Фуга с огнём

* * *

Камень на вид как камень. Ну да, вот они, узоры — не очень понятно, как их нанесли. Возможно, вытравили правильными веществами — Шилов достаточно хорошо разбирался в химии, ведь он и фотографом был, сам запечатлел многое (жаль, что оригиналы фотографии канули все до единой).

Так или иначе, а узоры на камне, если немного присмотреться, указывали на вполне определённую его часть. Я постучал по камню молотком — ничего. Никаких пустот. Были бы пустоты — их бы до меня обнаружили.

Но что-то ведь есть именно в этом камне! Я стукнул молотком сильнее, открошив часть поверхности, и увидел — часть камня, казалось, слегка вошла внутрь. Ударил сильнее, рискуя привлечь внимание охраны — часть камня отчётливо вошла внутрь, а затем… чуть приподнялась, выступила над поверхностью. Мы обменялись взглядами с Марией, и в её глазах я увидел восторг.

Не сразу удалось вытащить отошедший от основной массы камня кусок. Ай да Шилов! На самом виду стоит камень, а его никто не попробовал разломить, изучить? Хотя нам говорили ведь: все пустотелые камни были разбиты и всё, в них находящееся, передано в музей для изучения.

Помогли ложные клады, значит. Я не очень удивился, обнаружив внутри небольшого (относительно) тайника завёрнутую в промасленную ткань жестяную коробку. Коробка, в свою очередь, была тщательно облита воском (или чем-то наподобие) — для герметичности, видимо.

У меня сильно тряслись руки, когда я доставал коробку. Едва вспомнили о предосторожности, подстелили газету — восковое покрытие не сразу отошло.

Внутри была книга, несколько тетрадей. В идеальном состоянии, словно вчера только их сюда спрятали. Вот он, клад!

— Надо переснять! — шепнула Мария. Фотоаппарат ей оставили, с ним можно входить. Никого не волнует, что мы вынесем из того, что внутри фотоаппарата.

И мы начали переснимать. Долгий процесс, но мы не обращали внимания на время — просто делали копии, и всё. Дошли до первой тетради, когда явственно послышались голоса — кто-то ещё осматривает дом. Чёрт!

Книга оказалась не очень большой. Она отлично поместилась, обёрнутая в пластиковый пакет, в мою сумку. Очень удобно, как выясняется, ходить с сумкой, в которую помещается, не сминаясь, лист формата А4.

Промасленную тряпку мы оставили внутри тайника, его «крышку» я вставил, не очень уже заботясь о конспирации — всё равно заметят, если возьмутся изучать. Сейчас главное — добраться вместе с книгой до Толстого или Ульянова.

Мы прошли из дальней комнаты-кладовки, где был спуск в подвал, в гостиную, когда поняли, что в ловушке.

* * *

— Рад видеть вас в добром здравии! — Министр Бронштейн был явно в хорошем настроении. — Господин граф велели передать, что ассамблея начинается через… — министр посмотрел на часы. — сорок минут.

Мы переглянулись с Марией. Вот чёрт, я и впрямь забыл всё на свете! Ну да, мы ведь не собирались здесь задерживаться. Но задержались.

Нас обступили ещё четыре человека — в ладных костюмах, со спокойными выражениями не запоминающихся лиц. Один из них отнял у Марии фотоаппарат (и то сказать, мы очень уж растерялись), другой попробовал забрать у меня сумку. Но тут уже я успел очнуться.

— Это как понимать, господин министр? — я понял, что злость придаёт мне сил. Заметил, краем глаза, что и Мария пришла в себя. — Почему вы нас задерживаете?

— Например, можно понимать, как вандализм. Если будут сомнения, мы спустимся в подвал и найдём свидетельства. Отдайте её, господин Ерёмин. Прямо говорю, так будет лучше для всех.

Видно, он по-своему понял мой жест, когда я оглянулся в сторону спуска в подвал. Господин Бронштейн кивнул, и двое из его свиты — один из них тот, что отнял фотоаппарат — направились в указанном направлении.

— Правильно, господин Ерёмин. Пусть остаётся там, где вы нашли её. Тогда…

Нам достаточно было просто переглянуться. Не знаю, что на нас нашло. Возможно, я понял, что задержись мы тут — и книге конец. Мария, на вид сама покорность, сильно толкнула одного из людей министра — тот кубарем полетел на пол через кресло. А я схватил со стола массивную пепельницу и, не очень глядя куда, ударил второго. Ударил, куда пришлось. Уже убегая, держа Марию за руку, я оглянулся. Господин Бронштейн так и остался стоять — стоял и улыбался нам вслед.

* * *

Охраны снаружи не было. Интересно, зачем её отозвали? По уму, наоборот — перекрыть дом и подступы. Возможно, господин министр вовсе не ожидал никакого сопротивления.

— Костя, беги скорее! — Мария указала мне направление. — Я поеду домой, заберу детей и — к маме. Господин граф точно будет на открытии. Передай ему книгу!

Я не стал пытаться её отговаривать. Видно было, что Мария прихрамывает — это, вероятно, не помешает ей вести машину, но бежать со мной так же быстро точно не сможет.

Я остановился у угла соседнего здания, оглянулся — наша машина мягко тронулась и через полминуты уже свернула на проспект. Отлично. А ещё через несколько секунд из ворот дома выбежало несколько человек.

Я бросился дальше, прежде чем они успели меня заметить. Здешние улицы все кривые и сходятся под странными углами, но я-то знал их все! Оставался шанс, что среди людей министра не так много знатоков здешнего ландшафта.

…В здание библиотеки я вошёл со служебного входа. Спасибо графу за пропуск: мне так часто приходилось спускаться в хранилище, что выхлопотал мне удостоверение, можно было являться сюда через вход для сотрудников, в любое время суток. Вот и сгодилось!

Я быстрым шагом двигался через пустынные коридоры, мимо дверей в хранилища, когда услышал шаги. Запоздало.

Удивительно, но господин Бронштейн был один. Настолько уверен в себе?

— Потрясающе, господин Ерёмин. Положительно, вы очень ценный сотрудник. Мне нужны такие люди, как вы — готовые ради книг на всё. У меня для вас новость.

Господин министр добыл из футляра на поясе модный, дорогой телефон — по сути, целый компьютер — и поднёс к уху. Сказал пару слов, улыбнулся и протянул мне.

— Костя, здесь чужие люди! — услышал я слова Марии. Чувствовал, что она испугана, но не до состояния полной потери самообладания. — Мы в ловушке. Они не дают нам уйти.

Господин министр отнял у меня телефон и вернул его в футляр.

— Убедительно? Не бойтесь, ничего с ними не случится. Просто отдайте мне книгу, господин Ерёмин.

Так и смотрел, отечески улыбаясь из-под стёкол золочёного пенсне. Ну да, что теперь беспокоиться?

Я не думаю, что особо удивил его. Я знал, какие из дверей хранилищ открыты, и в каком из них есть спуск в подвал. Министр не стал за мною гнаться. Просто стоял и смотрел, улыбаясь, вслед.

13

Нет, я не сошёл с ума, бросая Марию и близнецов на произвол судьбы. Просто я прочёл в послании кодовое слово. Оно значило простую вещь: мы в безопасности, не беспокойся. С минуты на минуту господин министр может обнаружить, что мне нечем угрожать. Не знаю, что там дома случилось, но Мария дала понять, что не всё так ужасно.

Ну, почти. А пока что… Я понял, что едва не заблудился тут, среди подвалов. Тот памятный закуток, где давеча нашлась стопка книг, был забран решёткой, заперт на огромный замок. Да и ладно, своё дело он уже сделал.

Но тут я вспомнил, что у меня с собой фотоаппарат — в телефоне — а книгу я, как ни крути, могу и не сохранить. Запаса энергии было порядком: спасибо Марии, заставившей меня вчера зарядить его. Я принялся фотографировать страницы, осознавая, что часть снимков будут смазаны. Пусть так! Почерк Шилова, крупный и разборчивый, всё равно удастся разобрать.

Я сделал почти три четверти книги, когда в телефоне… кончилось место для фотографий, да и батарея уже изрядно села. Чёрт! Я почти час провёл тут, делая снимки! До начала заключительного вечера оставалось всего ничего.

Вот так вот, господин министр, подумал я. Вы ведь уверены, что я не стану прятаться у вас под носом: я же не опытный подпольщик, у которого в голове всегда множество планов на все случаи жизни. Вы будете ждать меня снаружи, чтобы я не «просочился» на мероприятие, не передал графу или Ульянову драгоценный груз.

Шум голосов я услышал внезапно, и повернул в сторону двери, из-за которой они раздавались. Чудо, что и эта дверь не заперта!

Сам не знаю, каким образом, но я сумел проникнуть за кулисы. Странно, что господин министр не поставил здесь своих людей. Впрочем, рано было радоваться: я увидел как минимум пятерых из них в зале, полном разнообразного литературного люда. Из знакомых я узнал только Бирюкова-младшего, с неизменной трубкой во рту, да графа Толстого. Оба они вели увлекательную беседу и красочно жестикулировали.

— Дорогие друзья! — трубку взял не кто-нибудь, а лично господин Бронштейн. — Я рад видеть здесь, на заключительном вечере нашей с вами ассамблеи, столько знакомых, а более всего — незнакомых лиц. Теперь никто не сможет поспорить с тем, что Сибирь…

Он пел соловьём почти пять минут, я уж начал задрёмывать. И проснулся, как от толчка в бок.

— …господина Ерёмина, — добавил министр. — К огромному сожалению, дела не позволили ему…

— Позволили, господин министр, спасибо, — выступил я из-за кулис и под бурные аплодисменты забрал у него микрофон. — Прошу прощения, что задержался. Буду краток: поиски, которые мы вели с моими друзьями… — Я обвёл взглядом весь зал, там были почти все они — все, с кем мы начали возрождать конвент. — Так вот, эти поиски завершены. Перед вами — «Основы» Петра Шилова, — поднял я книгу над головой. Зал вздохнул практически в унисон. — Я уже сделал фотокопию и отправил её на экспертизу. Я думаю, теперь никто не посмеет усомниться, что Пётр Шилов существовал, а учение его очень вовремя отыскало нас, спустя столько лет. Я…

Министра рядом не было. И, едва я это обнаружил, грозно и пронзительно зазвучала пожарная тревога.

— Спокойствие, господа, — увещевал всех граф. — Просьба покинуть помещение. Не беспокойтесь, не волнуйтесь, выходите все спокойно.

Я оглянулся и понял — все подступы к сцене перекрыты людьми министра. Тревога, похоже, тоже его рук дело. Толпа вытекала из зала через дальние двери, и что-то махали мне граф, Ульянов, и некоторые из друзей — ясно было, что звали с собой, прочь отсюда.

Люди министра бросились на сцену. Только чудом я не дал себя схватить, и помню отчётливо: кого-то от души ударил портфелем с книгой внутри, кого-то попросту пнул.

Я выбежал в коридор, и сразу почувствовал запах гари. Пожар настоящий? Однако настоящий огонь, или нет, а топот за спиной оказался самым настоящим. И куда я теперь? Не знаю уж, каким чувством я понял, почуял — в одной из комнат дальше по проходу можно спрятаться. И я побежал.

Свет погас, когда я добежал до той дверцы. Теперь уже не было сомнений: воздух стремительно замещался дымом. Только задохнуться не хватало! Однако я не мог сдаться, не мог бросить книгу. Сейчас уже ничто не могло бы заставить меня отступить.

Я задвинул засов — подсобка заброшена, но дверь вполне ещё крепкая — и осветил комнатку изнутри экраном телефона. «Мы в безопасности. Где ты?», спрашивала меня Мария, сообщение пришло только что. Что я мог ответить?

В дверь начали стучать. Сразу не вышибут, и передо мной теперь две задачи: спрятать или книгу, или телефон так, чтобы не нашли. Тогда сохранится хотя бы одна копия. Дверь не была герметичной; воздух в ней быстро станет непригодным. О, кирпич шатается в стене! Замечательно! Я успел достаточно рассмотреть нишу, открывшуюся за кирпичом, чтобы даже с выключенным телефоном запомнить, куда положить ценный груз. Должен выдержать, пластиковый пакет достаточно герметичен. А кирпич пригодится, чтобы…

Я примерно оценил, откуда вот-вот появятся преследователи, и приготовился к обороне. Помню только, что с грохотом рухнула дверь, и я замахнулся кирпичом.

И отключился. Как лампочка — разум и чувства угасли мгновенно.

Кода

14

Я смотрел в потолок. В голове было неприятно — сыро, мысли ворочались с трудом. Ну да, отравиться дымом — дело нешуточное.

Помещение знакомое. Несомненно, это больница. Вот только почему всё кажется знакомым?

Я приподнялся на локте (в голове словно петарду взорвали — так больно мне давно не было), и, уже падая назад, успел заметить письменный стол, украшенный сверху компьютером и стопками книг. И книжные полки. Ещё успел заметить, что обои с геометрическим узором.

Дверь беззвучно отворилась и вошла девушка, на долю секунды мне показалось — Мария. Но не она. И тоже, я давно её знаю, несомненно, но откуда?

Следом за ней вошёл врач. Вот этого я не помнил даже смутно, и не хотел запоминать. Не люблю врачей, что поделать.

— Костя? — девушка взяла меня за руку, и в голове вновь что-то взорвалось. За какую-то долю секунды я вспомнил многое. Да так вспомнил, что на короткое время жить расхотелось.

Меня и в самом деле зовут Константином, только фамилия моя — Загорский. Девушка — Вера Загорская, моя супруга, мы вместе уже седьмой год. И… память приходила потоками, от неё становилось физически больно.

— Замечательно, замечательно, — улыбнулся врач. — Вижу, всё помните. Нет-нет, не пытайтесь встать, отравление — дело нешуточное. Вот завтра уже сможете встать.

— Я в больнице? — Я не мог глаз отвести от Веры. Смотрел бы и смотрел. И… чувствовал себя ужасно виноватым. И понял, что она недавно плакала. И плачет в последнее время очень часто.

— Нет, вы дома, — возразил врач. — Нет никаких оснований для госпитализации. Теперь, когда вы всё вспомнили. Основное вспомнили, остальное постепенно вернётся.

Вскоре он ушёл, оставив на столе лекарства, а Вера придвинулась поближе и улыбнулась мне сквозь слёзы.

— Извини. — Смотреть ей в глаза было непросто. Да, теперь я понимаю, что почти два месяца жил в другом районе города, придумал себе другую фамилию и нашёл новое место работы… Диссоциативная фуга, так это назвал врач. Вы были очень недовольны тем, как живёте, пояснил он, и мечтали о чём-то недостижимом. Настолько сильно мечтали, что однажды отказались от реальности, и бросились в фантазию с головой. Взяли другое имя, придумали другую биографию. Вы даже верили, что женаты на другой женщине и у вас двое детей. При том, что у четы Загорских детей пока что нет.

…Не стоит очень переживать. Фуга случалась со многими, в том числе с великими. Например, с Агатой Кристи. Да-да, и с ней тоже, представьте себе! Главное, что вы нашли смелость вернуться в реальность, признать, что здесь ваше место. Теперь можно не беспокоиться.

…Одно было общим: и Константин Загорский, и Константин Ерёмин отчаянно пытались возродить литературный конвент в Новосибирске. Вот только Загорский обратился к администрации города, и везде получил от ворот поворот. Да, ещё одно общее: и там, и здесь у меня есть друзья. Они очень помогали мне с организационными вопросами, пусть даже здесь, в реальности, мы ничего пока не добились…

— Всё хорошо. Просто выздоравливай, ладно? И не убегай от меня больше. Мы всё сумеем изменить, теперь точно сумеем, да?

* * *

Мы гуляли с Верой. Много гуляли: и специально проходили по всем тем местам, по которым любил гулять Ерёмин. Частенько сиживали в том самом кафе, где я говорил с Толстым и Ульяновым. Чёрт, пару раз мне даже показалось, что я узнаю запах ульяновского табака, но… Прочь, прочь. В этой реальности всё по-другому.

…Я вспоминал, кого именно воображение назначило на руководящие посты, и чем они там занимались. А занимались они… творчеством. Как ни странно говорить про чиновников, но они поддерживали то, что составляет, по Шилову, суть человека: умение и желание создавать. Правда, в основном сил людей хватает на основное, фундаментальное творчество — оставить после себя детей и научить их мыслить, быть самими собой. Не у всех хватает сил даже и на это — проходят, расточаются и не оставляют после себя следа. А исторические личности, пригрезившиеся Ерёмину, рьяно (может, за исключением Бронштейна) охраняли слабые, едва живые ростки культуры, пробивавшиеся сквозь пепелище…

И что бы это значило? В событиях фуги, если только вам удастся припомнить её суть, заключено объяснение. Почему именно так? Я не очень пытался искать смысл: если уж жить, то оставаясь Загорским. Как минимум, у него подлинные, не воображаемые родные и близкие.

…Меня нашли, когда я спасал книги. Пожар в библиотеке — коротнуло в подсобке — только чудом её не уничтожил. И говорят, что справился с огнём не кто-нибудь, а я — практически в одиночку. Не дал огню добраться до хранилища, спас почти все книги. И чуть не задохнулся. Конечно, при мне не было портфеля с «Основами», а телефона и вовсе не нашли. Теперь я уже не был уверен, что хочу возвращаться на место событий. Во-первых, не пустят. Во-вторых, а вдруг найду?

— Не молчи! — Вера потянула меня за руку. — Пожалуйста, говори со мной. Мы пять лет почти молчали, и вот чем всё кончилось! Что тебя беспокоит?

И я рассказал, что. Честно, глядя ей в глаза.

— Мы должны побывать там, — решила она. — В каждом месте. Обязательно. Побываем, посмотрим, и увидим, что там ничего нет. Не спорь, Костя! Это важно! Ты ведь не боишься?

Я боялся. Но недолго.

— Умница! — она поцеловала меня. — Начнём с «Пентагона», давай? Прямо сейчас!

15

В квартиру, которую снимал Ерёмин, мы пришли в последнюю очередь. Помню, что соседка по площадке, одна из тех всезнающих старушек, которые всё видят и всем докладывают, странно посмотрела на нас с Верой. Вернее, странно посмотрела на неё.

Квартира встретила нас спокойствием и приятными, совершенно домашними запахами. Вера прижала ладонь ко рту, словно хотела вскрикнуть, но передумала. На мой взгляд лишь помотала головой — всё в порядке, не беспокойся.

Я прошёлся по всем трём комнатам и кухне. Я уже почти привык к тому, что подробности быта Ерёминых почти полностью выветрились из памяти. То есть остались лишь фрагменты, смутные образы. Их никого не было, сказал врач. Соседи говорят, что слышали, как вы обращаетесь то к супруге, то к детям — скажем, когда открывали дверь, чтобы выйти наружу. Но их никого не было, поймите. Иначе бы их кто-нибудь видел. Вы сняли квартиру на полгода, не торгуясь, и владелец её не совал нос не в свои дела. Вы жили спокойно, не шумели, успели понравиться всем соседям по подъезду. А ваши разговоры непонятно с кем они трактовали как чудачество. Да, вы ведь считали себя литературным обозревателем. Мы пока не стали говорить главному редактору «Вестника», что с вами случилось. Он до сих пор недоумевает, куда делся новый сотрудник — внезапно появился, произвёл очень хорошее впечатление, практически сам создали сделал очень популярной литературную колонку — и так же внезапно пропал. Как только придёте в себя, я советую прийти и поговорить с ним. Необязательно всё рассказывать. Но вдруг ваше призвание действительно лежит в той области?

Я помотал головой. Присел на диван… и на долю секунды почувствовал: Мария сидит рядом, прижавшись щекой к моему плечу, а близнецы прямо на полу. И всё смотрим фильм.

— Костя? — Вера осторожно потрогала меня за плечо. — Ты устал? Может, достаточно на сегодня?

Нет ещё. Я попросил её проверить, что в холодильнике нет ничего испортившегося — квартира «моя» ещё почти полтора месяца, можно не торопиться, вернуться потом. Но я хотел всё забрать ещё сегодня. Здесь мои вещи — раз я тут работал, тут всё и лежит. Нужно найти.

Искать оказалось недолго. В этой квартире я тоже успел обставить своё рабочее место так, чтобы всё было под рукой, все однородные предметы — поблизости. Я сел за стол, за которым сидел, в полной воображаемых домочадцев и друзей квартире, многие недели. Я не чувствую себя здесь чужим. Напротив, это моя квартира, настоящий дом. Как такое могло случиться?

Я протянул руку, понимая, что включу стоящий под столом, справа от меня, системный блок компьютера. И включил. Интересно, а это у меня откуда? Не хозяйское, дом сдаёт пенсионерка, и у неё такого не водится.

Пальцы сами собой ввели имена и пароли. И я увидел — десятки файлов, документы. Книги, заметки, исследования. Когда я успел это сделать? Чем вообще занимался здесь на самом деле?

— Может, лучше всё это… — Вера не договорила «стереть». Наверное, побоялась произнести. Я тоже колебался: казалось, прочитаешь эти файлы — и подхватишь безумие вновь. Фуга или как оно на самом деле называется, бегство практически удалось. Но потом я замер на месте, увлечённый новыми заботами, и реальность мало-помалу меня нагнала.

Она стояла, сжимая мне плечи так, что уже становилось больно.

— Возьму на память. Если хочешь, прочитай ты первая, и скажи, что лучше с ними сделать.