Она кивнула. Я замер, завершив копирование, и мне послышалось… нет, разумеется, только послышалось — память альтернативной жизни едва теплилась, она не осмеливалась заявлять о себе в полную силу. Но я узнал звук — так шумели близнецы, когда, построив из конструктора военную технику, увлечённо освобождали выдуманные государства от тёмных сил. Да-да, помню: мы произносили это с обеих заглавных букв: Тёмные Силы.
Вера вздрогнула. Отпустила мои плечи и побежала — туда, в детскую. Я пошёл следом — мне не понравилось, что в доме стало тихо.
Вера стояла, прижав ладони ко рту. Я понял, почему она это сделала: мне показалось, что вещи стоят чуть-чуть по-другому. А на столе оказались игрушки, собранные из того самого конструктора. Два самолёта.
— Нет, — поймала она меня за руку, когда я шагнул, чтобы взять один из самолётов. — Не надо. — Она повернула меня лицом к себе, пристально глядя в глаза. — Значит, близнецы?
Я кивнул.
— Ну, что получится, то получится, — произнесла она вроде серьёзно, даже сухо, но рассмеялась первой. Я рассмеялся следом. И наваждение вновь угасло — мы стояли среди пустой, но уютной квартиры, и ничто постороннее не давило на органы чувств.
— Не здесь, — прошептала она, отводя взгляд. — Только не здесь. Уйдём, хорошо? Не то мне снова станет что-то мерещиться.
Жаркий воздух лета ударил в лицо, едва мы закрыли дверь подъезда, и окончательно привёл в чувство.
16
Отчего-то не спалось. Ни мне, ни Вере. Вроде бы всё осталось позади, и успели выговориться — давно нужно было, давно — но проснулись оба. Как по сигналу.
Ночь. Ясная, тёплая ночь середины июля. Едва заметные, успокаивающие звуки спящего города. Хотя какой там город, в лесу ведь живём. Мы переглянулись с ней — и поняли, что сна — ни в одном глазу. На часах — едва за три, а мы уже выспались. Словно сговорившись, исполнили все утренние ритуалы — вплоть до завтрака. Ничего не говорили — крепла уверенность, что думаем об одном и том же.
— Сейчас, да? — спросила Вера, когда с ночным завтраком было покончено. Можно было и не спрашивать. Да, сейчас.
Мы спускались по лестнице, и нас обоих отчего-то разбирал смех. Да. Прямо сейчас. Съездить в особняк Шилова, посмотреть, увидеть, что ничего того не было, и окончательно вернуться в этот мир, по эту сторону фантазии. Признаюсь, очень милой фантазии. Я всё ещё видел, какими глазами Вера смотрела на меня, когда я описывал своих сыновей-близнецов из «потусторонней» жизни.
Что-то определённо нужно было менять в этой жизни. Не было бы счастья…
Я ехал осторожно. Улицы пустынны, да, но всё равно не торопился. В приоткрытые окна то и дело забирался озорной утренний ветерок и приводил нас в чувство. Так и ехали, улыбаясь, но глядя в разные стороны. Привыкли, что поделать — жить, не глядя друг на друга. Самое время отвыкать.
До самого здания пришлось идти пешком. В который раз возблагодарил чью-то беспечность — пусть опасное уже строение и огорожено, но в заборе есть дыра. Надо просто знать, где.
Люди определённо стали добрее и лучше. В стародавнее время давно бы уже проникли сюда и растащили всё — до последнего гвоздя, исписали бы похабными надписями. А сейчас бывший дом Шиловых оставался практически нетронутым. Ну да, под снос, но смотри, сколько всего внутри осталось! И мебель, и много чего ещё. И никто не позарился. Сам не знаю отчего, но это зрелище вселило в меня уверенность.
Вот и подвал. Мы уже были тут. С доктором и другими. Уже убедились, что нет никаких тайников. Теперь я понял, зачем мы здесь: Вера должна убедиться. Сама. Конус белого света смахивал в стороны тьму, так и липшую к лицу — в подвале сыро и тихо. Слишком тихо. Вот тут… Вот этот кирпич.
Он подался. А затем мы принялись долбить по соседним кирпичам. Вынули ещё несколько. За ним ничего не могло быть — то есть, не должно было быть. Но сейчас…
— Костя… — Вера вздрогнула. — Почему?! Ведь…
Она умолкла. А меня охватило и отпустило чувство нереальности. Я запустил руку, как тогда, в грёзах, и добыл и жестяную коробку, и всё остальное. Том «Подвижника», учебник истории. Я боялся поворачиваться. Боялся, что вместо Веры увижу Марию.
Но это была Вера. Она приняла все три предмета, глаза её были широки — не передать.
— Посвети! — она поставила коробку на один из ящиков и открыла — я видел, как дрожат её руки. И там, внутри, было то, в существование чего никто не верил. «Основы» Петра Шилова, мало кому известного сибирского философа и просветителя.
— Свети! — она добыла из своей сумки кофр, а из него — фотоаппарат. И принялась снимать. Не могла удержаться. Я понимал — я тоже тогда сидел, читал, и не мог остановиться. Не мог удержаться.
Она успела сделать снимки почти всей рукописи, когда мы услышали. Мы оба. Вот-вот нас застукают! Здесь всё равно должен быть сторож — не хватало только, чтобы всё это отняли! Мы рассовали книги по сумкам, закрыли тайник Жестяную коробку я обернул в куртку, чтобы не бросалась в глаза, и мы поспешили наверх. Теперь казалось, что тьма хватает за руки и за ноги, не желает отпускать с добычей. Но я не забыл поставить кирпичи на место. На всякий случай.
Я не очень удивился, если честно, обнаружив там, у дома, графа Толстого. Вера выбежала вслед за мной, и чуть не вскрикнула.
— Лев Николаевич?!
Он кивнул, прижимая палец к губам. Чувствовалось — надо уходить. Побыстрее. Сам не зная, почему, я развернул свёрток и передал коробку графу.
— Она здесь, Лев Николаевич. Пожалуйста, позаботьтесь о ней.
Он кивнул, и принял драгоценный груз. Видно было, что и он смотрит на него благоговейно.
— Весьма, весьма признателен, — граф пожал руку мне, а затем — Вере. — Вас никто не заметил?
Мы переглянулись и отрицательно помотали головами.
— Отечество вас не забудет, — граф едва заметно поклонился. — Господин Ерёмин, госпожа Ерёмина… было исключительно приятно с вами познакомиться!
И отбыл. Быстрым шагом, в направлении той самой дыры в заборе. Едва он скрылся по ту сторону, с нас словно оцепенение спало — помчались следом. И успели заметить графа, стоящего у роскошного автомобиля — словно нас ждал. Вера подняла фотоаппарат…
Я думал, граф отвернётся, или закроет лицо. Отнюдь нет — он улыбнулся нам, помахал рукой и сел в машину. Сам водит, смотри-ка! Двигатель лимузина мягко заворчал, и авто медленно, почти неслышно скользнуло к повороту дороги.
— Смотри! — Вера показала мне экранчик фотоаппарата. Граф Толстой на фоне автомобиля. — Нам это не приснилось?! Ничего не понимаю!
Мы заглянули в её сумку. Обе остальные книги там. Вера пролистала карту памяти фотоаппарата — снимки страниц никуда не делись. Мы снова переглянулись — уже откровенно ничего не понимая.
— Смотри же! — она сжала мою ладонь. Больно, я чуть не вскрикнул. Щит, у которого и была та дыра в заборе, извещал, что тут будет построен новый дом… и так далее. А сейчас там говорилось, что это — памятник старины, охраняется государством, и всё такое.
Мы долго стояли. Не знаю, как Вера, а я не находил слов. Но прошелестел поверх зябкий ночной ветерок, и мы очнулись.
— Едем! — Вера сжала мою ладонь. — Только молчи, ладно? И… я поведу. А ты сиди и молчи. И смотри на меня, ясно? Только на меня!
17
Проснулись, как всплыли из омута. Жаркого, душного, но отчего-то непереносимо приятного. Не хотелось всплывать, если честно. Вовсе не хотелось. Я нарочно расспросил, как просыпалась Вера. Хотя и так казалось, что оба переживали одно и то же.
Теперь я первым делом проверял, кто рядом со мной. Вера. Видно, что давно проснулась — ждала, пока проснусь и я?
Когда поняла, что я проснулся, Вера выскользнула из-под одеяла. Кофр и «трофеи» в сумке так и стояли у кровати. Она не сразу решилась заглянуть. Вздохнула с облегчением — книги там. Вздохнула вновь, когда на её фотоаппарате обнаружились снимки. И тут же включила оба компьютера и принялась всё копировать. Вначале сохранила фото, в нескольких копиях, затем начала переснимать книги. Как была, в ночной рубашке. Я успел убрать постель, приготовить завтрак и чуть не силой заставлял её хоть немного, но перекусить. Она не хотела отходить от книг надолго. Я прекрасно её понимал: я ведь тоже не хотел.
…Потом мы сидели на кухне, завтракая не то во второй, не то в третий раз. Говорили, отчётливо помню, о всякой ерунде, и часто смеялись, оба: словно по кухне летало множество смешинок.
— Костя, — сжала она мою ладонь, когда очередная пауза затянулась. — Что нам с этим делать?
— Покажем. Я пойду к тому чиновнику, который помогает нам с конвентом (Вера вздрогнула — видно, что и она в первую очередь подумала про графа Толстого). Расскажу, покажу. Ведь теперь ты мне веришь?
Вера не сразу ответила. Держала меня за руку, смотрела в глаза, и морщинки ненадолго заползли на её лоб.
— Верю, — кивнула она. — Не во всё, но во многое. Пойдём вместе?
— А с работы отпустят? — не удержался я.
— Укушу! — и практически выполнила обещание. И мы снова рассмеялись.
— Идём, — взял я её за руку. — Сегодня воскресенье, верно? По его словам, можно приходить в любое время, в любой день. Заодно и проверим.
Мы долго стояли у входа (или выхода, как посмотреть) в здание администрации.
Понятно, что в отсутствие оригинала «Основ» выдавать фотокопии за подлинник было бы затруднительно. Мы придумали вполне убедительную легенду о найденной на месте раскопок коробке и о том, что впоследствии она куда-то делась.
Чиновник кивал, и было видно — не верит ни одному слову. Но вот когда мы показали многочисленные сноски на книги, из которых добыли большую часть биографии Шилова и многое из того, что не вошло в «Основы», чиновника словно подменили. В конце концов он распорядился, чтобы нас с ним доставили в библиотеку. Ехали мы туда молча, я ожидал расспросов — их не было. И — все сноски оказались на месте. Все до единой! Чиновник, Шаталов по фамилии, так и впился взглядом в тома. После того, как он пролистал третий, он сумел вернуться в реальность, где мы, и пожилая улыбчивая дама-библиотекарь смотрели на него.
— Невероятно! — заключил он. — Это настоящее открытие, господин Загорский. Ведь я сам участвовал, что уж греха таить, в поиске «Основ». Но чтобы вот так, на самом видном месте, столько всего найти… Считайте, что спонсоры для конвента уже есть. Хорошие, надёжные спонсоры. Завтра, пожалуйста, принесите мне все материалы, не будем медлить — времени уже немного. Куда вас подвезти?
…Мы попросили подвезти ко входу в «Пентагон».
— Здорово! — Вера поцеловала меня. — Я верю. Неважно, что говорили врачи, и все остальные. Я ведь тоже его видела. Если мы и спятили, то оба. Что теперь, Костя?
— Теперь мы пойдём домой, — указал я направление — полоску на небе, где возгоралось закатное пламя. — Может, почитаем про этого «подвижника», может, нет. Завтра я отнесу ему бумаги, а потом…
— Молчи! — Она прижала палец к моим губам. — Пусть будет, что будет. Не загадывай!
Мы шли по таинственным образом опустевшему проспекту — люди никуда не исчезли, конечно, просто все они отчего-то держались от нас поодаль.
«После многих лет скитаний, которые я провёл в четырёх стенах; после долгих лет одиночества, когда каждую минуту кто-то был рядом со мной; после бурных лет спокойствия, когда череда катастроф никак не могла уничтожить меня — я понял, во имя чего жив человек.» Так писал Шилов.
Теперь и мы понимали, во имя чего. Понимали, глядя друг на друга.