Лунное зелье

И вот поди ж ты, работает! Никогда не ловила себя на любви к русским березкам, васильковым глазам и пшенично-патриотичным просторам. А вот когда оно идёт от чистого сердца, когда подмешано в слова тепло души, – волшебное получается средство. Так меня согрело! Будто и вправду где-нибудь в деревне у себя оказалась. В нос набился запах Князьих Лугов: полынь, цветущая вперемешку со зверобоем и тонкой сладкой ноткой дикой земляники, притаившейся у самых оснований толстых стеблей ковыля. Вот ведь чёрт! Заулыбалась я старушке и ощутила: может, и вправду все «хорошо»? И вырастут снова мои пеньки? И заколосятся сиренево-синеватыми, налитыми соком, грациозно скрученными листочками?

Вот, пожалуй, и правда самое странное на свете – это люди. И самое безграничное и щедрое, такое неприметное, неофициозное, будничное, пройдешь – не заметишь, а оно-то самое волшебное и есть: простое человеческое тепло, странное, смешное, спонтанное и зачастую такое нелепое, но вот ей-богу же, такое фантастически действенное…

Через пару недель в моих горшках уже распускались цветы.

Лунное зелье

Все началось с мальчишки. Как оно обычно и бывает. Жил на свете улыбчивый мальчик Симон. По утрам он просыпался и улыбался маме Анжелике или папе, смотря по тому, кто из них был дома, и пятнистому коту Мейси, который дома всегда, и кувшину с молоком, и лёгким, летящим занавескам и тучам за окном или солнцу, ветру или дождю.

Однажды на улице, по дороге домой, Симон встретил щенка. У того были заплаканные глаза разного цвета, а из носу торчала сопля. Когда щенок бежал, то лапы его смешно вскидывались вразнобой, а хвост нелепо вздрагивал и повисал. Щенок никому не улыбался: он растерянно смотрел на людей в надежде найти поддержку и защиту; но от каждой новой встречи надежда всё больше таяла, а в глазах проявлялся океан грусти и тоски. И мальчик забрал щенка домой.

Когда-то в Боготе, больше двух лет назад, почти вот так же Симон встретился с котом Мейси. Поэтому родители не очень удивились, когда мальчик пришел домой не один, а только вздохнули слегка. Папа пошутил, что теперь придётся брать дополнительный билет в отпуск, а мама только покачала головой; и щенок, получив имя Паппито, стал жить дома. Днём он носился по квартире как безумный, одновременно пребывая во всех местах сразу, всё обнюхивая, облаивая, запрыгивая и подскакивая, так что папа даже уточнил, сколько всего щенков подобрал мальчик.

По ночам щенок забирался спать к Симону в кровать, тёплым комочком грея его, то тяжело вздыхая во сне, то быстро-быстро перебирая лапами и слегка царапая мальчишкину спину. Днём Анжелика показывала сыну, где лучше всего гулять с собакой, и мальчик улыбался ещё больше.

А потом, всего через пару дней после обретения семьи, как-то поутру щенок не смог встать. Паппито очень хотел это сделать, и даже приветливо вилял хвостом, вернее, думал, что виляет: на самом деле это были лишь слабые шевеления, от одного взгляда на которые на глаза наворачивались слёзы. В ветлечебнице сказали, что у щенка одновременно два вируса из трёх возможных, и оставили у себя. Всё то время, что щенок находился там, задумчивый папа молча оплачивал длинные счета, никому их не показывая, а усталые мамины глаза всё чаще были красными и с тревогой смотрели за сыном. Всё это время Симон изо всех сил старался держаться по-мужски и давить в горле подступающие слёзы.

Через десять дней собаку вернули. Ветеринар сказал, что ему удалось победить оба вируса, но у Паппито обнаружился третий. А от него нет лекарств. Нужно только ждать. Если бы собака была здоровой и крепкой до этого, если б она была постарше и покрепче, то пять шансов из десяти, что она могла бы поправиться, а так…

Два из десяти – это максимальные собачьи шансы на жизнь. Семье лучше приготовиться прощаться с щенком. Он, врач, как честный человек, не может больше брать с них денег за лечение (при этих словах папино лицо болезненно дёрнулось) и отправляет собаку домой… Мамины глаза широко распахнулись, и в них прочиталось недоговорённое «умирать».

А мальчик почувствовал, что воздуху стало меньше, как будто он стал дышать теперь одним лёгким, или половинкой, или даже четвертью лёгкого, и всё вокруг, за исключением собаки, стало вдруг серым.

Только Паппито по-прежнему остался коричнево-белым, с черными пятнышками, с разноцветными глазами: одним карим, другим голубым. Но смотрел он теперь тихо-тихо. И совсем не бегал. Только лежал. Каждые два часа Симон подходил к своему зверю и давал ему воду: из шприца щенок пил, а сам не мог.

«Наша собака скоро умрёт», – окаменевшим, механически-тусклым голосом сказала Анжелика на занятии йогой. Сказала просто так, ни к кому, собственно, не обращаясь, просто не в силах больше носить в себе эту тонкую звенящую ноту, почти физическое ощущение в руках тёплого, мягкого, доверчивого такого бочка, который ещё держишь, но неведомая сила утаскивает, утягивает куда-то далеко-далеко, и чужая жизнь, как вода, утекает сквозь пальцы. И кроме боли остаётся лишь страх никогда больше не услышать смех сына.

«Зато у вас останутся хорошие воспоминания о собаке», – спокойно заметила китаянка.

«Псу повезло, что хоть под конец жизни он встретил вас, нашёл любовь и тепло», – сказала соотечественница.

«Откуда у вас эта собака?» – странно как-то спросила русская. А поздно вечером пришло от неё сбивчивое сообщение: у неё где-то в сундуке, в трюме, в торбе есть некое кошачье снадобье, вроде бы оно может помочь. Если Анжелика не против, русская завтра ей привезёт это зелье.

Хватаясь за последнюю ускользающую, тающую надежду, мама тут же откликнулась: «Да-да! Везите что угодно! Щенок так хочет жить!» И за этими прыгающими строчками стояло: мой Симон, он ещё так молод, рано ему ещё переносить такие потери, я боюсь, он никогда больше не будет улыбаться…

На следующий день они пришли, эта странная русская со своей сереброволосой дочкой, и бережно достали две ампулы с красноватой жидкостью, завёрнутые в кусок разноцветной старой пелёнки. На пузырьках было что-то написано, но только на языке викингов: букв не разобрать, смысла тоже.

А щенок не мог уже даже из шприца пить.

Его рвало.

Вечером всей семьёй вновь пошли к ветеринару. Упрямый китаец ни за что не хотел делать инъекцию неизвестным ему составом. Конечно, русская сказала, что можно вколоть самим. Но, может быть, в их заснеженной дремучей стране люди вообще всё делают сами? Может, сами зубы себе рвут плоскогубцами, костяным ножом вырезают аппендикс, рожают в дымном чуме, на шкурах, под звуки шаманского бубна… Мама же Симона вряд ли когда-нибудь решится воткнуть огромную иглу в это маленькое, слабо дышащее тельце.

Врача всё же удалось уломать. А к утру щенок хоть и слабо, но очень настойчиво потребовал еды. Через два дня прибавка в весе и уверенность в лапах стали уже нескрываемы и неоспоримы. Доктор-китаец всё качал головой и бормотал сердито про непредвиденность.

Русская спрашивала про щенка каждое утро, а в душе жёлтой весенней бабочкой билась надежда. И с суеверным страхом писала Анжелика в ответ: «как только всё прояснится, я вам напишу. Вирус непредсказуем».

Через пять дней анализы показали, что вируса в крови больше нет. Хотя это было видно и так: Паппито носился как бешеный, гавкал на любую тень, ел за шестерых, а вечером с разбегу, весело размахивая длинными коричневыми ушами, лихо прыгал Симону в постель, мальчику, который теперь непрерывно улыбался, как будто улыбка лучилась из глаз и ушей.

«Ваше лекарство спасло щенку жизнь. Всё, что я могу сказать, это спасибо!» – написала Анжелика тогда странной русской.

И уже поздно вечером, засыпая, пыталась представить себе, как в дикой холодной заснеженной стране, средь бродящих меж избами белых медведей, хмурые бородатые люди в высоких пушистых шапках ловят мешком лунный свет; затем молча толкут его в ступке, бросают в котёл, варят кошачье зелье, осторожно мешая его с молоком росомахи, со слезою моржа, волосками тонконогих оленей. А потом, с отрешённым выражением лица, с думой о неведомых богах разливают снадобье в прозрачные пузырьки – и укутывают эти склянки в пелёнки, в цветные мягкие тряпочки.

Дракон и партия едины

Итак, вот он и наступил – даже и в Китае теперь, новый год Дракона. Долетел-таки и до Поднебесных просторов. Обретающие Внутренний Покой многочисленные её жители наконец-то сообразили, что пора бы уж и новому году начаться. Да, странное это было ощущение последних недель – общее ожидание Нового года, этого самого главного праздника, хотя сам-то ты его уже отметил вовсю пару недель назад. Эдакий день сурка, что ли, уникальная возможность встретить праздник дважды (а на самом деле и трижды, с нашим-то Старым Новым годом). Причём не только встретить его самому, но и прочувствовать всеобщее его ожидание и отмечание.

В чём же оно выражается в Китае? Самое первое, что удивляет и бросается в глаза – практически вымерший город. Все магазины закрываются в день праздника (по-нашему как 31 декабря) в 5 вечера. По пустынным улицам ездят редкие общественные автобусы да проносятся ошалевшие собаки. Самое странное в этом то, что и в домах практически нет света. Огромный многоквартирный дом на 16 этажей, а горит в нём только три окна. Так я и не поняла, куда делось 4-миллионное население нашего маленького провинциального городка. То ли они спят все перед Новым годом, то ли отмечают его под кроватью, укрывшись одеялами. То ли уехали к родственникам в далёкие горные деревни.

Последнее, кстати, вполне может быть, потому что билетов ни на поезд, ни на автобус, ни на самолёт на эти новогодние дни было не достать. Ни в какой конец этой задумчивой огромной страны.

Ну, и конечно – фейерверки. Видевший новогодние салюты в Китае не сможет уже радоваться им ни в какой другой стране. Думаю, здесь считается, что каждый житель должен запустить в новогоднюю ночь хотя бы один сноп огня. А лучше все 12, на каждый месяц будущего года. А поскольку жителей в Китае сами знаете сколько…

Для нас вот – фейерверк это что-то конечное, минутами двумя-тремя опоздал, и уже всё пропустил, ничего не увидел. А как вам фейерверк, который длится с 10 утра одного дня до 11 утра следующего? Не прекращаясь ни на минуту? Иногда порознь, иногда одновременно в самых разных концах города? Начиная с нищих окраин, где люди живут в домиках-сараюшках из картона, до новых фешенебельных районов с одинаковыми небоскрёбами и небольшими приземистыми виллами-близнецами.

Огни взметались над крышами Старого города, над заводами и реками. Их пускали с середины мостов и просто с балконов. Тут нужно сказать, что только в новогоднюю ночь мне стал понятен смыл многочисленных запрещающих табличек, развешенных в лесистых парках этого города. Как у западных людей обычно пишут – курить запрещается, здесь с той же примерно частотой и категоричностью написано «фейерверки запрещены». Для местных жителей фейерверк это что-то столь же привычное, как для нас сигарета.

(Курят, надо кстати сказать, китайцы намного меньше нашего, я за два с лишним месяца видела курящих раз десять всего, и то в основном дедков. Зато эти последние могут курить где угодно: в автобусе, в магазине. Впрочем, из-за необычайной приверженности китайцев к сквознякам эта прискорбная привычка не создаёт особых проблем – клубы дыма немедленно уносятся морозным ветром).

В новогоднюю же ночь иногда начинало казаться, что каждый житель нашего маленького четырёхмиллионного захолустного, практически полу-деревенского городка запускает фейерверки не только за себя, но и за всех своих умерших родственников. Вот, кстати, ещё один новогодний обычай – в буддистских храмах перед Новым годом в больших закопчённых печах сжигают ритуальные деньги для умерших родственников. Эти деньги продаются огромными пачками, их заворачивают в красную бумагу, поджигают в храме от большой свечи, а потом торжественно несут во двор и осторожно запихивают в печку.

Больше всего мне понравилось, что деньги эти можно посылать родственникам на тот свет в самой разной валюте. От старинных юаней до современных, хочешь в гонконгских долларах, хочешь – в евро. Ну, мечтал, например, твой дядя уехать в Америку и стать миллионером, так ты теперь на Новый год ему с удовольствием можешь прислать миллион долларов. Пусть себе на том свете радуется!

Мы, белые обезьяны, конечно, ничего в фейерверках не понимаем. Вот вы думаете, что главное в фейерверке? Вот-вот, разноцветные огоньки там, цветные весёлые искры… а это всё – побочный эффект.

Самое главное в фейерверке – это грохот. Потому и запускать их лучше всего днём, когда больше народу может этим грохотом насладиться. Обычно пару-тройку раз за день кто-нибудь да и запустит в небо фейерверк. Оно и здорово: побочного эффекта, всяких там искр, почти и не видно, зато шума и грохота – хоть отбавляй. Поэтому самый крутой фейерверк – без побочного эффекта, никаких тебе искр: в небо просто запускается гудящая стрела, воющая, как сбитый самолёт. На самой высокой точке полёта она разрывается неимоверным грохотом, так и не дав ни одной искорки.

Исходя из вышесказанного, где, как вы думаете, лучше всего запускать фейерверк? Ну, это ж так просто – в гараже, конечно! Желательно пустом. Нет, не потому, что машин жалко, просто в пустом помещении гула получается больше. Ну, или в крайнем случае на лестничной площадке. Или хоть во дворе-колодце. Главное, чтобы эхо было погромче, да подольше!

Вечерний город под Новый год похож на поле боя. Улицы усыпаны пустыми гильзами из-под фейерверков, обёрточной красной и золотистой бумагой, горками пепла. Маленькие улицы полностью перегорожены. В них рядами, батарея за батареей, поставлены ракетницы. Оттуда, когда по очереди, когда одновременно, вылетают в небо со страшным грохотом разноцветные стрелы. Тут же огромные бенгальские огни с полчеловека ростом шипя и поскрипывая сыплют в разные стороны искры. При этом народу на улицах почти нет – так пара десятков человек. Причём все они абсолютно серьёзны, ни тени улыбок или веселья, они просто выполняют трудную работу, возложенную на них народом и партией – они должны на целый год вперёд отпугнуть от города злых духов.

Эх, на месте тех духов я бы удрапала из этих мест раз и навсегда! Шум стоит такой, что даже если говорящий с тобой человек кричит что-то прямо в ухо, ты вряд ли его услышишь. И так практически весь день. Может быть, от подобной канонады духи просто оглохли, и летают теперь, глухие и грустные, вокруг пылающего разноцветными вспышками города. Впрочем, такой грохот даже глухой услышит – земля слегка вздрагивает под ногами от каждого очередного салюта, и лицо овевают вибрации раскиданного шипящими, гудящими ракетами воздуха. В полутёмных окнах спящих домов отражаются сотни всполохов.

Днём мы заходили в центральный универмаг. То же странное зрелище: народу почти нет, только какие-то разрозненные тихие покупатели-отщепенцы забежали на минутку. Девчонка с длинными косами в шапке набекрень купила вырезные новогодние картинки на окна. Это такой круг из красного картона или полиэтилена размером с большой поднос, а на нём изображены драконы, цветы, цапли и соловьи. Эти украшения наклеивают на двери, стены и окна, как у нас бумажные снежинки.

Ещё две девицы в полушубках и сапогах мехом наружу забежали купить по два кувшинчика водки и, стыдясь общественного осуждения, экстренно запихивают эти кувшинчики к себе в карманы.

 (Водка здесь продаётся в удивительно красивой посуде. Что-то среднее между кувшинчиком и фарфоровой вазой, молочно-белой, с тонкими синими рисунками по стенкам: китайские плакучие ивы, горбатые мостики, птицы и драконы. На самом кончике горлышка торчит золотая пробочка, подвязанная красной лентой.)

Потом в магазин забрёл какой-то грустный незадачливый отец, в спешном порядке закупающий перед праздником пачку памперсов и искусственного молока, а также большую бутылку кока-колы, видимо, для злобной жены… Ну и мы, белые обезьяны, не понимающие ничего в отмечании китайского Нового года. Мы покупаем привычную еду (рис, вино, грибные пельмени, сушёную хурму, ветчину) и редкий по здешним меркам деликатес – буханку сладкого хлеба.

У нас в России к Новому году наряжают ёлку. А здесь, поскольку это всё же праздник наступающей весны, новогодним деревом стала цветущая не то слива, не то вишня – тоненькое деревце, практически без листьев и всё в розовых цветах. Такие деревья специально выращивают в оранжереях, потому как в естественной природе цвести они будут несколько позже.

Всю предновогоднюю неделю город был заполнен разнообразным транспортными средствами от трёхколёсного мотороллера и велосипеда с прицепом до громоздких грузовиков, развозящих эти деревья. Здесь вся сложность заключается в том, что дерево не рубится, а так и везётся, и продаётся в кадке с землёй. Потом, возможно, его обратно высаживают в землю или просто ставят в углу двора, где оно и растёт себе преспокойно до будущего года. Оно и правильно: если миллиард китайцев срубит себе по деревцу к новому году…

Впрочем, если вы не можете себе позволить купить цветущее красновато-розовыми воздушными цветками чудо-дерево, вам не возбраняется просто нарядить ближайший апельсиновый кустик. Или хотя бы первый попавшийся под руку кактус. Украшения для всех одни: небольшие красные карточки из бумаги. На них нанесены золотистые иероглифы пожелания, розовые птицы, красные рыбки и заморские зверьки – микки-маусы.

Ещё одним новогодним обычаем является узнавание судьбы. Под многочисленными деревьями города на маленьких табуреточках усаживаются прорицатели: длиннобородые старики, бритоголовые тибетские монахи в серо-синих рубахах с коричневыми штанами, задумчивые лохматые тётки и очкастые пожилые мужчины в разнообразных шапочках. Вокруг них разложены разные таблички с иероглифами и схематические изображения фигуры человека с цифрами на ней. Подсевшим к ним и заплатившим мзду гражданам они начинают красноречиво рассказывать их будущее, то шумно размахивая руками, то переходя на задушевно-тихий шёпот.

Впрочем, иногда мне кажется, что предсказать судьбу китайца не так уж и трудно: здесь все живут согласно определённой роли, твёрдо следуя общепринятой схеме и веками сложившейся традиции. Так что, вполне вероятно, новый год здесь отмечался так же, как тысячу лет назад, и будет таким же точно спустя ещё сотню лет.

 

Констанция и Джо

Даже когда просто думаешь о них, на душе становится теплее. Иногда они напоминают мне фарфоровые фигурки из сказки Андерсена.

Он – такой большой, неуклюжий, невообразимо нелепый: квадратные плечи, подбородок, неуместные кудри у висков, неловкие руки, тихая смущённая улыбка, светлые русые волосы, почти беловатая кожа, походка враскидочку. Она – маленькая, ладная, смуглая, каждое движение грациозно и уместно, волосы мелкими-мелкими колечками, озорная улыбка, кошачьи зелёные глаза и вечная готовность рассмеяться – тут же, вдруг, от любого пустяка. Рассмеяться или прыгнуть, выстрелить внезапно, как разжавшаяся пружина, и стремительно полететь куда-то.

Когда она обращается к нему, просто смотрит в его сторону, даже тембр её голоса меняется, становится низким, волнующим, глухим, с прорезающейся неизвестно откуда хрипотцой, придающей ещё большее обаяние её хрупким чертам. Он старается даже не смотреть на неё; но когда она рядом, его неловкость и нелепость многократно усиливаются, он то вдруг потеет, то краснеет, то теряет последние оттенки и становится белым, как мел.

Есть что-то невероятное в том, что они встретились: знойная страстная колумбийка, постепенно перебравшаяся в Америку, получившая тамошний паспорт; и выходец из маленького итальянского городка, которого даже не найдёшь на карте. И вот в одном затхлом китайском городишке они встречают друг друга. Работают они «белыми обезьянами». В Китае часто для статуса и понтов учебному заведению полагается иметь должность белой обезьяны: чтоб в штате был кто-нибудь, непохожий на китайца.

И дальше уже всё зависит от степени везения иностранца, а также его финансовых ожиданий. Можно работать в детском центре: с двумя неделями отпуска в году, иногда вовсе без выходных или с одним днём, с безумным сидением в офисе даже если у тебя нет уроков, но и с самой большой зарплатой. Можно в детском саду: денег чуть меньше, но уже месяц отпуска, два выходных, хотя то же безумие с отсиживанием офисных часов. Родители должны видеть, что белая обезьяна в садике есть, вот она присутствует на встречании и провожании, а уж учит чему-нибудь иль нет – тут уж как повезёт…

Да, есть также школы. Денег там платят ещё меньше, отпуск дают чуть больше: недель шесть плюс зимне-весенние китайско-новогодние каникулы, и тот же гвалт, и толкучка, как и в садике. А ещё есть преподавание в университете: четыре месяца каникул, никакого сидения в офисе, но денег ощутимо меньше…

Начинали они оба, кажется, с детских садов; оба теперь с одинаково неподдельным ужасом вспоминают эти дни. Она говорит (карие глубокие глаза распахиваются, пушистые ресницы трепещут): «Как в тюрьме побывала, ни секунды своей жизни». Он отвечает, по-собачьи подёргивая плечами, словно стряхивая с себя нечто: «Так шумно, и столько людей, и ещё родители, и воспитатели, и дети. О, дети!» Оба потихоньку отступали от финансового благополучия в тихую нишу университетского преподавания и свободного личного времени, жизни для себя и для души. Отработал положенные часы – и свободен. Студенты хоть психологически ещё дети, но, по крайней мере, не надо им носы вытирать. Можно даже попробовать их чему-нибудь научить… А можно и так. «Вот, посмотри на меня: я никогда не готовлюсь к занятиям», – улыбаясь, говорит она, когда он тянет, что сегодня вечером он никак не может, потому что завтра у него три пары, а он ещё к ним не готов.

А вместе эти двое поют. Поют глубинными, исходящими из самой души голосами невообразимо древние напевы на хинди, совпадая в каждом вздохе, в каждом замирании, поднимаясь вверх и обрываясь, переливаясь солнечными лучами и тишиной. Она училась этому в Индии, он – здесь, в Китае, когда застрял на всё лето, оставшись без визы. По вечерам он провожает её, и в дождливые дни раскрывает над ней большой зонтик, церемонно подставляя ей руку. Перекинутый через плечо клетчатый шарф дополняет его сходство с фавном: только хвоста ещё не хватает и маленьких копытец. Но на мокром грязном китайском асфальте они бы все равно не оставили следов.

Когда они вместе поют, то кажется, что слушаешь огонь или ветер, видишь мягкое живое пламя и ощущаешь тепло солнца, свободу простора под синим небом Земли. Так странно и так хорошо, что они встретились. Сбежались со своих разных континентов сюда, в Китай. Оба ведут по вечерам почти бесплатные занятия йогой; я вдруг поняла, что иногда прихожу к ним, просто чтобы увидеть их вместе, послушать, как они поют – попадая в каждый вдох, каждый шаг друг друга, отражаясь в голосе другого точнее, чем в тысяче зеркал.

Обычно они начинают и заканчивают занятие песней. И даже если почему-то один из них не пришёл, в голосе другого ты слышишь отражение первого, они как будто всегда вдвоём. И даже когда просто думаешь о них, на душе становится теплее.

Перед Новым годом

Да, до китайского нового года осталось ещё несколько дней, а с ума все сходят уже сейчас. В магазинах всё завалено распродажами, дегустациями, товаром, который случайно упал, который ещё только собираются распаковать и разложить или товаром, который уже кто-то слишком распаковал. А желающих пораспаковывать – очень много. С дальних гор спустились совсем уж дикие граждане в одеждах из плохо выделанных шкур, с детьми в деревянных плетёных заплечных переносках вроде корзин, с маленькими как гномы старушками, завёрнутыми в зипуны и кацавейки, отороченные чем-то дивно-советским вроде ложного, крашенного в рыжевато-коричневый мутона, или вьющуюся серую полковничью овчину. Обувь у них у всех тоже в меру экзотическая, вполне, впрочем, подходящая к случаю – какие-то не то чуни, не то разноцветные валенки.

Главным новогодним подарком очевидно является вино. Во всяком случае, на нескольких уличных новогодних базарах продаётся только оно – всевозможных видов и цветов, в бутылках, кувшинчиках, бочонках, вазочках, пузырьках, термосах и банках. Всех вообразимых ценовых категорий – от русских рублей сорока до нескольких тысяч.

Очевидно, впрочем, и то, что особенная торжественность подарка заключается в том, как именно он завернут. Лучше всего если он – в коробке. А коробка – красного цвета. Каких только коробок мы не видели! Большие и маленькие, продолговатые, круглые, треугольные. Со словами пожеланий на китайском, написанные золотыми чернилами (эти иероглифы очень похожи на золотых, расползающихся жуков-червячков), или с изображением новогоднего животного- символом наступающего года (по сходной цене) или всех 12 новогодних китайских животных, в их календарном порядке смены лет, соответственно уже за более ощутимую плату. Впрочем, если одариваемый совсем не пьёт, ему можно подарить ту же новогоднюю коробку, но с конфетами, печеньем, шампунями. Что б никто не сказал, что в Китае нет выбора.

Новогоднее время – это время особого шума. Китайцы и обычно-то излишней любовью к тишине не отличаются. Даже мирно беседуя друг с другом орут они так, что кажется сейчас убивать друг друга начнут. Мне как-то друзья переводили общий смысл на мой взгляд немыслимых перепалок, оказавшихся на деле просто спокойнейшей беседой.

Опять-таки, китайцы даже в мирной-то обычной жизни никогда не упустят возможности запустить в небо фейерверк или там петарду бросить. Если сумка – то уж обязательно на грохочущих колёсиках, если мотоцикл или мопед – то ни в коем случае не с глушителем. Если где нужно мебель переставить, то её надо ж обязательно тащить по полу с максимальным грохотом и лязганьем – к чему же упускать такое наслаждение!

Но вот приближающийся Новый год – это время особого шума. Уже сейчас из разных мелких лавочек раздаётся удивительный звон вернее сказать блямс – гонгообразных железных тарелочек, в которые лупят разные благообразные старцы – это какой-то народный инструмент, отпугивающий духов, очевидно, в новый год в него лупить просто необходимо всем. Если учитывать, что даже от одного такого блямса уши закладывает, то что же еще будет впереди!

А в больших магазинах в подтверждение этого раздаётся музыка из одних таких вот дзинов-блямсов состоящая. У них подборка музыки в магазинах тематическая. Но – то ли человек, отвечающий за песни, несколько леноват, как многие китайцы, то ли музыкальная программа требует обязательного согласования с партией и правительством, а это дело настолько сложное, долгое и забюрократизированное, что, согласовав одну песню – они её единственную и крутят бесконечное множество раз! Перед католическим рождеством это был «джингл бенс». За час выбора покупок песенка успевала прокрутиться раз сто, и начинала неимоверно действовать на нервы, не представляю, как к нему относились продавцы, работающие в магазине целый день.

Хотя, может быть, в этом и был замысел гениальной коммунистической спецоперации – вызвать стойкую неприязнь к прозападной пропаганде чуждого образа жизни. Надо сказать, что даже у меня эта неприязнь практически уже выросла. Тем более что крутили эту милую песенку числа эдак до 2 января…

А теперь вот из динамиков льются бодрые звоны литавр, бубнов и барабанов. Так что и представить боюсь какое музыкальное сопровождение ждёт нас в китайский новый год. Вообще – странное чувство – у всех-то новый год уже прошёл, а здесь наоборот, все только ещё ждут наступления праздников, подарков, новогодних каникул.

И в то же время для китайцев – новый год, это праздник весны. Она приходит за ним следом неизбежно, она разливается в воздухе как предчувствие нового наступающего года, в общем-то вполне логично что рождается он весной, очень органическое такое ощущение. Надо признаться, что за несколько лет жизни в Китае привыкаешь к такому раскладу, и, ожидая нового года, непременно ждешь весны, конца бесконечных затяжных холодов (они именно что бесконечны – потому что отопления нет нигде – ни в автобусах, ни в детских садах, столовых, домах, больницах, театрах, казино – все пронизано бесконечным смрадным холодом, зеленоватый пар поднимается с утра до вечера от озябших людей, деревьев и машин, и даже месяц в таких условиях кажется вечностью.

Помню, как мы жили в обычном китайском жилье – то есть с евроремонтом, но с принципиально не закрывающимися окнами одно напротив другого, нескончаемыми лютыми сквозняками, Огромное окно не заклеиваемое ничем было даже в душе, и казалось сами стены излучали холод, и вот уже часа в 4 дня с ужасом начинаешь ждать вечера, потому что часам к 6 холод сгущается, а часов в 7 вечера становится уже непереносимым, пронизывающим и настолько лютым, что отчетливо ощущаешь как мерзнет весь твой скелет, каждая косточка превращается в сосульку, кровь буквально застывает в жилах, дожить до утра представляется невозможной роскошью, и ты тихо заползаешь в ледяную кровать, просто что б закрыть глаза и умереть от холода навсегда). В этих условиях становишься особенно чувствителен к любому проявлению наступающей весны и ждешь её как ребенок.

Итак, именно к новому году обычно ярче становятся краски и звуки, солнце все дольше задерживается на улицах, а в полдень уж и вовсе припекает, и вечерний холод уже не кусает так люто, ты словно чувствуешь, как он ослабел, постарел и уже отползает, уходит в небытие. Странно, что так происходит именно перед новым годом, хотя здесь отмечают его по лунному календарю, то бишь каждый раз в разное время, но кажется, что сама природа (или это только человеческая психика?!) соотносится именно с объявленными конкретными датами и подстраивается под них. Уже начинает цвести сакура. Летают бабочки и счастливо щебечут птицы. Пахнет цветами, травой и распускающимися почками. И в то же самое время всякий и каждый встречный китаец считает своим долгом поздравить тебя с наступающим новым годом, используя все возможные и невозможные свои и чужие знания английского.

На улицах уже разлито всеобщее блаженное ощущение ничего неделанья и праздного шатания, почти каждый китаец получает двухнедельный отпуск на время нового года, и вся страна погружается в праздник встреч, потому что традиция обязывает китайцев ехать в этот праздник в отчий дом, к родителям, или хотя бы на могилы предков. По улицам в обнимочку ходят толпы родственников, наполняя воздух приветливым и теплым чириканьем – беседой.

А теперь представьте на секунду, что более чем миллиард человек вдруг снимается с места и едет куда-то в одно и то же самое время! Картина еще та! Искренне не советую вам путешествовать по Китаю во время местных новогодних каникул. Вокзалы похожи более на взятые крепости, туда даже вводятся войска, а в одном крупном городе мы видели подъезжающий к вокзальной площади танк. Нет, не подумайте ничего плохого, никто не орет, не штурмует кассы, не дерется из-за мест, даже не ругается.

Солдаты руководят потоками людей, предотвращая давку, и даже на секунду оставленная без хозяина сумка немедленно притягивает их внимание. Армия обеспечивает безопасность путешествий, кто ж виноват, что в этой, пожалуй, самой не путешествующей в мире стране, вдруг одновременно находится так много желающих поменять свое место нахождение.

Обычно вы можете прийти на вокзал за пару часов до отправления поезда и спокойно взять билет. Может быть, вам не достанется нижняя полка, но вы уедете в любом случае. В эти же новогодние дни билет может оказаться только на следующий день. И даже не на самую верхнюю, третью полку, которая как у нас багажная, но и вообще без места, так называемый стоячий билет, что означает, что всю дорогу в пути вам предстоит провести на своих двоих, а путь может быть длинной часов в 18, а то и больше.

Конечно, вы можете купить складной стульчик, их обилие и разнообразие просто потрясает уже на подходе к вокзалу, но всё же ютиться вам придется в проходе, периодически через вас будут пробираться другие пассажиры, и трижды в день переезжать тележка разносчика горячей еды. От еды, однако, поднимается теплый душистый аромат, способный примирить практически со всеми неудобствами.

Иногда мне кажется, что китайцы думают, что путешествовать вообще в принципе неудобно, поэтому не очень-то заботятся даже о каких-то минимальных удобствах в пути. Тем более что из-за размеров страны и населения этот путь даже в пределах одного города может запросто занимать часа три в один конец. (Мы как-то просто по Шанхайскому метро даже не от конечных остановок ехали только в самом вагоне три часа.)

Но, предположим, вам безгранично повезло и ваши родственники, хотя бы родители живут неподалеку от вас и вам не надо никуда ехать, тогда ваша подготовка к празднику будет заключаться в мытье вашего жилья. Начинать надо дня за 4 до самого нового года, чтобы вымести всех старых духов и освободить место для новой удачи, согласно традиции. Если учитывать, что китайцы у себя моют редко, ходят же в уличной обуви, а остальную приборку типа там сметания пыли с полочек не проводят вообще никогда, то и 4 дней как-то будет маловато, несмотря на то, что апартаменты среднего китайца вовсе не бывают большими. Но даже и большие пространства они умудряются вымыть не напрягаясь.

Помню, я как-то работала в китайском детском саду, и последний рабочий день перед новогодними каникулами у нас прошел именно за таким вот мытьем.       В воздухе уже было разлито это нервное и счастливое предощущение большого праздника, оживленные люди покупающие подарки, встречи с друзьями, родственниками. Из 150 ребятишек в детском саду в последнюю неделю ходит от силы 50, и то их количество уменьшается с каждым днем, и в последнюю предновогоднюю пятницу их приходит всего трое. Так что, когда я залетаю в класс с целью провести урок, задумчивая воспитательница говорит мне – а некого сегодня учить, никто уже не пришел)). Сами работники детского сада активно собираются в свои родные города к родителям, обсуждая друг с другом подарки и дату отправления-возвращения. Вид при этом у всех совершенно ошалелый.

Не только работники детского сада, все горожане, кажется, наполнены предпраздничным нетерпением, передвигаются быстро и целеустремленно (что для китайцев крайне нехарактерно), кто-то собирает чемоданы и подарки, кто-то готовится к приему невообразимых толп родственников.

В последний рабочий день в саду проводится спешно генеральная уборка. (Поскольку подобные уборки в эти дни можно наблюдать повсюду – от парикмахерской до автозаправки, я делаю вывод, что это вроде местной традиции, серьезный и уважаемый обычай перед новым годом). Во время сего захватывающего действа я наконец-то постигаю все премудрости мытья пола по-китайски.

Итак: перво-наперво нужно взять большую пачку стирального порошка и вытрясти её на пол, так, что бы белые крошки, как снег покрыли всю поверхность того, что вы собираетесь помыть. Если поверхность большая, не смущайтесь – можно взять две пачки порошка.

Затем нужно вылить сверху пару полных ведер воды, отчего помещение сразу приобретает вид болотца. На ноги всем участникам надеваются мешки, дабы не промочить и не испортить парадную обувь. (Всё взрослое население детского сада пришло удивительно нарядным в этот день, так как на вторую половину дня назначен был парадный поход в ресторан. Как мне сказала старшая помощница заведующей: "сегодня после обеда у нас начинаются весенне-новогодние каникулы, а перед этим мы идем в ресторан").

Но, вернемся к мытью: следующий важный этап – собственно отмывание или отдраивание. Для этого берутся в руки веники китайского образца, больше похожие на щетки для чистки зубов, только побольше, и ими натирается пол, пока вода, разлитая сверху не становится черновато-мутной и не наполняется пеной. И вот тогда только в дело вступают швабры. Ими вода постепенно выгоняется из одного помещения к другому, по направлению к входной двери. А оттуда мощными потоками грязи выливается прямо на тротуар, и не задерживаясь там, вылетает на проезжую часть. Благо сияющее уже по-весеннему солнце постепенно высушивает лужи. И все же – напротив особенно усердных в мытье заведений (парикмахерских, столовых, компьютерных магазинчиков) такие вот мутноватые лужи могут стоять на тротуаре по нескольку дней, и ваша прогулка по городу осложняется не только парой тысяч проносящихся мимо вас мотоциклов, но и таки вот внезапно возникающими перед вами неизвестной глубины болотцами.

Основные особенности мытья заключаются в том, что:

Во-первых, низ швабры или веника, соприкасающиеся с полом ни в коем случае не трогают руками – по китайским понятиям о гигиене – это невозможно.

Во-вторых, вёдра с чистой водой не используются. Вообще, для мытья используется только та вода, которая уже была вылита на пол в самом начале действия.

Самым последним, заключительным этапом мытья становится протирание пола само отжимающейся шваброй лентяйкой, однако помыть эту швабру хоть пару раз по ходу уборки тоже как-то никому не приходит в голову.

Самым незабываемым в таких условиях выглядит мытье лестницы: в нашем саду – два этажа, и вот, вёдра выплескиваются прямо на ступени и бурные потоки чёрной воды несутся со второго этажа на первый, иногда перемахивая и через перила, напоминая фильм о Титанике или историю о Всемирном потопе.

Еще когда я только начинала работать в детском саду меня удивляли несколько облезлые края стен в месте их соединения с полом, иногда даже слегка поросшие плесенью, словом, выглядевшие так, словно здесь когда-то по колено стояла вода. И только в день торжественного мытья детского сада я поняла причину подобных явлений. Дело в том, что мокрая швабра не в состоянии вычерпать всю воду, щедро разлитую по полу, и именно вдоль стен и плинтусов, особенно же по углам вода застаивается, и так и остается потом на долгие новогодние каникулы запертая в покинутом детском саду.

Уже под самый конец уборки, усталые, но довольные сотрудники заметают остатки воды на совки и торжественно сливают их на улицу.

Общий вывод мытья таков – главное не чистота, а мокрота, если помещение щедро посыпано порошком и облито водой, то все остальное не так уж и важно! Немедленно следом за мытьем наступают новогодние каникулы.

Го Юй

Обычный такой день. Полутемное крикливое утро, дымящаяся лапша из бумажного стаканчика у ворот школы. Эти несколько минут, пока дребезжащие железом ворота не распахнулись, впуская детей в учебный ад, толпа взъерошенных и озябших ребят колготится на небольшом пятачке.