Путешествие в параллельный мир

Антон Юрьевич Мухачёв

Путешествие в параллельный мир

Мир АYE

17 августа 2020 Верховный Суд Российской Федерации принял решение о признании движения АYE экстремистским

...

«Семки есть? А деньги? Нет? А если найду?» Кто в детстве не встречался с гопниками? Наверное, только тот, кто сам был им. В каждой школе есть те, кто не гнушается почистить карманы в общих раздевалках, портфели на переменах или где-нибудь в коридоре зажать в углу очкарика и требовать полтинник, выданный тому мамой на школьный обед.

Для родителей это «дурные компании», для «ботанов» - хулиганы, для детской комнаты милиции будущие воры и грабители. Гопники существовали даже тогда, когда в Питере «государственным общежитием пролетариата» и не пахло. Правда, и назывались они иначе — разбойники.

Так устроена природа — отобрать кусок мяса менее энергозатратно, чем это мясо поймать и разделать. Со временем социум наложил свои ограничения на беспредел, и еду теперь приходится добывать честным трудом. Но не всем. Одиночки, преступившие через нормы, сбиваются в группы — так появляется организованная преступность. На территории бывшего СССР у организованной преступности есть и своя идеология.

Сформировалась она в местах лишения свободы, и именно там эти неписанные правила живы до сих пор. «Порядочный арестант», «жизнь Ворам!», «разобраться по понятиям» - эти словосочетания у многих обывателей на слуху, но только тот, кто сам прошёл места заключения или с детства вращается в среде шпаны знает, что на самом деле означает «Воровской закон».

Свод правил, благодаря которым преступный мир отстраивает иерархию, имеет рычаги воздействия и поддерживает определённый порядок в тюрьмах называется - «Арестантский уклад». Он един для всех преступников: и для случайно попавших за решётку мужиков, и для тех, кто свою жизнь решил посвятить криминалу живущих, и потому «Арестантский уклад един» - сокращённо АУЕ*. Только те, кто сотрудничает с администрацией живут вне «Арестантского уклада», но к ним у криминала и отношение соответствующее.

Не воровать у своих («не крысятничать»), не доносить администрации («не стучать»), поддерживать бедолаг в карцере («греть крышу»), скидываться в общую казну («уделять на общак») - романтика» блатной жизни водоворотом затягивает подростков. Когда нет интересных идей у государственных структур, альтернатива появляется у негосударственных. Карьерная лестница в криминальном обществе работает куда как лучше социальных лифтов государства. От пацана и шпаны, до «бродяги» и «Вора» - зачастую, если из неблагополучной среды подростку вырваться практически нереально, то в криминальной среде он имеет хороший шанс стремительно взлететь, обеспечив себе и финансовое состояние, и уважение среди таких же как он.

Воспитательные колонии малолетних и спецшколы для трудных подростков — как питательный бульон для микроорганизмов, в них «АУЕ*» обрастает множеством надстроек. Малолетки «поднимаются» во взрослые лагеря и, если им повезло и лагерь «чёрный» (лагерь контролируется и управляется самими заключёнными через договоренность с администрацией), их взгляды укрепляются и на волю они выходят матёрыми уголовниками, несущими в себе не только знание тюремных университетов, но и подкреплённую опытом идеологию АУЕ*. Так семена «Арестантского уклада» прорастают на вольной почве. Жизнь по понятиям подчиняет себе и тех, кто никогда не бывал за решёткой. 

Беспредел девяностых внёс свои коррективы, многие «пункты» воровского закона нынче не популярны даже у самих «Воров» (запрет жениться, иметь недвижимость, получать прибыль от торговли наркотиков и сутенерства), но романтика «АУЕ*» остаётся среди молодёжи и поныне.

И вот уже вчерашние школьные хулиганы сегодня становятся полноценными членами разветвлённой структуры преступного мира. Кураторы прямо из тюрем назначают ответственных («смотрящих») за школой и городским районом, организовывают «общак». Вчера отобранные в классе у лоха сто рублей шли на пиво и сигареты, сегодня десятина уже отчисляется «старшим братьям». Вчера слабых одноклассников просто чмырили, сегодня в некоторых районах есть школы с партами для «опущенных» и одноклассники обязаны ежемесячно отчислять «на общее».

Бедность, алкогольная и наркотическая зависимость взрослых, социальная незащищённость детей и подростков, безработица, разобщённость, утеря доверия к школе и учителям — этот список заезженных причин роста преступности в любом государстве - это и есть питательная среда для «арестантского уклада». Как преодолеть это — задача к государственным мужам и в разных странах с ней и справляются по-разному. Где-то жёстким пресечением преступности, где-то социальной профилактикой и улучшением условий жизни.

У нас же нашли свой путь, отличный от всех.

То, что на языке правоведов называлось организованной преступностью, вымогательством и «вовлечением несовершеннолетних в преступную деятельность» и, по идее, должно решаться в рамках борьбы с организованной преступностью нынче на законных основаниях зовётся «экстремизмом». Борцы с инакомыслием на политическом и религиозном поле из отдела «Э» скорее всего получат дополнительный бюджет на перевоспитание трудных подростков, то есть потенциальных экстремистов. В принципе опыт есть, как-никак именно они и были раньше УБОПом.

* Экстремистская организация, запрещенная в России

Путешествие в мир АУЕ - часть 1

17 августа 2020 Верховный Суд Российской Федерации принял решение о признании движения АYE экстремистским

...

Знакомство с АУЕ* пришлось точно на моё тридцатипятилетие. Уже третий год подряд я встречал свой день рождения в застенках Лефортово - сокамерники вместо друзей, вафельный тортик вместо праздничного застолья и утренний шмон вместо подарков от близких. Но этот день рождения был необычным. Первым и единственным подарком был приказ от сотрудника ФСИН: «С вещами на выход!». Через несколько часов я очутился в СИЗО «Медведково», где вместо привычных лефортовских шпионов, изменников и террористов меня ждали грабители, насильники, убийцы и сотни сотен вполне себе невинных наркоманов и воришек. Пару месяцев назад я схлопотал почти десять лет общего режима, и сегодня меня отправляли на этап. Я немного волновался.

 Все следственные изоляторы в Москве - «чёрные», за исключением спецблока в «Матросской Тишине» и моего уже родного СИЗО «Лефортово». В этих исключительных местах теме АУЕ* не развиться - блатной носитель арестантско-уркаганской идеологии просто не сможет распространить свои тюремные понятия. В Лефортово нет ни «дорог» - межкамерное общение исключено, ни «ног» - факты подкупа сотрудников этого СИЗО никому неизвестны, ни поддерживающих идеологию АУЕ* соседей. Но пока я судился, попутчики в автозаках мне рассказывали о «движухе» в изоляторах Москвы. Что-то немногое я знал: днём ПВР, ночью АУЕ*.

 За каждым чёрным СИЗО закреплён свой «положенец». Это может быть как «вор в законе», находящийся в изоляторе или, если нет вора, то уважаемый в преступном мире арестант. Его основная задача — сохранить и укрепить существующее положение в изоляторе: а это и определённая договорённость с администрацией, и финансово-материальное обеспечение «общака», и связь между камерами, карцером, санчастью, карантином и волей. Для поддержания порядка «положенец» назначает «смотрящих» за корпусами тюрьмы, те в свою очередь следят за подконтрольной территорией и назначают «смотрящих» за камерами. В каждой камере «чёрной» тюрьмы есть свой маленький командир — такая вертикальная иерархия позволяет не только постоянно насыщать «общак» ручейками взносов, но и идеальным образом распространяет идеологию АУЕ* на вновь прибывших в камеру мужиков. Одним из них был и я.

 Мой первый шаг в «чёрную» хату:

 - АУЕ братва! Хата людская?

 Тут, конечно, стоило бы для начала определиться: «кто ты и с кем ты». На стороне основной массы заключённых или на стороне администрации изолятора. Каждая выбранная жизненная позиция имела свои достоинства и недостатки. Однако я, почти два года воевавший со следствием ФСБ, по умолчанию не мог быть в дружбе с властью. А потому я решил с головой окунуться в параллельный для меня мир. Тем более я считал себя репортёром, а в этих местах неисчерпаемая кладезь интересных сюжетов.

 Мои слова «АУЕ братва!» были как самоидентификация  «свой — чужой», а уточнение про «людскую хату» было обязательным, так как администрация по своим оперативным интересам могла запросто сунуть меня и в камеру и к «козлам» и к «петухам». В этом случае мне пришлось бы очищать от них камеру или вскрывать себе вены.

 - Жизнь ворам! - был мне ответ, - кто сам и по какой беде?

 Навстречу вышел молодой азербайджанец, как потом оказалось, «смотрящий» за камерой. Моя «беда» - это мои статьи, «кто сам» - это не имя, а моя здравость. Так определялся мой статус и будущее положение в местной иерархии. Если бы я имел статьи за изнасилование, совращение малолетних или убийство, то от «смотрящего» последовал бы определённый ряд вопросов, после чего он бы со старшими уголовниками принимал бы решение о моей судьбе.

 Я назвал имя, свои статьи, указал на здравость (то есть не гомосексуалист и не «обиженный»). Азиз удивился моей «делюге», показал на свободную койку и позвал чифирить. Чифирь — это не чаепитие, это ещё один из ритуалов АУЕ.  Естественно, я согласился.

 Экстремизм для криминала всегда что-то необычное и опасное. Противодействие режиму может криминалом одобряться и даже вызывать уважение, но, как правило, политические дела несут для устоявшегося порядка всевозможные проблемы. Здесь и более чуткое внимание оперотдела, и возможные проверки вышестоящего руководства, и независимые комиссии: деньги любят тишину, а преступные капиталы тем более. Через любую «чёрную» тюрьму проходят огромные суммы, как через «общак», так и через покупку «запретов», и конечно же никто рисковать этим положением не хочет. Поэтому блатные от политических держатся подальше и изучают их пристально лишь для того, чтоб знать, как их контролировать.

 В тюремной системе управления «смотрящий за хатой» выполняет важную функцию. Он прямо выясняет личность новоприбывших и косвенно - сколько они могут взносить на «общак». Решает споры и предотвращает конфликты между сокамерниками. Организовывает поступление различных «запретов» и придумывает для них тайники. Взаимодействует с на своём уровне  с администрацией и «наводит движуху» в камере для поддержания «чёрного хода» тюрьмы. Чифирить с интересным для него новеньким смотрящий садится не для развлечения - для него это способ вытянуть из собеседника определённую информацию. Впрочем, после сотни чекистских допросов общение с молодым представителем блаткомитета, ещё недавно торговавшим апельсинами на рынке, для меня было «детским садом».

 Уже через пару минут Азиз рассказывал мне про положение на тюрьме, воровские прогоны,  АУЕ*,  ночную движуху и договорённости с местными операми. Тысяча рублей в месяц с койки  — это цена своевременного предупреждения о шмонах. Чуть позже я и сам наблюдал, как все «запреты» в камере сдавались инспектору, а через полчаса всё переворачивали вверх дном, «пропикивая» стены спецприборами. После чего все «запреты» возвращались в камеру в полной сохранности — даже телефоны!

 На следующий день после моего прибытия, Азиз стал привлекать меня к общественно полезным делам.

 - Воровской ход держится на трёх китах, - разъяснял мне Азиз, - общак, игра и дорога. Ты играешь?

 - В шахматы если только, - аккуратно отвечал я.

 - В нарды лучше, я тебя потом научу! А сейчас давай-ка расплетём твой свитер.

 За решёткой выл декабрьский ветер, но форточки были открыты нараспашку, так как через них шла «дорога». В камере стоял дикий холод, тем не менее я без слов приложил к свитеру две пары шерстяных носок. Общими усилиями мы за вечер расплели всё по ниточке  и намотали несколько клубков шерсти. Азиз с сокамерником принялся учить меня плести «коней».

 - Дорога для арестанта - святое. Есть дорога, будет и грев. А потому каждый порядочный арестант должен уметь ставить дорогу, - рассказывал Азиз, растягивая по большому кругу камеры бесконечную нить моего бывшего свитера.

 Когда нить из клубка сделала по камере с десяток оборотов, Азиз обрезал пучок, завязал на конце узел, продел в него шариковую ручку и принялся её вертеть, закручивая нити в толстый канат. Через пару часов у нас в камере был десятиметровый прочный конь для будущей дороги. Вечером местный ответственный за дорогу ловко закинул  канат в соседнюю камеру и в привязанных носках «поскакали» важные груза и малявы.

 Уже через несколько дней я стал полноценным «дорожником» и с жадным любопытством «репортёра под прикрытием» постигал неизведанный мне ранее мир АУЕ*.

...продолжение следует

* Экстремистская организация, запрещенная в России

Путешествие в мир АYE - часть 2

17 августа 2020 Верховный Суд Российской Федерации принял решение о признании движения АYE экстремистским

...

В СИЗО «Медведково» я провёл три недели. После двух лет ФСБшной консервации в Лефортово эти дни были словно отпуском на Мальдивах. Я и знать не знал, что так можно сидеть, а в фильмах про тюрьму об этом ничего не говорилось.

«Чёрный ход» давал возможность каждую ночь звонить родственникам и читать статьи в интернете о себе любимом, поддерживать общение практически с любой камерой огромного изолятора и есть жареный шашлык. Да, всё это стоило денег и без поддержки с воли зек мог рассчитывать максимум на «грев с котла», минимальный «грев» сигаретами, чаем и сахаром. Но в каком-нибудь «красном» СИЗО, например Красноярском, у юридически ещё невиновных людей вместо сладкого чая были бы только издевательства и побои.

Стоит отдать должное, смотрящий нашей камеры, молодой азербайджанец Азиз наводил «движуху» круглосуточно. В центре большой, продуваемой сквозняками камеры стояли двадцатилитровые бутыли с водой. В каждом из них булькала связка кипятильников — можно было к ним прислониться и погреться.

По дороге Азизу прислали кусок полотна от ножовки. Я принялся пилить решётку — романтика! Сокамерник возле дверей — «тормозов» - стоял на шухере, я же терпеливо елозил полотном. Решётка, правда, была не на окнах, а над дверьми и прикрывала казённый радиоприёмник. Моей целью были магниты от динамика, и уже через пару часов они были у меня в руках. Разломанное радио аккуратно было собрано и даже прутья решётки поставлены на место. Следы распила были ловко замаскированы мякишем хлеба. Лишних вопросов я не задавал — помогал и наблюдал.

Азиз достал из тайника наш телефон — «ненадёжный курок», - пояснил он про тайник, - привязал пакет с телефоном к магниту и выбросил его в вентиляционную трубу. Свёрток прилип далеко внизу. «А как доставать?» - не выдержал я. «Удочкой», улыбнулся Азиз.

Что такое удочка я уже знал, так как с первых дней стал учиться на «дорожника». Каждый вечер после отбоя вся тюрьма тихонько стучала по трубам. Это был «цинк» - условный стук, пора ставить «дорогу». Мы раздирали один из матрасов, доставали из него несколько сплетённых канатов с палец толщиной — «коней» — и перекидывали их в соседние камеры. Славливались.

С нижними и верхними камерами установить связь было проще всего: вниз мы закидывали канат с грузиком, сверху закидывали нам. Конец каната болтался в метре от форточки, и вот его-то я и вылавливал удочкой. Где-то удочки делали из туго скрученной бумаги, но у нас она была мощная, телескопическая — от вентилятора. Азиз и её умудрялся прятать от еженедельных шмонов. Интереснее всего было устанавливать связь с боковыми камерами. Мне нужно было высунуть за решётку привязанную к палке алюминиевую ложку и вдоль стены выкинуть с неё плотный мякиш хлеба с тонкой нитью — «контролькой». Мой коллега из соседней камеры ловил на удочку грузик и за контрольку втягивал моих коней. После десятка неудачных попыток я звал Азиза, и он славливался с соседями с первого раза. «Учись, студент!», снисходительно  говорил ещё недавний малолетка директору двух предприятий с высшим образованием.

И я учился. Уже через неделю я ловко «ставил дорогу», таскал на перекрёстке туда-сюда груза, наизусть знал карту расположения камер — «глобус» — и вёл тетрадь учёта входящих и исходящих грузов. В носках, привязанных к канатам, были сигареты, нитки, чай, кофе, провода, сахар, бумага, зарядные устройства, ручки, шприцы, телефоны, марихуана, заточки,  спирт, конфеты и горсти скрученных в трубочку и запаянных в целлофан записок — «маляв». На каждой маляве стоял номер исходящей камеры и камеры назначения. Я должен был сориентироваться по карте куда что передать, дёрнуть нужный канат, стукнуть раз-другой по трубе и отправить груза дальше. Ежедневно всем камерам по дороге доставлялись информационные листы с фамилиями и статьями новоприбывших арестантов: так друг друга находили подельники и даже родственники. Я познакомился с голландцем и с удовольствием оттачивал английский по переписке. С ним же я играл по переписке и в шахматы.

Арестантский язык в малявах — своеобразный фольклор. Долго и витиевато с нами здоровались: «Вечер в хату, порядочные арестанты, чифир в радость...», потом также замороченно нам рассказывалось о достоинствах «людского хода» и необходимости его поддерживать и уже только после следовала кроткая просьба прислать по возможности пару сигарет и щепотку чая. Прощание и благодарность выражалась так же на несколько абзацев. Я быстро научился ставить метку «НТВ» и отправлять маляву попрошаек дальше по дороге. «Нет Такой Возможности». Вечных просителей в тюрьмах кличут чайками и их «дай-дай-дай» надоедает даже «котловой хате» - камере с общаком.

Иногда дорога приносила длинный кожаный тубус. В нём, свёрнутый в трубку, лежал «воровской прогон» - указ местного начальства. Эта бумага представляла из себя произведение местного искусства. Воровские звёзды, решётки, колючая проволока и витиеватый каллиграфический шрифт. Смотрящий за камерой разворачивал свиток и торжественно зачитывал послание всей камере. С уже известными арестантскими словооборотами нам рассказывали о чей-то коронации или наоборот, ставили в известность о том, что при встрече такого-то человека «спросить с него, как с гада». Два раза в месяц это был список дней рождений или, наоборот, усопших «старших братьев» — и камера варила чифир, пускала его по кругу, праздновала или поминала. Стол накрывался с общака.

Работа дорожника казалась интересной и была почётной, но напряжённой и ответственной. Если  у меня порвался бы конь и выпал бы ценный груз — восстанавливать или оплачивать стоимость пришлось бы нашей камере. А в носках иногда были не только айфоны, но и солидные пакеты с белым, неизвестным мне веществом. Листы учёта грузов в случае шмона нужно было хоть съесть, но ни в коем случае не допустить попадания их в руки администрации. Карался такой промах строго.

К происходившему вокруг я относился отстранённо, будто находясь в кинотеатре виртуальной реальности. Осознать и принять то, что всё это происходит со мной я не мог ещё долго. Поэтому продолжал играть свою актёрскую роль и вёл дневник, стараясь не упустить ни одной значимой детали. Естественно, всё увиденное шифровал ибо шмоны случались часто и неожиданно. Но если обыск предполагался какой-то проверяющей комиссией, нас предупреждали заранее и мы сдавали инспектору пакет со всеми запрещёнными предметами, вплоть до гвоздей. Через сутки нам всё возвращали. Вплоть до гвоздей.

Лояльность администрации московских изоляторов к теме АУЕ* объяснялась легко. Ежемесячно Азиз переводил на спецсчёт двенадцать тысяч рублей в месяц, по штуке за койку. Таких камер только в нашем коридоре было двадцать, а сколько их на всё СИЗО? Это была цена использования «запретов» днём и наличие «чёрного хода» ночью. Время от времени что-то запрещённое изымалось для отчётности или по разгильдяйству, но за деньги всегда можно было не только вернуть изъятое, но и затянуть новое. «Ноги» стоили пять тысяч, и за эти деньги можно было иметь в камере хоть телефон, хоть героин — после лефортовской жизни с запретом нахождения в камере даже ниток, происходящее в Медведково казалось мне безумием. Тем не менее АУЕ* делало своё дело. Ручейки взносов стекались в бурные милионные реки, одни из которых, по словам смотрящего, текли на спецсчета администрации, другие в тюремный и воровской общаки.

В каждой камере смотрящий ненавязчиво обозначал, сколько нужно платить «по возможности» и куда. Одни платили сто рублей, другие тысячу или десять, кто-то и вовсе не платил, но последних были единицы. Арестантско-уркаганское единство* стоит не на дружбе, а на дороге, общаке и игре. «Деньги — Товар — Дорога — Товар — Деньги». «В общак по возможности, каждому по потребностям». «Садишься играть — вату не катай, на воровское уделяй». «Мама, я сбил человека, срочно переведи деньги, иначе меня посадят». «Дорогая, скинь на эту симку тысячу рублей...». Каждую ночь в тюремных камерах многотысячных централов кипит работа по изъятию средств у пока ещё вольных и уже арестованных граждан.

Дорога должна двигать. Общак должен полниться, Игра должна играть, На мужиках стоит «чёрный ход». Без лоха и жизнь плоха. АУЕ*, братва! Платить должен каждый.

...продолжение следует   

* Экстремистская организация, запрещенная в России

Путешествие в мир АYE - часть 3

17 августа 2020 Верховный Суд Российской Федерации принял решение о признании движения АYE экстремистским

...

Тюремное общежитие

Тюремный мир — это общежитие поневоле. Люди определённого социального положения, возраста и опыта вдруг очутились бок о бок с теми, с кем ещё недавно даже и не предполагали встретиться. Да ещё и против своего желания и, как правило, надолго.

Очень скоро непривычные соседи начинают раздражать. Этому способствуют и тесные метры бетонной жилплощади, и постоянно горящий свет, и храп толстых, нередко вонючих соседей, и ничем не отгороженный туалет, и отсутствие горячей воды, и перманентная тревога о семье и своём будущем.

Постепенно с ума сходят все. Никогда не знаешь, что выкинет в следующую минуту с виду спокойный сосед. В мире переполненных камер и пыточных автозаков люди нередко впадают в истерики и депрессии, но никогда не угадаешь с кем и когда подобное приключится. Однако и в сумасшедшем доме есть свои законы и правила, без них бы царил хаос и насилие. Где-то порядок навязывает администрация с Правилами внутреннего распорядка (ПВР), где-то —  блаткомитет с идеологией АУЕ*. Люди, как правило, друг друга не грызут, хотя бывают исключения.

В нашей камере публика была разномастной. Объединяло всех одно — экономические преступления. В некоторых тюрьмах перед отправлением на этап осуждённых фасовали по схожести статей: разбойников к грабителям, мошенников к растратчикам, наркоманов к наркобарыгам, а политических - куда прикажут. Предполагалось, что так арестантам будет комфортнее, а администрации спокойнее.

У нас в камере всем заправлял молодой и энергичный азербайджанец - «смотрящий за хатой».  Он постоянно что-то придумывал и «наводил движуху»: затягивал в тюрьму дорогие телефоны за счёт богатого сокамерника, придумывал оригинальные тайники, организовывал плетение новых «коней».  Под койками вдруг появлялись тазики с брагой, и Азиз всегда успевал до шмонов устроить эдакий перегонный заводик из кипятильников, пластиковой бутылки и самодельной свечки - «лампадки». Самогон он отгонял как на «общак» в «котловую хату» тюрьмы, так и в желудки сокамерников. Как-то смотрящий показал мне способ, с помощью которого опытные зеки при должном терпении могли расплавить арматуру решётки. Для этого нужна была «лампадка» с хорошим запасом масла и пустой стержень от шариковой ручки с вынутым из него шариком. Стоило минут десять непрерывно и с одинаковой силой дуть над огнём лампадки, как из металлического сопла стержня уже  вырывался такой жар, что решётка начинала краснеть всё сильнее с каждой минутой. Возможно кому-то что-то удавалось таким образом и расплавить. 

Я думал, что Азиз с детства живёт блатной романтикой, так много он всего знал о тюремном мире, но как-то в разговоре он проболтался о торговле до ареста овощами-фруктами. Неподалёку от его рынка ночью вскрыли склад с кожаными куртками, и Азизу дали три года общего режима.

Не менее энергичным в камере был ещё один «экономический» - курсант военного училища. Осуждён «вояка» был за мошенничество, и каждый вечер он  подолгу с кем-то общался по телефону. Вскоре он похвастался, что некие высокопоставленные сотрудники ФСИН решают вопрос по его конечному пункту назначения. Прямо из камеры курсант покупал «командировку» в лагерь с мягким режимом где-то в Ярославской области. Он был настолько уверен в своём будущем, что уже планировал и приобретение УДО. Видя его деловую хватку, я понял, что свой срок за мошенничество он схлопотал не без оснований.

Позже я узнал, что курсанта действительно увезли по этапу в заказанную им область, но попал он в лагерь с очень жёсткими условиями. Однако пять тысяч долларов за турпоездку ему не вернули, область-то Ярославская, всё как просил.

На верхнем ярусе одной из шконок лежал молчаливый жилистый грузин, Поначалу я не обратил на него внимания, однако, как оказалось, это был уважаемый в тюрьме авторитет. За несколько часов до Нового года грузина увезли на этап, и Азиз мне с гордостью поведал: «А ведь это был бродяга!»

Пару дней назад кто-то с воли передал грузину три сумки с заварной лапшой и консервами. Тот долго кричал в телефон, что кое-кто «попутал берега» и желал тому отмечать с Дошираком праздники лет десять подряд. На следующий день к нам в камеру передали несколько клетчатых баулов с фруктами и овощами, колбасой и сыром, сигаретами и шоколадом, а из притюремного ресторана ему  доставили полтора десятка порций шашлыка из курятины, свинины и баранины. Грузин успокоился, а утром с бутылкой воды и сухарями уехал на этап. Через несколько часов после его отъезда Азиз получил ещё один клетчатый баул, заверив «продольного», что грузин на «свиданке» и через час вернётся.

За «дорогой» в камере следили двое: малолетка, что у кого-то что-то украл сроком на полтора года и его коллега, тоже что-то укравший лет на пять. Они тягали «коней» ночью, бухали и отсыпались днём и круглые сутки гадали, когда и куда их отправят на этап.

Ещё не похудевший в тюрьме чиновник, что залетел к нам за взятку, получил от «смотрящего за хатой» особое расположение и разместился в блатном углу рядом с Азизом. Тот по-вечерам нашёптывал чиновнику какие-то планы, и через несколько дней толстяк отоварился в тюремном магазине на десяток тысяч рублей, а в общак взнёс какую-то крупную сумму. Чуть позже Азиз уже прятал в хитроумные тайники чиновничий айфон, и в интернете нужды у камеры не возникало.

От всех отличался молодой грабитель, отхвативший восемь лет строгого режима и непонятно как оказавшийся вместе с нами. Возможно в соседних камерах не хватало мест, а может и система дала сбой. Крепкий и дерзкий, он похоже сразу смирился со своим долгим путешествием, По-крайней мере жалобу на приговор он писать не хотел, а на словах уже был морально готов посвятить свою жизнь тюрьме и её понятиям.

Ещё совсем недавно мы с моими соседями даже не встретились бы в одном общественном транспорте. Но у всех жизнь резко изменилась и тот, кто ещё вчера был крупным начальником - сегодня робко интересовался, чей в холодильнике сыр. А вчерашний торговец овощами благосклонно вертел судьбами сокамерников. В такой разношёрстной среде стычки были неминуемы, и они были.

Как-то бывший чиновник вышел из туалета, сполоснул руки и сел за общий стол поужинать. Есть он любил, и кроме полных баулов с продуктами он, то и дело, заказывал еду из ресторана, естественно на всю камеру.

Молодой грабитель будто ждал повода:

- Оу-оу-оу, паря, ты чё это за дубок с грязными руками садишься? Ты чё, паря, дубок нам зашкварить захотел?

Он ловко соскочил со второго яруса и навис над ошарашенным чиновником. Толстяк неуверенно переспросил:

- Кто это, паря? Ты чего это со мной так разговариваешь? И я только что мыл руки.

Молодой подошёл к раковине и спросил: