Ястреб над озером

Вильям Козлов

Ястреб над озером

1

Солнце уже село за лесом, но весенний закат еще можно было снимать на цветную пленку. Сергей Волков тихо греб вдоль берега. На озере в этот час было тихо, и вода негромко журчала, обтекая крутые бока небольшой резиновой лодки. Отпустив весла, он поднял фотоаппарат и нацелился на стоявшую у самого берега одинокую сосну. Одна ее ветка, будто гигантская рука, простиралась над водой. Оранжевое закатное небо и нежно-розовая гладь озера да еще огромная сосна с сияющими иголками — все это должно выйти на снимке неплохо.

Наверное, если бы он пристал к берегу напротив сосны и зашагал по лесной тропинке к хутору, где у знакомого оставил свой «Москвич», ничего бы и не произошло; но он продолжал медленно грести. Впереди показалась травянистая коса, а за ней загубина. Вот туда-то Сергей и завернул. Камыши расступились, и он выплыл на чистую воду. И сразу увидел их. Они не спеша выбирали сеть. Серебристо поблескивала рыба. Лиц не разглядеть. Один, согнувшись, стоял на корме, другой сидел на скамье и вылущивал из ячей крупную рыбу.

Еще не закончился нерест, и заниматься таким делом могли только самые оголтелые браконьеры. Осевшим от гнева голосом Сергей сказал:

— Я общественный инспектор Волков, попрошу пристать к берегу.

Они молча продолжали свое дело. Заметили они его сразу, как только он выплыл из камышей, но ничуть не испугались. И сейчас, не обращая внимания, вытаскивали из воды бесконечную сеть с густо засевшей в ней рыбой.

— Гляди, опять угорь,—негромко заметил один из них.

— Уже одиннадцатый, — откликнулся тот, что тащил сеть.

Они явно издевались над ним. Сергей крутился на одном месте, не зная что делать. Подъехать к ним? Чего доброго проткнут лодку и вплавь добирайся до берега. Но и смотреть, как они браконьерствуют, было выше его сил. Тот, что согнулся на корме, наконец выпрямился: кончилась сеть.

— Катился бы ты, малый, отсюда подальше, — видя, что Сергей направляет лодку вслед за ними к берегу, посоветовал один из них.

— От греха подальше, — беззлобно прибавил второй.

Последовать их совету Сергей никак не мог. Он уже два года был общественным инспектором рыбоохраны и не раз сталкивался с браконьерами, многих знал, но таких наглых встретил впервые. Пусть он не сумеет отобрать у них сети и рыбу, но хотя бы увидит лица. В конце концов, никуда они не денутся: у него на хуторе машина. И они на своем мотоцикле с коляской, который стоял под березой в кустах, далеко не уйдут.

Пристали к берегу одновременно. Пока те вытаскивали из лодки ворох сетей, Сергей оттащил подальше на траву резинку и направился к ним.

— А ты настырный! — усмехнулся один.

— Придется составить акт, — сказал Сергей, хотя никаких бумаг, кроме удостоверения, у него с собой не было.

— Акт, говоришь? — переспросил второй, что выбрасывал из лодки на берег рыбу.

Сергей полез в карман. Краем глаза он следил за парнем, который держал в охапке мокрые поблескивающие сети. Лицо его было повернуто в сторону Сергея. Удостоверение Сергей так и не успел достать: парень неожиданно прыгнул к нему и бросил сеть. Сергей отскочил в сторону. Сеть мягко шлепнулась рядом. Второй с веслом в руке выпрыгнул из лодки и тоже пошел на Сергея. Весло просвистело у самого уха и с мокрым шелестом зарылось в кусты. И тогда, больше не раздумывая, Сергей бросился на того, который был ближе, и ударил в лицо. Тот охнул и отшатнулся. Второй нерешительно остановился. В ту же секунду Сергей мощным ударом в подбородок свалил и его.

— Давайте лучше спокойно разговаривать, — сказал он, решив, что теперь они станут смирнее.

Снова что-то тяжелое просвистело у головы и глухо шмякнулось. Парни приближались к нему. Остановились в двух шагах. Оба были невысокого роста, лица размазывались в сумерках. У одного на лоб спускалась белая челка. Второй звучно шмыгал носом. Каков их возраст, определить было невозможно.

— На хуторе меня ждет вооруженный инспектор, — как можно спокойнее сказал Сергей. — Вам все равно не уйти.

— Это тебе не уйти... — хрипло ответил парень с челкой.

Ждать, пока они соберутся с духом и бросятся на него, не было смысла. Нащупав ногой что-то твердое, Сергей стремительно нагнулся и схватил камень, который тут же рассыпался в руке: камень оказался засохшим комком глины.

Однако парни разом отпрянули в сторону, и тот, который с челкой, прохрипел:

— Пику!

За спиной затрещали ветки, Сергей оглянулся — с этой стороны он никак не ожидал нападения, — и вдруг что-то острое и горячее вошло в него. Сначала он даже не ощутил боли, лишь легкий укол. Какое-то мгновение — и острое вышло из него, оставив внутри, в правом боку, горячую боль.

Сергей увидел черный, нечетко вырисовывающийся силуэт третьего парня. Он, по-видимому, прятался в кустах у мотоцикла за спиной Сергея. В лунном свете блестели жирные волосы, в правой опущенной руке голубовато сверкнуло длинное узкое лезвие. А потом вдруг все стало безразличным, нереальным. Звездное небо превратилось в огромную воронку, которая стала заворачиваться, втягивая в себя звезды и расплывчатую луну. А может, это вовсе и не луна, а фонарь в чьей-то руке. Он хотел сделать шаг, но ноги вдруг стали чужими, и, застонав, Сергей повалился.

Будто сквозь разреженный туман он видел, как сблизились три черных силуэта и, пошептавшись, отпрянули друг от друга. Слышал он и разговор их, но отдельные слова куда-то проваливались.

Первый голос. Никак убил... Что... будет?!

Второй голос. Заткнись!.. Поздно... об этом.

Третий голос. Может, в озеро?

Первый голос. Ну... к черту!.. Скорее отсюда!.. Все равно всплывет...

В крутящейся небесной воронке возникли три безглазых головы с зелеными плоскими лицами. Головы тоже медленно вращались. Наконец размазались в сплошное пятно и исчезли.

— Амба! — отчетливо услышал Сергей и закрыл глаза, проваливаясь в эту бешено закрутившуюся воронку.

А навстречу ему из обволакивающей тьмы разноголосо неслось: «Амба! Амба! Амба! Амба!..»

2

Лиля пришла, когда в палату еще не пускали. В просторном вестибюле сидели посетители. На коленях сумки и сетки с передачами. Мужчины и женщины, тихо переговариваясь, то и дело бросали взгляды на дежурную медсестру, сидевшую в стеклянном скворечнике. Медсестра, возвышаясь над всеми, что-то записывала в толстый коричневый журнал. Сквозь застекленные двери, за которыми бледно маячили лица ходячих больных, в вестибюль ползли больничные запахи.

В прошлый раз, когда ее впервые пустили к мужу после операции, Сергей был еще очень слаб. Лежал на спине под байковым одеялом, а к ноге его от штатива со стеклянной колбой тянулись какие-то резиновые шланги. Сергей был бледный, прозрачный и совсем чужой. Под глазами — тени, губы спеклись. Врач сказал, что жизнь его висела на волоске. Была задета печень, и слишком много потеряно крови. Три часа пролежал Сергей в кустах без сознания, прежде чем его обнаружили. А нашел его — кто бы мог подумать! — верный Дружок. Пес, привязанный в сарае на хуторе, каким-то непостижимым собачьим чутьем почувствовал, что Сергей в беде. Он стал метаться, выть, оборвал веревку, а когда хозяин выпустил его из сарая, бросился по узкой тропинке к озеру. Обеспокоенный долгим отсутствием Сергея, хозяин дома, где обычно останавливался Сергей, поспешил вслед за собакой и обнаружил на берегу истекающего кровью инспектора. Пес лизал ему лицо и жалобно визжал.

К счастью, хозяин умел водить машину. Он пригнал на берег «Москвич», втащил туда потерявшего сознание Сергея и через полтора часа доставил в городскую больницу. Дружок норовил проскочить вслед за санитарами в операционную, но его прогнали. Тогда он улегся на крыльце и там оставался до утра.

Когда хозяин пригнал машину к дому Сергея, был уже третий час ночи. Лиля долго не могла понять, что произошло. В тот день, как часто в последнее время, они крупно поссорились, и Сергей, прихватив с собой Дружка, укатил из дома.

Незнакомый ей человек рассказал, что произошло на берегу озера, и отдал ключи от машины. И еще сообщил, что Дружок остался дежурить на больничном крыльце...

Ошарашенная всем случившимся, Лиля долго не могла заснуть в эту ночь. Последняя их ссора была необычной: Сергей заявил, что больше не вернется. Лиля уже давно была готова к этому: последние два года их семейная жизнь становилась все хуже и хуже. Ее отец переехал из Средней Азии в Москву и звал к себе дочь. Лиля убеждала мужа ехать, говорила, что всю жизнь торчать в провинциальном городе — значит себя заживо похоронить, а Сергей, способный журналист, если захочет, легко сможет устроиться в одной из московских газет. Да и отец поможет, у него в Москве обширные связи. Влюбленный в свои озера, тратящий все свободное время на борьбу с браконьерами, Сергей заявил, что никуда отсюда не уедет, а с ее отцом никогда не помирится, потому что ее любимый папочка — мещанин до мозга костей, привык устраиваться при помощи всякого рода знакомств и хочет, чтобы Сергей стал таким.

Лиля не знала, что делать: с одной стороны, ее тянуло в Москву, там она закончила университет, с другой — жаль было расставаться с Сергеем. У них все-таки сын, и когда-то они любили друг друга...

Но отец присылал настойчивые письма, убеждал ее, что Сергей никогда не сможет устроить ее жизнь, откровенно заявлял, что, пока она еще молода, красива, надо расставаться с этим человеком и переезжать в Москву, раз появилась такая возможность... И чем скорее, тем лучше!..

И вот только Лиля решила послушать отцовского совета, Сергей попадает в больницу... И надо же было ему связываться с какими-то браконьерами!.. Ей не хотелось, чтобы кто-то сказал потом: «Ушла, оставила мужа при смерти...»

Утром Лиля позвонила в регистратуру и узнала, что операция прошла благополучно.

Впервые за шесть лет семейной жизни Лиля видела его таким слабым и беззащитным. Раньше он мог схватить ее на руки и подбросить, будто маленькую девочку, к потолку, на мотокроссах выхватывал из грязи стопятидесятикилограммовый мотоцикл и снова мчался на нем к финишу... А сейчас осталась лишь тень Сергея Волкова.

Лиля решила быть с ним сухой и официальной, пусть почувствует, что она здесь по обязанности, пока считается его женой. Но когда он поднял на нее глаза, в которых застыло совершенно новое, не свойственное ему выражение боли и тоски, она растерялась. Застряли на языке уже готовые было сорваться обидные слова, вдруг захотелось прижаться к этому обострившемуся, заросшему щетиной лицу и заплакать...

Сергей взглянул на нее и нахмурился — он почувствовал ее состояние, потом хотел улыбнуться и что-то сказать, но губы его мучительно искривились — видно было, что ему очень больно.

— Скажи родителям, — прошептал он, — чтобы пока... не приходили. Видишь... — Он все-таки улыбнулся уголками губ.

Потом подошла сестра и сказала, что на сегодня достаточно, больной еще очень слаб. У двери Лиля оглянулась: Сергей, широко раскрыв глаза, смотрел в потолок, а резиновые черви-шнуры, извиваясь, заползали к нему под одеяло.

Как бы там ни было, Лиля решила пока не торопить события: может, Сергей теперь переменится, станет другим?..

В тот же день Сергея посетил следователь, и он ему все рассказал. Лица преступников он запомнил плохо, даже не заметил номера мотоцикла. И цвета не разглядел: было уже темно. Кажется, ИЖ... Прикованный к постели Сергей больше ничем помочь не мог следователю, хотя тот и пообещал, что преступников разыщут.

Рядом с Лилей сидела молодая женщина и любовно перекладывала в сумке свертки с едой. Она даже ухитрилась где-то раздобыть несколько апельсинов. Лиля вспомнила, что до ближайшего гастронома всего две автобусные остановки.

Когда она вышла на заасфальтированный больничный двор, где у фасада главного корпуса стояли несколько молочно-белых «Волг» с красными крестами, с дороги свернул к стоянке мотоцикл. Стройная девушка в светлых брюках и черном свитере поставила мотоцикл на подножку и, тряхнув пылающими на солнце кудрями, зашагала к вестибюлю. Походка у девушки легкая, пружинистая. Внезапно остановившись, она сняла кожаные мотоциклетные перчатки с широкими раструбами, небрежно засунула в карман узких брюк и бросила через плечо взгляд на Лилю, стоявшую на остановке. Всего на один миг встретились их глаза, но Лилю будто током пронзило. Она могла поклясться, что никогда эту девушку не видела. Да и вообще, девушка на мотоцикле — это редкое явление в городе. Почему же тогда незнакомка так заинтересовала ее?.. Тут подошел автобус. В заднее стекло она снова взглянула на девушку в светлых брюках.

Когда Лиля вернулась из магазина, в вестибюле было пусто. Все посетители разошлись по палатам. Больные в одинаковых мышиного цвета халатах и разноцветных полосатых пижамах сидели в парке на скамейках, прогуливались с родственниками по засыпанным гравием дорожкам.

Медсестра равнодушным голосом сообщила, что к больному Волкову сейчас нельзя: у него посетитель, придется подождать.

За распахнутым окном шумела старая липа. Запах молодой листвы смешался с запахом лекарств. Слышны были шарканье подметок по песку, негромкий говор и отдаленный шум автобуса.

К Сергею пришла, конечно, не мать. Она собиралась прийти позднее... Из редакции кто-нибудь? Впрочем, что гадать: посетитель скоро выйдет, и она увидит, кто это. Сергей все еще считается тяжелобольным, и долго у него задерживаться не разрешают.

Распахнулась застекленная высокая дверь, и в вестибюль быстро вышла большеглазая девушка в белом халате. И снова их глаза встретились. Лиле захотелось ответить таким же твердым и пронзительным взглядом, она попыталась это сделать, но по тому, как незнакомка чуть улыбнулась уголками пухлых ненакрашенных губ, поняла, что проиграла эту дуэль.

Сбросив халат, девушка протянула его гардеробщице, взяла сумку, из которой торчали совсем не женские перчатки, и вышла на улицу.

— Ваша очередь, — сказала медсестра, удивленно глядя на Лилю. — Надевайте халат и проходите. Пятнадцатая палата на втором этаже.

— Что? — растерянно спросила Лиля.

— Уж второй раз говорю вам, можно к Волкову, а вы молчите. И халатик освободился... А кто вам Волков-то? Муж?

— Нет, — почему-то сказала Лиля, поднимаясь со стула. — Скажите, пожалуйста, как фамилия этой девушки? Ну, в брюках, которая сейчас вышла?

— Мы ведь не милиция, фамилии посетителей не записываем... Я ее почему запомнила — дежурила в ту ночь, когда этого... корреспондента Волкова привезли чуть живого. Она рано утром примчалась, когда ему только операцию сделали. Добилась своего: пустили в палату. Когда прибежала в больницу — то лица на ней не было. Значит, жена ему... Ходят к Волкову почти каждый день. Из редакций приятели, и даже начальник какой-то приезжал. На черной машине...

Видя, что Лиля направилась к выходу, сестра высунулась из своего стеклянного скворечника.

— Может, передать чего? — спросила она. — Я позвоню на этаж, нянечка спустится.

— Нет, нет, ничего не надо. — Лиля выскочила на улицу.

3

Сергей никогда не просыпался так рано, как теперь. Будил его черный дрозд. Он усаживался на зеленую ветку дуба, что рос под самым окном, и начинал свой утренний концерт. А программа у него была обширнейшая: дрозд передразнивал все и всех на свете. Черный, с вороненым отливом, чуть побольше скворца, он, почистив клюв, взмахивал крыльями, приседал, надувался, топорща перья на груди.

Стараясь не разбудить остальных, Сергей подошел к своей тумбочке, достал печенье, накрошил и, тихонько отворив одну створку, высыпал на карниз.

Проснулся Иван Ильич, сосед по койке. Он молча наблюдал, как вслед за дроздом на карниз опустились две синички.

Зашевелились в палате и остальные. Всего здесь стояло четыре койки. У самой стенки лежал черноголовый парнишка лет шестнадцати. Его привезли с переломом бедра. Когда начался ледоход, он с шестом в руках прыгнул на льдину. Захотелось прокатиться по Дятлинке. Но случилось так, что льдина столкнулась с другой и развалилась, Игорь, так звали мальчишку, упал в воду. У парня все-таки хватило сил доплыть в ледяной воде до берега.

Рядом с ним лежал Прокопыч — старик пенсионер. Он красил в своем доме к Первомаю наличники и свалился с лестницы. Хозяйка как раз выпустила из хлева свинью, и ошалевшая от свободы и яркого весеннего солнца пятипудовая хавронья, сделав круг по двору, как таран, налетела на жидкую лестницу. Прокопыч и охнуть не успел, как оказался на земле. В результате — травма позвоночника.

Иван Ильич попал сюда с острым приступом полиартрита. Теперь ему стало легче, и он мог передвигаться уже без костылей.

Сергей тоже себя чувствовал неплохо. Шов на животе стал заживать и чесаться. Однако дотрагиваться до него врач строго-настрого запретил.

Иногда Сергей тайком забирался на застекленную веранду. Прямо перед ним, за тропинкой, темнели огромные дубы, а дальше за парком расстилалась зеленая холмистая равнина, на которой паслось стадо.

Первое время он почти ни о чем не думал, ничего не хотел. Но вот стали возвращаться силы, и Сергей почувствовал какую-то смутную тревогу. Что-то непонятное и пока необъяснимое происходило с ним.

Когда первый раз пришла Лиля, он сразу понял ее настроение. Потом пришла Лена, и он еще сильнее встревожился. Такие, наверное, ощущения испытывает обреченный больной, читая в глазах родных и близких жестокий приговор, который никто не может скрыть. Конечно, тут дело было не в здоровье, он явно выздоравливал. Дело было в другом. Он чувствовал, что уже никогда не будет прежним Сергеем Волковым. Соприкосновение со смертью, больница, перенесенные мучения — все это оставило в нем неизгладимый след. Он знал, что, выйдя из больницы, начнет другую, новую жизнь, но какую? Он чувствовал себя осенним зайцем, с которого клочьями сползала старая шерсть, а новая еще не наросла.

Так уж совпало — Иван Ильич Вологжанин, его сосед по койке, был начальником областной инспекции Главрыбвода. Он неделями мотался по рекам и озерам этого края. Несколько раз тонул, проваливался под лед, дважды браконьеры стреляли в него из дробовиков. На этой беспокойной работе он и подхватил полиартрит, который нет-нет да и давал о себе знать.

Вологжанин был рослый, крепкий мужчина лет сорока пяти. На его крупном с большим прямым носом лице выделялись кустистые широкие и очень подвижные брови. Короткие темные волосы на лобастой голове сильно тронула седина — теперь и цвет-то их определить невозможно, — а брови остались черными.

Край свой Вологжанин любил самозабвенно и мог рассказывать о лесах, реках, озерах и их обитателях часами. Он изучил почти все водоемы области и знал, где какая водится рыба. Он все больше и больше нравился Сергею: ведь у них оказалось так много общего! Сергей и раньше слышал о Вологжанине, а тот читал его статьи об охране природы. И хотя понаслышке давно знали друг друга, но встретиться пришлось вот в каком месте! Когда Сергей сообщил ему, что чуть жизни не лишился от руки браконьеров, Вологжанин стал заботиться о нем как о родном сыне.

— Года два назад была в нашей газете статья про то, как браконьеры убили инспектора рыбоохраны, — вспомнил Сергей. — Нашли их?

— Васю Гаврилина ухлопали из ружья, — сказал Иван Ильич. — На Балаздыни. Настоящий рыбинспектор был. Никому спуску не давал. Тысячи метров сетей изъял у браконьеров. Однажды подкараулили и из-за кустов шарахнули... Гаврилина-то обнаружили лишь на шестой день... А преступников долго искали. Но нашли. Инспекторов, жаль, у нас мало. И идут на эту работу неохотно — опасная должность. Есть, конечно, у нас и проходимцы, которые с браконьерами заодно. Он докладывает, что все в порядке на его участке, но рыбы там нет. Ставят сети, переметы, а он сквозь пальцы на это смотрит. Доходят до нас слухи, что такой-то инспектор связан с браконьерами, а как докажешь? Живет он где-нибудь на берегу озера за сотню километров, а уж свои его всегда покроют, не выдадут.

— По-моему, больше вреда приносят рыбхозы, — заметил Сергей. — Эти вообще никаких законов не признают — им все позволено. Я сам видел, как на Сеньковском озере тащили невод. Всю молодь, сеголеток прихватили, а потом вместе с тиной на берегу вывалили. Неделю воронье клевало.

— И такое бывает, — согласился Иван Ильич. — Беда в том, что не установлен еще жесткий контроль за рыбодобычей. Черпают до дна, а там хоть трава не расти... Есть у нас и примерные рыбхозы. Не только ловят, но и разводят рыбу. А насчет браконьеров ты, Сергей, заблуждаешься! Ни один рыбхоз не поставит сети в нерест, а браконьеры все реки перегородят. И ведь не только рыбу возьмут, а весь приплод погубят. А сколько их с ружьями по берегам шастает, когда щука нерестится! Я отбирал у браконьеров по нескольку километров сетей. Бывало и так: подцепишь якорем капроновую сеть, а от нее вонь на всю округу! Поставят, а приехать на озеро, видно, недосуг было, вот рыба и гниет.

Глуховатый Прокопыч, услышав разговор про рыбу, похвастался, что он тоже заядлый рыбак. И тут же рассказал, как в прошлом году, в нерест, перегородил сетью Дятлинку в узком месте и взял с полсотни икряных лещей. Несколько штук потянули за три килограмма...

У Ивана Ильича брови стали торчком. Однако он сдержал себя и вкрадчиво спросил:

— И в каком же ты, Прокопыч, месте речку перегородил?

— А прямо за старым мостом, в аккурат напротив промкомбината, — словоохотливо ответил старик. — Я кажну весну там сетку ставлю... И в этом бы году поставил, да вишь угораздило с лестницы кувырнуться... Будь она проклята, эта свинья!

— Умная у тебя свинья, Прокопыч, — громко сказал Иван Ильич. — Прости, что на старости лет говорю тебе такое... дожил до семидесяти лет, а, выходит, ума не нажил. Что же ты рыбу-то губишь? Сколько мальков бы выросло из той икры, которую ты, наверное, и есть-то не стал. Ну куда тебе полсотни лещей? Это, считай, три-четыре пуда. На базаре продал?

Прокопыч завертелся на койке, закряхтел — не ожидал он такого оборота — и наконец выдавил из себя:

— Соседям роздал, знакомым... Да разве я один ловлю? Почитай, каждый второй на нашем заводе рыбак. А без сетки теперь какой улов? Курам на смех! У каждого сетенка, да и не одна...

— Отец твой и дед тоже так ловили? — спросил Иван Ильич.

— Тогда рыбы было много, не то что теперь!

— Люди тогда поумнее были да похозяйственнее. И не только о себе думали. А вот такие дикари, как ты, и порешили всю рыбу. Неужели не понятно: если ловить рыбу в нерест, то она икру не вымечет. Не вымечет икру — мальков не будет. Значит, и рыбы в реках-озеpax не будет, да ее уже и нет во многих. А нет рыбы — водоросли разрастаются и высасывают целые озера, в болота превращают! Да что я говорю! Не желторотый ведь ты юнец, которого можно в чем-то убедить. Оказывается, мудрость и с годами не к каждому приходит.