Помоги проекту - поделись книгой:
— Да. Все мысли только об одном. Всё так серьёзно, самому не верится.
— О чём же ты думаешь?
— О тебе.
Я не остановился, не смотрел в её сторону, следил, чтобы разговор звучал совершенно буднично и безо всякого драматизма. А то потом замаешься, если она воспримет мои слова чересчур серьёзно.
Но все приготовления полетели к чертям. Как я и опасался, Сакура отреагировала самым утомительным для меня образом:
— Обо мне? Что ты говоришь?.. Ты… Ты признаёшься мне в любви?! Ой, я с ума сойду!
— Нет… Послушай…
— Да?
— Тебе осталось жить всего ничего. Стоит ли тратить это время на уборку в библиотеке? — спросил я предельно равнодушным тоном, и она недоумевающе склонила голову набок:
— Конечно, стоит.
— Я вот сомневаюсь.
— Да? И чем тогда прикажешь заняться?
— Например, встретиться со своей первой любовью, прокатиться автостопом по какой-нибудь чужой стране и выбрать место, где ты проведёшь последние часы. Тебе разве не хочется побольше всего успеть?
Теперь она склонила голову в другую сторону:
— Я, кажется, понимаю, куда ты клонишь. Наверное, и тебе хочется успеть что-то сделать, прежде чем ты умрёшь?
— Пожалуй, что так…
— Но ты этого не делаешь. Хотя любой из нас может умереть уже завтра. В этом смысле мы с тобой ничем не отличаемся. Ценность твоего дня и моего совершенно одинакова, и, кто бы чем ни занимался, это не изменит моей оценки дня сегодняшнего. А мне сегодня было весело!
— Понятно…
Возможно, она права. К моей досаде, её заявление прозвучало вполне убедительно.
Сакура в ближайшем будущем умрёт, и точно так же когда-нибудь обязательно умру я. Когда именно — не знаю, но этого не избежать. Может, даже раньше неё.
Словам человека, осознавшего приближение смерти, и правда присуща своеобразная глубина. Я чуть больше зауважал девушку, шагавшую рядом со мной.
Ей, разумеется, от моего уважения было ни тепло ни холодно. Обожателей у неё хватало с избытком — куда ещё обращать внимание на таких, как я. В доказательство тому бежавший нам навстречу от школьных ворот парень в футбольной форме, завидев идущую Сакуру, буквально расцвёл.
Заметив его приближение, она коротко подняла руку:
— Удачи!
— Спасибо, Сакура!
Футболист промчался мимо нас — сияющая улыбка, эффектные движения. Кажется, он учился в моём классе, но на меня даже не взглянул.
— Как он посмел притворяться, будто тебя здесь нет! Сделаю ему завтра выговор.
— Ерунда. Лучше ничего не делай. Меня это не задевает.
Честно, меня это не задевало. По сути, мы с ней являлись антиподами друг друга, и отношение к нам одноклассников, разумеется, не могло не различаться.
— Ну, так ты друзей не заведёшь!
— Факт. Хотя это и не твоё дело.
— А так — тем более!
Разговаривая, мы дошли до ворот. Мой дом находился в одной стороне от школы, её — в противоположной, и настала пора прощаться. Как ни жаль.
— Ну всё.
— Насчёт твоего предложения…
Я уже собрался повернуться к ней спиной, но её слова меня остановили. Она радостно улыбалась, будто задумав какую-то шалость. Я, как мне кажется, радостным точно не выглядел.
— Раз тебе невтерпёж, так и быть — разрешаю стать моим помощником на те немногие дни, что у меня остались!
— Это как понимать?
— Ты свободен в воскресенье?
— Ох, прости, у меня назначено свидание с одной милой девушкой. И ужас в том, что, если оставить её одну хоть ненадолго, она тут же закатывает истерику.
— Врёшь ведь?
— А если вру?
— Тогда встречаемся в воскресенье, в одиннадцать утра, перед станцией! И я обязательно запишу это в «Книгу жизни с болезнью»!
Сказав как отрезав — будто моего согласия не требовалось с самого начала, — она помахала мне рукой и зашагала прочь.
В ту сторону, откуда на нас с высоты смотрело летнее небо, окрашенное в оранжевый и розовый цвета с едва различимой примесью ультрамарина.
Не ответив на её жест прощания, теперь я всё-таки повернулся к ней спиной и двинулся домой.
Громкий смех утих, небо понемногу насыщалось ультрамарином. Я шёл знакомой дорогой.
«Привычная для нас обоих дорога до дома, но на каждом шаге мы наверняка видим её по-разному», — подумал я.
Мне, скорее всего, предстоит ходить по ней до окончания школы.
А сколько ещё раз суждено пройти той же дорогой Сакуре?
Но она права: я тоже не знаю, сколько ещё раз здесь пройду. Цвета, в какие окрашен путь для неё и в какие он окрашен для меня, на самом деле не должны различаться.
Я прижал палец к шее и убедился, что жив. Попробовал передвигать ноги в такт биению сердца — и появилось ощущение, будто я через силу встряхиваю свою затухающую, мимолётную жизнь. Настроение испортилось.
От неприятных переживаний меня, пока ещё живого, отвлёк подувший вечерний ветер.
Глава 2
Дело было в апреле, когда ещё цвела поздно распустившаяся сакура.
Оказалось, медицина добилась определённых успехов. Большего сказать не смогу: в деталях я не разбираюсь и углубляться в них не хочу.
Но по меньшей мере достижения медицины позволяли девушке, которой смертельная болезнь оставила меньше года жизни, проводить свои дни так, что о её недуге никто не догадывался. Иначе говоря, человек получал возможность дольше жить по-человечески.
Больные, но по-прежнему активные люди представлялись мне чуть ли не роботами, но для тех, кто страдал от тяжёлых заболеваний, мои впечатления ничего не значили.
Вот и она не забивала себе голову всякой ерундой, а пользовалась благами медицины по полной.
А то, что о её болезни проведал какой-то там одноклассник, — не более чем результат невезения и собственной безалаберности.
В тот день я пропустил школу. Причиной стал аппендицит, а точнее — последствия операции: мне снимали швы. Чувствовал я себя хорошо, процедуры завершились быстро. Мне следовало, несмотря на опоздание, пойти на занятия, но из-за длительного ожидания, свойственного большим больницам, и из-за собственного упрямства — раз так, ну её, эту школу — я задержался в больничном холле.
Казалось бы, мелочь. На краешке дивана, одиноко торчавшего в углу холла, беспризорно лежала книга. «Кто-то забыл, — подумал я, и одновременно во мне проснулось и подтолкнуло к действиям специфическое любопытство книголюба: — Что это за книжка?»
Пробравшись сквозь толпу пациентов, я подошёл к дивану и сел. В книге на беглый взгляд насчитывалось не меньше трёхсот страниц, и на ней была надета фирменная обложка соседнего с больницей книжного магазина.
Я снял её, чтобы посмотреть название. К моему удивлению, обязательной для карманных изданий суперобложки под ней не оказалось, а на передней обложке самой книги красовалась надпись «Книга жизни с болезнью», сделанная от руки толстым фломастером. Такого названия, будь то отдельная книга или книжная серия, я, разумеется, никогда не встречал.
Что это? Сколько ни гадай, ответа не получишь, и я перевернул страницу.
Меня встретили не привычные глазу печатные иероглифы, а тщательно выведенные шариковой ручкой строчки. Иначе говоря, текст был рукописным.
— Поджелудочная железа… Умру… — невольно проронил я. Такие сочетания звуков мне не приходилось произносить в повседневной жизни.
Что ж, понятно. Человеку сообщили, что ему осталось недолго, и он ведёт дневник о том, как борется с болезнью, — точнее, как с ней сосуществует. Мне не следует его читать.
Когда я это понял и закрыл книгу, надо мной раздался голос:
— Послушай…
Я поднял голову и, хоть и удивился, виду не подал. Удивился я потому, что знал заговорившую со мной девушку. А чувства скрыл, понадеявшись, что она обратилась ко мне не из-за книги.
Наверное, даже мне не хотелось признавать такой поворот судьбы — что дни моей одноклассницы сочтены.
Я сосредоточился лишь на том, что со мной заговорила одноклассница, состроил подобающую мину и ждал, что она скажет дальше. Словно насмехаясь над моей робкой надеждой, она протянула руку:
— Это моё. А что ты делаешь в больнице, [
В то время я с ней почти не разговаривал, знал только, что эта весёлая и бойкая девушка — полная моя противоположность. Я опешил: как она может безмятежно улыбаться, когда мне, человеку постороннему, стало известно об её тяжёлом заболевании?
И всё же я всеми силами притворялся, будто ничего не знаю. Решил, что так будет лучше всего, — и для меня, и для неё.
— Снимал швы. Мне недавно аппендицит вырезали.
— A-а, понятно. А я пришла на обследование поджелудочной железы. Я ведь умру, если её не проверять.
Вот как это называется? Я щажу чувства больной, а она отмахивается от моей заботы и разбивает её вдребезги. Не понимая, что у неё на уме, я изучал лицо одноклассницы. Она расплылась в улыбке и уселась на диван рядом со мной.
— Удивлён? Но ты же читал об этом в «Книге жизни с болезнью», — как ни в чём не бывало сказала она, словно рекомендуя мне новый роман.
«Всё ясно, — подумал было я. — Подстроила розыгрыш, а на блесну попался я, её шапочный знакомый».
— Признаюсь честно…
Вот-вот, сейчас последует разоблачение.
— Я дико испугалась. Думала — всё, пропала книжка. Бросилась в панике искать, а она у тебя!
— Что это такое?
— Как что? Моя «Книга жизни с болезнью». Ты же туда заглядывал. Что-то вроде дневника, я начала его вести, когда узнала о неладах с поджелудочной.
— Шутишь, да?
Ничуть не стесняясь того, что мы в больнице, она раскатисто захохотала.
— Насколько же дурной у меня вкус, по-твоему? Это даже для чёрного юмора слишком. Нет, там чистая правда. У меня отказала поджелудочная, и я скоро умру.
— Э-э… Ясно…
— И всё? Не маловато будет? — она повысила голос, словно не веря своим ушам.
— А что следует говорить, когда узнаёшь, что твоя одноклассница умирает?
— Мм… У меня бы слов не нашлось!
— Видишь? Оцени уже то, что я не отмолчался.
— И то верно, — хихикая, протянула она. Что тут смешного, я не понял.
Она взяла книгу, встала, помахала мне рукой и ушла вглубь больничного корпуса.
Поделиться книгой: