Помоги проекту - поделись книгой:
Алексей моментально сориентировался и сменил Сергея на непрямом массаже. «Дыши!» – сказал он ему. Виктор начал присоединять монитор.
Света коротко рассказала анамнез. У бабушки, действительно, тяжелая хроническая сердечная недостаточность, периодически приступы мерцательной аритмии, последние дни стала чувствовать себя значительно хуже, «скорую» не вызывали, наконец, сегодня все-таки вызвали. Ребята приехали, успели снять ЭКГ, и тут больная стала умирать… реанимацию они начали немедленно и до нас дотянули.
Я посмотрел ЭКГ. Похоже, что там заднебазальный инфаркт. Ну, и мерцалка, конечно, куда ж без нее. Патология хитрая, на ЭКГ видна плохо, да и мерцалка маскирует…
Но диагноз – диагнозом, а лечить надо.
– Свет, сколько адреналина ушло?
– 4 ампулы, сейчас пятую набираю.
Все правильно. С момента остановки прошло 23 минуты. Молодцы.
Смотрю на монитор. Только комплексы от непрямого массажа. Еще семь минут – и можно реанимацию заканчивать, выписывать протокол констатации смерти. Как там у Голованова:
Но вот дедушка…
«Ребят, ставим вену!» Естественно, разговор идет о центральной вене. Конечно, современные протоколы допускают введение адреналина и в периферию, но центр удобнее. Да и объем надо дать.
Макс сменил Леху, который взялся ассистировать мне. А Витек – зеленого Сергея. Понятное дело: реанимация – это очень тяжелый физический труд. С непривычки тяжко. Да и с привычки тоже.
Подключаем к Амбухе кислород.
Хорошо сказать – «ставим!». Бабушка лежит между окном и кроватью в узком проходе. Еле там помещается. Огромный живот лезет наружу. Мне там не поместиться. Кое-как подлезаю ногами под батарею, сворачиваюсь буквой «зю». Обрабатываю кожу… Леха набрал новокаин по привычке… блин, как же больно ногам, да еще и припекает от батареи – апрель на дворе…
Вкол… в игле появляется кровь… проводник… интродьюссер… катетер… обратный ток свободный. Леха фиксирует катетер специальным пластырем.
– Света, банку, адреналин!
Еще один адреналин уже в подключичный катетер. Ставим банку с физраствором.
Смотрю на дверь. Там дедушка…
Опаньки! По монитору пробежали комплексы. Один, другой… Неужто завелась?
Завелась. И даже какое-то минимальное давление появилось. Типа 30/0. И ритм синусовый 60. Но ничего больше.
Пытаюсь вылезти из-под батареи – и не могу. Макс командует:
– Серега, смени меня!
Сергей меняет Макса, а он вместе с Лехой, как пробку из бутылки, вытаскивает меня. Света набирает новый адреналин. Молодец девочка. Работает первый год, а все четко.
– Интубируем!
Ребята подтягивают бабушку за ноги, чтобы я мог пролезть к голове. В проеме стоит шкаф-тумба, так что пациентка упирается в нее головой. Немного места освобождается. Я изображаю кота – пытаюсь свернуться клубком, чтобы хоть как-то долезть до дыхательных путей. Нос маленький – значит, надо с ларингоскопом, – а тут и так не развернешься. Но… с «Господи, помилуй!» получается. «Сажаем» на аппарат ИВЛ – еще одни руки высвободились.
А вот на мониторе – беда. Бабушка «разгоняется» – начинается тахикардия. Сильнее. Срыв – фибрилляция желудочков.
– Стреляем!
Разряд, еще разряд… запустили. Но давления так толком и нет. На всякий случай ставим норадреналин. Но эффект весьма сомнительный.
Уходит в брадикардию. Атропин, адреналин. Опять фибрилляция. Опять разряд…
Ребята меняются на массаже. Сергей на подхвате, Света на ампулах. Их адреналин мы уже «съели», уже работаем нашим. Идет второй час реанимационных мероприятий…
Протокол реанимационных мероприятий четко говорит – прекращать реанимацию можно только, если от последней электрической активности прошло полчаса без эффекта. У нас – меньше. Да и обидно было бы… и дедушка.
Пока затишье – выхожу на кухню попить воды. Дедушка со мной.
– Доктор, я все понимаю… но 60 лет вместе.
– Стараемся, отец…
Уже два часа работаем. То есть ритм, то фибрилляция, то асистолия. Качаем, стреляем… Начинают названивать диспетчера, – мол, почему я задерживаю бригаду?! А куда я их отпущу?
На мониторе – атриовентрикулярный ритм. Частота – 30. Надо ставить стимулятор. Ребята уже тоже, похоже, завелись – всем хочется все-таки вытащить старушку, несмотря на полную безнадежность. Света смотрит во все глаза – такого она никогда не видела.
Опять лезу к голове. Все-таки хорошо, что меня учили ставить стимулятор в НИИ Трансплантологии еще в 1992 г. – там немного другая методика была. А в таких условиях, как у нас сейчас, она – лучше.
Вот они – залповые экстрасистолы. Подбираю режим. Зацепило, миокард откликается. Даже давление вверх поползло.
А вот сознания нет. И зрачки широкие. Похоже, что перспектив нет.
А с другой стороны – это же не наше дело. Как там у Высоцкого: «Не наше дело. Сел, поехал… ночь-полночь». Вот и здесь так же. В конце концов, если Господь прислал реанимационную бригаду на встречу с человеком – значит, зачем-то Ему это было надо.
Почти три часа.
Выхожу к дедушке.
– Состояние крайне тяжелое. Практически терминальное. Сами видите: что можем – делаем. Сейчас попробуем отвезти в больницу, но предупреждаю – шансы минимальные.
– Да. Я все понимаю. Но… надеюсь.
«Валентиныч, похоже, кранты!» – голос Лехи отрывает от разговора.
– Что, остановка?
– Нет, комплексы «расползаются».
Да, это совсем беда. Сердце изношено, там просто нечему сокращаться. Вроде, и реакция на стимул есть, но уже вялая.
– Адреналин!
– Сергей Валентинович, адреналин заканчивается. Две ампулы осталось.
Это Света. Начинаю звонить в диспетчерскую – пришлите бригаду с адреналином! Отвечают, что все бригады на вызовах. Звоню своему диспетчеру – обещает что-то придумать. «Господи, помилуй!» 40 раз.
Кстати, кислород в маленьких баллонах тоже заканчивается.
– Ребят. Выносим на щите. Макс, Света – забирайте максимальное количество ненужного барахла. Света, ты остаешься внизу с каталкой, а Макс со щитом – наверх. И их водителя бери.
Еще раз объясняю дедушке весь расклад. Плачет. Ребята отодвигают двуспальную кровать, аккуратно подсовывают щит под больную. 160 кг+ аппаратура. Нас шестеро. На мониторе – сердце «ползет». С трудом поднимаем. Дедушка подходит и целует любимую.
О, чудо! Из остекленевшего глаза выкатывается слеза.
Аккуратно спускаем вниз. А вот и коллеги с адреналином подоспели. Колем еще, засовываем в машину, подключаем приборы…
– Макс, гони!
В Первую Градскую мы приехали все за те же сакральные пять минут. Быстрее не получится – на Ленинском разделительный газон. Но в шоковую палату мы въехали с живой пациенткой. Девушки-кардиологи смотрели с испугом, но зав. кардиореанимацией только пожал руку.
Нет, больная не выжила. Она умерла в течение полутора часов, из которых полчаса – это были реанимационные мероприятия после последней зафиксированной активности. Коллеги тоже постарались сделать все, но не все в наших силах. Но я знаю, ради чего все это было. Ради того прощального поцелуя и той прощальной слезы[9].
Рассказ 10. Вспоминая дифтерию
Обычно мои воспоминания имеют хороший конец. Или хотя бы условно хороший – даже если больной умер, то это случилось когда-то потом, за рамками моего рассказа. Но в этой истории все кончилось плохо.
Итак, я работал тогда в 1 инфекционной больнице на эпидемии дифтерии. Был конец лета 1993 года. Наша больница была одной из двух, куда поступали пациенты с дифтерией, и единственной, куда поступали дети с этой патологией. Раньше детей везли еще в 7 детскую (Тушинскую), но в это время – только к нам.
Дифтерия – болезнь очень коварная. Умереть там можно в любой период, но особенно опасна первая неделя. Сначала можно задохнуться, потом истечь кровью, а с 4–5 дня начинается так называемый дифтерийный миокардит. Точнее, миокардиодистрофия. Поражаются клетки сердца. Иногда весь миокард, а иногда – преимущественно проводящая система. В этом последнем случае пациента может спасти только установка временного кардиостимулятора.
В тот день я дежурил с заведующим. Вечером раздался телефонный звонок. Заведующий взял трубку, и я услышал обрывки разговора: «Нет… не имею права… звоните завтра заместителю главврача».
– Что там?
– Из города N звонили (он назвал город в восточной части Московской области). Там девочка с токсической дифтерией. Просят взять. А как я возьму? Пусть начальству звонят!
Проблема забрать больного с областной пропиской из области в Москву существует и сейчас – Москва и область – разные субъекты Федерации. А тогда она была практически непреодолимой. И если бы наш Арчи (так за глаза называли заведующего в отделении) дал добро на перевод, то получил бы от главврача по ушам.
У меня было свойство после суток болтаться в отделении и его окрестностях, распивая спиртные напитки со своими медсестрами, тоже не желавшими расстаться с отделением. Поэтому на следующий день я тоже слышал про эту девочку. Теперь там отказывали зам. по детству и главный врач, ссылаясь на приказ Департамента.
Сутки я честно проспал дома, а в субботу вышел на работу. Сменщица сообщила, что постоянно звонят по поводу какой-то областной девочки с дифтерией, но главный принимать ее категорически запретил. Дежурили мы вдвоем с молодым доктором Олегом.
Зазвонил телефон. Я взял трубку.
– Здравствуйте! Вас беспокоит профессор Т-кий из МОНИКИ… Понимаете, тут в городе N лежит с дифтерийным миокардитом пятилетняя девочка… там не могут помочь… может быть, вы сможете…
Я оказался в совершенно идиотской ситуации. Главный категорически запретил эту девочку принимать. При этом я прекрасно понимал, что в городе N у нее шансов практически нет.
– Коллега, по поводу этой девочки уже звонили много раз. Главврач отказал. Единственное, чем я могу помочь, – это если за мной приедут и отвезут проконсультировать ребенка на месте. Может, что-то и сделаем.
Профессор согласился. Я сообщил Олегу, что должен отъехать на консультацию. Конечно, если бы был кто-то из врачей, которые давно тут работали, мне бы вряд ли удалось уйти с рабочего места для такой авантюры. Но Олег был молод…
Через 15 минут у дверей реанимации затормозил белый «Мерседес». В нем сидели молодой мужчина и девушка, очень дорого и стильно одетые. Обеспокоенные, но не напуганные. Я подумал – как хорошо держатся родители. Но это были не родители.
Парень гнал по МКАД, а девушка вводила меня в курс дела. Услышав историю, я понял, что ввязался не просто в авантюру, а кое во что похуже…
Девочка оказалась дочерью местного криминального авторитета. Естественно, непривитая. Естественно, когда она заболела, в местной инфекционной больнице был сразу же организован одноместный номер, положили маму, пропускали папу… деньги текли рекой… Но коллеги инфекционисты поняли, что не справляются. Стали звонить в Москву и нарвались на бюрократические препоны. А девочке становилось все хуже, и ее перевели в реанимацию детской больницы….
Когда мы приехали в детскую больницу, обстановка там напоминала военную. Везде стояли группками люди в кожаных куртках, под которыми угадывалось оружие. В углу плакал молодой мужик в дорогом костюме. «Отец», – прошептал сопровождающий.
Из угла вышел представительный мужчина лет 45. Он пожал мне руку и предложил пройти в реанимацию. Я обратил внимание, что он не представился, хотя даже бандитский этикет предполагает знакомство.
У дверей реанимации сидели два парня с автоматами. Они цепко взглянули на меня, и мы вошли. И здесь на каждом углу стояли и сидели бандиты. Девочка лежала в отдельном боксе. Там сидела насмерть перепуганная медсестра, в дверях стоял бледный реаниматолог.
С первого взгляда на девочку было ясно, что дело «швах». Бледное лицо, заостренные черты и брадикардия на мониторе. Уже полная поперечная блокада. Допамин немного разгонял сердце, но пробить уже сформировавшуюся блокаду он не может.
Мужик, сопровождавший меня, спросил: «Ну, как?» Я честно сказал, что все плохо. Реаниматолог смотрел на меня умоляюще и глазами показывал, что надо отойти с ним.
Мы зашли в ординаторскую – читать историю болезни. Доктор зашептал мне на ухо: «Коллега, пожалуйста, придумайте что-нибудь… они же нас просто пристрелят, если девочка умрет…»
– А что у вас – стимулятор поставить нельзя? – уточнил я.
– У нас – нет, а из взрослой больницы не берутся.
Да, ситуация дикая. И коллег жалко, и у девочки единственный шанс – это только стимулятор.
Проблема была в том, что и у меня в больнице электродов для стимулятора не было. Наш главный их не закупал, рассчитывая, что приедет кардиологическая бригада «скорой помощи» и поставит стимулятор. Но проблема в том, что это ребенок. Причем маленький ребенок. Далеко не все доктора на СМП за это брались. То есть конкретно два. И гарантировать, что кто-то из них сегодня дежурит, нельзя…
– У вас в городе реанимобиль есть? – спросил я доктора.
– Да, конечно!
– Вызывай и срочно пиши выписку. В конце укажи – переводится в 7 детскую больницу г. Москвы по согласованию с замглавврача (я назвал реальную фамилию зама).
Я подошел к солидному мужику.
– Значит так. Девочка крайне тяжелая. Шансов почти нет. Единственная надежда – поставить кардиостимулятор. Сейчас мы ее повезем якобы в 7 детскую, а по пути завезем к нам. За это время надо или достать электроды для стимулятора, либо договориться со ст.н. с отделения аритмий Института Трансплантологии доктором Т., чтобы он приехал и поставил свой стимулятор. Да, и родителям объясните, что шансов практически нет.
Доктор Т. когда-то учил меня этой премудрости, и я знал, что детей он не боится.
– Сейчас! – мужчина вынул мобильник и стал кому-то звонить. Я смотрел на него, как на слона на северном полюсе, – мобильники тогда были эксклюзивом. Кому он звонил, я не понял, но по в разговоре отчетливо звучало «Валерий Иванович». «Неужто самому Шумакову звонит?» – подумал я.
– Доктор приедет, электроды тоже найдем.
Приехал реанимобиль. Я объяснил доктору нашу легенду. Мол, вез в «семерку», сердце стало останавливаться, завез по витальным показаниям… меня никто не должен вспоминать.
Поделиться книгой: