Восход солнца мы встретили на Транзундском рейде.
Миновали причалы Высоцка. Впереди лежал залив и башни Выборга. Ослепительным сахаром сверкал чистый лед. На нем по кромкам канала, как мухи на сахаре, чернели многочисленные точки рыболовов — день был выходной для нормальных людей.
Мы привели «Гамму» в Выборг, поставили к причалу. Ввели в действие систему отопления. Поступление воды в первый трюм было сведено к незначительной фильтрации. Через день мы сдали АС судовладельцу.
Я считаю, что мы сыграли неплохо.
Сильно поврежденное судно, брошенное экипажем, в последний момент было спасено от затопления на сорокаметровой глубине, реанимировано и своим ходом приведено в порт. При этом была ликвидирована угроза загрязнения моря более чем сотней тонн нефтепродуктов.
И последнее.
Околоспасательная пресса любит щеголять классической формулой ллойдовского спасательного контракта — «без спасения нет вознаграждения».
Фраза привлекает своей решительной краткостью и неумолимой справедливостью. Но мало кто, кроме профессиональных спасателей, знает, что нередко бывают спасения без вознаграждения.
За «Гамму» нам так ничего и не заплатили.
Вечная память
...затем, чтоб вдали
От крымской земли
О ней мы забыть не могли.
Старым русским незачем объяснять, чем прославился бриг «Меркурий». Широко известно также, что после того, как героический бриг отплавал назначенный ему срок, было постановлено: в составе русского Черноморского флота иметь корабль, именуемый «Меркурий» или «Память Меркурия». С той поры так и повелось.
Последним кораблем, носившим имя «Память Меркурия», было ГиСу Черноморского флота. Превратности смутного времени вывели его из-под сени Андреевского флага и сделали коммерческим трампом обалденно независимой Украины. Бывший гидрограф начал возить финики и сало, проституток и «челноков». В январе 2001 года при невыясненных обстоятельствах судно затонуло.
В качестве причины аварии рассматривался ряд версий: превышение допустимой грузоподъемности, потеря остойчивости и прочая. Специалисту смешно и грустно слушать этот бред. Дело гораздо проще. Подлинная элита кораблей и людей имеет предназначение хранить непреходящие ценности — доблесть и славу, честь, веру и верность.
«Меркурий» не сдался превосходящим силам врага. Бился до последнего и сумел с боем прорваться в родной Севастополь.
Кораблю-гидрографу не повезло. Он не смог прорваться к своим и предпочел позору гибель. Корабль с таким именем не мог поступить иначе.
Помолчим минуту, моряки…
Вечная память кораблю «Память Меркурия»!
Штучная работа
Среди вещей, предназначенных хранить дух морской спасательной службы, у меня есть красивый вымпел — «Амдерминскому морскому порту 40 лет». К вымпелу приколоты два значка. Один из них посвящен тому же событию. На другом изображен комплект земных полюсов и золотой кораблик с надписью «НЭС «Михаил Сомов».
Я не плавал на «Сомове» и не имею чести быть ветераном порта Амдерма, но эти сувениры напоминают мне два дня в сентябре девяносто четвертого года, насыщенные событиями и волнениями, два дня в Амдерме на борту «Сомова».
«Михаил Сомов» шел Северным морским путем со снабжением для полузабытых арктических поселков и с зарплатой, которую уже более полугода не могли выплатить северянам. В Амдерме по вине помощника капитана «Сомов» сел на мель.
После попыток сняться самостоятельно вызвали атомный ледокол. Неделя интенсивных аварийных работ кончилась обрывом стального буксирного троса толщиной с голень юной балерины.
Стремительно утекало время короткой северной навигации, а «Сомов» прочно сидел на грунте. Питерское начальство создало штаб руководства операцией. Через Леонида Николаевича Белова, бывшего тогда заместителем начальника Отряда, обратились ко мне с просьбой помочь консультацией. За свою жизнь я ни разу не видел пользы от дистанционного управления спасательной операцией, если только не считать пользой получение спасательного вознаграждения за соучастие. Тем более, что на месте работали тоже не мальчики, а два грамотных капитана и еще не один десяток толковых моряков. Короче, в первый раз я решительно отказался. Через неделю предложение было повторено. Я понял, что случай оказался сложным, и что придется вмешаться.
— Только учтите: штабным онанизмом я заниматься не буду. Если хотите снять «Сомова» с мели — посылайте на место.
Вскоре я пожалел о словах, сказанных сгоряча, так как не прошло и получаса, и я оказался в служебной автомашине, мчавшейся в аэропорт. В кармане лежало командировочное предписание, деньги и письмо на бланке НИИ Арктики и Антарктики с просьбой оказать содействие имя-рек в приобретении билета на самолет до Архангельска.
В то время старая дурь уже перемешалась с новой, но советская еще преобладала. Если бы не эта грамотка, то билета на сегодня мне бы точно было не видать.
Пошел к дежурной. Симпатичная, но порядком утомленная дама, которой я представил высокое ходатайство, сначала слегка усомнилась.
— Неужели один человек может помочь снять с мели пароход?
— Мадам, — сказал я, с удовольствием созерцая ее ладную фигурку, — жизнь так устроена, что один человек может сделать что-то, чего не могут другие. Вот Вы, например, можете мне посодействовать в приобретении билета, а без Вас я не могу купить его.
Довод оказался убедительным, и билет я получил.
Конечно же, самолет вовремя не вылетел. В результате мы совершили посадку в аэропорту Архангельска за несколько минут до полуночи. Пассажиры убыли в город последним автобусом, а я и молодая пара транзитников начали скрестись в закрытую дверь гостиницы аэропорта. На улице было очень холодно. Сам аэропорт тоже был уже закрыт.
Не сразу, но наши мольбы увенчались успехом. Я зарегистрировался у дежурной и пошел в номер. Дверь номера была заперта изнутри. Я постучал. Один из соседей прошлепал к двери, открыл мне и вернулся на свое место. Двое других только подняли головы. Все они были в верхней одежде.
— Наверное, пьяные, — подумал я и начал раздеваться.
— Наверное, пьяный, — подумали они.
Легкомыслие своего поступка я понял очень скоро, но не по причине большой сметливости, а из-за адского холода, который сразу дал себя знать. Окно было занавешено шторой, но наличие в нем стекол проверить было трудно, да и не хотелось. Я снова оделся, подумал, добавил пару водолазного белья, лег и накрылся одеялом. Так спать было еще можно.
Утром произошла назначенная встреча с представителем фирмы, который вручил мне билет до Амдермы.
Прилетели в Амдерму.
Еще при заходе на посадку я приметил на рейде «морковку» «Сомова» и ядовитые надстройки атомного ледокола.
Встречающие быстро вычислили меня среди знакомых лиц и отвезли на джипе в контору капитана порта. Там буксирчиком перебросили на «Сомов» и представили капитану Калошину. Я ожидал увидеть задерганного человека с красными от недосыпа глазами и с ушами, опухшими от беспрерывных указаний начальства. Но меня встретил уравновешенный и дружелюбный хозяин судна, Мастер хорошей морской выделки.
Мне предоставили каюту, из которой выселили на время кого-то из старших помощников, и кратко, но емко ввели в курс дела.
В нашей работе приходится встречать разные экипажи и разных капитанов. Здесь я попал в атмосферу исключительной благожелательности и доверия. Меня ждали и на меня надеялись. Такое отношение не просто помогает работе — оно порождает вдохновение.
К моменту моего прибытия с судна сняли около 500 тонн груза и восстановили буксирную линию к атомному ледоколу. Но этого было мало.
Любая серьезная посадка на мель является нарушением закона Архимеда, а нарушение законов до добра не доводит. Вес воды, вытесненной судном, становится меньше его водоизмещения. Разница определяет силу, с которой корпус судна давит на грунт. В нашем случае величина этой силы превышала 800 тонн. Чтобы поставить судно на плав, нужно вернуть его в подчинение закону Архимеда. Для этого существует много способов, начиная с разгрузки АС, и кончая простым стягиванием на глубину. Однако весьма трудоемкая в этих условиях временная разгрузка судна не могла обеспечить полную компенсацию потери водоизмещения, а чем закончилась попытка стягивания, я уже упоминал.
При посадке на грунт, подобный здешнему, применяется еще один эффективный метод снятия с мели — размыв грунта гребными винтами спасателей. Здесь требовался буксир или ледокол с осадкой 5-6 метров. К сожалению поблизости такого судна не оказалось.
Способ, которым мы снимали с мели «Сомова», называется «стягивание АС с размывом грунта собственным винтом».
Технологию этого способа мне довелось досконально отработать при снятии с мели сначала яхты водоизмещением четыре тонны со вспомогательным дизелем, а затем морского тральщика водоизмещением под 600 тонн. Здесь же пришлось иметь дело с транспортным судном арктического плавания с водоизмещением около десяти тысяч тонн.
Я связался с капитаном атомного ледокола. Попросил подбирать буксирный трос по нашей команде, но ни в коем случае не превышать силу тяги 50 тонн. Потом мы уточнили промеры глубин вдоль бортов и поставили под носом АС буй-отметчик.
Наступила темнота. Следовало еще перекатать балласт и выполнить некоторые другие работы. Аварийная ситуация рождает массу сопутствующих проблем, начиная с проблемы обеспечения водой системы охлаждения двигателей, поскольку кингстоны прижаты к грунту, и кончая подушками, которые защищают полубрагу на острых углах конструкций. И еще многое другое, о чем скучно писать, но без чего в реальной жизни не обойтись.
С рассветом продолжили работы. Приходилось учитывать каждую мелочь, так как наши возможности были очень ограничены.
Это была штучная работа ювелирной тонкости. Я стоял в рубке у левого борта, следя по намеченному на берегу створу за моментом страгивания. Капитан и экипаж действовали четко и спокойно. За работой силовой установки следил стармех, в просторечии — Дед. Он предупреждал меня, когда температура двигателей приближалась к допустимому пределу.
И вот ближний створный знак — угол барака — очень медленно пошел в сторону носа. А затем мои ступни ощутили едва заметное, но хорошо знакомое опытным спасателям подрагивание палубы, когда судно еще нерешительно и мучительно тяжело страгивается с мели и проползает первые сантиметры на пути к чистой воде.
Я поделился результатами наблюдений с командирами «Сомова». Они сначала не поверили мне. Слишком долго они маялись на мели, чтобы поверить в столь быстрый результат.
Но тут как раз по радиотелефону запросили атомный ледокол, как у них дела с буксирным тросом.
— Все в порядке — последовал ответ, — мы выбрали уже 87 метров.
Сомовцы переглянулись и радостно заржали.
Более двух кабельтовых пришлось проползти на брюхе, работая винтом и рулем. Я чувствовал себя так, будто сам весил десять тысяч тонн. Но на душе было легко. Все получалось.
Только когда «Сомов» закачался на тихой воде, я понял, каким усилием воли Мастер сдерживал себя и других всю эту неделю, обеспечивая спокойную работу. Мы отдали буксир ледокола, своим ходом вышли на рейд и отдали якорь.
Дело было сделано.
На другой день заштормило, но «Сомову» шторм уже был не страшен.
Меня высадили на берег, где капитан порта Амдерма Валера Колесник подарил мне этот вымпел и поставил свой автограф на обороте.
Я стоял в аэропорту в теплой компании провожающих, когда объявили регистрацию пассажиров и досмотр багажа. Я, естественно, дернулся.
— Куда? — сурово спросили меня собеседники.
— Так ведь регистрацию объявили, — пояснил я.
— Не торопись. Без тебя самолет не улетит. Вот же командир корабля. — Валера ткнул пальцем в колоритного мужчину, несомненно, принадлежащего к нашей компании. Незадолго до этого мужчина попенял мне, зачем мы сняли «Сомова» с мели без него.
Мне случалось жить и работать на Севере и на Дальнем Востоке. И было приятно снова окунуться в обстановку, где все друг друга знают, и где человек — не песчинка.
Но время шло, и пора было возвращаться к своим делам, заброшенным ради этой штучной работы.
Значок - НЭС «Михаил Сомов» — мне вручили уже в Питере.
Заколдованный берег
Вышел и на поле — место точь-в-точь вчерашнее; вон и голубятня торчит; но гумна не видно.
Нет, это не то место. То, стало быть подалее…
Холодным летом восемьдесят седьмого года мы, наконец, выбрались в Онего.
Ходили на старой деревянной яхте, вооруженной гафельным кечем. Из Питера вышли четверо: старпом Юрий Иванович, Иван Иванович Орлов с сыном-недорослем Сережей, и я, грешный. Пятым был пес механика Петровича по кличке Янгар — огромный кобель чепрачного окраса, бестолковый, но обаятельный.
Сережа страдал возрастной пироманией. На биваке, не довольствуясь пламенем общего костерка, он начинал поджигать что-то свое, а потом, когда масштабы бедствия превосходили его замыслы, в панике тушил свое опасное зачинание, чтобы через десять минут снова раздуть огонек. В остальном он не доставлял нам хлопот и постепенно усваивал высокое искусство парусного мореплавания.
В Петрозаводске мы расстались с Иваном, и уже втроем, или если угодно — вчетвером, пошли через Большое Онего в Великую губу.
Вышли в утреннем тумане, когда паруса еще не шевелились, и яхта скользила как призрак.
К вечеру с умеренным бризом вошли в Кижские шхеры. На ночлег решили встать к острову Букольниковскому, что и сделали засветло. Июльские ночи в этих местах были еще коротки.
Серегу оставили готовить ужин, а мы с Юрием Ивановичем пошли погулять по бережку и поискать грибков. Пес носился кругами, оставаясь в пределах видимости. Солнышко клонилось к закату, крыло красным золотом стволы сосен и гранитные лбы, уходящие в темную воду.
Прогулка затянулась. Мысли об ужине в уюте кают-компании сделали неактуальными прочие темы беседы, и было решено возвращаться на яхту. По прикидкам мы уже обогнули где-то половину острова. Получалось так, что кратчайшим путем к цели мы направимся, если повернемся спиной к воде и двинемся напрямую через невысокий хребет острова.
Сказано — сделано.
Пошли сначала наверх, потом вниз. Вот уже между осинками заблестела вода. И тут у меня закружилась голова. Что-то явно было не так. Ощущение мира, вывернутого наизнанку, сковало разум. Я почувствовал себя букашкой, ползущей по ленте Мебиуса.
Мы вернулись к берегу, с которого начали прогулку. Напротив лежал соседний остров, отделенный нешироким проливом. Справа за мысом нашего острова на нем виднелись дома и церквушка селения Сенная губа. Все бы ничего, если бы это селение было видно слева.
Но оно находилось далеко справа. Еще долее странным представлялся ракурс, под которым смотрелась Сенная губа. Так она должна быть видна с противоположного берега, который мы только что покинули. Тогда все было бы нормально. Но тут что-то в корне было не так. Я застыл в шоке. Тридцатилетний опыт судоводителя бился в тихой истерике. Юра просто понял, что мы попали не туда. Псу, похоже, было все равно.
Последние лучи солнца подкрашивали стога на том берегу. Вечерняя тишина легла над водой. И рассказ великого русского писателя про заколдованное место остро вспомнился мне, поскольку убедительнее всего объяснял ситуацию.
— Пошли назад! — скомандовал я.
Пошли назад. Снова вверх по камням, уже не обращая внимания на грибы. Потом вниз. Вышли опять к дальнему берегу. Тут, вроде, все было по-старому. От греха пошли назад вдоль бережка, думая вернуться тем же путем, как пришли. Но тут стали сгущаться сумерки, напоминая о том, что этот путь займет не менее часа. Решили еще раз попробовать пересечь остров.
И снова — вверх и вниз. Снова спустились к воде.
Здесь набрели на свои старые следы — срезанные грибы, характерные камни, тропинка. А вот и заливчик, где должна стоять наша яхта. Уже завиднелись мачты и огонек в иллюминаторах кают-компании. Пес рванул вперед.
На берегу стоял Сережа с ведром в руках над мокрым бугорком. Значит, он не успел спалить остров за время нашего отсутствия.
Что может быть уютнее кают-компании деревянного парусника с инкрустированной столешницей и натуральным самоваром, прихваченным к пиллерсу!
Но до того, как глотнуть крепкого ароматного чаю, я развернул карту и все понял. Наши стандартные логические построения форму острова в плане принимают где-то яйцеобразной. И все выводы потом базируются на этой посылке.