единственным воином в поле. И оставалось совершенно неясно, как же вести эту борьбу. Все было неведомо и темно, — даже не бой, не сражение, еще только первая разведка. Но тем было интереснее!
Уже давно с успехом вел свои классические исследования по иммунитету у людей и животных Илья Ильич Мечников. Они произвели большое впечатление на Вавилова. Недаром свой первый труд по вопросам иммунитета растений он посвятил Мечникову.
Но никто не мог объяснить, почему одни сорта растений да и то не везде, поражает какая-нибудь болезнь, а в других местах они оказываются не подвержены заболеванию. Передается ли иммунитет по наследству или возникает в определенных, местах под воздействием среды? Можно ли сознательно выводить сорта, стойкие к различным болезням?
С характерной для него пунктуальностью Вавилов начал с изучения всей литературы, посвященной иммунитету растений, — и разыскал всего-навсего около двухсот книг и статей. Это во всем мире, на всех языках!
Поделиться книгой: