Помоги проекту - поделись книгой:
Юлия Соколовская
Венок для незнакомки
Я столько уж ударов испытала
И радости, и горя, что меня Внезапностью они не поражают,
Хоть я и женщина...
Где дремлет нежный мирт и темный кипарис,
И сладостно шумят полуденные волны,
Там некогда в горах, сердечной думы полный,
Над морем я влачил задумчивую лень,
Когда на хижины сходила ночи тень
ПРЕДИСЛОВИЕ
Я не ожидала увидеть этим летом Крым... Мне никогда не снились жаркие страны. Не чудился прибой из раковины рапана в серванте. Не было видений смуглолицых туземцев, белоснежных официантов и романтических объятий с небритым мачо на фоне тростниковых хижин и полированного «бентли». И не потому, что я лишена фантазии. А потому, что пережила. Кончилось. Вместе с юностью и обидой неразделенной любви. Сами попробуйте родить дочь, расстаться с мужем да вдобавок обзавестись кабальными договорами с двумя издательствами, которые почему-то считают вас не человеком, а машиной по производству печатно-выгодной продукции.
А машинкой по пересчитыванию денег меня никто считать не хочет.
В связи с последним я и подняла восстание, закончившееся величайшей депрессией. Правда, она носила весьма странный характер — я самозабвенно носилась по загородным трассам на недавно купленном «опель-кадете» и активно себя жалела. Ей-богу, лучше бы я жалела себя на диване, слушая наставления мамы, как нужно зарабатывать деньги. Куда привычнее. Этот зрелый «юнкер», ровесник перестройки, обошелся мне в семьдесят процентов последнего гонорара. Но и после этого продолжал доить, как искушенный альфонс. Я пережила, что под комбинацией букв «у. е.», сопровождающей цифры на ценнике, подразумевались не привычные американские доллары, а до неприличия взлетевшие евро. Из Европы гнали, объяснили мне, у них — не доллары. Ладно, согласилась я, Старый Свет нам милее. Я пережила, что машина отчаянно разболтана, что на ней повсюду пятна ржавчины (куда смотрели мои глаза?). Я пережила предложение мамы: «Дочь, давай продадим ее на запчасти дяде Вите из автомастерской за углом? Хоть полсуммы вернем...» Даже сарказм симпатичного паренька из ПТО: «Вы напрасно, мадам, приобрели это железо; мы можем, конечно, подтянуть ходовую, но за тормоза ручайтесь сами. Или меняйте всю систему. А где вы, собственно, это купили? Ах на Литейщиков... Уболтали, говорите?.. Ну-ну, мадам, от всей души вам сочувствую». Даже этот плевок я пережила, хотя именно после этого произошел сброс пара.
Что за ярость на меня нашла? Я носилась по Академовской трассе, словно по игрушечному спидвею, нарочно привлекая внимание к своей никчемной персоне! Пелена обиды застила мне глаза. Обиды за финансовые дыры, за собственную глупость, за пролетающую мимо носа жизнь! Могла бы и не заметить мирно спящий у обочины асфальтоукладчик. Но заметила — в последний момент. Машина пошла юзом, не слушаясь руля, — столкновение неизбежно! Последний вздох... Я сделала «полный влево», зажмурила глаза, готовясь принять удар судьбы пусть не с достоинством, но без визга... И проехала, наверное, в миллиметре от гигантского стального катка! Приоткрыв один глаз, обнаружила, что стою на обочине. Сзади — каток, мимо тащится сирый отечественный гроб с восхищенным водилой, а прямо у капота — штанга рекламного плаката: «Ждите пивного переворота!» Во как зловеще. И все. (Ей-богу, для человека, знакомого с понятием «мюнхенский пивной путч», — вполне ностальгическая фраза.)
Унять безумную дрожь я даже не пыталась. Тряслась как лист. Пялилась на этот дурацкий плакат и ощущала, что схожу с ума. Вероятно, в этот момент и возникла из пучин подсознания мысль, что недурно бы в жизни поменять... хоть что-то. Пусть временно...
— Поменяешь тут... — прошептала я и завела заглохший двигатель. Поменять на данный момент я могла только восприятие реальности. Влекомая этим неясным намерением, я отъехала от щита, сдала влево и потащилась, постреливая мотором, по обочине. Съехала у развлекательного комплекса «Тихие зори». Здесь имелась платная автостоянка, лазерная дискотека, казино и другие веселые предприятия по отъему денег. В одном из них я и присела, совершенно не помня ряда моментов: почему? зачем? загнала ли машину на стоянку?..
— Вы какое вино предпочитаете в это время дня? — осведомился молодой, но фасонистый официант.
— Чего? — буркнула я.
— Есть херес де ля Фронтера, есть «Алеатико», есть «Ламбруско» — прямо для вас из Италии...
— Вы что, издеваетесь?
— Понял, сообразим, — не растерялся юноша и тихо растворился.
Закусывать бесцветный «недоконьяк» пришлось лепешками жареного сыра, по замыслу не отклеивающимися от тарелки. Со стороны я представляла, должно быть, уморительное зрелище: жалкая разведенка с похоронным лицом, активно воюющая с собой и накрытым столом...
— Нуты, мать, и надубасилась, — заметила Бронька, возникнув предо мной.
Очевидно, я замерла, не дожевав.
— А сыр во рту держала... — поставила диагноз Бронька, отодвигая от меня графинчик с коньяком. — Челюсть задвинь. Чего ты ее выставила, как полку из шкафа?.. О господи!.. Слушай, перестань на меня пялиться! Да, это я, твой любимый доктор. Ты сама звонила полчаса назад, сказала, что находишься на грани кровопускания и если не наложишь на себя руки, то напьешься. Поздравляю, Лидок, ты напилась...
Кому еще поплакаться, как не лучшей подруге? Очень стыдно за свое поведение, но нет у меня иного способа вызвать к себе жалость. Я выплеснула на нее все свои беды. Как из ведра. Не замечая присутствующих в заведении людей, я лила крокодиловы слезы, рыдая о безвременно почившем «кадете», с которым меня развели, как с мужем, о подонке Бересте, сгинувшем во мраке вечной командировки, о бестолковой Варюше, разбившей колен-ку... О том, что меня не понимает мама, о жизни, уходящей или уже ушедшей... О том, что до конца дней своих я обречена на прозябание в радиусе метра от письменного стола. И это в лучшем случае, поскольку закупорка мозгов может наступить в любой день, а никакими иными способами зарабатывать деньги, кроме марания бумаги, я не владею...
— Подожди, не грузи, давай по списку, — перебила Бронька, принимая на грудь не ей причитающееся спиртное. — Ты явно заработалась, Лидуня. Во-первых, успокойся насчет Варюши. И не слушай маму, нельзя идти к хирургу. У хирурга одно на уме — что-нибудь отрезать. Или мы с тобой никогда не разбивали коленки? Зарастет... Береста забудь: эта тварь доведет тебя до могилы, неужели ты не поняла, что он навсегда осквернен штампом?.. Вопрос с мамой даже обсуждать не хочу — радуйся, что, в отличие от некоторых, она у тебя есть. Машину мы пристроим: я поговорю с Рудиком — он держит авторынок на барахолке и в околпачивании клиентов не имеет себе равных. Потеряешь баксов триста, но это лучше, чем потерять голову, даже такую, как твоя... А что касается пролетающей жизни... — тут Бронька помедлила и сделала знак официанту: рассчитай, мол. — Об этом мы поговорим завтра — на твою свежую голову и мое беззлобное настроение. Вставай же, пьянчужка, будем добираться до дому. А твой драндулет я завтра откантую к Рудику...
Круг у горла сжимался, и какие-то потертости в районе шеи я уже, вероятно, чувствовала, поскольку вела себя неадекватно. Понимаю, что Бронька в случившемся не виновата. Ею двигали исключительно бескорыстные побуждения. Но привели они к очередному нервному срыву, поэтому особой благодарности я к ней не испытываю.
Даже в тот день, когда она буквально на горбу дотащила меня до своего «кефира» и грамотно заболтала маму, я не нашла в себе слов признательности...
Она позвонила на следующий день — поинтересоваться, каковы мои планы.
— Умереть... — бесхитростно поведала я.
— Прекрасно! — обрадовалась Бронька. —Я хочу сделать тебе сюрприз. Не умирай, я скоро приеду.
Она нарисовалась через полтора часа — в эффектном клетчатом костюме и квадратных очках — ну вылитый Мефистофель, забредший на огонек к Фаусту. Я как раз бродила по пустой, презрительно молчащей квартире и пыталась навести порядок. Вытрясла половики с балкона, вскопала грядки в цветах, отмыла, отшкрябала, отчистила все, что другим не под силу, починила кран, проштудировала Варюшины календарики и любовные записки. К моменту прихода Хатынской я так и не успокоилась и в трудовом раже все искала, к чему бы еще приложить свои старания.
— Потолок подмети, — подсказала Бронька. — Для пущего, так сказать, идиотизма. И перестань маячить, в конце концов, голова от тебя кругом... Хочу обрадовать тебя, Лидок. — Она извлекла из сумочки продолговатый конвертик и бросила на диван. — Как тебе нравится слово «таврический»? Лично я — обожаю.
— Ну да, — согласиласья, — красивое слово. Связанно с Петербургом.
— Гм... — неопределенно отозвалась Бронька. — Это тебе авиабилеты — до Симферополя и обратно. Пятого августа — вылет, тридцатого — прилет. Номер в санаторной гостинице на окраине Жемчужного забронирован. Я понимаю: тебя не переделаешь, Лидок. Но давай попробуем, а? Ты не забыла, в какой части света находится Симферополь?
Я молчала.
Хатынская вздохнула:
— Ты сколько лет не ездила отдыхать?
Я молчала.
— Эй, алё, дозвон... — Ее выдержке позавидовал бы многотерпеливый Будда. — Лидок, ты где? Давай повторим. Это, — она ткнула ноготком в конверт, — авиабилеты в Крым и обратно, а это — твой паспорт. Я предчувствовала бурную реакцию, поэтому выудила его у тебя из сумочки, пока грузила твои кости в машину. Деньги за билеты отдавать не надо. Повторяю для людей с ослабленным слухом: не надо. Во-первых, это не деньги, во-вторых, не мои деньги, в-третьих, могу познакомить тебя со своим новым спонсором. У него отель на Обьгэсе, два ресторана в центре и бордель напротив бывшей партшколы... Знаешь, подруга, я тоже еду в Крым, но, пожалуй, попозже — через недельку, как дела расковыряю. На море встретимся. Угадай с трех раз: кто оплачивает мою поездку?
— Ну я, право, не знаю, — пробормотала я.
— Ага, — обрадовалась Бронька. — Замечаю в глазах проблески разума. Ты смышленая, Лидок, понимаешь, что развеяться необходимо. Сроки сроками, а здоровье не купишь. В общем, улетай, голубка, не дело киснуть в Сибири.
Я пыталась взбрыкнуть — мол, куда мне, на склоне лет, от мамы, от дочери, но только для проформы. Бронька быстро погасила очаги сопротивления.
— Ты относишься к так называемым неглупым женщинам, Лидок. Ты — на грани. А я не хочу ходить в дурдом и менять тебе подгузники. Вероятно, и мама с Варюшей не хотят. Море лечит, не утруждай себя спором. И опять же — санаторий под боком, полный набор антистрессовой терапии. Яхты, горы, экскурсии... Не забудь добраться до Мраморной пещеры — это зрелище оставляет рубцы на всю жизнь. Здоровые, заметь, рубцы. Балаклава, Гурзуф, Тарханкут — ты была в молодости в этом раю, Лидуня, кому я рассказываю? И секса немного, обязательно — не забудь, не повредит... — Бронька хитро подмигнула. — С прекрасным туземцем под голубыми небесами... Нельзя сводить к минимуму отношения полов, заруби на носу.
Я молчала.
— И в заключение выпуска — о погоде, — заявила она уже с порога. — Над Черноморским побережьем Тавриды на август месяц обещают безоблачное небо. Возможны кратковременные осадки, бури, смерчи, ураганы, но в целом бессистемно и не везде. Так что удачи тебе, голубка. И не вздумай «залететь».
Выражение «безоблачное небо» оставило в душе неприятный осадок. Правда, ненадолго. Оставшись одна, я подошла к книжной полке — пересчитать уцелевшую от тяжелых расходов наличность. Вот уже год я хранила ее в книжонке безвестной английской графоманки Джоанны Харрис «Пером и потом». (Раньше в роли сейфа выступали «Шальные деньги» Роллинза и «Легкая нажива» Джона Макдональда, но я убедила себя, что мой труд достоин уважения.) На сегодняшний день оставалось ровно восемь однообразных, но безусловно симпатичных стодолларовых бумажек. Наверное, не так плохо, если учесть, что свою лепту в домашнее хозяйство на август я уже внесла. Интересно, подумала я, а сколько стоит в наши дни полный курс антистрессовой терапии?
Вот так я и попала в Крым. Знать бы, куда еду, ни за что не увернулась бы от того асфальтоукладчика!..
Глаза первая
Неприятности начались с первых же шагов по заграничной, но такой родной украинской земле. Сотовую «трубку», дабы избежать маминого контроля, я оставила дома. Это оказалось очень симптоматично. Кроме «трубки», я оставила половину вещей, необходимых отдыхающей женщине, в том числе расческу! (Причесывалась перед уходом и спокойно положила на полку.) Не ахти какая потеря, но ни в самолете, ни на аэродромном поле этого добра не продавали, поэтому я чувствовала себя не очень комфортно — особенно когда покидала лайнер. «Эвакуировали» новоприбывших через боковые ворота. Аэропорт перекрыли. Подтянутый службист в форме объявил пассажирам на ужасном суржике, что на полуостров для неформального общения с президентом Украины прибывает глава российского государства, в связи с чем украинская сторона приносит туристам глубокие извинения и пожелания. Народ, понятно, возбудился.
— И здесь достанут, — живо откликнулся пухлый гражданин, сопровождаемый часто моргающей гражданкой.
— А мне это нравится, — возразил представительный мужчина со спортивной сумкой. — Чувствуешь дыхание дома. Словно и не уезжал никуда.
— Хотите чувствовать дыхание дома, так и оставались бы там, — ворчливо заявил невыразительный субъект. — Не для того мы тратим уйму сбережений, чтобы нам навязчиво напоминали о родине.
Он был, безусловно, прав. Особенно про «уйму сбережений». Да и не только. Последний визит «расейского главы» в родной город по характеристикам был сравним с небольшим путчем. Никогда не забуду, как доведенные до отчаяния автомобилисты съезжали с перекрытых улиц, растекаясь, как тараканы, по аллейкам и дворам, чтобы при выезде на параллельные дороги быть заново развернутыми неумолимыми гаишниками.
— Очень странно, — заметил вдумчивого вида бородач, очевидно не впервые попадающий в аналогичный переплет. — Обычно перекрывают Севастопольскую дорогу — там у Кучмы аэропорт, вблизи Николаевки. Первый раз вижу, чтобы обложили Симферополь. Поменяли пункт доставки?
— С толку сбивают, — отозвался все тот же ворчливый субъект, — неудобства создают. Террористу с базукой теперь придется метаться между Николаевкой и Симферополем, выбирая место для барьера. Откуда он знает, где тот сядет?
С переговорного пункта мне удалось связаться с домом. Оператор за окошечком взирала на лохматую приезжую с явным неодобрением — дескать, на международные переговоры деньги у дамочки есть, а на расческу нет.
— Все забыла, ничего не взяла? — иронично осведомилась мама. — Я удивляюсь, как ты голову не оставила в прихожей на крючке.
— Все в порядке, мама, — привлекая на свою сторону сестру таланта, доложила я. — Как Варюша?
— Твоя дочь бродит по двору с песнями и плясками, — сухо отчиталась мама. — С такими же малолетними преступниками, к одному из которых она явно тяготеет.
— А коленка?
— Жизнь покажет, костыли пока не покупали... — Мама помедлила и сменила тему: — Надеюсь, дочь, ты никого не принесешь в клюве? Учти, на юге очень вольные нравы, не успеешь оглянуться, а уже...
Ну да, беременеют от поцелуя в затылок... Черта с два им всем. Уж что-что, а оглянуться я успею.
Поблагодарив маму за неустанную заботу о потомстве, я пожелала ей успешного вывоза помидоров с дачи и поклялась, что прикинусь порядочной. На чем и прервала дорогую во всех смыслах связь.
Разбитные таксисты кучковались за рядами зевающего оцепления на дальнем краю площади. Популярная «демпинговая» система здесь не работала: все от мала до велика твердили заунывно «двэсти грывней» и упорно отказывались называть другие цифры.
— А шо вы хотите, барышня, — ухмылялся вихрастый вымогатель с конопушками. — Сто кэмэ туда, сто оттуда — бак бензина. Почитай, сэмьдесят грывней. А нам шо остаеться? А вернешься — так последний рейс на вечер из Ровны. А там хохлы, народ прижимистый, они удавятся, а поедут на автобусе. Как в бочку набьются. Хрен клиента получишь... Слышь, барышня, ты завязывай вытрепываться — поехали, а? Полтора часа, и ты у моря...
Я бы так и сделала. Мысль о тряске в душном автобусе вызывала вполне обоснованный протест. Но тут за спиной игриво бибикнуло. Я оглянулась и увидела приткнувшийся к бордюру старенький «бьюик», подающий звуковые и световые сигналы. За рулем восседал оригинальный тип — ну вылитый Паганель. Даже в сидячем положении — настоящая жердина, метра под два. Очки, панама с пером, соломенные патлы до плеч, а в зубах — обмылок верченой сигары.
— Ви в Жемчьюжное, мисс? — тщательно выговаривая русские слова, осведомился Паганель. — Садьитесь, пожа-алуйста, нам по путьи, я тоже еду в Жемчьюжное.
Я оценила на слух его далеко не безупречную речь. Особых нареканий она не вызвала. Акцент не казался слишком наигранным — возможно, человек и в самом деле иностранец.
— Не бойтесь, садьитесь, — приободрил Паганель, видя мою нерешительность. — Я не возьму с вас дьенег... — Он расплылся в белозубой улыбке.
— Коз-зли-ина... — сплюнул в сердцах вихрастый.
«Дьенег» он с меня действительно не взял. Этот без устали болтающий субъект оказался стопроцентным янки. Какой-то декоратор-оформитель из Милуоки, занимающийся в Жемчужном перепланировкой городского парка. В Симферопольский аэропорт отвозил коллегу, которого перевели на объект в Киеве. Правда, замашки у янки оказались нашенские: болтал о всякой чепухе, представился Лориком (вроде как Лоуренс), а потом вдруг остановился в приятной тени под пирамидальными тополями и полез познавать меня на ощупь. Ух как романтично...
— О-о, у вас такое прекрасное имья — Ли-и-ида... Давайте знакомиться, — мечтательно протянул этот ловелас и попытался просунуть ладошку между моих коленок.
«Хорошо начинаем отдых», — тоскливо подумала я. Но в принципе мы — заветам Береста верны. В те минуты, когда от любви уже начинались колики, он вспоминал, что мир кишит мерзавцами, и пытался обсудить со мной подробности. Я до боли сжала коленки и обеими руками вывернула буржуину локоть. На «полвторого». Говорят, мы бяки?..
— Уай? — взвизгнул Лорик, выдергивая ладонь.
Стало быть, спрашивает: почему? На бронзовой от загара физиономии проступила почти детская обида. Я даже усовестилась. Зачем сразу руки распустила? А вдруг он не хотел ничего такого? А я взяла да испортила ему день?..
— Простите, — сказала я шепотом.
Этот басурман приободрился и повторил попытку. На сей раз он поворотился ко мне лицом, растопырил лапищи и полез просто в наглую. Даже чересчур. Я, конечно, понимаю, что у них в Америке половина нации зачата на заднем сиденье «шевроле», они иначе не умеют, но я-то здесь при чем?.. Я ударила кулачком в солнечное сплетение — Берест показывал на макете, где оно находится. Этот гость заморский в недоумении отшатнулся и принялся глотать воздух.
— Простите... — смиренно повторила я.
— Но уай?? — вновь возопил Лорик.
Господи ты мой, неужели он настолько тупой, что не понимает элементарных вещей? Не успел человек доехать до места, не успел расслабиться, принять душ, расческу приобрести...
— Давайте о чем-нибудь другой поговорим, — миролюбиво предложила я. Жалко их в глубине души — этих дремучих янки с голодными глазами. Пресловутый харрасмент, когда последняя секретарша может привлечь босса за невинное подмигивание, доконал мужскую половину Америки. Они рвутся в экзотические страны, где сроду не слыхали о таком бранном слове.
— О другом? — удивился Лорик. — О другом мы уже поговорили.
Святая простота. Проболтал шестьдесят километров, ускоренно отработав начальную стадию «съема», и, не получив причитающегося, смертельно обиделся. Не привык. Но я достойно выпуталась из этой ситуации. Начала активно работать языком (прошу понять меня правильно). Описывать моральное состояние населения России и сопредельных стран я не решилась — Лорик ее прекрасно изучил, иначе не лез бы. Я просто объяснила ему, что остались еще женщины, не подверженные всеобщему растлению. В частности, одна из них сидит перед ним — ну бывает, не повезло.
Горе-янки усиленно морщил лоб, тщась понять, а потом его прорвало, как плотину! И пресловутый харрасмент, когда любую женщину в офисе обходишь за километр; и фригидная Лайза — законная супруга, искренне не понимающая, чего он хочет по ночам; и не очень выгодный, но приятный для души контракт с Жемчужной мафией, завершающийся через две недели, что неуклонно означает возвращение в страну звездно-полосатого кошмара; и несносное либидо, которым наградил его Создатель непонятно за какие заслуги...
В общем, мы подружились. Настолько, что без дополнительных притязаний Лорик довез меня до Жемчужного, где и распрощался, посетовав напоследок, что «такие пушистые, выразительные, вполнеба глаза — и пропадают...» «Не пропадут», — самоуверенно заверила я и покинула машину. Но обиду Лорик все-таки затаил — высадил меня не у санатория «Савелов ключ», куда я собиралась, а совсем наоборот — на западной окраине Жемчужного, где кривые улочки, пляшущие по холмам, сходились в шоссейную дорогу на Балаклаву. «Частников» было пруд пруди — но цены! При таком невысоком уровне жизни! У меня не находилось слов. Торговаться — напрасно, эти лихачи могли часами стоять без движения, но везти на гривну дешевле жадность не давала...
Я не стала спорить, умоталась за первый день. Вези меня, извозчик... Через полчаса, по предъявлении бумаг и пыльной, слегка поблекшей улыбки, администратор санатория Маргарита Львовна Запрудная уже объясняла мне, как пройти до бунгало. Проблем не возникло — «койко-место» действительно было мне забронировано. А еще спустя четверть часа манерная девица по имени Габриэлла («Можно Габри, это упрощает понимание...») выдавала ключи и ценные инструкции по пользованию санузлом.
Бунгало оказалось не очень опрятным сереньким домиком на бугре, но то, что открылось из окна моего номера, заставило забыть все неурядицы. У меня перехватило дух, защемило в груди. Густо-синяя гладь, испещренная звездочками заходящего солнца, — я сто лет не видела этого умиротворяющего зрелища!..
Местечко именовалось Тихой бухтой. Райский уголок, замкнутый на севере грядой гор с исполинской Ай-Чу в форме загребущей длани. На востоке — Форос, на западе — Балаклава. Формально еще не ЮБК, но климат очень похожий. На пологих взгорьях Ай-Чу амфитеатром раскинулись виноградники. На ступенчатых горных террасах в западной части бухты — городок Жемчужное, средоточие всех приморских удовольствий. Сущая Мекка для туристов. Кривые улочки, заросшие магнолиями и грецкими орехами; дома всех мастей и калибров — от старых трогательных мазанок до основательных особняков «новых украинцев». Три улицы параллельно морю — Береговая, Народная, Черкасова — да масса переулков, связующих любую точку города с морем. «Общественные увеселения» — на Народной. Казино, гостиницы, рестораны, обязательные «дома свиданий». На Черкасова — парки, аттракционы, лабиринты строений из ракушечника, увитые плющом и винными лозами. Береговая — самая живописная. Здесь растут кипарисы, и этим все сказано. Скалистые ступени сползают в море. Островки зелени окольцовывают хибары и коттеджи из белого инкерманского камня, венчая пляж и разноцветье флотилии яхт-клуба. Береговая выводит к оздоровительным заведениям. Самое крайнее на востоке. — «Савелов ключ»: четыре комплекса с внушительным садом и тенистыми аллейками белой акации. Бунгало — в стороне, еще восточнее. Оно само по себе. Фанерное строение, напоминающее салун времен Дикого Запада. Самый стык санаторной цивилизации и природы. Заросли шиповника — дикой розы. Здесь рукой подать до пляжа: десять метров к обрыву по вертлявой каменистой тропе, узкая лестница с хлипкими перилами, ручей в скале — и ты почти на месте. Тридцать метров песчано-галечной глади. Восточнее бунгало начинается экзотика. Отдыхающие туда забредают, но нечасто. Песчаный пляж переходит в каменистый, морское дно завалено булыжником. «Экстремалить» — в принципе можно. Но получать ленивое удовольствие, отдыхая от трудов физических, — как-то сомнительно. Впрочем, кому как.
Посреди бухты возвышается фаллическое изваяние, как бы расколотое надвое мощным топором. Скала Обмана — местная достопримечательность и символ. Под ней обрыв, а пляж здесь просто отсутствует — море томно гладит камни, громоздящиеся под обрывом. За скалой — палаточный городок турбазы «Прибой»; полоса намывного пляжа, облюбованная нудистами, а еще дальше на восток — кромешная первозданность. Нагромождения валунов, скалы, испещренные гротами. Узкие бухты, тихие омуты... Над обрывом трасса в сторону Фороса. А за густым кустарником и виноградными плантациями — отроги Ай-Чу, синеющие в голубой выси. Оторванные от земли сплошной дымкой, нависают над местечком, будто стражники, стерегущие красоту...
— Двадцать гривен в сутки, — плакатно улыбнулась милашка Габри, выдавая ключи. — Можно оплатить сразу: от десяти суток скидка пять процентов. Можно ежесуточно — первый корпус, от фикуса налево, касса, с двух до пяти. Но на скидку тогда не рассчитывайте. Есть столовая; комплексный обед — девять гривен. Бизнес-ланч — двенадцать. Туалет и душ — в номере. В общем, сориентируетесь.
Чем отличается комплексный обед от бизнес-ланча, приветливая работница не пояснила (мне кажется, это разные названия одного и того же «перекуса» на скорую руку). Неясно было также, какое отношение бизнес-ланч имеет к санаторию. В бунгало же мне больше всего понравилась терраса, смотрящая на запад. С нее открывался живописный вид на цивилизованную часть бухты. Остальное могли бы и отремонтировать. Номер, забронированный Хатынской, оказался обыкновенной комнатой с разводами на потолке. Имелась также кровать, телевизор «Кварц» и облупленное окошко с линялыми занавесками. На первом этаже таких номеров было четыре. Обстановка в доме проще некуда — широкий коридор с входной дверью на восток, четыре коврика под «номерами», терраса. Скрипучая лестница на второй этаж, где еще две комнаты и навесной балкон, подпираемый цементными колоннами. Взойти на этот балкон я бы не решилась. Сильное подозрение, что эти испещренные трещинами подпорки отливали одновременно с античными столбами Херсонеса (правда, тамошний прораб был трезв). И не у меня одной возникало, вероятно, такое подозрение — ни разу не замечала, чтобы на балконе появлялись люди.
Но все это мелочи. Я уже сообщала, что бытовые неурядицы отступили и скукожились, едва за шторками я разглядела Кара-Дениз — Черное море! Я влюбилась в него по уши — раз и навсегда. Не восторженной девичьей, как когда-то, а зрелой любовью. Я забыла обо всем постороннем. Я почувствовала, как щемит сердце и горчит в груди. Как прокуренные легкие наполняются морским бризом, а в натруженных мозгах освобождаются забитые жизненным мусором ячейки. Как пьянящий восторг будоражит меня — от стертых пяток до нечесаных вихров, а на поверхность сознания бурно всплывает обида: где же ты была, дуреха, все эти долгие годы?..
Вероятно, это и была реакция на море, которого я не видела четырнадцать лет.
Очень плохо отпечатались в памяти первые дни моего пребывания в раю. Не превратись цветущий Эдем в ад, я бы запомнила их отчетливее. Но так уж водится — лучшее пролетает, оставляя привкус горечи да неясное волнение. А плохое разрастается до необъятного... В этот месяц солнце баловало — тридцать на улице, двадцать пять в воде. Я активно вела пассивный образ жизни. Тупо плющилась на пляже, подставляя светилу разные части своего тела (мы теперь до зубов вооружены: первый день используем крем с максимальной защитой — сорок, затем ослабляем — до пятнадцати, а там и вовсе — два и не очень обильно). Я купалась в пересоленном море, сдержанно отвечая на приветствия проплывающих мимо мужчин. Наслаждалась шелковистой прохладой воды. Я ныряла с маской, выискивала между камнями вертлявых лилово-оранжевых крабиков, а когда находила, пускала восторженные пузыри. С любопытством наблюдала за раками-отшельниками (они смешно прятали тельца в раковины и носили их на себе). Я с визгом уворачивалась от медуз, чьи скользкие тельца так и норовили пристать к моему. И опять загорала, полностью отключаясь от реалий и уничтожая в мозгах остатки приобретенного мусора. Поедала креветки, продаваемые местными жителями, давилась виноградом...
Я намеренно не контактировала с окружающими, создавая образ неприступной и надменной сибирячки. Время терпит. Часы активного солнца я проводила в номере вдвоем с телевизором, постигая азы великого и могучего украинского языка. Иногда ходила в столовую, хотя больше предпочитала питаться «на месте», довольствуясь сытными пляжными чебуреками (их здесь смешно называли «чевареками»). И опять валялась на песке, вдыхая аромат морских испарений. Вертелась со спины на живот, дрейфовала по ленивым волнам, отшивала многочисленных кавалеров...
С последними проблемы были просто чудовищ-ные. Почему-то многие представители мужской половины отдыхающих были склонны видеть во мне скрытую нимфоманку. С гремучей энергией. И африканским темпераментом. Это, конечно, льстило, но не доходить же до пароксизма! Возможно, я избрала не тот имидж и потому не могу отделаться от повышенного спроса...
— Удивительные глаза, — заявил проходяпций мимо супермен с пышными усами. — Где я мог их видеть? Послушайте, леди, вы не против пропустить стаканчик-другой в заведении «Шуры-Муры»? Мы могли бы прогуляться вечерком. Меня зовут Виктор... А куда вы так внимательно смотрите?
— На усы, — пояснила я. — Они у вас неподражаемы. Я представила на мгновение, как вы размножаетесь усами, будто «виктория» на даче... Смешно стало.
Он вмиг обиделся, развернулся и ушел, поигрывая обнаженным торсом.
Другой при виде меня тут же стал снимать брюки, и стало понятно — почему: плавки не могли скрыть прожорливую анатомическую подробность.
— О-го-го... — сказал дрожащими устами. —Такие женщины на дороге не валяются.
Поделиться книгой: