Помоги проекту - поделись книгой:
Евгений Морозов
МЫ — МОЖЕМ!
МОРЯКАМ-СПАСАТЕЛЯМ
ГРЕШНЫМ И БЕЗЗАВЕТНЫМ
ПОСВЯЩАЕТСЯ ЭТА КНИГА
ПОВСЕДНЕВНАЯ ДВУХЧАСОВАЯ
(2002)
… Значит снова нам пахать
По пяти заходов на день,
Грешным телом рисковать,
Душу вечную беречь,
Жизнь на море утверждать,
Не считая ран и ссадин,
И платить тоской разлук
За хмельную радость встреч …
На прощанье
Обшитым железною кожей
Им вечно стремиться вперед.
В конструкции мирные вложен
На грузы и грозы расчет.
Сквозит в очертаньях упрямых
Вся гордость и сила земли.
Нужней и прекраснее храмов,
Надежней дворцов — корабли.
Меня зовут «Гермес».
СС «Гермес»
СС — сокращенное название моей профессии — спасатель. Полностью расшифровывается еще длиннее: спасательное судно.
Специалисты называют кораблями только боевые единицы, а остальные плавучие сооружения — судами. Но я прожил довольно боевую жизнь, и мне приятнее, когда меня зовут кораблем.
Я — корабль, а не машина и не самолет. Не хочу сказать ничего плохого о машинах и самолетах, но ведь давно известно, что из всех неживых существ только корабль имеет душу и имя.
Когда я начинал свою жизнь, спасателям давали имена мифических богов и героев. Мне досталось имя древнеримского бога — покровителя ремесел и торговли. Легкий на ногу, он при необходимости исполнял также обязанности посланца богов. Его изображали в виде кудрявого молодца с крылышками на сандалиях. У древних греков он звался Меркурием. В русском флоте корабли с этим именем славились своей отвагой и удачливостью.
Смею надеяться, что и я не посрамил славное имя.
Имя у меня еще осталось. Но я уже вычеркнут из списков действующих судов. Меня продают на металлолом. Сегодня, когда миром правит экономика, корабли, отслужившие свой век, обдирают и режут на части, которые пойдут в переплавку. Но куда деваться душе корабля? В экономике нет такого понятия.
На лобовой стенке моей рубки в оранжевом круге стоит число 43. Это мой личный боевой счет. Я принимал участие в сорока трех аварийно-спасательных операциях. Тот, кто сам участвовал хотя бы раз в спасательных работах на море, знает, что это такое.
Я знаю, как подойти к аварийному судну на волне, чтобы аварийная партия могла безопасно высадиться на него и эффективно работать. Из моих пор никогда не выветрится горький дым пожаров.
Я слышал, как на АС рвались танки и баллоны. Видел, как плавится стекло иллюминаторов. На моих бортах обгорала и пузырилась краска, истлевали от жара сердечники стальных тросов. Но мои ребята, широко расставив ноги в стоптанных кирзачах, со спокойным бешенством крутили маховики лафетных стволов. Мой корпус мелко дрожал от напряжения и от напора мощных насосов. Струи били в огонь, и огонь отступал. Языки пламени и черный жирный дым уступали место серому дыму и пару. Жар спадал, и вот уже тугие кишки шлангов тянулись за моими ребятами вглубь АС. Там во тьме и в дыму моряки-спасатели добивали остатки пожара.
Потом мы брали АС на буксир и тащили в порт. На моей надстройке некрасиво болтались шланги, развешанные на просушку. Моряки сдирали обгоревшую краску, подкрашивали места ожогов, скатывали шланги и наводили порядок на палубах. Что бы ни случилось, порядочный корабль должен смотреть за своей внешностью.
Я помню, как меня чуть не разбило вдребезги об оледеневший борт лесовоза где-то за Борнхольмом.
В сильный шторм, сопровождавшийся интенсивным оледенением, на лесовозе сместился палубный караван леса. Крен достигал уже сорока градусов. Размахи качки еще более усиливали погружение правого борта. Вода, выдавив иллюминаторы юта, заливала кормовые помещения. Экипаж покинул судно и был благополучно подобран. Судну оставалось жить минуты. Еще немного, и оно ляжет на борт, заваливаясь все быстрее и оседая кормой в черные волны. Потом с тяжелым вздохом вырвутся пузыри воздуха, и белые гребни встанут на месте, где только что был лесовоз. Не дай вам Бог, ребята, видеть, как тонут корабли!
Я поймал момент, когда волны стали чуть меньше, и перебросил на АС двух спасателей. Вовремя отскочил на безопасное расстояние, выждал следующий подходящий момент, и высадил еще четверых. На этот раз я не успел своевременно отойти от АС, и меня хорошо приложило к его корме. Острая боль пронзила шпангоуты бака в месте удара. Заныли помятые леера. Но пробоин не было, и я уже удерживался на безопасной дистанции, готовый принять своих моряков на борт в случае необходимости.
Мои ребятишки, карабкаясь по льду, осторожно, но быстро, сбили крепление каравана. Груда леса и льда рухнула в море. Крен заметно уменьшился. Я взял лесовоз на буксир. Оттащил под прикрытие острова. Там мы откачали воду из кормовых отсеков, заглушили иллюминаторы, окончательно спрямили судно. Короче говоря, вернули к жизни.
А мне ушиб залечили при очередном доковом ремонте. Но еще долго ныло это место в сырую погоду.
Рядом со мной у девяносто четвертого причала стоит СС «Ясный», здоровенный, как вся нынешняя молодежь. Он уже принял боевое крещение и неплохо провел несколько спасательных операций. Если ему повезет с капитаном, он может стать лучшим спасателем отряда.
Мне везло с капитанами. На моем мостике стояли Питк, Папаев, Федин — как на подбор лихие и удачливые капитаны. Их судьбы тесно переплелись с моей. Такое не забудешь. Я повидал весь мир. Мерз в Арктике и одуревал от жары в тропиках. Много раз пересекал экватор и линию перемены дат. Океанские буксировки требуют дьявольского терпения. День за днем, месяцами, идешь со скоростью не более пяти узлов, а за корму тебя мерно подергивает плавучий док, плавкран или понтон с промышленным оборудованием. От этого можно свихнуться.
«Ясный» пока еще не ходил далеко. Он любит слушать мои рассказы о дальних рейсах. И откровенно завидует мне.
А я завидую ему. У него еще все впереди. Я же никогда более не выскочу по тревоге во тьму штормовой ночи, где только гребни с шипением вспыхивают и гаснут, а чайки в луче поискового прожектора — как метель. Я больше не увижу, как раздавленной клюквой в молоке тумана расплывается красная ракета, как неестественно заваливается на борт АС, и волны перекатываются через надстройку. Я уже больше никого не спасу и цифры на моей рубке не будут перекрашивать.
При жизни я не был обделен известностью и славой. Обо мне сочиняли матросские песни:
Обо мне писали в газетах и журналах. Есть очень неплохой, по-моему, фильм «Гермес» и другие».
И вот я уже стал не нужен.
Я знаю, что многие старые спасатели хотели бы как следует проститься со мной. Настоящие моряки умеют провожать корабли, честно отслужившие свой недолгий век. Но сейчас отрядом руководят чужие равнодушные люди. Для них я — только списанное железо, которое нужно как можно скорее отправить по назначению. Церемонии прощания не будет.
А вернее, возникшая стихийно, она растянулась. Друзья приходят по одному, по двое. Бродят по палубам и отсекам, гладят поручни, берут на память какую-нибудь безделушку. Прощаются. Уходят. Приходят другие. Опять прощаются. Какое сердце выдержит такие муки?
С меня снимают все, что может пригодиться моим собратьям, остающимся в строю. Меня перестали чистить и подкрашивать. Чешуйки краски, как короста, шелушатся с рубки и капа. Я еще живой, но уже не действующий спасатель.
Завтра «Эпрон» возьмет меня на буксир и потащит в последний путь. В последний раз я отдам швартовы с девяносто четвертого причала, неухоженного, но такого родного, где знакома каждая выбоинка. Больше я уже никогда не увижу Питер и всех вас.
Прощайте, ребята! Я, как мог, берег и согревал вас. А если порой не хватало тепла или провизии, или кончалась пресная вода — так это не по моей вине.
Мы все делили поровну — запасы, риск и славу. Сейчас вы остаетесь, а я ухожу. Каждый должен уйти в свое время. Это грустно, но это так.
Прощайте, товарищи! Удачи вам в вашей нелегкой судьбе!
Знамение
На ленточках золотом, золотом славы
Написана наша судьба …
До войны погода была хорошая, как это обычно бывает в раннем детстве, когда все впечатления остры, а восприятие мира отличается безграничным оптимизмом.
Шел мне, молодцу, третий год. И стояло изумительное лето тысяча девятьсот сорокового.
Родители надумали сводить ребенка в Зоологический музей. Не помню, кто тогда со мной ходил — отец или матушка, но скорее все же отец.
Помню, как оробел я от вида стерильных костей, образующих скелеты чудовищ в первом зале у широкой светлой лестницы. Но потом увидел разноцветные крылья бабочек и сомлел от красоты.
А дальше — чем дальше, тем интереснее - в такой последовательности стали нам являться витрины главного зала, где, как живые, в обрамлении естественной среды обитания предстали перед нами рыбы, звери и птицы. Эти иллюстрации прекрасного мира, выполненные искусными мастерами, завораживали и возбуждали неосознанное восхищение могучей благостью Творца.
Мы вышли из музея.
Все тот же чудесный мир окружал нас. Сияло солнышко. Текла Нева. У гранитной стенки, туго обтянув швартовы, пахнувшие смолой, стоял плавучий дебаркадер. К торцу его была причалена зеленая лодка с решетчатыми люками и обшивкой внакрой. В лодку спрыгнул человек, отвязал фалинь, оттолкнулся, проплыл немного по течению стоя, сел на банку и начал грести.
И погиб мальчик!
Забыл пылающие узоры на бархатных крыльях бабочек, пушистый мех песцов и хищные плавники акул.
Лодка и человек в ней потрясли и перевернули детское воображение. Эту лодку потом я много раз видел во сне. Она отличалась от блестящих автомашин грубоватой фактурой, образуя форму, суть которой наиболее точно передается словом «обводы». Словом, которое я впервые услышал через двенадцать лет, но суть которого почувствовал уже тогда. Тугая напряженность досок обшивки, непередаваемый изгиб ширстрека, развал невысоких бортов — все говорило о целесообразной красоте и пригодности к преодолению расстояний, штормов, полосы прибоя.
И непринужденная грация человека, стать настоящего моряка, с какой он мягко коснулся пайол и балансировал стоя, совершенно не думая о равновесии, но соблюдая его. Никакой гениальный актер не сыграет правдоподобно эту сцену, если он с юных лет не привык прыгать с борта в шлюпку, думая о своем, в любую погоду, в любом настроении и при любом состоянии здоровья.
Таким человеком стоило быть.
И я понял, что не будет для меня другого счастья, кроме счастья жить в волшебном мире, где умелые люди садятся в мореходные лодки и плывут неведомо куда, но обязательно туда, куда нужно.
Это было знамение свыше.
Сейчас, на склоне лет моих, я благодарю судьбу за него.
Играем "Гамму"
Угольная гавань еще была забита льдом, но апрельское солнышко уже основательно проело снежный ковер на 94-м причале. Диспетчер отряда принял сообщение СКЦ Санкт-Петербург о том, что в районе Соммерса тонет т/х «Гамма». Морспецподразделение приказали перевести в немедленную готовность.
Мы шустро вытащили на причал комплект спасательного имущества, обычный для подобной ситуации. Группа первого броска облачилась в рабочее снаряжение. Доложили немедленную готовность, и бурная деятельность сменилась тихим ожиданием вертолета. Вертолет сел на причал в 14.30. Кроме экипажа на нем находились начальник СКЦ, начальник морского отдела регионального центра МЧС и несколько корреспондентов с большими сумками, набитыми современными средствами переработки жизни в информацию. Чтобы не превысить грузоподъемность Ми-8, группу первого броска и АСИ — так сокращенно зовут наше аварийно-спасательное имущество — пришлось располовинить на два рейса. Но и этого оказалось недостаточно. С первой попытки машина слегка зависла, неуверенно поводила задом и снова плюхнулась на бетон причала. Тогда командир обратился к корреспондентам с просьбой подразгрузить воздушный корабль. Надо сказать к чести этих ребят, что они быстро сориентировались в ситуации и покинули кабину все, кроме одного или двух. После этого небо приняло нас, и мы, набирая высоту, поплыли к месту работ. По дороге Леонид Николаевич Белов — начальник СКЦ — сообщил мне немногое, что было известно об АС.
Теплоход «Гамма», девичья фамилия «Шексналес», следуя в балласте, получил тяжелые ледовые повреждения. Сразу были затоплены трюма номер 2 и 3, забортная вода интенсивно поступает в трюм номер 1. Судовые средства с откачкой воды не справляются. Экипаж покинул судно. В танках АС осталось 80 тонн тяжелого топлива, 26 тонн — дизельного и около 3 тонн масла.
— Вам приходилось высаживаться с лебедки? — спросил на подходе бортмеханик.
— Мне приходилось, а ребятам пока нет. Но я их проинструктирую, а вы, если нужно, дополните.
Однако, слава Богу, с лебедки высаживаться не понадобилось. Рядом с АС оказалось хорошее ледовое поле. В это поле закололся «Юрий Лисянский», с ночи дежуривший около АС, и мы сели у борта ледокола. Быстро перегрузили на «Лисянский» АСИ, вертолет пошел на второй заход, а мы двинулись к «Гамме». Экипаж «Лисянского» на две трети состоял из старых соратников. Поэтому короткий переход к борту АС прошел во взаимных приветствиях и дружеских излияниях.
Состояние АС не внушало оптимизма. Вода с крошевом льда плескалась на главной палубе. Под баком ее кромка уже подступала к диаметральной плоскости.
Ах эта кромка воды, наискось по палубе тонущего судна! Стрелка, неумолимо отмеряющая отпущенный ему срок. Весело журчали струи, заливая помещения бака.
На опытный глаз оставалось 10-20 минут до того момента, когда судно все быстрее пойдет заваливаться на левый борт и погружаться носом в море. В целом, ситуация смахивала на стандартный американский боевик и требовала срочного вмешательства.
Наша первая тройка — механик Саша Князев, шкипер Артем и я, грешный, была дополнена электриком с «Лисянского». В таком составе, имея на руках в качестве козырей два комплекта переносных погружных электронасосов, мы начали игру.
Знаете ли вы, что такое аварийная партия?
Нет, вы не знаете этого.
Если я называю члена аварийной партии механиком или боцманом, это означает всего лишь его должность по штатному расписанию. На деле же это еще и сварщик, и электрик, и такелажник, и токарь. Или водолаз-взрывник-газорезчик — опять же сварщик. Почти каждый из них может профессионально приготовить из подручных средств обед на 15 персон, развести спирт по широте, засолить рыбу или связать теплые носки. Вот что такое аварийная партия морской спасательной службы!
Конечно, и у нас попадаются разные люди. Но тех, кто не соответствует духу аварийной партии, как говорил Владимир Семенович Высоцкий, в группу первого броска «не берут» и тут «о таких не поют».
Сашу мы взяли еще и потому, что он работал механиком на однотипных судах. На пару с электриком они обеспечили питание насосов от вспомогача, а мы с Темой собрали две отливные линии, опустили насосы через лаз в трюм номер 1 и включили пускатели.
Началось самое интересное.
В судьбе каждой спасательной операции наступает решающий момент. Иногда он приходит через несколько суток или вообще в конце операции. Здесь же было ясно, что если производительности насосов не хватит, придется без паники, но быстро, снимать людей и технику с АС.
Шланги вспухли, и струи ударили вдоль фальшборта. Мы уставились в кромку воды на верхней палубе. Она стопорнулась в крайнем положении и неохотно, сначала очень медленно, поползла назад, к левому борту. И хотя вода еще продолжала вливаться в помещения бака, мы поняли, что победим и в этот раз.
Когда прибыла вторая тройка - водолазы Саша, Миша и Серега — кромка воды отошла уже к фальшборту. Водолазы шустро развернули третью водоотливную линию. Мы подключили лебедки люковых закрытий, открыли крышку первого трюма и смайнали третий насос через грузовой люк. Всплытие носовой оконечности пошло веселей. Когда воды в трюме осталось где-то по колено на правом борту и по грудь — на левом, водолазы в гидрокомбинезонах занялись поиском и устранением мест водотечности. Вскоре их труды дали ощутимый результат: с осушением трюма стал спокойно справляться один насос, работающий по полчаса через полчаса.
Борьба с водой шла успешно. И хотя контрольная откачка из второго и третьего трюмов не дала ни малейшего эффекта, было ясно, что АС с осушенным первым трюмом и баком имеет вполне приличную плавучесть и остойчивость.
Начальником экспедиции на «Лисянском» оказался Вадим Павлович Абрамов. С ним мы сделали немало успешных спасательных операций в бытность его капитаном порта Выборг. Полное взаимопонимание и на этот раз способствовало четкой работе.
Пришло время запустить главный двигатель АС.
Сделать это было непросто, так как двигатель был заглушен на тяжелом топливе при аварийном покидании судна и при отрицательной температуре наружного воздуха. Однако Саша Князев с помощью второго механика ледокола сумел раскрутить заглушенный двигатель и запустил второй дизель-генератор. Больше ничего на месте мы не могли сделать. Посоветовались и решили вести «Гамму» в Выборг.
Вадим Павлович перешел к нам, прихватив с собой второго штурмана и одного матроса. Остальной экипаж составила аварийная партия. Сам Абрамов в одном лице осуществлял функции капитана и лоцмана. Помаленьку ввели в работу электрорадионавигационное оборудование. Судно было изрядно выстужено. Все двери в надстройках были распахнуты настежь, меж тем как солнечный морозный день клонился к закату. Столбик термометра съезжал к отметке минус четырнадцать. Котел отопления был основательно выведен из работы. Воочию вставала проблема размораживания судовых систем, не говоря уже о проблеме замерзания сборного экипажа. Мы позадраивали все двери, притащили в каюту капитана несколько матрасов и электрогрелку. Котлом заниматься было некогда. Нужно было вести судно и удерживать его на плаву.
Попробовали провернуть гребной винт. Получилось. Руль также работал нормально.
И «Гамма», как миленькая, пошла вслед за ледоколом. Сначала по разводью, а потом и в битом льду. И хотя водоворот воды со льдом в третьем трюме недвусмысленно говорил об огромных размерах пробоины, творение корабелов демонстрировало чудеса живучести.
Поделиться книгой: