Хюбрис, или В тени маяка

– Зачем обижаешь собаку, дорогой? – спросил весельчак, доставая откуда-то из-под куртки пистолет, который, судя по виду и размерам, был знаменитым «стечкиным». – Ай, нехорошо. Злой ты человек.

Я медленно отступал к своей машине, не выпуская из руки пакет с едой и шаря взглядом по стоянке в поисках спасения. В мозгу, словно заезженная пластинка, крутилась мысль: «Что может быть глупее?» Влип в дерьмо, не отъехав от дома и на двести километров.

Кавказцы поравнялись со скулящей овчаркой, и у меня на глазах весельчак приставил ствол к голове своего пса и разнес ему пулей голову. Это было проделано хладнокровно и без малейших сомнений. Я быстро огляделся по сторонам в надежде, что хотя бы выстрел привлечет чье-нибудь внимание. Тщетно. Кроме нас, на стоянке не было ни души, в кафе шумел телевизор, а по трассе, не притормаживая, проносились машины.

Зак уже очухался, но мгновенная смерть недавнего врага, по-видимому, подействовала на него, как холодный душ. И слава богу, потому что он стал бы следующим, если бы бросился на кавказцев, я был в этом абсолютно уверен. Правда, меня это не очень утешило, поскольку по всему получалось, что следующим буду я.

Второй кавказец, не такой улыбчивый, тоже оценивал обстановку и заодно загораживал мне один из путей отступления – к кафе. Обстановка, с его точки зрения, была как нельзя более подходящей. Я догадывался, что вопрос заключается лишь в том, где именно меня прикончить. Кроме того, я не сомневался, что кавказцы возьмут себе «патрол» в качестве компенсации за моральный ущерб, а значит, скорее всего, отведут меня в сторонку, чтобы не забрызгать кровью машину и не возиться с трупом. Мои догадки подтвердились.

– Пошли, дорогой, – сказал весельчак, уперев ствол мне в живот. Я чуть не обоссался. Ну не герой я, мать вашу. Я тихий стареющий писака, который бывает крут только на бумаге. Все, чего я хотел в ту минуту, это чтобы происходящее оказалось дурным сном, чтобы в следующее мгновение я проснулся на своем диване и больше никогда, никогда, никогда с него не слезал, разве что покушать и в сортир.

Но кошмар не заканчивался. От кавказца исходил крепкий запах пота. Во взгляде читалось, что ему без разницы, кого резать: барана или человека. Человека даже интереснее. Барана может зарезать и пацан, а он – мужчина.

Нажим на мой живот усилился. Я был вынужден отступать туда, куда меня подталкивали. Зак с рычанием двинулся в нашу сторону. На нем была кровь.

– Хорошая собака. Смелая, – сказал весельчак, не повернув головы. – Не буду сразу убивать. Оставлю себе, всем покажу, потом чучело сделаю.

Он меня загипнотизировал своей болтовней и своим «стечкиным». Я двигался маленькими шажками, а выше пояса был словно оцепеневший кролик. Со стороны могло показаться, что три друга, мирно беседуя, направляются отлить, только почему-то не в биосортир, установленный позади кафе, а в другую сторону. И все же как минимум одному человеку так не показалось.

Голова весельчака внезапно мотнулась в сторону, и из нее выплеснулась струя крови. Умер он практически мгновенно. Выражение его лица не изменилось; он продолжал улыбаться, пока мешком оседал к моим ногам.

Выстрела я не слышал, из чего следовало, что стреляли либо издалека, либо использовали глушитель. А вот то, что весельчак мог рефлекторно нажать на спуск и выпустить очередь из «стечкина» в мой только что набитый живот, пришло мне в голову гораздо позже. Все происходило так быстро, что я со своей извечной рефлексией сильно отставал от событий.

Я инстинктивно наклонился и втянул голову в плечи. До этого я успел только увидеть, что второй кавказец, забрызганный кровью своего соплеменника, отшатнулся и сунул руку под куртку. Потом в моем поле зрения появилась его голова с разинутым ртом и дыркой во лбу.

До меня не сразу дошло, что это мое спасение; поначалу я решил, что стою третьим в очереди на отстрел. Поэтому мне не стыдно было упасть на четвереньки и из такого положения стартовать под прикрытие «ниссана». Пакет пришлось бросить – когда стреляют, становится не до жратвы. Уже по пути мне захотелось вернуться, но не за пакетом, а чтобы вооружиться «стечкиным», однако я тут же передумал, едва представил себе, что начнется, когда на стоянке обнаружат два трупа, сопоставят время, а меня наверняка вспомнят посетители кафе и официантка. Еще минуту назад отсутствие свидетелей было трагедией, но теперь меня охватила дикая радость, когда я понял, что никто из проезжающих мимо по-прежнему ничего не замечает. Я мысленно погладил себя по головке за то, что выбрал такое укромное местечко для стоянки. Теперь следовало побыстрее уносить ноги.

Зак, про которого я забыл, пока трясся за свою шкуру и тащил свое дерьмо под дулом пистолета в сторону лесочка, уже полностью отошел от схватки и при моем приближении, да еще на четырех конечностях, завилял хвостом, празднуя двойную победу. Я с трудом отвязал поводок непослушными, дрожащими от шока пальцами, почти забросил Зака на переднее сиденье, ввалился сам и еще три-четыре секунды не мог попасть ключом в замок зажигания. Наконец завел двигатель, развернулся и, с трудом сдерживаясь, чтобы не рвануть наобум, дождался «окна» в потоке идущих по трассе машин. Уже перестроившись в правый ряд, метрах в двухстах от кафе, я вдруг увидел знакомый «чоппер», стоявший на обочине. Байкера нигде не было видно.

И я почему-то вспомнил его слова, странную просьбу «передать привет от Райхеля». Я не знал, что и думать, но был бы не против, если бы у меня появился ангел-хранитель, который позаботится о том, чтобы привет дошел до неведомого мне Хендрика… и чтобы состоялась встреча старых друзей в Неоновой гавани.

5

Я так спешил убраться подальше от злополучной стоянки, что только километров через пятьдесят ненадолго остановился, чтобы осмотреть раны доблестного бойца. Рискованная затея, учитывая его реакцию и остроту зубов, однако, к счастью, новых укусов мне удалось избежать. Зак вроде бы не получил серьезных повреждений; оставалось надеяться, что убитый кобель не был болен чем-нибудь смертельным.

Следующие пятьсот километров мы миновали без приключений. Я вел машину, тщательно соблюдая все правила и скоростной режим, старался ничем не привлечь к себе внимания, останавливался только в людных местах и запирал Зака в машине, несмотря на его яростные протесты, а выгуливал пса прямо на обочине, не вылезая из «ниссана». При виде дорожных патрулей я начинал невнятно молиться, и, должно быть, где-то наверху все же снизошли до моей ереси и избавили меня от общения с теми, у кого возникают дурацкие вопросы в самый неподходящий момент и кого никогда не бывает рядом, когда это действительно нужно.

Под вечер погода начала портиться, сгустились тучи и закапал дождь. Во время последней остановки я сверился с картой. Мотелей на трассе было достаточно. Я выхлебал весь кофе из термоса и почувствовал сильнейшую усталость еще раньше, чем стемнело. С непривычки ломило спину, ныла натруженная задница, а однажды судорога прихватила ногу. Денек, прямо скажем, выдался нелегкий. Я решил остановиться в первом попавшемся мотеле. Судя по светящейся вывеске, он назывался «Роза ветров». Вероятно, это заведение появилось недавно; во всяком случае, такого названия я не помнил.

Каким-то образом Зак отличает мотели от других мест и ведет себя на редкость покладисто. Словно знает, что здесь не очень-то рады четвероногим друзьям постояльцев. Пару раз мы с ними уже проворачивали такой номер: я оставлял его в машине, регистрировался, а потом забирал к себе в комнату, где он ночевал по-человечески, то есть на своей половине кровати.

По такому же сценарию я действовал и теперь. Менеджером «Розы ветров» был низкий плотный человек с рыжей норвежской бородкой и редким в этих краях именем Олаф, что следовало из надписи на бэдже. Его маленькие глазки глядели на мир совершенно равнодушно, и я проникся уверенностью, что обращать внимание на мелочи вроде следов собачьих лап на полу было ниже его достоинства.

Он молча выдал мне регистрационную карточку и ключ от седьмого номера. Я собрался было сразу заполнить карточку, но он махнул рукой – дескать, как-нибудь потом. Я прошел вдоль стены мотеля под навесом, по которому барабанил дождь, и открыл дверь с цифрой 7. Вы уже, наверное, поняли, что я не люблю спать где-либо, кроме своего дома, и на чем-либо, кроме своего старого дивана. Но выбора не было. Я зашел в комнату и, не зажигая света, выглянул наружу через щели оконных жалюзи. Сгущались сумерки. На стоянку мотеля зарулил микроавтобус, из которого вывалилась компания – четыре парня и три девушки. Я дождался, пока они зайдут в офис менеджера, а охранник скроется в своей будке рядом со шлагбаумом, и, подняв воротник, отправился вызволять пса.

В виде исключения Зак при моем появлении заулыбался и без всякой команды затрусил следом, сохраняя дистанцию и делая вид, что он – бедная промокшая дворняга и ни на что не претендует. Правда, по пути он все же справил нужду на чье-то колесо. Охранник то ли его не заметил, то ли не обратил на него внимания, и вскоре я с облегчением запер дверь седьмого номера изнутри, разделся и принял душ. Зак мыть лапы категорически отказался, а я слишком вымотался, чтобы настаивать.

Мне казалось, что я усну, как только коснусь ухом подушки, но черта с два. В голову полезли непрошенные мысли, а в сердце – непрошенная печаль. Застреленные неведомым благодетелем кавказцы то и дело возникали перед глазами, а их головы лопались, как спелые арбузы, обдавая меня совсем не арбузным соком. Теперь я сожалел, что все-таки не подобрал «стечкина», хотя эти позывы были больше следствием слабости нервишек, нежели отголосками серьезных намерений.

Спустя сорок минут, как следует покрутившись на казенных простынях, я понял, что мне надо выпить. Вообще-то, я не пью. Дело тут не в принципах, просто не получаю удовольствия. Но сейчас алкоголь был нужен мне в психотерапевтических целях.

Кряхтя, я поднялся, оделся и пощупал пачку купюр. Она была тоньше, чем хотелось бы, а между тем начинались те самые непредвиденные расходы. Ладно, что делать, жизнь – сплошные потери. «Сиди здесь, я скоро», – сказал я Заку, которого, впрочем, и так не тянуло под дождь.

Снаружи уже наступила темнота. Магазин при мотеле поблескивал витриной и манил пивной рекламой. Меня интересовало что-нибудь покрепче. Перед магазином стоял синий «форд» с работающим двигателем. В машине никого не было, однако, войдя через стеклянную дверь, я обнаружил, что являюсь единственным покупателем. Продавец находился не за стойкой, а ближе к выходу – возился возле автомата, торгующего напитками. Он обернулся не сразу, и у меня была минута-другая, чтобы изучить ассортимент. Я уже присмотрел четвертьлитровую бутылку приличной водки, когда он продемонстрировал мне, что хороший торговец спиной угадывает желания клиента. Или же то, что, при внешней непритязательности, в «Розе ветров» хорошо налажена система обслуживания.

Пока я доставал из кармана деньги, он приблизился ко мне, держа в руке бутылку с темным во всех смыслах содержимым. На его морщинистом обветренном лице играла лукавая улыбка. Со словами: «Не беспокойтесь о деньгах, первая – за счет заведения», – он протянул мне бутылку. Это выглядело странновато, но явного повода отказаться не было, да к тому же появилась возможность слегка сэкономить. Я взял бутылку и взглянул на этикетку. Ром бакарди, черный. Информация о производителе то ли отсутствовала, то ли была напечатана исчезающе мелким шрифтом.

– Не пожалеете, – сказал продавец. – Снимет усталость, подарит полноценный сон. И что немаловажно, никакого похмелья.

Звучало слишком заманчиво, чтобы быть правдой. Вообще-то, я подозрительно отношусь к неизвестным мне напиткам и мало осведомлен по части импортного алкоголя, но подумал, почему бы не начать просвещаться прямо сегодня, а то ведь может оказаться поздно. Поблагодарил продавца и совершил обратную пробежку под усилившимся дождем. По пути сказал себе: «Братец, не кажется ли тебе, что подозревать, будто тебя хотят отравить в мотеле, где ты случайно остановился, – это уже паранойя? А заодно и манией величия попахивает. Кому ты на хер нужен?»

Как бы там ни было, перспектива ночевки в номере теперь выглядела немного иначе. По-моему, Зак мне слегка завидовал, хотя я не представлял, знакомо ли собакам состояние опьянения. Я решил закусывать шоколадом, которым запасся дома, откупорил «первую – за счет заведения» и плеснул на два пальца в металлическую дорожную кружку.

На запах и на вкус ром бакарди оказался ничего. Очень даже ничего. После второго захода я избавился от кровавых мальчиков в глазах, но ни в одном глазу по-прежнему не было сна. Не слишком хорошо осознавая, что делаю, я достал из кармана монету, оставленную мне загадочным Райхелем, повертел ее в руке, и вдруг меня прошиб холодный пот. Даже с поправкой на мой склеротический возраст, так долго избегать сопоставлений было непростительно. Не иначе, я просто отказывался воспринимать то, что грозило окончательно разрушить уютный мещанский мирок, тщательно охраняемый моей ленью.

Дело в том, что три дня назад я получил от Давида большое письмо по электронной почте. Собственно, оно и заставило меня сняться с насиженного места. Говорить о нем Елене я счел излишним по целому ряду причин. Теперь я сильно жалел, что не распечатал текст, чтобы всегда иметь его под рукой. У меня возникло острое желание перечитать его снова; почти каждое слово из тех, что я запомнил, приобрело иное звучание. События последних суток наполнили эти слова новым смыслом. То, в чем я раньше усматривал лишь попытку слегка развлечься за мой счет и, вероятно, в очередной раз сделать из меня клоуна, теперь попахивало намеками на некую тайну.

Если коротко, Давид просил меня срочно приехать, не считать его просьбу шуткой или розыгрышем, а к предупреждениям отнестись серьезно. Помню почти дословно: «Я не обкурился, хотя здесь по-прежнему хватает конопли». Мотивация? Новая книга, которая, по его словам, «будет иметь эффект разорвавшейся бомбы… если мы все сделаем правильно». Этой фразы я не понял. Так же, как не понял самой последней (хотя она врезалась мне в память намертво), поскольку знал, что Давид никогда не разбрасывался аллегориями. А фраза была такая: «Ничему не удивляйся: команда «Летучего голландца» сходит на берег».

6

Ну вот, пришла пора достать из шкафа первый скелет. Человека по имени Вадим Ильин не существует, но такого писателя знают многие. Считается, что под этим псевдонимом пишут двое: Давид и я, Илья Обломов (папа, за что?!). Перед тем как предложить издательствам наш первый – и единственный на сегодняшний день совместно написанный роман, – мы долго думали и решили, что сочетание на обложке имен Давид Бирнбаум и Илья Обломов лучше заменить конструкцией покороче и не вызывающей столь явных реминисценций. Роман стал международным бестселлером, был успешно экранизирован и кормил нас обоих долгие годы. В частности, мой «ниссан» – остаток той самой роскоши. Мы гребли деньги если не лопатой, то по крайней мере аккуратным совочком. В этом нет никакой тайны, и «скелет» заключается в другом. Надо было продолжать ковать железо, но, едва мы засели за следующую книгу, я обнаружил, что не могу выдавить из себя ни слова для этой затеи, которая с тех пор и навсегда сделала нас частью издательского конвейера. Меня тошнило от большой белой лжи под названием «show must go on», но кого интересовало состояние моего желудка? Давид рвался в бой, и, надо признать, у него для победы было все: талант, энергия, сила, умение договариваться с нужными людьми и умение им нравиться. Последними качествами я точно не обладал. В результате все последующие книги с надписью «Вадим Ильин» на обложке написал он один, а я тихонько кропал что-то свое под другим псевдонимом и мог рассчитывать лишь на то, что в лучшем случае гонорар покроет расходы на лазерный принтер. Надо ли говорить, что в нашу долбаную эпоху, когда ярлычки окончательно заменили содержание, издатели настаивали на сохранении «бренда»? Тогда я не возражал, потом было поздно. Ситуация устраивала всех, кроме меня, а если совсем уж честно, то и меня иногда устраивала. Давиду было без разницы, под каким именем пожинать плоды; публика плевать хотела на то, сколько у кого соавторов, а я ощущал себя причастным к Большой Литературе, пусть и не на вполне законных основаниях. В некоторых случаях, на презентациях, вручениях премий и встречах с почитателями, мне приходилось играть роль соавтора, и я говорил себе, что делаю это исключительно ради Давида. Потом наступало раскаяние; я сам себе был противен и даже периодически рвался покончить с этим, но Давид всякий раз останавливал меня: «Какого черта, старик, смотри на это проще, как на мистификацию. Они этого хотят? Пусть жрут. Твои вещи ничуть не хуже». Но я-то знал, что они хуже всего того, что написал блестящий и неповторимый Вадим Ильин. И Давид тоже это знал.

В общем, как видите, у нас сложились особые отношения. Внешне – дружеские; где-то в глубине – будто у дьявола с клиентом. Разобраться бы еще, кто на самом деле дьявол, а кто клиент… Во всяком случае, минувшие годы прошли под знаком определенной взаимной зависимости. Меня не покидало ощущение, что я обязан делать для Давида все, что могу. Его просьба приехать не оставила мне выбора. Но ведь в письме было еще кое-что: приглашение на чужой праздник жизни. Против новой книги, да еще «бомбы», да еще написанной действительно совместно, я бы, черт возьми, не возражал. Многое изменилось со времен того, первого, романа. Мне уже давно никто ничего не предлагал, а что может быть тяжелее невостребованных слов? Ведь они вобрали в себя все то, чего я, как мне казалось, недополучил в реальности – единственной и непоправимой.

Было и другое обстоятельство: у меня заканчивались средства к существованию. От моих новых книг господа издатели в последнее время отказывались. Электронные версии старых шли туго, и проценты я получал символические – пираты почти похоронили копирайт. Я все чаще поглядывал на карту Канады, ища на ней кружочек с надписью «Квебек». Я с трудом представлял себе, как туда перебраться и, главное, чем там кормиться. Я не посмел бы долго пользоваться Иркиной добротой; с другой стороны, работа где-нибудь на автомойке означала бы, что я окончательно просрал свою жизнь. Здоровье уже не то, энергии – кот наплакал, веры в себя – еще меньше. Куда дернешься с таким багажом? А все равно жаль. Трудно смириться с тем, что впереди только пустота, старческая немощь, угасание, одиночество. Потому я и тешил себя иллюзиями. Да и просто хотелось пожить по-человечески, как говорил герой одного хорошего старого фильма.

7

Вот так-то. Тебе удалось немало выжать из меня, чертова монета. Я обнаружил, что все еще машинально поглаживаю ее пальцами. Это было какое-то тактильное опьянение…

Ну, хватит на сегодня. Всего час до полуночи, а ведь завтрашний день мне предстояло провести в дороге. Не рассчитывая на то, что проснусь с рассветом, и уже не очень хорошо различая стрелки, я поставил будильник на пять часов. В бутылке осталось не больше трети, и произошло это как-то незаметно. Зак спал беспокойно, сучил лапами и рычал во сне. Наверное, тоже сражался со своими призраками, как я недавно, но у него, бедняги, не было «первой – за счет заведения».

Я погасил ночник и погрузился в темноту, куда проникали лишь скользившие по жалюзи слабые отблески фар проезжавших мимо мотеля машин, да еще тревожный гул двигателей. Продавец обещал мне полноценный сон. Обманул, мерзавец. Я ждал до полуночи, потом встал, оделся, сел в машину и долго ехал без единой мысли в голове, но со смутным ожиданием чего-то, а потом внезапно наступило утро и мимо промелькнула надпись «Добро пожаловать в Квебек» на трех языках. В моем «ниссане», оказывается, был установлен навигатор (не помню, чтобы я его покупал), и знакомый женский голос периодически подсказывал по-русски, где и куда поворачивать, чтобы попасть в пункт назначения. Это было похоже на игру, затянувшуюся лет на десять, но в конце концов я увидел дом, стоявший в таком красивом месте, что у меня защемило сердце, а возле дома меня ждала моя Ирочка. Она нисколько не постарела за прошедшие годы, только резче обозначились складочки, спускавшиеся от крыльев носа к уголкам губ, да глаза стали печальнее. Мы молча обнялись, потом, обнявшись, направились к дому. Оказавшись внутри, я понял, что не хочу никуда отсюда уезжать. Я еще не видел дома уютнее.

– Зак? – спросила Ирка.

– Умер в прошлом году. От старости. – Я действительно помнил это. Предчувствуя свою смерть, он с собачьей деликатностью хотел уйти со двора и начал рыть замерзшую землю под воротами. Он углубился всего на несколько сантиметров, на большее не хватило сил и времени. Я нашел его утром, уже окоченевшего; начинался снегопад, снежинки падали на него и не таяли.

Ирка коснулась губами моей щеки. Ее присутствие было для меня и лекарством, и надеждой.

Мы сидели в гостиной, отделанной панелями из светлого дерева. Через открытые французские окна лился солнечный свет, и в воздухе носились ароматы цветущего сада. Часы шли медленно, как будто время тоже наслаждалось покоем. Мы говорили о том, куда бы пойти или поехать завтра. Потом начали вспоминать общих знакомых.

– Как там Давид? – поинтересовалась Ирка.

А в самом деле – как? Я вдруг понял, что не знаю. Я даже не мог осознать, с какого момента начинается провал в памяти. Я помнил, что должен был попасть на маяк, но не помнил зачем. Несмотря на близость Ирины, меня охватило жуткое чувство: с одной стороны, утрачивая воспоминания, утрачиваешь жизнь; с другой – теперешняя идиллия была под угрозой; что-то, пока неразличимое, ворочалось в темноте будущего и приближалось, чтобы разрушить долгожданную гармонию. Неоконченное дело и неоплаченный долг наваливались тяжелым бременем; мне показалось, что потолок стал ниже, а снаружи доносится какой-то визг. Этот нестерпимый звук становился все громче, и в определенный момент из стены прямо передо мной появился огромный вращающийся диск. Он разрезал пополам камин, стоявшие на каминной полке часы, картину над ними, и вскоре уже вгрызался в потолочную балку…

Я потянулся к Ирине, чтобы взять ее за руку и увести из дома, но обнаружил, что ее нет рядом. В тот же миг на меня обрушилась крыша… нет, невесомая темнота, свист пилы перешел в звон будильника, и я проснулся в номере мотеля «Роза ветров».

Зак сидел рядом с кроватью – его голова находилась вровень с моей – и смотрел на меня с укоризной: мол, что же ты, старик, себе думаешь? Я пока ни о чем не думал. Главное, что у меня еще был шанс добраться до маяка, а значит, я смогу ответить на вопрос «Как там Давид?», когда мы встретимся с Иркой наяву.

8

До тех пор пока все не испортил будильник-пила, сновидение было на редкость приятным и многообещающим. Жаль, не удалось досмотреть его до конца. Интересно, если бы не вмешательство извне, дошло бы у нас с Иркой до постели? Ведь все казалось таким реальным…

Между прочим, похмелья я не ощущал. И потому решил, что надо бы заглянуть перед отъездом в магазин и запастись «снотворным» на следующие несколько ночей. Учитывая, что первая бутылка досталась мне даром, я был готов потратиться. В конце концов, в дальнейшем можно сэкономить на еде.

Я выпустил Зака на прогулку, а сам собрал вещи и забросил сумку в «патрол». Дождь прекратился, но небо по-прежнему было затянуто облаками. Я зашел в офис менеджера и уладил формальности с равнодушно-молчаливым Олафом, который, как я успел заметить, до моего появления смотрел на компьютере «Пиратов Карибского моря».

Магазин был открыт круглосуточно. Я снова оказался единственным клиентом, только вместо вчерашнего продавца за прилавком дремала перезрелая девица с расплывшимися формами и фиолетовыми губами. С первой же секунды стало очевидно, что мое появление неуместно и я ее сильно раздражаю. Вопрос «И что тебе, старперу, не спится?» так ясно читался на ее скривившейся физиономии, что полезнее всего для моих нервов было бы сразу развернуться и отчалить. Но я еще не вполне избавился от дурацкого заблуждения, что торгующие хоть немного заинтересованы в продажах.

– Две поллитровые бутылки бакарди, пожалуйста, – сказал я, выкладывая на прилавок деньги.

– Какого еще бакарди? – брезгливо осведомилась девица.

– Ром бакарди. Черный. Я вчера вечером брал.

– Ни хрена подобного, – нагло сказала она, начиная жевать жвачку, до этого, видимо, отдыхавшую за щекой. – Я тут всю ночь торчала. Ромом не торгуем.

Я открыл было рот, чтобы по гнилой интеллигентской привычке привести разумные аргументы, но потом еще раз взглянул на ее шевелящиеся губехи и понял: безнадежно. При общении с подобными персонажами апеллировать к головному мозгу себе дороже. В лучшем случае вас не поймут. В худшем обматерят.

Я спрятал деньги и вышел из магазина. Хмурый охранник гонял по стоянке Зака. С утра как-то все не складывалось – верный признак того, что пора уносить ноги из этого места. Оно исчерпало себя и свой запас приятных ночных сюрпризов. И если приберегало на день одни неприятные, то лучше их не дожидаться.

Я далек от мистицизма, но, надеюсь, также и от галлюцинаций. Человек, вручивший мне бутылку рома, мне не привиделся, да и бутылка – вот она. Что может быть убедительнее? Забравшись в машину, я открыл ее и понюхал содержимое. Запах воспоминаний и надежд. «Первая – за счет заведения». Значит, предполагались и следующие? С этой утешительной мыслью я покинул «Розу ветров».

9

Зак вел себя беспокойно, поскуливал и вертелся на сиденье, выбирая позу, в которой раны причиняли бы наименьшие неудобства. Сегодня он явно чувствовал себя хуже. Не настолько, чтобы я помчался на поиски ветеринарной клиники, но без визита в аптеку, похоже, не обойтись.

Спустя полчаса, проезжая через небольшой городок, я увидел аптечную вывеску, остановился и купил баночку мази Вишневского. Как выяснилось, выбросил деньги на ветер, потому что Зак не из тех, кто будет лежать спокойно, пока ты пытаешься облегчить ему жизнь, и дело тут не в глупости, а в мерзком характере. И еще, может быть, в запахе березового дегтя. Ну и ладно. Надеюсь, поговорка «заживает как на собаке» – не пустая выдумка любителей кошек.

Часам к девяти я основательно проголодался. Придорожных кафе было достаточно, но я не отказался от своего намерения экономить и решил купить продукты в каком-нибудь супермаркете. На въезде в очередной населенный пункт пришлось пережить небольшой стресс, когда меня остановил инспектор дорожного патруля. Я ничего не нарушил, причина была в другом. Убедившись, что машина не угнана, служивый отпустил меня с пожеланием счастливого пути. Думаю, не последнюю роль тут сыграл членский билет Союза Писателей с надписью «пресса», который я как бы случайно подаю в таких случаях вместе с водительским удостоверением. Надо же извлекать хоть какую-то практическую пользу из пребывания в рядах этой противоестественной организации.

В половине десятого завибрировал мобильник. Пару секунд я позволил себе помечтать: хорошо если бы это звонил Давид, который сообщил бы, что с ним все в порядке, ложная тревога, недоразумение исчерпано. Я бы развернулся и со спокойной совестью потарахтел в обратном направлении, а уже завтра, во второй половине дня, – неземное счастье! – развалился на своем диване с какой-нибудь книжкой и стаканом рома бакарди под рукой. А вечером, пожалуй, связался бы по скайпу с Иркой и попросил ее выяснить, что конкретно нужно сделать, чтобы произошло чудо и Канада приняла балласт массой девяносто пять килограммов, не способный ни на что другое, кроме как составлять более или менее внятные предложения из слов чужого языка.

Но звонил всего лишь отпрыск Давида. Поганец явно решил проконтролировать, как ленивый и необязательный дядя Илья выполняет свое обещание. Я заверил его, что нахожусь на полпути к цели, и поинтересовался, как себя чувствует Елена. Судя по тревожным нотам в голосе Марка, у нее были серьезные проблемы. Я снова подумал, не станет ли это лето последним для кое-кого из нас. Возможно, судьбе показалось, что она и так слишком долго баловала семейство Давида и его соавтора.

Зарулив на стоянку супермаркета, я приготовился к очередному раунду вечного спора с Заком по поводу того, оставаться ли ему в машине, но пес лишь вяло тявкнул пару раз, провожая меня взглядом. Людей в торговом зале было негусто. Я слонялся с корзиной вдоль забитых жратвой стеллажей, выбирая то, что подешевле и покалорийнее. Мое внимание привлекла старая цыганка в полной амуниции, которая катила тележку мне навстречу. Девушка, что раскладывала товар на полках – кажется, эта профессия сейчас называется кошмарным словечком «мерчандайзер», – сделала ей замечание:

– С кошками вход запрещен.

Цыганка пристально посмотрела на нее; в черных глазах засветился какой-то странный интерес. Я не мог взять в толк, о чем речь, потому что не заметил никаких кошек. В тележке у старухи лежали только сосиски и пакет молока.

– Это не кошка, а кот, – сказала цыганка. – Если ты его тоже видишь, тебе не нужно здесь работать.

Девушке явно сделалось не по себе. Мне знакомо это ощущение. Когда-то, по молодости и по глупости, я имел дело с цыганами и сравнительно дешево отделался. Однако я до сих пор помню досаду, которую испытывал после того «эксперимента», и гнетущее чувство, что был обманут в чем-то большем, чем потеря денег.

Цыганка спокойно покатила тележку дальше, а я свернул в другой ряд, но вскоре увидел ее снова. В этот утренний час работали всего два кассира, и образовалась очередь из трех-четырех человек. Цыганка пристроилась прямо за мной. Надо сказать, неприятное соседство. От нее пахло, причем не только в общепринятом смысле. Это был запах какого-то чуждого и опасного мирка, надежно спрятанного во внутренней темноте. И вдруг я услышал:

– Что тебе здесь нужно, мурдало?

По-моему, последнее слово прозвучало именно так, но деньги я бы на это не поставил. Я обернулся только для того, чтобы посмотреть, к кому она обращается, и наткнулся на встречный взгляд. Ее глаза напоминали куски антрацита. Я считаю себя не поддающимся гипнозу, но на всякий случай решил, что не позволю ей втянуть меня в бессмысленный разговор. К моему сожалению, очередь двигалась слишком медленно – впереди стояла дородная дама с полной тележкой.

Я отвернулся и принялся выкладывать товар из корзины на транспортировочную ленту, и тут что-то ударило меня по руке. Дернувшись от резкой боли, я посмотрел на тыльную сторону ладони – на ней краснели четыре параллельные царапины. И это не могло быть ничем иным, кроме как следами кошачьих когтей.

Я и в обычном состоянии не отличаюсь быстротой реакции, а в данном случае оказался просто в ступоре. «Черт, как она это сделала?» – задавал я себе вопрос и не находил ответа. Потом нахлынула ярость, причем худшая ее разновидность, не имеющая выхода. Как себя ни веди, все равно будешь выглядеть идиотом: если набросишься на старуху – в чужих глазах, если спустишь все на тормозах – в своих собственных. Я торчал в этом тупике, а цыганка прошипела мне в спину, но так тихо, что никто, кроме меня, ее не слышал:

– Убирайся туда, откуда явился, бэнг!

– Да пропади ты, тварь, – пробормотал я себе под нос, чтобы хоть немного стравить внутреннее давление.

Внезапно у меня потемнело в глазах. Вместо людей и предметов остались только тусклые силуэты, похожие на искаженные негативные изображения. Источники света превратились в черные круги и спирали, из которых струилась мгла. Это продолжалось не больше секунды и закончилось так же внезапно, как началось. Я пошатнулся, но устоял, опершись на поручни.

Зато цыганка, как выяснилось, рухнула замертво. Поднялся небольшой переполох. Кто-то крикнул: «Вызывайте скорую!» Передо мной освободилась касса, и больше не было причин задерживаться. Тем более что теперь я тоже видел черного кота, сидевшего на груди у цыганки и злобно скалившегося в мою сторону.

10

Супермаркет скрылся из виду, но осадочек, как говорится, остался. Остались и царапины на руке, которые я промыл ромом и смазал йодом из аптечки. Хотя, если кот бешеный, эти меры предосторожности были все равно что мертвому припарки. У меня даже аппетит пропал… на время. Потом все-таки вернулся, и я стал высматривать место, где можно было бы перекусить, размять ноги, а, если повезет, то и вздремнуть с полчасика. Проще говоря, безопасное место – но есть ли еще такие, это, конечно, вопрос.

Переезжая мост, я увидел несколько машин, стоявших на берегу метрах в ста от трассы. Погода постепенно улучшалась, и на диком речном пляже расположились три-четыре семейства, а в воде резвились детишки. Детей я не люблю – от них слишком много шума и суеты, – но тут решил, что выдержу сомнительное соседство ради того, чтобы избежать других, менее желательных встреч.

По наезженной колее, тянувшейся вдоль берега, я подобрался к автопарку беззаботных отдыхающих и заглушил двигатель в тени старой плакучей ивы. Некоторое время сидел неподвижно. Потом принялся есть бутерброды, запивая их яблочным соком из пакета. В спокойной речной воде отражался опрокинутый противоположный берег и полоса неба с голубыми просветами. Ниже по течению на шаткой сиже клевал носом рыбак в шляпе с поникшими полями. Дорого бы я дал сейчас за то, чтобы поменяться с ним местами, хотя ненавижу рыбалку, охоту и прочие традиционные мужские забавы.

В другое время Зак уже сожрал бы свой завтрак и половину моего, а затем прогрыз бы дыру в обшивке, стремясь побыстрее слиться с природой, но сейчас едва повел ушами, когда я предложил ему прогуляться. Покончив с бутербродами, я выбрался из машины и спустился к воде, чтобы ополоснуть руки. Тут меня ждал очередной неприятный сюрприз. В темном уютном затоне, образованном подмытым берегом и корнями ивы, я увидел мертвеца. Лиловое, слегка раздувшееся лицо проступало из черноты. Поверх него плавал мелкий мусор и узкие ивовые листья. Ниже шеи ничего нельзя было различить, как если бы мертвец стоял на дне, запрокинув голову… или, возможно, это была голова без тела. Изо рта что-то торчало: предмет тускло отсвечивал серебром и золотом. Наклонившись, я разглядел погон с большой контр-адмиральской звездой и якорем, зажатый между губами.

Я выпрямился и посмотрел по сторонам. Для всех присутствующих продолжался праздник жизни, то есть обычный летний день. Похоже, я начал притягивать проблемы, как некоторые известные субстанции притягивают мух. О том, чтобы подремать в холодке, теперь не могло быть и речи. Я отошел от берега и направился в заросли с намерением отлить, но по пути так скрутило живот, что я чуть не выблевал завтрак и надолго забыл о мочевом пузыре. Вряд ли это была запоздалая реакция на totenkopf – во время Семидневной Гражданской я видел вещи и поотвратительнее.

В любом случае намеки организма полностью совпадали с подсказками здравого смысла, и я поспешил к «ниссану» походкой человека, которого внезапно вызвали по срочному делу. Но так, собственно, и было. Я начал подозревать, что, хоть это и противоречит обывательскому здравому смыслу и даже попахивает мистикой, мои мелкие и крупные неприятности как-то связаны с конечной целью поездки. Маловероятные совпадения выглядят пошло только в романах. В жизни они происходят сплошь и рядом (сама жизнь есть результат крайне маловероятного стечения обстоятельств), но обращать внимание на зловещие знаки начинаешь лишь после того, как угроза становится неотвратимой.

Поэтому я нисколько не удивился, когда, вернувшись на трассу и включив радио, услышал в выпуске новостей сообщение о продолжающихся поисках контр-адмирала Корсака, пропавшего два дня назад. Никто не выходил на связь с родственниками. Мотивы похищения (если это похищение) неизвестны. Рассматриваются несколько версий.

Корсак сделал блестящую карьеру во время уже помянутой мной Семидневной войны, когда командовал эскадрой, которая жестоко подавила бунт на нескольких кораблях флота. С тех пор он считался чуть ли не национальным героем, но я не сомневался, что врагов у него было по крайней мере не меньше, чем родственников у погибших моряков. И еще в одном не сомневался: несмотря на то что лицо мертвеца в реке было раздуто, искажено и частично обезображено, я знал, где находится голова похищенного контр-адмирала. Насчет всего остального утверждать не взялся бы; я мог поручиться только за голову.

11

Вскоре я почувствовал себя хреновым актером на съемках третьеразрядного боевика, правда, никто не спрашивал моего согласия сниматься, а кроме того, меня забыли ознакомить со сценарием. Я сделался объектом преследования, и это уже была не паранойя. Здоровенная черная «тойота секвойя» пристроилась метрах в ста позади и в течение нескольких изматывающих часов сохраняла дистанцию, невзирая на мои жалкие попытки оторваться или, наоборот, пропустить ее вперед. Понятное дело, догнать меня труда не составляло. Но когда я притормаживал, водитель «секвойи» притормаживал тоже. В зеркале заднего вида я видел только его пальцы-сосиски, лежавшие на рулевом колесе. И ни малейшего намека на лицо – прямо какой-то анатомический театр.

Все это было игрой на моих изношенных нервах, которая не могла продолжаться долго. Я почти дозрел до того, чтобы сдать назад и проверить на прочность бампер «тойоты» (идея явно упадочная, учитывая соотношение размеров и лошадиных сил), когда «секвойя» внезапно развернулась через осевую и скрылась из виду.

Я ни хрена не понимал. В глотке у меня было сухо, как в Атакаме. Если бы дело происходило лет на сто раньше, я мог бы стать клиентом господина Кафки, а так приходилось рассчитывать только на собственное чувство художественного слова.

В общем, для полного соответствия заезженным клише теперь не хватало лишь появления длинноногой красотки, которая потом отдастся мне прямо на капоте «патрола», вот только я, толстоватый лысеющий литератор, не вписывался ни в один жанр, кроме мемуаров, ну и, пожалуй, эпитафии, но с последней я предпочел бы повременить.

Вместо красотки судьба свела меня с мальчиком. Не подумайте ничего предосудительного. Понимаю, что безнадежно отстал, но я все еще по старинке предпочитаю женщин. Кроме того, я стремился избежать любых контактов. Однако что прикажете делать, когда вы стоите на светофоре, а к вам подходит невесть откуда взявшийся пацан лет двенадцати в темных очках, с тросточкой и повадками слепого, и вместо предложения протереть лобовое стекло произносит следующее: «Отвезите меня к Хендрику»?

Поскольку вы начинаете лихорадочно соображать, что бы это значило, и в панике обшариваете взглядом горизонт в поисках воображаемых сообщников «слепого» провокатора, возникает мучительная пауза, и тогда он показывает вам точно такую же монету с изображением королевы и маяка, как та, что лежит в кармане ваших джинсов.

Но даже демонстрация монеты не ускоряет ваших мыслительных процессов и, главное, вашей реакции. Ваш принцип не брать попутчиков, какими бы несчастными они ни выглядели, казался непоколебимым еще пару минут назад, а теперь вас терзают противоречия, да вдобавок ко всему на светофоре уже загорелся «зеленый» и сзади загавкала клаксонами целая свора обезумевших придурков, которые так торопятся встретить на дороге свою смерть…