Хюбрис, или В тени маяка

Ну что, с вас достаточно? С меня тоже.

– Садись! – сказал я слепому, мечтая, во-первых, научиться левитировать вместе с «ниссаном», а во-вторых, побыстрее убраться с перекрестка. Поскольку первая мечта была из разряда несбыточных, пришлось дождаться, пока под шквалом яростного мата мальчик обогнул капот, ведя по нему грязной ладонью, и взялся за ручку передней дверцы.

– Давай назад, – простонал я. – Здесь собака.

Стекла в дверцах были опущены, и мы слышали друг друга, несмотря на то, что самые нетерпеливые из придурков начали с натужным ревом и разрывающими пространство сигналами объезжать «патрол» с обеих сторон. Мальчишка находился в опасной зоне, но, судя по всему, на него не производила ни малейшего впечатления ни психическая, ни звуковая атака. Тоном зануды-всезнайки, отвечающего в школе урок, он спокойно разъяснил:

– Если я сяду сзади, вы не сможете меня визуально контролировать, и будете из-за этого нервничать.

Он был чертовски прав. И как ему удалось настолько четко сформулировать то, что я испытывал пока лишь на уровне инстинкта? Не говоря уже, как ему вообще удалось об этом догадаться.

– Я люблю собак, – продолжал мальчик. – Они меня никогда не трогают… почти. Как зовут вашу собаку?

Вы знаете, я ему поверил. Он был настолько не от мира сего, что можно было поверить во что угодно.

– Зак, – выдавил я из себя. – Садись куда хочешь, только быстрее!

В последний момент у меня мелькнула мысль, что я совершаю роковую ошибку. Натравить пса на малолетнего инвалида – не самый благовидный поступок. А как еще, скажите на милость, это выглядело бы в глазах свидетелей происходящего? За такое и линчевать могли, прямо тут, на дороге… Я успел только выстроить простую и очевидную логическую цепочку: незнакомец, сующийся в машину, да еще на любимое место моего пса, да еще с палкой в руках! Из этого следовало, что в следующую секунду, несмотря на свою депрессию, Зак попросту вырвет мальчишке глотку… но ничего подобного не произошло. Пальцы слепого очень бережно коснулись собачьей шерсти, потом он без фамильярности погладил Зака по спине. И при этом не задел покусанных мест.

– Хороший Зак, хороший, – сказал мальчик. – Подвинься, пожалуйста.

Я мог верить своим глазам, мог не верить – никто меня не спрашивал. Мальчишка был настолько худ, что занимал совсем мало места. Зак даже не заворчал. Я выдохнул сквозь зубы застоявшийся в легких воздух и хотел было тронуться, но уже загорелся «желтый». Снова пришлось ждать, и возникла нестерпимая пауза.

– Почему мы не едем? – спросил мальчик.

«Ну слава богу, – сказал я себе. – Он не монстр с открытым «третьим глазом». Безусловно, он что-то «видит», но далеко не все».

– Сейчас поедем. Откуда ты знаешь про Хендрика?

– Он мне приснился и сказал, что ждет меня.

Приснился. М-да. Неопровергаемая информация. Попробуй что-нибудь возразить.

– А меня ты как нашел?

– Мне вас Райхель показал.

– Как показал? Где?

– Во сне.

Я утопил педаль газа немного раньше, чем загорелся «зеленый», и едва не стал причиной ДТП. А жертвой вполне мог оказаться мальчик – удар как раз пришелся бы в правую сторону «патрола», если бы водитель ехавшего мне наперерез грузовика замешкался хоть на мгновение и не успел затормозить. Но мы каким-то чудом проскочили, и на следующие пятнадцать минут я заткнулся, пытаясь успокоиться, сосредоточиться, понять, как ко всему этому относиться и стоит ли еще о чем-нибудь расспрашивать, если у мальчишки прямое подключение к информационным программам «Морфей-ТВ».

Пацан не делал попыток заговорить, как будто чутко уловил, что со мной творится. А может, просто наслаждался ситуацией, добившись своего и обосновавшись в машине старого доверчивого болвана. Жаль, у меня не было предлога заглянуть под его очки, а изобретательностью я, если вы заметили, не отличаюсь. В общем, как можно было предположить с самого начала, я избрал тактику выжидания, теша себя тупым превосходством в силе: уж с кем-кем, а с мальчишкой я пока справлюсь.

И все же игра в молчанку надоела мне первому.

– Есть хочешь? – спросил я не без задней мысли.

– Хочу, но могу потерпеть, – ответил малый очень рассудительно. – По-моему, Зак хочет.

– Зак, если захочет, даст понять, – сказал я рассеянно. До меня начало доходить, что в стране, где без бумажки ты какашка, присутствие мальчишки в моей машине, не имеющее веских формальных оснований, может стать серьезной проблемой. – Как тебя зовут?

– Ну, в интернате меня называли Артемом, но это не настоящее имя.

– А какое настоящее?

– Не помню. В том-то и дело. Я не помню своего настоящего имени.

– А родителей своих помнишь?

– Нет.

– Значит, из интерната ты сбежал…

– Да, – со вздохом признал не-Артем, но в свое оправдание добавил: – В интернате меня не ожидало ничего хорошего.

– А там, куда ты собрался? Там тебя ожидает что-нибудь хорошее?

– Пока не знаю. Посмотрим. Но мне терять нечего.

Когда незрячие говорят «посмотрим», мне становится нехорошо. Неудобно за судьбу, если только она не слепая тоже.

Итак, я заделался сообщником малолетнего беглеца. В худшем случае, не разобравшись, мне пришьют киднеппинг. Дожился, Обломов, – суши сухари.

Подавив в себе сильнейшее желание высадить щенка немедленно, я свернул на пустынную дорогу, которая вела в малонаселенный прибрежный район. Дорога была соответствующего качества, так что пришлось сбросить скорость до пешеходной и уделить максимум внимания тому, чтобы уберечь от ударов подвеску. Еще пару лет без ремонта покрытия – и до маяка можно будет добраться только на вертолете. Пару лет? А ты, Илюша, оказывается, оптимист…

Да, совсем забыл сказать. На самом деле никакого маяка не существует.

12

По причине разбитого асфальта я значительно отставал от намеченного графика. Часам к шести вечера окончательно стало ясно, что засветло до пункта назначения не добраться, а в темноте, да еще с моими диоптриями, сильно возрастал риск угробить «ниссан». Если раньше этой дорогой довольно часто проезжали автомобили с расположенной неподалеку военно-морской базы, то теперь, после закрытия базы, местность выглядела словно зона смертельного заражения из какого-нибудь фильма-катастрофы. На закате солнца, когда птицы затихли в преддверии ночи, чувство затерянности сделалось особенно сильным. В воздухе появился привкус соли, повеяло морской свежестью. Тьма надвигалась с востока, будто знамя анархии.

Я включил радио, чтобы хоть что-нибудь напоминало о существовании внезапно отдалившейся цивилизации, но в эфире не было ни музыки, ни голосов. Я обшарил весь диапазон и, странное дело, не нашел ни одной станции. Динамики издавали только треск атмосферных помех, как в первый день творения.

А может, как в последний.

Я достал мобильный телефон. Сигнал отсутствовал. А что, если действительно всему хана? Прекрасная новость – значит, я уже в раю для мизантропов! Можно себя поздравить. И надеяться, что на другом континенте уцелела единственная женщина. Ну, в таком случае мне все равно надо двигаться в сторону моря… Дерьмо собачье. Слишком похоже на пережеванные истории о конце света. Кроме того, я ни секунды не верил в свою избранность. Во всех этих «Апокалипсисах сегодня» есть один существенный недостаток – пафос, которого я не переношу. А еще претензия на красивую смерть. Нет, такие, как я, коптят закопченное небо и умирают серо. Из серости – в черноту.

Перспектива ночевки в машине мне нисколько не улыбалась. Я предпочел бы хоть и чужую, но все же кровать. Мотелей и гостиниц не обещали ни дорожная карта, ни видимость, ни здравый смысл. Оставалось найти какой-нибудь заброшенный дом, желательно с сохранившимися удобствами. Вот только я ничего такого на пути не припоминал.

Заку к вечеру явно стало лучше – он уже не лежал, а сидел, разглядывая места, которые видел лишь однажды, во время прошлой поездки. На меня окружающий пейзаж нагонял сплин. Хорошо еще, что дорога не шла лесом, а то было бы совсем мрачненько. Невысокие деревья стояли по отдельности, либо небольшими группами, словно туповатые крестьяне, упрямо цеплявшиеся за свой надел. Холмы на севере и востоке приподнимали горизонт, и казалось, что машина ползет по дну гигантской впадины, в которую медленно стекает мгла.

Дорогу, которая уводила в сторону холмов, я упустил бы из виду, если бы не Зак. Он глухо заворчал на какой-то силуэт, едва выделявшийся в сумерках, и лишь тогда, приглядевшись, я понял, что это покосившийся указатель на обочине старой и когда-то асфальтированной однорядки. Прежде я не обращал на него внимания, но сейчас был особый случай. Вдруг повезет хотя бы с местечком для ночлега.

Я остановил машину, вытащил ключ зажигания, взял фонарик и пошел взглянуть на указатель. Подбежал Зак и, задрав лапу, помочился на столб. Неплохая идея. А главное, своевременная. Пока я, зажав фонарик в зубах, в меру своих скромных возможностей тоже участвовал в круговороте веществ в природе, у меня было достаточно времени, чтобы рассмотреть прикрепленный к столбу щит во всех подробностях. Когда-то он был выкрашен в зеленый цвет, но почти вся краска давно превратилась в лохмотья, и обнажился насквозь проржавевший металл. От надписи остались только белесые расплывчатые пятна, изучив которые с дотошностью криминалиста, я сумел идентифицировать только обрывок слова: «ница». Жаль, что не Ницца. И какие же варианты? Больница? Грязелечебница? Станица? Нет, казаками тут и не пахло. Что там еще – гробница? Ага, и в ней – девственница… А, к черту. Лишь бы нашлось пристанище на одну ночь.

Я подозвал Зака и вернулся к машине. Игры в загадки продолжались. Мальчишки на переднем сиденье не было. На всякий случай я заглянул на заднее и в багажный отсек, догадываясь, что никого там не увижу. Обвел лучом фонарика вокруг «патрола». Слепой как сквозь землю провалился.

13

Пописываю я давно; занятие это тяжелое и скучное, по ходу дела развлекаюсь как умею. Совершаю иногда резкие повороты, пытаясь удивить самого себя и увидеть собственную спину. При этом, случается, забываю, что там было до поворота. Приходится возвращаться. Вы, наверное, уже поняли, что несуществующий маяк – это второй скелет, причем не в моем шкафу, а, скорее, в шкафу Давида. Хотя, если разобраться, у меня с ним и этот шкаф – общий.

Итак, представьте себя на месте Давида Бирнбаума. Человек вы успешный и небедный. Вы ищете место для творчества (отдыха, уединения, интимных встреч – нужное подчеркнуть) и – о чудо! – находите то, что превосходит ваши самые наглые ожидания и практически идеально соответствует запросам. Несколько лет назад рухнула империя, кое-как державшаяся на не слишком качественном цементе милитаризма, и вы без проблем, лишь слегка подмазав кого надо, покупаете скромный двухэтажный, пять на восемь, домик бывшей военной метеостанции. Автономное электроснабжение от генератора; большой подвал и винный погребок; поблизости – источник пресной воды, фруктовый сад размером с городской сквер, а чуть дальше, на двух террасах – виноградник. Как видно, у метеорологов в погонах было достаточно свободного времени. Домик стоит на высоком скалистом берегу, откуда открывается обалденный вид на море, при этом рядом расположена уютная бухта, прикрытая с севера мысом, а с юга – небольшим полуостровом, который во время прилива становится настоящим островом. У вас есть крупица воображения, а кое-кто из критиков даже усматривает в ваших опусах признаки неизлечимого романтизма. Стоя в тридцати метрах над волнами, разбивающимися о берег, вы смотрите по сторонам и понимаете, что для полноты картины и вашего счастья не достает только одного: башни маяка на выдающейся далеко в море оконечности мыса. Вы еще не настолько богаты, чтобы купить, разобрать, перевезти и воздвигнуть здесь какой-нибудь старый маяк, зато вы платите хорошему художнику-маринисту, и на стене большой комнаты на втором этаже, превращенной в кабинет, появляется отличное полотно, на котором со скрупулезной точностью воспроизведен здешний пейзаж – разумеется, дополненный: с башней маяка и даже с парусником на горизонте. Ясное дело, с тех пор в любом разговоре вы всегда называете метеостанцию исключительно «маяком», а себя, полушутя-полусерьезно, – «смотрителем», и никак иначе. Тут вы творите с вдохновением, достойным этого прекрасного места, а в промежутках трахаете любовниц.

Увы, Елена, не могу снять шляпу перед твоей интуицией, поскольку все эти годы ты даже не догадывалась о масштабах разврата. Ты хотела увидеть «тварь, с которой он кувыркается»? Дитя мое, не советовал бы тебе подниматься на борт нашего Ноева ковчега, ибо это может окончательно разбить твое и без того больное сердце.

Я говорю «нашего ковчега», поскольку и сам грешен, но я хотя бы формально человек свободный. Пару раз я приезжал сюда с Ириной, а до нее находились и другие желающие провести недельку в романтической обстановке с половинкой знаменитого писателя. Что ни говорите, но рядом с литературой обычно лежат люди с тонкой душевной организацией; нам без прогулок под луной с трепетными музами ну никак не обойтись. Застой спермы оборачивается творческим запором, и к чертям болтовню про сублимацию.

Однажды случилось и так, что «Вадим Ильин» присутствовал на «маяке» сразу в обеих ипостасях – отмечал подписание контракта с «Random House» – и в угаре от выпитого шампанского и открывающихся перспектив имел секс с представительницей этого самого «House», темнокожей красоткой лет тридцати от роду, причем писательским половинкам пришлось изрядно попотеть, чтобы не ударить в грязь лицом и другими частями тела.

Искренне раскаиваюсь в содеянном. Когда вспоминаю нас с Давидом в чем мать родила, становится невыносимо стыдно. Но когда вызываю в памяти «деловую партнершу», выходящую из моря голышом, а также вид сзади, снизу, спереди и сверху, то слегка завидую Давиду, который после того случая еще пару раз мотался в Германию для «укрепления партнерских связей».

Да, с «маяком» связано многое, для меня там периодически начинается и заканчивается вторая, параллельная, жизнь. Вся суетливая городская возня вдруг оказывается такой далекой и нелепой, а все, к чему стремился, – досадным самообманом, пустой тратой времени. Эффект особенно силен ночью и в шторм. Под свист ветра и грохот прибоя совсем не трудно жить «здесь и сейчас», да и с любовью как-то проще – никого не интересует, что будет потом или даже завтра, и нет необходимости в привычной лжи по мелочам. Мне нравится это место, и страшно подумать, что моя нынешняя поездка может стать последней.

Но для начала надо хотя бы добраться до «маяка».

14

Меня снова охватили подозрения, что кто-то играет со мной в прятки, а слепой – марионетка из сундука этого карабаса. С другой стороны, если пацан действительно тот, за кого себя выдает, и попросту потерялся, я не мог бросить его здесь. К счастью, было на кого переложить бремя выбора. Зак с некоторым недоумением взирал на пустующее сиденье, а потом перевел взгляд на меня, словно спрашивал: «Что за фокусы, старичок?»

– Не знаю! – развел я руками. – Ищи.

Пес отправился куда послали, а я промочил горло черным бакарди. Жаль, рома осталось совсем мало – вряд ли хватит на еще один полноценный сон. Ценность снов для меня измерялась тем, насколько глубоко они погружали в любовь, тишину, покой и дарили отдохновение. М-м-м, почти безнадежно.

С той стороны, откуда мы ехали, донесся лай Зака. Мне была знакома эта торжествующая интонация – кобелина любил при случае показать, что его не пальцем делали. Я снова включил фонарик и пошел взглянуть на находку.

Как и следовало ожидать, мальчишка не успел уйти далеко. Он лежал на боку в неглубокой яме на обочине дороги. Сначала я подумал, что он свалился туда, ударился головой и потерял сознание, но его поза свидетельствовала о другом. Если бы это не звучало так нелепо, я сказал бы, что он прилег вздремнуть. На нем не было ни царапины. Даже очки не слетели. Он мирно спал под гавканье Зака, пока я не тронул его за плечо. Он сразу проснулся, нашел мою руку и схватился за нее, впившись в запястье ногтями с такой силой, что мне сделалось больно. Я направил луч фонарика ему в лицо. Никакой реакции.

– Не нужно ехать в то место, – сказал он чуть ли не умоляющим тоном.

– В какое место? На маяк?

– Нет, маяк – хорошее место. – Его лицо посветлело. – Вы отвезете меня туда?

– Отвезу, но не сегодня. Я устал и хочу спать. До маяка еще километров восемьдесят.

– Давайте останемся здесь, – попросил он.

– Слушай, ты понимаешь, что дядя больной и старый? Дяде нужно выспаться.

– Там вы не выспитесь.

– Да откуда ты знаешь?

– Йоост сказал.

– А-а, я понял. Йоост слов на ветер не бросает. Это он тебе во сне сказал?

Но мальчишка имел такой жалкий вид, что грех было над ним издеваться. Внушаемости я за собой никогда не замечал, тем не менее у меня уже пропало намерение искать койку в направлении «ницы». Это во второразрядных фильмах ужасов обязательно найдутся два-три кретина, которые полезут в плохое место, невзирая на все предчувствия и предупреждения. Обочина дороги мне тоже не нравилась, однако усталость брала свое. И в моих словах насчет старого больного дяди было гораздо больше правды, чем хотелось бы.

– Ладно, придется спать в машине. Пойдем.

– Поздно, – проговорил мальчишка.

– Да, поздно, черт возьми. Поэтому не тяни время.

– Вы ничего не слышите? – почти прошептал он.

Я прислушался. Вероятно, я слишком привык к постоянному звуковому фону или же у меня давление пошаливало, но ничего необычного я не слышал. Однако Зак навострил уши и повернул морду в ту сторону, где находилась эта проклятая «ница». Спустя несколько секунд я увидел в том направлении светящееся пятно. Сначала оно напоминало бледное зарево над холмами; отчего-то мне даже пришла на ум старая песня «Bad moon rising». Потом свет стал ярче и колеблющееся пятно распалось надвое. Похоже, это были обыкновенные фары, но нельзя сказать, что я испытал облегчение, – не то место и не те обстоятельства.

– Ты знаешь, кто это? – спросил я.

– Нет, – сказал не-Артем, – но они едут оттуда.

С меня было достаточно. Поскольку я точно не собирался участвовать в ночном ралли, а до встречи еще оставалось какое-то время, я вернулся к «ниссану» и прикончил остаток рома – не пропадать же добру. При этом сидящий внутри писатель настоятельно советовал как следует распробовать каждую каплю и насладиться ею – вдруг окажется последней, – однако, честно говоря, никакого особенного вкуса я не ощутил.

Зак предпочел держаться рядом со мной, а мальчишка остался стоять на краю ямы. В приближающемся свете фар его застывшее и смертельно бледное лицо сделалось неестественно ярким и похожим на покрытую эмалью маску.

15

Судя по звуку, нелегкая принесла из «ницы» грузовик. Я успел спросить себя, что буду делать, если он намотает парня на колесо и спокойно поедет дальше, но я так часто задаю себе неудобные вопросы, что давно отвык на них отвечать.

Потом в моем сузившемся поле зрения появился темный угловатый силуэт. Оказалось, что это «ГАЗ-66» с кунгом. Заранее сбросив скорость, автомобиль остановился в нескольких шагах от слепого. Я видел сверкающие отражения фар в стеклах его очков. Для меня все было черно-белым, как на гравюре.

Из кабины грузовика вылезли двое. Водитель, силуэт которого я едва различал, остался за рулем и не заглушил двигатель. Каждый из двух незнакомцев выглядел лет на сорок. Они были одеты в какие-то однотонные пижамы с закатанными до локтей рукавами. Широкие штаны с отворотами свободно болтались. На ногах – тапочки без задников. Один из приехавших был высокий, костлявый, с повязкой, которая закрывала левый глаз. Второй – низкий, плотный и совершенно лысый, похожий на ходячую будочку с мигалкой. У этого из уголка рта торчала то ли потухшая сигарета, то ли палочка от леденца.

Оставалось только гадать, откуда они взялись, из какой – тут меня озарило – задницы. Во всяком случае, они никуда не торопились и довольно долго молча рассматривали мальчишку. Это напоминало игру двух сытых котов со слепой мышкой.

– Ну что, Зоркий Сокол, набегался? – спросил наконец лысый. – Поехали к мамочке.

– В жопу твою мамочку! – ответил мальчишка, в один миг преобразившись в загнанного зверька. Он выставил перед собой трость и принялся водить ею из стороны в сторону.

Одноглазый издал тонкое ржание. Оружие и впрямь было смехотворным, а превосходство «пижам» – абсолютным. На меня они не обращали внимания.

Не выпуская из руки пустую бутылку, я подошел поближе.

– Может, объясните, что происходит?

Одноглазый посмотрел на меня и заржал еще громче. Лысый не снизошел даже до взгляда в мою сторону.

– Происходит возвращение сбежавшего пациента, – лениво объяснил он, посасывая свой «чупа-чупс». – Имеете что-нибудь против?

Что я мог иметь против? Беспокоили только явные нестыковки. Как говорится, концы с концами не сходились. Если парень меня обманул, то зачем напросился в попутчики? Чтобы я фактически привез его обратно? Да и «пижамы» сами больше смахивали на пациентов, чем на персонал. Правда, тут я себя осадил: представление о том, как выглядит персонал медицинских спецучреждений, я имел чисто умозрительное. И мог лишь предполагать, что иногда там происходит, осторожно выражаясь, перекрестное опыление.

– А вы можете это как-нибудь подтвердить? – сказал я, отчетливо понимая, что ступаю на скользкую почву.

– Подтвердить что? – спросил лысый, по-прежнему глядя на слепого и будто бы с ним и беседуя.