Жечков взглянул на снимки.
С фотографий на него смотрели молодой красивый парень в форме майора, симпатичная, даже красивая брюнетка жена и милая дочь.
— Сколько ему лет? — удивляясь майорским погонам Шадрина, спросил Жечков.
— Тридцать четыре.
«Мой ровесник», — отметил про себя Жечков.
— В прошлую субботу, семнадцатого мая, в десять утра, на своей машине они выехали на дачу к друзьям, но так и не приехали туда.
— Пропали вместе с машиной?
Грибин очень внимательно взглянул на Жечкова, словно, хотел ему сказать что-то важное, но ответил коротко:
— Да.
— Точное время их выезда чем-то подтверждается?
— В девять тридцать утра Шадрин по телефону докладывал дежурному, что выезжает с семьёй на дачу в Тучково.
— А откуда Вы знаете, что он звонил из дома?
Вместо ответа Грибин извлёк из сейфа лист бумаги и положил его на стол перед Жечковым.
— Давайте вначале закончим с формальностями, если Вы, конечно, не даёте себе отвод.
Жечков знал, что там написано и прочитал это, скорее, для порядка:
«ПОДПИСКА О НЕРАЗГЛАШЕНИИ СВЕДЕНИЙ, СОСТАВЛЯЮЩИХ ГОСУДАРСТВЕННУЮ ТАЙНУ».
Убедившись в отсутствии дополнительных обязательств, Жечков уверенно черканул большую букву Ж с закорючкой в трёх полях документа.
— Шадрин звонил из своей квартиры, — ответил, наконец, Грибин. Это подтверждено нашими техническими средствами.
— Я могу взять эти фотографии? — спросил Жечков.
— Завтра, завтра. Вы всё получите завтра.
Грибин забрал фотографии со стола, положил их обратно в сейф и неожиданно спросил:
— Вы любите пельмени с коньяком?
— Что? — не понял вопроса Жечков.
— Если Вы не против, я предлагаю продолжить наш разговор в неформальной обстановке. К тому же, я страшно проголодался.
Грибин повёл его по длинным коридорам куда-то в глубь здания, и Жечков сразу понял, что движутся они в противоположную от известного ему входа сторону. Когда они вышли из здания и прошли сквозь внутренний двор, то оказались уже на улице Петровка, а Жечков точно помнил, что входил в дом с улицы Кузнецкий мост.
«Обычные кагэбешные штучки», — решил он.
Выйдя на тротуар Петровки, Жечков сразу обратил внимание на припаркованную там чёрную «Волгу» с двумя антеннами на крыше, но к его удивлению, они прошли мимо неё.
— Тут рядом, — сказал Грибин, предлагая пройтись пешком.
Жечков «спиной почувствовал», как «Волга» бесшумно тронулась с места и начала медленно плестись за ними.
В «Пельменной» было очень неуютно, можно даже сказать, мерзко. Бледно освещённый небольшой зал, жирный, немытый пол и всего пять или шесть высоких стоек с небольшими круглыми столешницами, за которыми уже выпивали какие-то местные завсегдатаи.
Появление в зале Грибина и Жечкова сразу привлекло внимание местной публики. Вальяжный, похожий на большого начальника Грибин, да ещё в своём модном бежевом плаще выглядел в этой пельменной явлением инородным. Жечков, хотя и был в демократичной ветровке, тоже походил на молодого карьериста при своём начальнике.
Как и все обычные посетители Грибин подошёл к стопке коричневых пластиковых подносов. Один он передал Жечкову, другой взял себе.
То, что подносы не мылись, а просто протирались жирной тряпкой, Жечков почувствовал сразу, как только взял его в руку.
Когда он впервые оказался в Москве, коллеги его сразу проинструктировали, в каких точках общепита «есть нельзя». С тех пор он вместе с женой брезговал питаться в заведениях типа этой пельменной.
— Две порции, пожалуйста. И два чистых стаканчика, если можно, — попросил Грибин у раздатчицы.
Та оценивающе взглянула на солидного мужчину и, всем своим видом показывая, что делает для него исключение, подала два чистых гранёных стакана, но всё-таки упрекнула:
— Вообще-то у нас это не полагается.
Свободных мест за стоячими столиками не было, и они встали у окна, разложившись на широком подоконнике.
Грибин извлёк из внутреннего кармана плаща плоскую бутылку дагестанского коньяка, быстро плеснул в стаканы по 100 грамм и, словно поймав Жечкова на нехороших мыслях, сказал:
— Не надо отрываться от народа. Жизнь такая штука, может вознести до небес, а потом зубами об землю. Время от времени я люблю здесь бывать. Знаешь, помогает. Чтобы не забываться, откуда мы все вышли.
Грибин поднял стакан, чтобы чокнуться.
«А если это провокация?» — подумал Жечков и ответил:
— Я вообще-то не пью.
— Пейте. Вас давно уже проверили.
Вначале Жечкову даже показалось, что ему это послышалось, но нет — этот «Федосеев», действительно, читал его мысли.
— Я, кстати, хорошо знаю Вашего дядю, Перетурина Игоря Владимировича.
— Васильевича.
— Да, да.
Жечков внутренне напрягся. «Если этот „Федосеев“ навёл обо мне справки и подготовился к разговору, то что он от меня хочет? Завербовать? Зачем?» — думал Жечков, ковыряя вилкой, но не притрагиваясь к пельменям в тарелке.
— Где Вы живёте в Москве? — спросил Грибин.
— Вы знаете моего дядю и не знаете, где я живу?
Грибин снова наполнил стаканы.
— Не обижайтесь. Я, действительно, не успел глянуть Ваш адрес.
— В Беляево.
— В Беляево?! Совсем рядом от дома, где жил Шадрин.
Словно вспомнив о чём-то неприятном, Грибин опустил голову и погрустнел.
— А Вы как считаете, что могло случиться с Шадриными в дороге? — внезапно спросил он.
— Что угодно.
— Например?
— Их могли убить из-за машины. Они могли попасть под другую машину, и виновник забрал трупы с места аварии. В ссоре один из супругов мог убить другого или всю семью и теперь скрывается. Они могли съехать в лес у утонуть вместе с машиной в болоте. Их могли похитить, чтобы потребовать выкуп.
— Многие Ваши версии мне даже не приходили в голову.
— Версий намного больше, но все они сводятся к трём — семейная, криминальная или несчастный случай. Если он, конечно, не сбежал.
— Что Вы имеете ввиду под словом «сбежал»?
— Вы понимаете, о чём я говорю.
— Зачем ему бежать? Тем более, с семьёй?
— Это не моё дело, разбирайтесь с этим сами.
— Не кипятитесь. Я просил уточнения только потому, что мне интересен Ваш взгляд на это дело.
В пельменной стало шумно, поскольку нелегально выпивающие за столами заговорили на повышенных тонах. Жечкову хотелось поскорее выйти отсюда на свежий воздух, и он терпел это место только из-за прихоти Федосеева.
— Вам здесь не нравится? — опять угадал «Федосеев».
— Терпимо.
— Я не спал и не ел трое суток, — признался ему Грибин. И знаете, вот захотелось, вдруг, простых горячих пельменей. Надеюсь, сегодня мне удастся поспать.
— Простите, — осторожно начал Жечков. — Мы с Вами общаемся уже два часа, а я до сих пор не знаю, собственно, кто вы. Я имею ввиду процессуально в этом деле?
— Я?
Грибин погонял вилкой по тарелке последний пельмень и, криво усмехнувшись, добавил:
Я — жертва.
Открытка из Выборга
В субботу, 23 мая сразу после полудня в подъезд дома, где проживали родители Шадрина, с портфелем в руке вошёл невзрачный мужчина в дешёвом сером костюме отечественного покроя. Поднявшись на пролёт между третьим и четвёртым этажом, он столкнулся с женщиной, спускавшейся по лестнице.
— Простите, а Николаевы в какой квартире живут? — спросил мужчина у спускавшейся женщины.
— Николаевы на первом этаже живут, — не оборачиваясь, ответила она.
— А какая у них квартира?
— Двадцать седьмая.
— Спасибо большое. Двадцать седьмая, значит, — незнакомец быстро взглянул на висящие перед ним почтовые ящики и вслед за женщиной спустился по лестнице.
Через несколько минут этот мужчина с портфелем вышел из дома и, пройдя мимо нескольких однотипных многоэтажек, свернул за угол, где его ожидала неприметная белая «Волга» с водителем за рулём. Нырнув на переднее сиденье машины, мужчина быстро извлёк из бардачка телефонную трубку и, нажав несколько кнопок на самом аппарате, доложил:
— Сапфир, приём. Двести пятый на связи.
— Сапфир слушает. Двести пятый.
— Паустовского восемь. Сигнал снят, почта изъята. Подтверждаю.
— Двести пятый. Принято.
В своём большом кабинете на Лубянке Грибин снял трубку одного из четырёх стоящих у него на столе телефонов.
— Получили, значит? Хорошо проверили? Лады.
Повесив трубку, Грибин откинулся в кресле и стал продумывать дальнейшие шаги.
Сегодня утром в почтовый ящик пожилых родителей Шадрина была брошена открытка со штампом почтового отделения города Выборга, на котором была проставлена дата 19.05.1980. Написанная почерком пропавшего Шадрина, она была изготовлена настолько профессионально, что могла выдержать любую экспертизу. Текст на оборотной стороне открытки был коротким:
«Дорогие мама и папа! Со мной всё в порядке. Не беспокойтесь. Виктор»
Грибин нажал кнопку аппарата селекторной связи и попросил секретаря соединить его со следователем Жечковым.
Когда по громкой связи из селектора послышался голос Жечкова, Грибин наклонился к микрофону.
— Геннадий Викторович, здравствуйте. Это Федосеев.
— Да, я Вас слушаю.
— Я Вас не отвлекаю?
— Нет, конечно.
— Всё-таки, сегодня суббота, — извинился Грибин. Но вот какое дело. Вы с родителями Шадрина ещё не встречались?