Ромни

— Какая репетиция? — опешила Талейта.

— Значит, договорились, жду, — быстро сказал Фред и отключился.

Верхний ярус был прекрасным местом. Она и не думала, что такая красота бывает на Земле, которая всегда ей виделась средоточием вонючих полутёмных коридоров, стальных потолков, затянутых клочьями плесени, и капсульных ночлежек вроде «Бельведера». На верхнем ярусе стояли богатые коттеджи, разделенные силовыми заборами, гудели уличные кондиционеры, гуляли люди (именно гуляли, болтая друг с другом и посматривая по сторонам, а не бежали на работу, с работы или по рабочим надобностям).

Но главное — над всем этим было небо, и даже толстый слой защитного полимера не скрадывал небесной яркой синевы. Талейта нигде такого не видела — ни на Стокгольме, ни на Токио, ни даже на Лондоне, который во многом копировал Землю. Она бродила по широким улицам, запрокинув голову, смотрела из-под руки в зенит, ахала, цокала языком, даже смеялась от восторга. Потом Фред показал черную точку далеко в вышине и сообщил, что это — летучая крыса, существо, предки которого прилетели на корабле беженцев с какой-то умирающей дум-планеты и смогли приспособиться к земной экологии. Диковину, впрочем, разглядеть не удалось: налетела песчаная буря, и небо заволокло бурым маревом. Талейте стало жалко зверюшку, но Фред сказал, что та, скорее всего, спряталась в вентиляционной шахте — там у крыс целые гнездовья, где они спят, закутавшись в крылья, и сторожат отложенные королевой яйца.

Небо тем временем совсем потемнело, и Фред повёл Талейту в обход трёхэтажного коттеджа, облицованного импортным, привезённым с Пекина «живым кирпичом». За коттеджем обнаружился неприметный грибок технического колодца. Они спустились в колодец, прошли десяток шагов по низенькому лазу и остановились перед бронированной дверью. Под потолком мужественно боролась с темнотой одинокая лампочка.

— Это и есть дом твоего Дампкоффера? — спросила Тайлета, безуспешно пытаясь отряхнуть юбку от липкой пыли.

Фред покачал головой:

— Светиться перед делом? Слишком палевно. Нет, это просто чья-то богатая хата. Кто-то нахапал достаточно жетонов, чтобы тут жить. Это всё неважно, главное — здесь такая же пси-защита.

— Где? — не поняла Талейта. Фред глубоко вздохнул и нехотя протянул руку к кодовому замку на двери. Чем ближе становилась дверь, тем медленнее двигалась рука, и тем сильнее дрожали пальцы. Когда до замка оставался какой-то сантиметр, Фред охнул всей грудью и, отдернув руку, сунул ладонь под мышку. Талейта с удивлением заметила капли пота у него на лбу.

— Вот здесь, — сказал он осипшим голосом. — А голову туда совать вообще нельзя.

Талейта, недолго думая, дотронулась до двери и взвизгнула. Больно было так, будто пальцы окатили кипятком и одновременно тряхнули током. Она заплясала, тряся рукой в воздухе.

— Бэнг рогэнса, — простонала она. — Больно, а-а…

Боязливо поднесла руку к лампе, ожидая увидеть содранное мясо, ожоги, язвы — но пальцы были розовые и вполне здоровые на вид. Фред криво усмехнулся.

— Убедилась? — спросил он, глядя на перекошенное лицо Талейты. — Поле здесь ещё слабенькое, внутри — сильнее. Ну, давай, попробуй его пробить. Должно получиться.

— Пробить? Как? — растерялась она. Фред пожал плечами — мол, сама должна знать — и отступил на шаг. Талейта с опаской поглядела на дверь, медленно вдохнула, резко выдохнула. Зажмурилась.

Сначала, как всегда, ничего не было, только плавали в темноте цветные круги. Она сосредоточилась, принялась вглядываться в тьму. Тьма притворялась скучной и обычной, такой, какую видит любой человек, закрывший глаза. Хотелось сдаться, плюнуть, послать этого пройдоху куда подальше и пойти домой… ну как домой — в капсулу… но тут началось. Хлынули по спине мурашки, резко запахло фиалками, запели в унисон сверчки, и она увидела сферу.

Никакая это была не сфера, а, скорее, комок, огромный сгусток цвета запекшейся, смешанной с грязью крови. Неровные края жадно пульсировали, трепетали, вытягивались щупальцами. Комок был концентратом самых паршивых эмоций: будто взяли ненависть, зависть и страх у тысячи людей, выпарили, зачерпнули то, что осталось на дне, и посадили под замок в электронную тюрьму. Талейта не знала, мог ли комок думать, но он точно мог чувствовать. И он чувствовал то, что умел — ненависть, зависть и страх — ко всем подряд, кроме тех, кого велели считать хозяевами. Пси-барьер был живым, но жить ему было погано, а умереть не позволяли, и от этого он вымещал злобу на любом, кого мог достать.

Когда Талейта увидела всё, как есть, ей стало до того жалко несчастный комок, что рука сама к нему потянулась. Пожалеть, погладить. Она коснулась грязно-кровавого пятна, и сфера, помедлив, раздалась в стороны, поблекла. Талейта осторожно шагнула вперед и уперлась во что-то твёрдое. Открыв глаза, она обнаружила, что стоит вплотную к двери с кодовым замком.

— Вау, — благоговейно произнёс Фред. Он робко подошел и встал рядом. — Получилось!

Талейта с сомнением кивнула. Она чувствовала сферу вокруг себя и знала, что ничего не поменялось. Просто пси-барьер ненадолго расслабился. Но, стоит Талейте перестать его жалеть и мысленно гладить (она не была уверена насчет того, можно ли кого-нибудь мысленно гладить, но ни на секунду не переставала этого делать) — кровавый комок обрушится на них с Фредом и вскипятит им мозги со всей силой накопившейся ярости.

— Ну чего, убедился? — спросила она. — Валим, что ли.

Фред хлопнул в ладоши.

— Это надо отпраздновать! — сказал он.

И они отпраздновали. Сначала спустились обратно на десятый ярус и пошли во «Вдрызг». Там Фред отмочил штуку: достал из кармана отвертку, перегнулся через стойку, отковырнул переднюю панель у бармена и что-то подкрутил в настроечной плате, после чего бармен начислил им по три дайкири за счет заведения. Талейта могла поклясться, что в первом дайкири было вдвое больше градусов, чем положено, но, с другой стороны, кто знает, сколько там положено? Впрочем, к третьему коктейлю стало казаться, что градусов, наоборот, не хватает. Она сообщила это Фреду. Он с озабоченным видом отпил из её бокала, почмокал губами, деловито кивнул и предложил сменить заведение.

Что и было сделано. Они вышли в гулкий бетонный коридор, Фред свистнул велорикше, и через полчаса Талейта уже танцевала в «Джиггере», самом шикарном кабаке двенадцатого яруса. Танцевала, разумеется, босиком, как и положено настоящей ромни. Фред, оказывается, тоже неплохо умел двигаться: мало кто мог составить ей достойную пару, но он смог и продержался пять танцев подряд, причем во время пятого все, кто был на танцполе, встали вокруг, хлопали в такт и одобрительно свистели.

Кажется, они ещё что-то пили — напиток каждый раз менялся — а потом вдруг очутились в каком-то совершенно новом баре, где было темно, и на полу валялись мягкие подушки. В воздухе плыл синий дым. Губы Фреда оказались мягкими и требовательными, и такими же были его руки. А ещё потом она поняла, что это никакой не бар, а отель, где вчера обсуждали дело — или то случилось позавчера?..

Но всё стало неважно, неважно, неважно.

Утром Талейта проснулась на удивление свежей. По идее, после такой попойки голове полагалось превратиться в дум-планету — обезвоженную и с ядовитой атмосферой. Но обнаружилось, что голова — в полном порядке, а тело казалось лёгким и словно наполненным пузырьками. Она долго и с удовольствием потягивалась, зевала во весь рот, как кошка, разглядывая из кровати номер Фреда, слушая шипение воды в душевой кабинке.

Всё было здорово. Она сумела пробить защиту, танцевала половину ночи, а вторую половину удалось провести ещё лучше. Сегодня, когда они пойдут на дело, всё получится как надо, и уже утром Талейта завалится в табор с тяжелым слитком за пазухой. Чёрным, драгоценным слитком: чернее, чем кофе в безлунную ночь, и дороже, чем целая улица роскошных домов там, наверху. Кажется, бахт-удача вспомнила о своих обязанностях, вернулась и принялась с виноватым видом навёрстывать упущенное. Надо бы глянуть карту, да жаль, колода осталась в «Бельведере». Впрочем, карту не обязательно тянуть с самого утра, можно и позже… наверное.

Особенно, если утро началось, как сегодня, в три часа дня.

Вода смолкла, дверь кабинки отъехала в сторону, и в клубах пара появился Фред.

— Повезло, — сказал он, пригибаясь, чтобы не задеть потолок. — Горячую дали. Иди скорей, пока не кончилась.

— Потом, — промурлыкала она, зарываясь в подушки. — Успею.

Фред присел на краешек дивана.

— Выспалась, Тилли? Сегодня длинный день.

— Вроде выспалась, — она еще раз зевнула. — Только не зови меня Тилли. Это имя для гаджо, для чужаков. Я — Талейта.

— Талейта? — Он поцокал языком, будто пробовал буквы на вкус. — Красиво. А как ласково? Тали? Лейта?

— Просто Талейта. Все наши так зовут, и ты зови.

— Вот прямо полным именем? — удивился Фред. — Даже мама с папой?

— Даже… Да.

— Ну ладно, Талейта, как скажешь. Может, завтрак закажем прямо сюда?

— А можно? — не поверила она.

— Отчего ж нельзя, — он дотянулся до экрана, поколдовал над иконками. — Десять минут подождать.

Отель и вправду был шикарным, потому что всего через полчаса в дверь позвонил бот доставки. И хорошо, что не через обещанные, явно несбыточные десять минут, потому что, если бы бот приехал хоть минутой раньше, ему бы не открыли. По крайне важной причине.

— Устрицы бери, — посоветовал потом Фред, жуя. — Очищенные, прессованные. Прямо на хлеб намазывай, вот так. Представляешь, их раньше со скорлупой ели. Во дураки, скажи?

— Вкусно, — с набитым ртом сказала Талейта. — А это что?

— Это мёд. Да не сомневайся, не полимерный. Чистая соя.

— Не буду. Сладкое же, растолстею.

— Давай-давай. Тебе полезно. Я слышал, псионикам для работы надо много сладкого.

Они какое-то время ели молча.

— Уф, — сказала она, наконец, и с размаху откинулась на подушки. Фред аристократично вытер губы, бросил салфетку на поднос и примостился рядом.

— Скажи, а ты всегда такая была? Ну, особенная?

Талейта кивнула, глядя в потолок:

— Говорят, мама много по туннелям ходила, когда меня ждала. Такое вообще-то нельзя делать… но цыганам всё можно. Особенно — если очень надо.

Фред покивал с понимающим лицом.

— Слушай, — произнес он вполголоса, — а как тебе Пит?

— Пит как Пит, — сказала она, — а что?

Фред поморщился.

— Не очень-то он тебя жалует, вот что. Скажешь, нет?

— Мало ли кто меня не жалует, — усмехнулась Талейта. — Ерунда, зла не держу.

Фред встал и принялся одеваться, подбирая одежду с пола.

— Мне Пит не по душе, — признался он. — И ещё не по душе, что он про тебя сказал вчера.

— Ну-ка? — насторожилась Талейта.

Фред неторопливо застёгивал рубашку:

— Да вот… Говорит, мол, гони девчонку, она цыганка, удачу спугнёт. Примета такая.

Талейте стало жарко, будто к щекам приложили горячее полотенце.

— Брешет, — сказала она, с трудом проталкивая слова через горло. — Нет такой приметы. Точно нет.

За стенкой кто-то бубнил на два голоса. Душ скворчал пустым раструбом: видно, горячую включили по ошибке и теперь в спешном порядке отключали. Талейта села на кровати и завернулась в одеяло так плотно, как могла.

— И что ты ему ответил? — спросила она негромко.

Фред, наконец, справился с пуговицами и сел рядом на разобранную постель.

— Ну что ответил… Сказал, что ты псионичка высокого класса, что без тебя не обойтись, и что в удачу не верю.

Он посмотрел на неё и улыбнулся уголками рта.

— Ещё сказал, что ты мне очень понравилась.

Талейте опять стало жарко, но уже по-другому.

— А чего Пит? — спросила она, внимательно рассматривая складки на покрывале.

— Перевёл тему разговора. Начал толковать про свои инструменты. В общем, похоже, я его не убедил.

Талейта подтянула под одеялом ноги к груди и уткнулась подбородком в коленки.

— Ну и ладно, — буркнула она.

Фред поскрёб отросшую за ночь щетину.

— Знаешь, — сказал он, — есть один старый трюк. Мне как-то рассказал отец, когда был трезвый. Я хорошо запомнил тот день, потому что трезвым видел его всего раза три в жизни. И трюк тоже запомнил.

— Что за трюк? — спросила Талейта. Она вдруг поняла, что бахт и не думала возвращаться.

Фред откашлялся.

— Трюк называется «третий лишний», — сказал он. — Если говорить подробнее, то это способ добыть улов втроём, а поделить его только на двоих. Смекаешь? На нас с тобой. Без Пита. Ну, что скажешь? Интересует?

«Пиковый король, — подумала Талейта с горечью. — И я ещё, дура, надеялась, что он пси-лабильный… Сама я пси-лабильная».

— Интересует, — сказала она.

Коттедж Думпфайфера походил на многоуровневую космическую платформу. Огромный, чёрный, угловатый, он плыл на фоне ночного неба, ощетинившись вентиляционными трубами и башенными пристройками. На третьем этаже была устроена гостевая терраса, точь-в-точь посадочная площадка для шаттлов, только маленькая, уютная и с живыми водорослями в кадках по углам. Огни в коттедже не горели.

— Где охрана? — прогудел Пит. Они втроём прятались под навесом вентиляционного грибка напротив коттеджа, в чернильной тени. У Пита за спиной бугрился увесистый рюкзак с инструментами, которые раздобыл Фред. Талейта тоже взяла свой рюкзачок, куда положила самое необходимое на случай, если придется делать ноги: бижутерию, косметику, смену белья и, конечно, мамину колоду карт. Сам Фред шёл налегке, у него с собой была только электронная отмычка в поясной сумке.

— Охранники сейчас в дальнем крыле дома, — шепнул Фред. — Усиленно охраняют койки.

Талейта нервно хихикнула.

— Ты им снотворного подсыпал, что ли?

— Зачем? — удивился Фред. — Просто сказал кому надо словечко и денег дал… Всё, пойдём, пора.

Они спустились по вентиляционному колодцу, пробрались в техническую шахту, и скоро в зыбком свете фонариков замаячила дверь с кодовым замком, очень похожая на ту, которую Фред показывал вчера. Пси-сферу, разумеется, не было видно, но, стоило подойти к двери, как у Талейты возникло чувство присутствия чего-то крайне нехорошего. Наверное, подобное чувство может испытывать мышь за секунду до того, как на неё спикирует летучая крыса.

— Ломай, — скомандовал Фред.

Талейта послушно закрыла глаза и почти сразу увидела сферу: багрово-черный клубящийся ком боли и ярости. Эта сфера была больше, темнее и страшнее той, вчерашней, и, прежде чем коснуться её, Талейта долго бормотала про себя ласковые словечки и думала обо всём хорошем: о котятах, тёплых свитерах, гребешковой похлёбке с перцем и прочей ерунде, которая приходила на ум — под нескончаемый звон сверчков, содрогаясь от мурашек, ползущих от лопаток к крестцу. Когда сфера успокоилась, Талейта осторожно протянула руку и, не встретив сопротивления, открыла глаза.

— Готово, — сказала она. Фред шагнул к двери, прижал к замку отмычку, набрал на экране пару команд. Замок щелкнул, дверь неохотно приотворилась. Они крадучись пробрались внутрь.

Пятна света от фонариков плясали по стенам, под ногами чуть слышно поскрипывал наборный паркет. Темнота пахла богатством: старинным деревом шкафов, мягкой кожей кресел, озоном от дезинфицирующих установок под потолком. Сфера была рядом, была вокруг, колыхалась мутными, болезненными волнами злобы, и Талейте приходилось постоянно сдерживать её напор, улещивать, нежничать с ней. Мурашки строем маршировали по спине, невидимые сверчки давали гала-концерт, а благородные ароматы фешенебельного дома мешались с абсолютно неуместным запахом чечевичной похлёбки… В общем, она никогда ещё не чувствовала себя так странно, пугающе и в целом неуютно. Разве что когда впервые занялась сексом.

— Пит, давай, — позвал Фред хриплым шёпотом.

Коридор привёл к металлической двери. Никакой электроники здесь не было — только двадцать миллиметров легированной стали и замочная скважина, защищённая кругляшом бронепластины. Работа для медвежатника.