Помоги проекту - поделись книгой:
В последний раз, когда Фредерика приходила на консультацию, она хотела завести ребенка от гея, с которым случайно познакомилась в магазине.
– Я еще не знаю, может, я… в общем, я, может быть…
Похоже, Фредерика, сделав тест на беременность, еще не решила, оставлять ли ей ребенка.
– Вы хотите об этом поговорить? – спросил Спаситель почти робко.
– А иначе зачем мне к вам приходить?
– Что влияет на ваше решение, как в ту, так и в другую сторону?
– Это уж точно мой последний шанс иметь ребенка.
– Так, так, так.
– У меня уже был аборт. И переживать такое снова нет никакого желания. Может, это и и не «грех», как говорила мама, но уж точно мучительное переживание.
– А я считал, что ваша мама ничего не знала…
Начиная психотерапию, Фредерика рассказала Спасителю, что в 29 лет она ждала ребенка от мужчины, который ее бросил, и она решилась на аборт, ничего не говоря матери[6]. Но, как теперь выяснилось, это было не совсем правдой.
– А с другой стороны, – продолжала Фредерика, не обратив внимания на замечание Спасителя, – я не знаю, как примет мою новость мадам Бутру. Беременным продавщицам рады только в женской консультации.
– Мадам Бутру должна вас понять, у нее самой двое детей.
– Тем более ей не до чужих. А я к тому же не замужем.
Они приблизились к очень деликатному вопросу: кто отец? Тот самый месье гей?
– Вы как-то упоминали об одном клиенте, он пришел к вам с гурметкой, чтобы укоротить цепочку…
– Да, это он, – сухо подтвердила Фредерика. – Подробности я опущу.
– Вы ему уже сообщили?
– Нет.
– И как он, по-вашему, встретит вашу новость?
– Не он же забеременел!
Неужели для Фредерики беременность такой же эксперимент, как НЛП, самогипноз, переселение в прошлые жизни, викканская магия? Очередная попытка обрести счастье?
– Как вы себя чувствуете? – мягко спросил Спаситель.
– Хотела бы отлупить всех девчонок, которые приходят мерить серьги и ничего не покупают. А так сносно.
– Что говорит ваш гинеколог?
– Да не в нем дело. – И, не дав Спасителю времени осведомиться, в чем же дело, Фредерика продолжила: – Дело в том, что я недовольна своей жизнью и не знаю, как дать ребенку счастье, если сама несчастна.
– Серьезный вопрос, Фредерика.
– А вы не думаете, что ребенок сделает меня счастливой? – умоляюще спросила она.
– Ребенок не психотерапия.
– А что?! – чуть ли не закричала она.
– Непредсказуемое странствие, и я понимаю, почему вы в сомнениях, Фредерика, – прибавил он. – Материнство, отцовство – это обязательства, это ответственность. Но благодаря детям мы открываем в себе ресурсы, о которых не подозревали, и они, я бы сказал, неисчерпаемы.
Спаситель увлекся, забыв, что Фредерика всегда надеется получить конкретный совет.
– Так, значит, по-вашему, мне лучше его оставить?
В Орлеане в понедельник утром один мужчина пока еще даже не подозревал, что, возможно, ему суждено будет стать отцом. Его звали месье Козловский, и он преподавал французский и литературу в лицее. Пепельный блондин сорока одного года, полный поэзии, как весенний день. Он уже уходил на занятия, но напоследок взглянул на себя в зеркало в прихожей: эта шляпа, не слишком ли она… старомодна? Шляпа досталась ему от отца, так же как и гурметка. Он давно вырос, но вспоминал отца каждый день. Отец у него был плотник, крепкий, коренастый здоровяк. Перед смертью отец сказал ему: «Я люблю тебя, сынок. Ты никогда ничем меня не огорчал».
– Козлик! – окликнул его голос из комнаты. – Ты после школы не будешь нигде болтаться?
– Что значит «болтаться»? – удивился Козловский.
В проеме двери появился темноволосый паренек лет двадцати шести, шофер из такси «Убер» по имени Донован, страстно влюбленный в изящного учителя французской литературы.
– Ты меня прекрасно понял, – сумрачно сказал Донован. – Болтаться с девчонками, которые вокруг тебя так и вьются.
Молодой человек не сомневался, что девушки штабелями падают вокруг учителя.
– Для моего эго ты просто клад, – рассеянно отозвался Козловский. – Как думаешь, эта шляпа не too much?[7]
Молодой таксист стал еще мрачнее.
– Чего тебе надо, спрашивается?
– Нравиться тебе!
Они поцеловались.
– До вечера, – попрощался Козловский.
– Как это – до вечера?
– Шу-учу-у, – протянул учитель, отвечая любимым словечком подростков.
И беззаботно выпорхнул за дверь. Но беззаботность была наигранной. На самом деле, с тех пор как два месяца тому назад у него поселился Донован, с которым он познакомился, когда тот вез его домой с вокзала Обре, он все ждал, когда же молодой человек опомнится и заметит, что его зубная щетка загостилась у «старикашки».
Козловский пережил в свое время тяжелый разрыв, который опустошил его, и теперь он остерегался влюбляться. Не сообщил он своему молодому другу и об истории, какая началась у него до встречи с ним.
А началась она в субботу во второй половине дня, когда он зашел в ювелирный магазин в коммерческом центре. Он хотел уменьшить на два-три колечка гурметку, чтобы плотнее держалась на запястье.
– Красивая цепочка, – похвалила ухоженная продавщица – духи, макияж, украшения – именно таких женщин Козловский ценил.
– Цепочка моего отца. Он был… пошире меня.
Молодая женщина взглянула на него искоса. Козловский прекрасно знал этот взгляд, он спрашивал: да или нет? И специально, чтобы посмотреть на ее реакцию, сказал:
– Да, я гей.
– Нет… я… – забормотала продавщица.
Разговор начался вроде бы не слишком удачно, но не прошло и десяти минут, как он пригласил ее выпить кофе после работы. И они сидели и беседовали как старые друзья. Ее звали Фредерика, у нее было не слишком счастливое детство, она была склонна к депрессии, три года тому назад она забеременела, но отец ребенка исчез, и она сделала аборт. Она об этом сожалела, ей хотелось бы иметь ребенка, но, наверное, для нее уже поздновато… и тут он воскликнул:
– И я! Я тоже хочу ребенка. Отец был бы счастлив, став дедушкой!
Об этом Донован ничего не знал. Не знал он и об искусственном оплодотворении в испанской клинике, которая обещала 68 % процентов успеха после трех попыток. Фредерика собиралась отправить Козловскому эсэмэс, когда получит результат.
Думая то о своем отце, которого он обожал, когда был малышом, то о Фредерике, которая, возможно, станет матерью его ребенка, он все замедлял и замедлял шаги и вошел в класс на пять минут позже звонка.
– Ой, месье Козловский, зачем вы нас обманули? Мы решили, что урока не будет! – возмутился Полен, уже представив, как распорядится своим утром.
Большинство ребят учились у Козловского не первый год и поэтому позволяли себе небольшие вольности.
– Что это у вас за шляпа?
– Наследственная. Не нравится?
– Что вы! Она вам так идет!
Донован не ошибался. Учитель и ученицы взаимно кокетничали, тем более охотно, что чувствовали себя в полной безопасности. В прошлом году Алиса Рошто питала к Козловскому чувство, которое сама определяла на целомудренном английском как crush. Козловский перевел бы его как «слабость», а если в высоком стиле – то как «обожание». В то утро урок как раз был посвящен стилистике.
– Как обстоят дела с добрейшим господином Лафонтеном? – осведомился Козлик без излишней настойчивости. – У кого вы нашли еще варианты «Вороны и лисицы», как я вас просил?
Ученики не спешили отвечать, снова погрузившись в дрему. Увидев это, Козлик подскочил и принялся читать на верлане[8] басню про «равону», которой «гоб лапсал…»:
–
– Из вас получился классный гопник, месье, – удостоили учителя похвалой ученицы, оценив его усилия.
В понедельник уроки у Козловского заканчивались в три часа, и он, не желая напрягать сверх меры ревнивого Донована, нигде не «болтался», а сразу отправился домой. По дороге он проверил, какие пришли сообщения на телефон, и замер посреди улицы, обнаружив эсэмэс от Фредерики: «Надо поговорить». Тут же телефон у него в руке завибрировал.
– Ты где?
– На улице. Может, дашь возможность дойти до дома?
Ему стало неприятно. Он давно уже вышел из возраста, когда каждое твое движение под контролем. Прежде чем опустить в карман телефон, Козловский стер послание Фредерики. Он подозревал, что Донован осматривает его карманы и, вполне возможно, роется в телефоне.
Два часа спустя из школы уходила Алиса. Она поспешно распрощалась с девочками, ей хотелось идти домой одной и по дороге размышлять. Размышлять было ее самым любимым занятием, и размышляла она главным образом о СЕБЕ. «Неужели я в самом деле эгоистка?» – задумалась Алиса по дороге.
Поль и Лазарь именно так и считали. Но Алиса благодаря урокам месье Козловского очень расширила свой словарный запас и теперь размышляла, эгоцентрична* она или нарциссична*. Она всматривалась в себя с пристрастием, въедалась, не пропуская ни единой мелочи. Нет, она не выискивала в себе достоинства, о которых никто не подозревает, она была к себе предельно безжалостна.
– Алиса, подожди! Алиса!
Она со вздохом обернулась. Этому-то что еще понадобилось? «Этот» был Полен, ее сосед по парте в классе и по столу в столовой. Она была с ним на спектакле в «Зените» по его приглашению, и два раза у него в гостях, дома никого не было, и он гладил ее по груди под свитером. Одним словом, они дружили. По крайней мере, так считал Полен.
– Почему ушла и не подождала?
– «К ноге, собачка»?
Полен усмехнулся. С Алисой, да, огребешь по полной.
– Придешь в субботу к нам в гости? Мамы опять не будет.
Алиса расшифровала послание. Полену хочется снова побывать под свитером.
– Будет только младший братишка. Он не приставучий.
Перевод: он не помешает мне тебя трогать.
Алиса разозлилась.
– В среду у меня как раз начнутся месячные.
– Да?
– Да! И у меня в эти дни плохое настроение.
– А когда хорошее? – поинтересовался Полен, которого на плаву поддерживало чувство юмора.
Они распрощались у аллеи Пуансо, и Алиса так и не сказала ни да, ни нет.
Алиса вошла на кухню, Поль и Лазарь одновременно подняли головы и сказали в один голос: «Закрывай дверь!»
Дело было в том, что, если кто-то из мальчишек выпускал своего хомячка из клетки, они закрывали Миу на веранде. Вообще-то кот до поры до времени жил в мире с хомячками и морскими свинками, но этим летом, во время каникул, Миу забылся и поднял лапу на Чудика, когда тот прогуливался по кухне. Бедный Чудик погиб. Говоря высоким слогом и словами доброго месье Лафонтена, «мышиному роду» был нанесен урон, и на садовом кладбище стало больше на одну могилу. Но «свято место пусто не бывает», и в доме опять было два хомячка и две морские свинки, все с теми же именами – Складушка, Домино, Чудик и Сержант. Спаситель попытался было возразить против замены, но его вразумили двумя афоризмами, автором которых был Габен: «В хомячках счастье» и «Жизнь без свинок – книжка без картинок!»
– Нам Габен написал! – закричал Поль, размахивая телефоном. Семейство коллективно общалось по ватсапу между собой, и мальчишки наперебой делились новостями:
– На медкомиссии ему сказали, что сердце у него как у богатыря, а зрение как у орла.
– Он подтянулся пятьдесят раз на турнике и отжался тоже пятьдесят… у него все болело…
– Но теперь уже не болит. Он выходил в шторм…
– А морской болезни не было.
Габен пошел добровольцем во Французский военный флот.
Поделиться книгой: