Дедушки с гитарой 2

Я с сожалением качнул головой.

— Это же почти десять лет тому вперед! Не рано? Поймут ли? Помните, что говорили о том, чтоб брать из середины 70-х?

— В запас возьмем. Запас плеча не тянет.

Когда мы уже вошли в метро и вышли на перрон он сказал:

— Нам системный подход нужен. Как бы там с Берлином не вышло, надо будет сдать экзамены и сесть как-нибудь всерьез в библиотеке, почитать стихи.

— Это еще зачем?

Толчки горячего воздуха из тоннеля говорили о приближающемся поезде. Наш поэт повернулся к нам.

— Вот ты сколько поэтов знаете?

— Двух, — ответил я — Тебя и Андрея Андреевича…

— Да я серьезно. Сколько поэтов песенников знаете, ну, из советских?

Мы с Сергеем задумались и начали вспоминать.

— Танич, Шаферан…

— Поперечный.

— Матусовский, Резник…

— Дербенев…

— Гладков!

— Добронравов.

Никита кивал. Когда мы остановились он заметил.

— Ну, Гладков, допустим, композитор, а не поэт. Ну, а вот все остальные, кроме Добронравова, могут стать предметом нашего приставного внимания.

— А чем тебе Добронравов не угодил?

— Ничем. Но давайте оставим его Пахмутовой. Эта пара и без нас хорошо справляются.

— Так ты что предлагаешь?

— Читаем их стихи и как только натыкаемся на что-то такое, что в будущем будет положено на музыку — берем на заметку или тут же перетаскиваем из будущего в настоящее. Вот это и будет нашим ключиком, чтоб войти в тот круг.

— По уже отработанной технологии?

— Разумеется. Технология доказала свою эффективность. Зачем что-то менять?

Глава 2

3

На лестничной площадке мы остановились. Никита только хотел нажать на кнопку звонка, как из-за красивой буковой панели доносились приглушенные звуки рояля и голоса.

— Нам точно туда?

— Точно, точно…

Рояль за дверью наигрывал что-то веселое и несколько человек не то пели, не то говорили.

— Говорил я вам, надо было раньше «рэп» патентовать, — сказал Никита. — Похоже мы с этим опоздали…

— Это не рэп. Тут, похоже, какая-то пьянка. Празднуют что-нибудь.

— Ага. «Последний звонок». Звони давай.

— Нет! Просто собрались деятели искусств и народные артисты, выпили и захотелось им развлечься… Вот нас и пригласили.

— А чего? Народные артисты — хорошая компания. Сейчас нам нальют… — Я потер ладошки. — И не «Агдам» какой-нибудь или «Три топора» меж двух кустов в крапиве, а что-нибудь благородное и на мягком диване.

— Ага, — поддержал меня Сергей. — Я рассчитываю, что со временем и мы сами войдем в эти ряды…

— Это если на равных, — так и не нажав на звонок сказал Никита. — А если нас как некие диковины ожидают? Типа обезьянок у шарманщиков? Начнут рассматривать и руками трогать.

— А потом какая-нибудь очень заслуженная артистка обратит внимание персонально на тебя… — я потыкал в Серегу пальцем, — и потащит в туалет.

Мой друг отрицательно покрутил головой.

— Нет уж. Теперь я сам всё будут делать. И хватать, и тащить.

— Ну вот и делай. Первым делом — звони давай. Ничего страшного с нами не произойдет. Даже если и так — посмотрят, потрогают, по удивляются и — все. Мы-то какими были талантливыми, такими и останемся.

— Так действительно думаешь, что нас туда позвали как забавных обезьянок?

— Да нет, — отмахнулся я. — Скорее, как «Чудо чудное или диво дивное». Молодые дарования. Это все нервные фантазии. Сейчас сразу все и узнаем…

Видя, что товарищи не решаются позвонить это сделал я. После звонка музыка в квартире смолкла и через пару секунд дверь распахнулась и на пороге появился… Кобзон. Он смотрел на нас, а мы — на него. Он — вопросительно, а мы — с радостным удивлением. До легенды можно было дотронутся рукой.

Иосиф Давыдович наше молчание истолковал правильно — как следствие удивления и восхищения, но как человек опытный, он сделал, глядя на нас, какие-то выводы и нашел выход из положения.

— Пионеры? — спросил он вполне благожелательно. — Макулатуру собираете?

От неожиданности никто из нас не нашелся что ответить. Уверенный, что он указал цель нашего визита, он отвернулся и крикнул в глубину квартиры.

— Андрюша. Тут пионеры пришли за макулатурой. У тебя макулатура есть?

Первым нашелся с ответом Сергей.

— Нет, Иосиф Давыдович. Мы не макулатуру собираем, а бутылки. У вас пустые бутылки есть? Если пустых нет, то можно и полные… Мы и такие возьмем.

— Ага, — подтвердил Никита. — Полные даже предпочтительнее. Если они с пробочками.

Этого певец от нас не ожидал и завис. Тем временем за его спиной появился Андрей Андреевич в домашнем халате. Он-то нас сразу узнал.

— Это не пионеры, Ёся. Это комсомольцы. Те самые…

Кобзон посмотрел на нас.

— Зубастые.

Он отошёл вглубь коридора.

— Проходите, молодежь. Ждем вас.

Мы вошли, оживая встретить кучу Народных артистов, но обломились. В комнате работал телевизор, заменявший творческую интеллигенцию.

Хозяин усадил нас на диван и сказал.

— Если не ошибаюсь, это вы присутствовали на концерте у немцев?

— Вы о «Пудисе»? Да. Мы, — ответил за всех Никита.

— В зале оказались мои знакомые, они и рассказали, о том, что вы все-таки спели вашу новую песню…

— Нашу, — поправил его Сергей. — Нашу новую песню. С вашими словами на нашу музыку. Мы в прошлый раз говорили об этом, помните?

— Что-то не так? — насторожился я. — Мы же вроде бы действовали в рамках нашей договоренности?

— Нет. Все нормально, — махнул рукой Вознесенский.

— Вашему знакомому песня не понравилась?

— Напротив! Вот я и хотел бы, чтоб вы показали мне окончательный вариант, ну тот, что у вас получился.

— Говорите произвело впечатление на ваших знакомых?

— Да. Так что давите, показывайте…

Я хотел посетовать на то, что тут нет гитары, но Никита меня опередил.

— У вас есть листок нотной бумаги?

Разумеется, листок нашелся.

Никита взял его и, покусывая кончик ручки, начал расставлять на ней значки нот. Глядя за его работой, я откровенно завидовал другу. Каждый раз, когда я видел, как он работает с нотами я давал себе обещание освоить эту премудрость, ну и заодно научиться играть на клавишных. База-то у меня была, но вот дальше этой базы я не шел. Ленился.

Когда Никита закончил, то передал лист хозяину, а тот переадресовал его Кобзону.

Несколько секунд Иосиф Давыдович покачивая в каком-то медленно ритме головой читал музыку.

— Ну и как? — спросил Вознесенский. — Впечатляет?

Кобзон кивнул. Движение было несколько замедленным, отстраненным. Он словно играл музыку внутри себя и прислушивался к ней, прикидывая как придется петь…

Не слова не говоря, подошёл к роялю. Несколько секунд глазами он читал ноты, потом отложил лист и начал… Он пел как Кобзон. В его исполнении не было привычных нам интонаций Караченцова, но это и было неплохо. Песня звучала по-другому, но она звучала, словно повернувшись к нам иной, не известно нам, стороной.

— Жаль, что нет гитары, — сказал я. — С гитарой и пианино это получилось бы еще лучше….

— Гитара есть…

Хозяин вышел в другую комнату и вернулся оттуда с инструментом в руках.

— Это мне испанские товарищи подарили, — сказал он. — Попробуйте в два инструмента.

Он протянул инструмент ко мне.

Она была прекрасна. Глядя на обводы корпуса, я невольно вспомнил те движения, которые делал Серега руками, когда описывал нашу потенциальную солистку с музыкальным образованием…

Шестиструнная чешская «Кремона»… Лакированная, концертная гитара. Я не знаю сколько она сейчас стоит и даже не знаю можно ли было купить её у нас. По крайней мере в музтоварах на Неглинной улице я такую не видал.

Я подстроил инструмент, и мы с Кобзоном сыграли дуэтом. Все-таки честь и хвала настоящим создателям, не нам, кто её присвоил, а настоящим.

— Ну и как? — спросил хозяин дома у Кобзона. — Сомнения отпали?

Я посмотрел на него, ожидая объяснений, и они последовали. Какие сомнения? В чем?

— Иосиф Давыдович сомневался, что школьникам по силам написать такое.

Я посмотрел на Кобзона.

— Вы там были, на концерте? Вы слышали?

Тот отрицательно покачал головой.

— Нет. Но тот, кто слышал, говорил о песни в превосходных степенях. В стихах Андрея Андреевича я был уверен, но вот в музыке…

Он прижал руку к сердцу.

— Извините за недоверие.

Его руки снова почнулись к клавишам, и он проиграл несколько тактов.

— Мне нравится, — наконец сказал певец. — И даже очень…

Он говорил медленно, и я видел, что за словами скрывается работа мысли. Певец что-то прикидывал, соображал. Решение, которое в нем зрело, проявилось одной фразой.

— Я её возьму.