Помоги проекту - поделись книгой:
Именно тем я и занималась. Приоткрыла из вежливости второй глаз, после чего захлопнула оба.
— Коньяк, горилка, бьянко? — привычно перечислил этот несмышленый оболтус. — Или начнем с малого? Вы какое пиво предпочитаете? «Оболонь»? «Петрович»? «Славутич»?
Он явно спешил с инвестициями. Я повторно приоткрыла глаз, давая понять, что делаю ему великое одолжение. Оперлась на локоток.
— Мальчик, — почти ласково сказала я, — каждому овощу — своя фрукта. И наоборот. Ты не мой овощ, ты еще зеленый. И не станешь им никогда, даже если дозреешь, поскольку у нас с тобой патологическая несовместимость.
И захлопнула со стуком глаза. Больше я его голоса не слышала.
— Вам знакома стихия страсти? — доколупался третий, с не менее претенциозными причиндалами и глубокими познаниями в области российской телерекламы. Не будь у него траурной полоски под ногтями, я бы охотно посмотрела ему в глаза.
— За много лет женщины испробовали все, — согласилась я. — Но их радость была бы неполной без любимых мужей, периодически отлучающихся в туалет.
Он оказался сплошным болваном. Ни один предмет в радиусе метра не указывал на наличие какого бы то ни было мужа. Но его как ветром сдуло, что и позволило мне в сотый раз погрузиться в чинное спокойствие.
На третий или четвертый день этот образ жизни стал приедаться. Время текло своим чередом — я познала толк в мелких радостях, уверовала в свою исключительность и вообще ощутила себя заметно иным человеком. Я включилась в жизнь, размеренно текущую рядом. Впоследствии, окидывая мысленным взором незначительные события тех дней и свое в них участие, я частенько спрашивала себя: а могла ли я избежать великого кошмара? И с глубоким прискорбием сама себе отвечала: увы, не могла. Я вплелась в историю случайно, стихийно. А если персонажи драмы и крутились изначально у меня под носом, то это было всего лишь совпадение...
Итак, я включилась в эту солнечную, ленивую жизнь. Я познакомилась с обитателями бунгало, которых ранее старалась избегать. На момент моего вселения в сереньком домике проживали трое. Все наверху. Радикальная блондинка Лариса Куценко (типичная простоватая хохлушка с ядреным пергидролевым окрасом) и семья полтавчан Костюковичей — «неразлучников» лет пятидесяти. Исключительно милейшие создания. Костюковичи днями ворковали в своем номере. Высунувшись из окна, я отчетливо могла слышать их сюсюканье. Иногда выходили на пляж. Он трогательно заводил ее в море, обмывал спинку, а затем усаживал на плюшевый коврик и расправлял над благоверной зонтик. Обедали по часам, поднимались и ложились в одно время, с разговорами не лезли, хотя и улыбались чрезвычайно ласково.
Не соседи — мечта. Воспитательница детсада из Винницкой области Лариса Куценко заботилась только о собственном здоровье. Вернее, о похудании. Похоже, девочку основательно замкнуло. Ее нельзя было назвать толстушкой. У нее были пухлые щечки, наивно-доверчивые глазки, фигура — как у всех нормальных людей. Ну подумаешь, немного жира в животе да слегка подсевшие окорочка. Ничего страшного. На мой сторонний взгляд, это ее не портило, на свете предостаточно мужчин, способных оценить раздобревшие женские телеса. Но мода на бесполые «гладильные доски», похоже, добралась и до далекой украинской провинции. Я общалась с ней раз или два, но мне уже хватило. У этой девушки имелось редкое качество — она внимала любым советам, даже самым чудовищным, пытаясь что-то изменить в своей внешности («Якi можуть знадобитися!»). Кроме прочего, она была потрясающе наивной. По-русски не разговаривала (хотя прекрасно его понимала), а по-украински выражала только щенячий восторг, из которого я с трудом различала лишь слова «Крим», «чарiвливо», «корисно» и с некоторым сомнением «привабливi для вiдпочинку» (то бишь «кайфово» в плане отдыха).
Не помню точно числа, то ли одиннадцатого, то ли двенадцатого, в бунгало появились еще две дамы. Обстоятельств их вселения я не помню. Мы познакомились уже на пляже.
— Хороша хаврошечка... — услышала я суждение одного из местных суперменов. Открыв глаз, с удивлением обнаружила, что данная оценка относится не ко мне, а к стройной брюнетке, спускающейся от бунгало. Она действительно была в соку — величава, высока и в купальнике, обожаемом всеми мужчинами мира (за неимением термина его называют символическим). Я не часто бываю в столице нашей родины, не могу судить вполне компетентно о тамошних обитательницах, но явно порочные наклонности в ее поведении просмотреть было невозможно.
— Здравствуйте, — подошла она ко мне и стала располагаться рядом. — Держите оборону?
— Держу, — согласилась я. — Вас прислали на подмогу?
Девица прыснула:
— Вроде того. Милейшая хохлушка в бунгало, ее зовут Лариса — если я правильно запомнила, — сказала, что вы из России. Мы с вами соседки — я поселилась на первом этаже. Вы не из Москвы?
— Из Сибири... — Мой ответ должен был прозвучать масштабно. Но напрасно я пыжилась: девица страшно удивилась — она, как оказалось, вообще не представляла, что в Сибири живут люди.
— Никогда не видела сибирячек! — восхищенно призналась она. — А скажите, это правда, что вы постоянно едите пельмени? Я слышала, на Урале это самое популярное блюдо... Хотя, впрочем, — девица задумчиво покорябала ровный носик, — по вашей фигуре не скажешь, что вы поглощаете пельмени килограммами.
Вот именно. Величайшее заблуждение о белых медведях, беспрепятственно гуляющих по улицам сибирских городов, давно кануло в Лёту. И говорить так стало банальностью. Но возникают новые, не менее дикие заблуждения.
Я охотно объяснила несведущей москвичке, чем Урал отличается от Сибири, Южная Сибирь от прочей, и сколько народу там проживает. А заодно поведала, какую именно текилу я предпочитаю, чем доподлинное португальское порто из долины Дуэро отличается от крымского, какие «мерседесы» выпускают в Сибири, сколько европейских бутиков приходится на жителя Энска и какие новые блюда появились в итальянских ресторанах. Когда начала замечать, что брюнетке становится обидно за свой город, охотно сменила тему...
Оказалось, что ее зовут Ритой Лесницкой, она не замужем, вернее, был один муж... Но это несущественно. Трудится она топ-менеджером в скромной московской фирме и самозабвенно любит Крым. Хотя и патриотка в душе. Но не понимает людей, предпочитающих отдыху на изумительном полуострове сомнительные Сочи с прочими геленджиками. На ее взгляд, эти вещи просто несопоставимы...
В разгар нашего занятного времяпрепровождения к компании присоединилась еще одна нестарая особа. Она спустилась от бунгало, поискала кого-то глазами и, помахивая увесистой пляжной сумкой, направилась к нам.
— Я Соня Зырянова, — представилась она приветливо. — Прибыла полчаса назад.
У нее был идеальный бюст. Настолько идеальный, что возникли сомнения в его подлинности. Лично мне безразлично, но некоторые мужчины сильно огорчаются, когда на пике торжества обнаруживают, что им подсунули туфту. Говорят, сейчас выпускают бюстгальтеры, заполненные силиконовым гелем, и дамы самостоятельно, будто скульпторы, могут ваять собственные формы.
— Какие обаятельные люди живут в этом сереньком домике, — видя наше недоумение, объяснила Соня. — Они представились Костюковичами из Полтавы. Ну просто душки. Настолько тщательно объясняли ваши приметы и где вас можно найти, что я почти уснула. Вам не показалось, что они... скрытые садо-мазохисты?
— Флагелланты, по-научному, — подхватила Рита, — или «флажки», по-бытовому. Вы знаете, я тоже обратила внимание. У меня на даче в Игумнове есть соседи — такие предупредительные старички. Ну просто пылинки сдувают друг с друга. И что вы думаете? В одну прекрасную ночь обнаружилось, что они самозабвенно лупятся плетками! Не сдержались — эмоции наружу, и весь поселок теперь в курсе их интимных радостей...
Новоприбывшей Соне было лет тридцать. Она обладала незаурядной, как уже подмечено, фигурой, симпатичной мордашкой, зелеными смеющимися глазками и беспардонным купальником телесного цвета.
— Вы не из Москвы? — не теряя надежды повстречаться с землячкой, поинтересовалась Рита. А с какой завистью она смотрела на купальник соседки!
— Чтобы!.. — рассмеялась Соня. — Я потомственная пермячка.
— А это где? — удивилась Рита.
— На Урале, — подсказала я. — Где едят пельмени, а половина населения занята их лепкой.
— Ой, вы знаете, я обожаю пельмени, — обрадовалась Соня. — Могу их есть даже ночью, только разбудите... После колеса и секса это, наверное, самое достойное изобретение человечества...
Мы с Ритой дружно засмеялись. Видно, с этой минуты наши отношения и стали доверительными. Мы не сделались закадычными подругами — ни к чему это, не для того женщины едут на юг, чтобы искать себе друзей, но при встрече неизменно улыбались и не отказывали друг дружке в мелких услугах. Подчас совместно проводили время, обмениваясь взглядами на жизнь и мнением об окружающих. Иначе говоря, сплетничали.
С ними я и вляпалась в первую дурацкую историю. По счастью, абсолютно безвредную. Происшедшее далее накрыло эту глупость с головой, сделав ее лишь невинным предисловием к истинным ужасам. Однако в тот день она меня страшно испугала.
— Я не понимаю, — возмущенно заявила Рита, — вы что, ночью спать собираетесь? Извините, это извращение. Мы не за тем пилили десять тысяч верст, чтобы игнорировать ночную жизнь. Даю вам десять минут на размышление. Учтите, кто не с нами, тот жалкий червь.
Дав волю здравому размышлению, я тоже признала, что человечество делится на три категории: в одних живет дьявол, в других Бог, а в третьих — исключительно глисты. Примкнуть к последним мы всегда успеем, а пока молодые, надо «танцевать». Специалистка по фармакологии, Соня тоже долго не упрямилась. Наличие мужа она не отрицала, но настаивала при этом на двух нюансах: во-первых, муж далеко; а во-вторых... — долгое презрительное фырканье. «Какой это муж? Это не муж, а так... бумажник».
— Верно мыслишь, больная, — подытожила Рита. — Не убойся мужа своего. Да никто и не предлагает в первую же ночь заниматься слиянием инь и ян. Мы просто гуляем...
Ухохочешься. Никто из нас не бывал ранее в Жемчужном. Мы тыкались, как слепые котята, из заведения в заведение, с трудом представляя их специфику. Напрасно мы выпили для разгона по двести пятьдесят мартини. «Поднятие тонуса» лишь усугубило нашу дезориентацию...
Наступал вечер — на юге темнеет удручающе быстро, — а пас носило по всей Народной с амплитудой маятника. Заведение «Шуры-Муры», где мы, собственно, и оприходовали мартини, я еще помню внятно, особенно красавчика бармена за стойкой. Он смотрел на кого-то из нас и пролил коктейль. Далее — поземка... На этом вечер можно было и закончить, тихо отсоединиться от компании и вернуться аллейками в бунгало. Но дурь взяла верх. Меня закружило по кабакам, как легкомысленную от природы женщину. Я помню свой щенячий восторг от горящих неоном реклам, кипарисовых аллеек, звона посуды и разгоряченных лиц. Я помню лазерную дискотеку, безумие света, перекрестье огней на беснующейся толпе. «Кислотных» мальчиков, бьющихся в экстазе; малолетних отроковиц в платьишках из целлофана... Высокий бокал с трехслойным содержимым, заботливо врученный Соней: «Пей, Лидуня, я лучший в мире знаток микстур, это должно тебя отрезвить...»
После такого «отрезвления» я готова была плыть наперегонки до турецкой границы!.. Как меня вытаскивали из дискотеки, я не помню. Вечер набирал обороты, соблазны манили, жасминовые ароматы то трезвили, то сводили с ума, служа катализатором алкоголя в крови. Нас опять болтало по разным притонам. Следующим этапом падения стало заведение, обслуживающее представителей секс-меньшинств. Причем всех скопом — и голубых, и розовых...
«К-какое романтическое название... «Г-голубая волна...» — заявила Рита, не замечая очевидной направленности дансинга. Мы тоже как-то это проворонили. Вперед, дикая дивизия! В заведении было шумно, и музыка звучала все та же: пещерная попса для ног. Правда, мальчики кучковались слева, девочки справа, но разве это повод призадуматься? Может, они еще не познакомились?..
На волне веселья нас занесло в мужскую толпу — как буденновцев с шашками в белое войско. Те сумели сгруппироваться и вышвырнули нас из толпы с возмущенными криками. Слишком поздно сообразили — когда девичья толпа накрыла Соню с Ритой, а меня стиснула в запястьях и закружила в чудовищном вальсе какая-то пышнотелая мадам.
— Я не знаю вас, лапочка... — зашептала она в ухо с пылким жаром. — Вы, наверное, новенькая?.. Очень правильно, что вы сюда зашли. У вас такие выразительные, огромные глаза... Давайте познакомимся: меня зовут Матильда — это значит обретшая силу в боях, а настоящее имя — Жанна Луиза Кордебордель, я художница в галерее «Аделаида...». Здесь наверху очень уютные комнаты с атласным бельем, давайте я вам покажу. Ах, какая у вас нежная кожа...
Мы драпали из «Голубой волны», как Наполеон из России. А потом заразительно хохотали, рассевшись по лавочкам в ночном скверике. Удивительно, но и это нас не образумило. Приключения продолжались! Нас понесло далее — ведь еще полгорода не исследовано! Через квартал оказались в новом заведении — здесь все было нормально, мужчины, женщины, бильярд, дым столбом, правда, название какое-то странное: «Шинок». Не самое подходящее имечко для приморского кабака. Ужасная ошибка раскрылась после того, как девчата чинно заняли свободный столик, а я занять не успела — от стойки отклеился крепыш в жилетке на голое тело и потащил меня танцевать:
— Пишлы, дивчина...
Не люблю парней с квадратными шеями и тугими затылками. А особенно с предметами культа на волосатой груди. Меня хватило на два оборота, пока этот индюк не вознамерился залезть мне под майку. Даже пьяная, я такое стерпеть не могла. Попыталась вырваться. Но он держал меня, как вновь обретенную собственность, и принялся мять, ощупывать.
— Нэ протывся, детка, нэ протывся...
От него разило каким-то жутким коктейлем из чеснока и горилки.
— Отцепись, идиот! — взвизгнула я.
— Оба-на! — возрадовался шкаф. — Шо я бачу! Кацапка, у натуре!.. — Сжал меня до боли в плечах и захрипел в лицо вполне по-русски: — Ты ошиблась, детка... Это бар для хохлов, а тебе надо напротив — в «Джокер» для москалей... Ошиблась? Вот и терпи, коза... Да не ссы, мы хлопцы горячие, тебе понравится, будешь потом своим рассказывать...
Сталкиваться с великодержавным шовинизмом такого рода мне пока не доводилось. В исконно расейском Крыму!.. Понимая, что слова уйдут в чесночный жир, я решилась на «экшн». Алкоголь бурлил и требовал подвигов! Я шарахнула каблуком по стопе этого горе-националиста! Он не ожидал, понятное дело. Выпустил мои плечи и с трубным ревом запрыгал по паркету. Ощущение, надо думать, не из приятных — подобно тому как гвоздем протыкают ногу! Я развернулась и, стараясь не поддаваться панике, засеменила к выходу. Рита с Соней наблюдали за мной с открытыми ртами. Одна пыталась нахмуриться, другая — улыбнуться. У обеих ничего не вышло.
— Девочки, на выход! — бросила я. — Ошиблись адресом.
Пострадавший продолжал пребывать в шоке — прыгал на одной ноге, сотрясая хлипкий паркет. Такого надругательства над соотечественником публика вынести не могла.
— Бей москалих! — истерично взвизгнула какая-то девка.
Я успела проследить движение — разъяренная фурия в майке и залатанных джинсах, костлявая, как колхозная корова, схватила кий с бильярдного стола. Я опрокинула стул, пустив его по полу в направлении девицы, и опрометью бросилась на крыльцо. Успела выскочить первой. По громкому стуку костей поняла, что фурия не пролетела мимо стула. Соню выбросило следом за мной. Я не успела отпрыгнуть, и мы чуть не покатились по крыльцу. Рите повезло меньше: единомышленница фурии вцепилась ей в волосы. Ей-богу, напрасно она это сделала. Мы долго запрягаем, но ездим быстро. Рассвирепевшая Рита ухитрилась погладить обидчицу ногтями. Та заорала. Мы побежали прочь. Эти вопли преследовали нас целый квартал — вероятно, Рита изрядно расцарапала ей лицо. Мы свернули в темный переулок, выпали на Береговую и только там отдышались. Естественно, о продолжении вечера речь уже не шла. Мы вполне познакомились с ночной жизнью, заработали по стрессу и испытали горький вкус похмелья. И все, что называется, в одном флаконе. К бунгало то шли, то бежали, поминутно озираясь, хотя никто за нами не гнался. У танцплощадки санатория смешались с толпой, исполняющей «белый» танец, и уже поодиночке добирались до спасительного бунгало. Я упала в сон, позабыв принять душ и не выкурив традиционную сигарету у распахнутой занавески. Ничего себе отдых!
Глава вторая
— Нам необходимо пройти антистрессовую терапию, — объявила на следующий день Соня. — Заявляю как специалист. Заодно с приличными людьми пообщаемся.
Надо — значит надо. Нервно похихикивая, мы отправились на консультацию в главный санаторный корпус.
Этого следовало ожидать. Напряженный график работы, критический возраст, промышленная гарь и родоновые плато, на которых архитек юры возводят крупные города! Как мы можем жить, не пройдя курс лечения именно в этом санатории? Как мудро, что мы обратились именно к ним! Первоклассные врачи, последние достижения техники (в крайнем случае — предпоследние)! И всего каких-то триста гривен с носа, семидневный курс — и можно смело ехать на родину, окунаться в трудовые будни...
Меня хватило на один день. Не такая уж я оказалась «гурманка». Легче всего воспринялась ароматическая ванна, куда меня уложили учтиво, но как-то механически, словно в гроб. Усыпали лепестками розы и на полчаса оставили наедине с психоделическими композициями в стиле «после третьей не закусываем...».
Медосмотр дался труднее, особенно эпизоды с участием мужчин в белых халатах. Экзотический массаж мне тоже не понравился — от обещанного шиацу в нем были только щекотливые поглаживания, чередуемые зверскими нажимами и протестами мнущейся плоти. А когда меня стали прессовать двенадцатью килограммами липкой теплой грязи, я совсем затосковала. «Не волнуйтесь, больная, — приговаривал добрый доктор. — Это грязь целебная, ее привозят из Сак, там всемирно известное озеро с уникальными грязями и рапой. Только наш санаторий имеет договор по прямым поставкам, а в остальных местах — бессовестная подделка, из Портового везут... Закройте глаза, больная. Я оставлю вас на полчаса. И не принюхивайтесь, пожалуйста. Не навозом вас обкладывают...»
Словом, заработала очередной стресс.
С этого дня я ограничила общение с новыми знакомыми. Как и прежде, проводила время в гордом одиночестве. Занималась «гелиотерапией», благо солнца не убыло, купалась, мазалась кремом. Незаметно мое тело побронзовело, обрело насыщенный цветметовский глянец, и ежевечерние стояния у зеркала уже не вызывали тихой ярости. Но неприятности продолжали сыпаться. Раз уж начались — не остановишь. Пока мелкие, незначительные, но чувство неясной тревоги уже появилось. Недаром разрушительный ураган начинается с легкого ветерка. Медуза то в ногу вцепится, то подплывет тихой сапой, пока я барахтаюсь далеко от берега, и начнет виться вокруг меня кругами, будто чуя во мне законную добычу. То хулиганы мелкие пристанут — и чего им надо на санаторном пляже? Будто в городе песка не хватает...
А однажды даже ограбили! Предупреждали меня бывалые люди — не зевай на пляже. Охотников за чужими дензнаками здесь не меньше, чем охотников за чужими женами. Я вылезла на берег Афродитой из пены и обнаружила на простынке развороченный пакет. Из сумочки выгребли всю дневную норму. Благо норма у меня умеренная — гривен сто в сутки. И ту я с утра хорошо подчистила. А все равно противно. И обидно. Разобрав содержимое пакета, я уселась на тряпку и принялась размышлять. Непохожи мои постоянные соседи на жалких воришек! Половину местных отдыхающих я уже знала — нормальные люди, не сказать, что бедные. Правда, был какой-то мужичонка в трусах и рубашке. Невзрачный такой типчик лет пятидесяти. Без вещей и штанов под мышкой (так и пришел без штанов). Бродил неприкаянно в раздутой рубахе, потом уселся неподалеку от меня, обнял колени. Задумчиво пялился в море. Я подумала, что поэт. Встретил мой взгляд, улыбнулся тепло, дружески. Затем поднялся, вроде как собрался уходить. Я тоже встала, чтобы погрузиться в теплое море...
Злость меня обуяла — на весь остаток дня. Я из принципа не вставала с тряпки, игнорируя жарящее солнце. Как будто нарочно наказала себя за головотяпство. Я вертелась, словно грешница на сковороде, подставляя бока палящим лучам. Поклонники осточертели! Нескончаемый поток — как в Мавзолей! Неужели это так трудно: задрать глаза в небо и обойти стороной разнеженное тело?.. Откуда их столько?
Все какие-то бесталанные, скользкие, по большей части — развязные, по меньшей — старые. Вероятно, при деньгах. Мне совершенно неинтересно, что большинству из них вполне по карману откупить мое бунгало вместе с санаторием, я отшивала их одним «добрым» словом (максимум — тремя), а если это не срабатывало, то снимала с глаз огромные «хамелеоны» и просто смотрела претенденту в глаза. После такой демонстрации претендент, как правило, уходил и уже не возвращался.
Я думала. У меня была масса тем для обдумывания, целую неделю отказывала себе в этом удовольствии. Освобожденные ячейки в памяти заполнялись прежним «мусором»: расписание на жизнь, мама с Варей, Берест, сгинувший в безвременье. Понимание того, что и на юге не все так гладко и тепло...
Словом, голова моя была загружена, и не сказать, что я скучала. И все же одному умельцу удалось меня отвлечь. Он оказался неплохим парнем, я, по правде, успела от таких отвыкнуть. Не исключено, что им тоже двигала похоть, но напоказ он ее не выставлял. (Огромное спасибо...) Я лежала носом в тряпку, думая о том, что надо бы вернуться домой пораньше — помочь маме увезти помидоры с дачи, Варюшу приготовить к походам за новыми двойками... И тут совсем рядом зашуршал песок, и я мурашками на коже ощутила прибытие нового клоуна.
— Нижайше прошу прощения, мадам, понимаю — вы безумно заняты, однако не откажите в любезности. Мне нужно добраться до пансионата «Золотые зори». Понимаете, меня сбросили неподалеку, объяснили, что он примерно на этой широте...
Я вздохнула. Хотя, если быть объективной, его голос не вызывал рвотной реакции. Молодой, но приятный.
— Уйди от солнца, парень, не прозрачный, — сказала я в тряпку. — И вообще, уйди, здесь не справочная служба. Ходят, бродят всякие...
— Извините, мадам... — Голос звучал спокойно и насмешливо. Уверенно заскрипел песок. Озадаченная, я подняла голову. Он уходил вдоль береговой полосы, и морская пена лениво омывала его загрубелые пятки. У него были стройные, загорелые ноги. И сам он был подтянут, мускулист. Рюкзак за спиной, должно быть, весил не меньше меня, но нес он его так, словно тот был набит попкорном. Из одежды на парне только шорты да малиновая косынка, завязанная пионерским галстуком.
— Эй, алё! — позвала я. — Парень, ты кто — последний бойскаут?
Он остановился, обозначив неплохую улыбку.
— Только, ради бога, не останавливайся, — опомнилась я. — Как топал, так и топай. Но желательно в другую сторону. Или смотри сам. Все здравницы в черте города, на берегу. Есть там, я слышала, какой-то пансионат для попрошаек, тебе не туда?
Он рассмеялся.
— Спасибо, мадам, вы так добры... — С гордо поднятой головой потопал дальше — к. турбазе.
Клоун, да и только. Ну, может быть, чуть поприличнее всей этой похотливой банды...
Спустя пару часов он топал обратно. Уже без рюкзака, а со спортивной сумкой-бананом через плечо. Я как раз вылеживалась на боку, потому и узрела его за полверсты. Он рос, ширился, набухал, окрашивался, пока не предстал во всей красе. Ничего себе плейбойчик. Каштанововолосый, физия открытая, чуть со смешинкой. А по конституции — ну вылитый Гермес работы Праксителя.
— У вас великолепная фигура, мадам, — похвалил он мои очертания. — Меня зовут Алик Лысенко. Я из Белой Калитвы — есть такой нарядный городок в Ростовской области. Может, слышали?
— Проходи, проходи... — сказала я прежним тоном. — У меня муж и семеро по лавкам.
— А волосы ваши — просто восточная сказка! — Он слегка замедлил ход. — Вы знаете, что таких мягких натуральных брюнеток, как вы, среди представительниц северо-европейских народностей остались считанные единицы?
— Я крашеная, — заскромничала я.
— Э нет, — он протестующе покачал головой, — Алика Лысенко вы не проведете. Если я еще могу допустить семерых по лавкам, то вот это, — он ласково посмотрел на мои лохмы, — есть самый натуральный, не испорченный химией продукт. Щедрая природа. Неиссякаемый родник вдохновения. Простите, — он улыбнулся, — ну просто очень привлекательно. — И не спеша побрел по своим делам.
Я приподнялась на локте, заинтригованная.
— Эй, притормози-ка, парень. Ты первый на этом пляже, кто говорит более-менее внятные слова.
Он вернулся и до заката заговаривал мне зубы. Никакой пансионат «Золотые зори» Алик не искал. Ляпнул первое, что пришло в голову. Он двигался из Жемчужного на турбазу, по уши загруженный баночным пивом. У начальника базы, достопочтенного Кириллюка Максима Евграфовича, намечался юбилей — круглая дата, тридцать девять лет, решили сделать человеку приятное. В палаточном городке обитают не только упертые трезвенники, откровенно заявил этот смешливый парень.
Даже больше — как раз упертые трезвенники там обычно не задерживаются. И это прекрасно — меньше лицемерия в общении. Удивительная душевная компания собралась на «кочевом стане»: то по кручам Ай-Чу шастает, то по цивильным барам. В частности, позавчера Алик побывал на Чатыр-Даге и до сих пор находится под впечатлением, очень сожалеет, что там не побывала я.
— Неповторимый вид, Лидия Сергеевна. Просто голова кружится, нереально... А если забраться на высшую точку Чатыр-Дага Эклизи-Бурун — Церковный мыс в переводе... не помню с какого, — то можно увидеть даже Бахчисарай с Симферополем, представляете? Это какая же даль под ногами...
Вдохновленный увиденным, он с выражением процитировал мне сонет Адама Мицкевича, побывавшего в тех местах и бродившего по карстовым воронкам:
Я слушала его с благосклонным вниманием и даже ни разу не зевнула. Он умел повествовать. На землю давно опустился вечер. Закатилось солнышко за Болгарию, а мы сидели на пустынном пляже и наблюдали за ленивыми волнами, нехотя набегающими на берег.
Есть такая коварная волна «тягун», — инструктировал меня Алик. — Старайтесь даже в легкую качку находиться поближе к берегу. Если, не дай бог, попадете в волну, то любой гребок вперед будет оборачиваться тремя гребками назад. Здесь главное не паниковать и не делать суетливых движений...
— Запомню, — кивнула я.
— А то существует крайне неприятная штука — так называемое апвелинговое течение... Нас недавно угораздило — мы далеко заплыли... Хорошо, катамаран прогулочный проплывал, успели прицепиться. Это, знаете, когда ветер в открытом море сдувает теплый слой воды и приносит к берегу холодные глубинные потоки. Они не просто холодные — они арктически ледяные; ноги сводит моментально. Не успеешь уплыть от течения — пиши пропало, скрутит...
Он как-то неуклюже придвинулся ко мне. Неужто замерз? Портить впечатление от удачно проведенного вечера мне не хотелось. Я поднялась, давая понять, что пора.
— Извини, Алик, уже поздно, я пойду, ладно?
Он шутливо развел руками:
— Конечно, Лидия Сергеевна, спасибо, что посидели со мной. Вы не против, если я еще когда-нибудь случайно пройду мимо?
Поделиться книгой: